- Я узнал, - перебил говорящего Лис.
- Отлично! Его содержат под усиленной охраной в СИЗО №... Твоя задача – вытащить его из заключения. Живым...
- Сколько у меня времени? – бросив беглый взгляд на часы, поинтересовался мужичонка.
- На разработку плана – ровно неделя. По прошествии мы вновь свяжемся с тобой. -
В трубке раздались короткие гудки.
Лис положил телефон на стол, вынул из него симку и отсоединил аккумулятор. Зажав пальцами сим-карту, сломал её, а после, ударом о край стола разбил и сам телефон. Собрав осколки в темный полиэтиленовый пакет, он положил его в карман потрепанной куртки.
- Значит, живым? – глухо произнес он, выкладывая на стол пистолет.
В подвале безногого псевдоинвалида было «до неприличия» светло и творилась нездоровая суета: туда-сюда сновали люди в погонах и без, резали глаз многочисленные вспышки фотоаппаратов и не прекращался постоянный раздражающий гомон. Возле привязанного к крестовине обезображенного трупа собрались сотрудники следственного отдела: фотограф-криминалист Иваныч – тучный и пузатый мужчина, за «полтос», со слегка обрюзгшей красноватой физиономией любителя «зеленого змия»; медэксперт Леонид Музыкантов – невозмутимый сорокалетний врач, с выправкой «настоящего полковника», всегда «подтянутый» и одетый сверхаккуратно, до тошноты; майор Ольга Ольшанская и её помощник – капитан Николай Самойленко, угрюмый и дородный офицер тридцати лет от роду.
В сторонке прыщавый и худосочный участковый-младлей опрашивал с пристрастием сообщившего о страшной находке бомжа, самолично «прописавшегося» в этом самом подвале.
Иваныч козликом «прыгал» с фотоаппаратом вокруг крестовины, стараясь снять труп с разных ракурсов. Его, то и дело сверкающая мощная вспышка, болезненно слепила следователей, заставляя их материться сквозь сжатые зубы. Время от времени Иваныч, как бы невзначай, толкал «под руку» и задевал фотоаппаратом медэксперта Музыкантова, склонившегося над трупом.
- Иваныч, достал! – выругался Музыкантов, оторвавшись от тщательного обследования странного ожога на груди трупа. - Ты мне когда-нибудь голову своим аппаратом пробьешь!
- Да ты не суетись «под тесаком», Лень! – довольный «произведенным эффектом», отозвался фотограф. - Я уже почти закончил...
Иваныч, закончив съемку, закрыл объектив фотоаппарата крышечкой и отошел в сторонку. Воровато оглядевшись и удостоверившись, что никто за ним не наблюдает, фотограф незаметно вынул из внутреннего кармана пиджака плоскую фляжечку и свинтил с нее колпачок. Еще раз оглядевшись, он быстро поднес фляжку ко рту и сделал пару коротких глотков. После, закрыв фляжку, он спрятал её в карман и довольно выдохнул, ароматизирую затхлый подвальный воздух тонким ароматом чистого спирта.
- Что скажешь, Леонид Ильич? – Ольшанская вопросительно взглянула на медэксперта.
- Ну… Что тут сказать? – развел руками Музыкантов, «отрываясь» от изучения трупа. - Вскрытие покажет... А так, навскидку, время смерти: примерно часа два-три после полудня... Ну, может, чуть-чуть попозже – экспертиза покажет.
Пока Музыкантов говорил, Ольшанская внимательно разглядывала мертвое тело. Её взгляд, то и дело, задерживался на уродливом ожоге круглой формы, похожим на большое тавро, каким клеймят на фермах лошадей и быков. Красные рубцы из обожженного мяса «складывались» в три свастики: одна – правосторонняя, большего размера в центре, и две левосторонних, поменьше, по краям. По «ободку» ожога шли переплетения каких-то иероглифов с рядом непонятных символов и знаков.
- Как думаете, Леонид Ильич, что это? – поинтересовалась она, указав на ожог.
- А чего тут думать? – неожиданно вмешался в разговор капитан Самойленко. - У какого-то нацика или скина чердак напрочь снесло, растак! Во, какую свастику до самой кости на грудине бедолаге выжег! «Любо-дорого» посмотреть, растак!
- Ну... - засомневался Музыкантов. - Я бы не делал столь скоропалительных выводов: свастика, знаете ли, знак древний, появившийся задолго до нацистов. К тому же, обратите внимание на эти иероглифы, имеющие явно восточное происхождение.
- Китайцы? – оценив закорючки, ткнул «пальцем в небо», капитан Самойленко.
- Нет. – Качнул головой Музыкантов. - Не корейские. И на японские тоже не похожи... Что-то общее, конечно, есть... Но версию о свихнувшихся скинхедах я бы серьезно не рассматривал.
Ольшанская, протянув руку указала на буквы, пробитые каким-то острым оттиском на лбу и щеках трупа:
- А что скажете об этих ранах на лице?
- Эти раны нанесены специальными игольчатыми оттисками, - ответил медэксперт. -
Каждый «штемпель» - отдельная буква...
- Да это мы, как раз, видим, растак. – Не удержался и съязвил капитан. - «ВОР» получается. Тут и слепой заметит!
Не обращая внимания на выходку Самойленко, Музыкантов продолжил:
- Подобным образом клеймили преступников на Руси до середины 19-го века...
- Очередной народный мститель? – выдал очередную версию капитан.
- Ну, это уж вам решать, господа следователи... – произнес Музыкантов, снимая с рук одноразовые перчатки. - А результаты экспертизы будут завтра.
- Спасибо, Леонид Ильич! – от души поблагодарила эксперта Ольшанская. - Жду.
Ольшанская и Самойленко отошли от трупа, позволив забрать окоченевшее тело санитарам.
- Ольга Васильевна, - произнес Самойленко, - с «хозяином» этой берлоги пообщаться не хочешь?
- Давай, попробуем…
Самойленко сделал знак участковому, что хочет пообщаться с «инвалидом». Младлей, схватив бомжа за шкирку, подтащил его поближе к следователям.
- Давай, рассказывай, растак: за что кончил этого бедолагу?! – Взял с места в карьер Самойленко.
Я? – испуганно выдавил Бомж.
- А кто? – делано удивился Самойленко. - Я, по-твоему, его зажмурил, растак?
Бомж испуганно попятился, но уткнулся спиной в участкового.
- Не рыпайся, Козодоев! – Толкнул бомжа в спину младлей.
- Гражданин начальник, да я в жизни и мухи не обидел! – затараторил перепуганный «ивалид», понимая, что ему «шьют дело». - Да, отсидел в свое время по глупости... Но чтобы так людёв уродовать... Упаси, Господь! – Он истово перекрестился дрожащей рукой.
- Где был днем? – продолжил допрос в том же темпе капитан.
- Дык, на работе... – Бомж непонимающе развел руками.
Участковый тут же отвесил допрашиваемому тяжелую затрещину:
- Че гонишь, Козодоев? Ты ж нигде не работаешь, паразит!
- Таки на точке я целый день торчал, гражданин начальник! – оправдывающимся тоном произнес бомжара. - Кто хошь подтвердит!
- Попрошайничает он у метро, товарищ майор, - пояснил участковый. - Под безногого косит...
- Ладно, выясним. – Самойленко уже смекнул, что от бомжа он ничего не добьется. -
Но на всякий – пусть пока у нас в обезьяннике посидит, растак.
- Я вспомнил, гражданин начальник, вспомнил! – радостно закричал «инвалид».
- И чего вспомнил? – поинтересовался капитан.
- Я когда домой возвращался... – начал рассказывать Козодоев, но его перебил младлей:
- Опять свистишь – ты ж бездомный!
Бомж развел руками, как будто пытался объять необъятное:
- Ну, кому и подвал – родимый дом...
- Рассказывай, давай, твою растак! – толкнул его Самойленко
- Так вот, - продолжил Козодоев, - возвращаюсь я с работы, значит, а в арке меня какой-то мужик чуть не затоптал! Летел, как будто собаки за ним гонятся!
- Что за мужик? – уточнил участковый.
- Ненашенский, явно залетный – никогда его тут раньше не видел. - Бомж пожал плечами.
- Опознать сумеешь? – подключился Самойленко.
Бомж опять пожал плечами:
- Темно в арке было... Но, наверно, смогу.
- Хорошо, - кивнул капитан. - Но все равно собирайся: у нас в обезьяннике покомфортнее будет, чем... - Самойленко огляделся по сторонам. - ...чем «дома».
- С превеликим удовольствием, гражданин начальник! – без раздумий согласился бомжара. - Нам собраться – только подпоясаться. А если еще и покормите...
- Ты совсем оборзел, Козодоев? – взмутился участковый.
- Пусть его – накормим, растак…
- Коля, - окликнула капитана Ольшанская, - ты сейчас езжай в отдел,
а я еще в Минздрав по дороге заскочу – насчет квоты на мамину операцию узнаю.
Самойленко согласно кивнул:
- Хорошо, Ольга Васильевна! Может тебя подбросить?
- Не надо, Коля, сама доберусь, - отказалась Ольшанская, направляясь к выходу из подвала.
Обстановка в одном из кабинетов министерства блистала роскошью. Возле массивного стола на краешке стульчика, напротив восседающего в дорогом кожаном кресле дородного, круглолицего и краснорожего чиновника, притулилась Ольга Ольшанская. «Бравый» майор полиции, каждый день рискующий жизнью, превратился в мелкого бесправного просителя с плещущейся тоскою в глазах.
- Ольга Васильевна, дорогая, я вам еще раз повторяю – квот нет! – Чиновник до неприличия членораздельно произносил слова, словно разговаривал с маленьким ребенком или невменяемым дауном. - И в этом году их не предвидится!
- Я слышу это который год... – тихо, и едва сдерживая слезы, произнесла Ольга Васильевна. - Неужели ничего нельзя поделать?
- Я бы и рад помочь, но... – Чиновник с показным участием развел руками. - Операция сложная, квот мало, очередь растягивается на годы, если не на десятилетия! Увы!
- Я вас очень прошу...
На столе чиновника зазвонил телефон, он снял трубку и зажал микрофон ладонью:
- Ольга Васильевна, мы вам обязательно сообщим, если что-нибудь изменится. Обещаю! До свидания!
Ольшанская с «потухшим взором» вышла из кабинета.
Дождавшись, когда за её спиной закроется дверь, чиновник поднес трубку к уху:
- Слушаю... А! Пал Палыч? Приветствую, дорогой! Что? Срочно нужна квота? Ну, ты же знаешь... Сколько? Двадцать процентов? Не могу: тридцать и по рукам... Режу без ножа? Ты же в курсе нашей ситуации… Двадцать пять? Ну... ладно! Только больше на уступки я не пойду, так и знай! До связи!
Ольшанская спускалась по лестнице, когда в её сумочке зазвонил телефон.
- Слушаю… - произнесла она, «ответив» на вызов.
- Ольшанская, где ты бродишь? – донесся из трубки мощный голос полковника Дрота – непосредственного её начальника.
- А в чем дело, Константин Михайлович, я с выезда, труп…
- Да какой, к чертям, труп? – чертыхнулась «трубка». – Тут у нас, можно сказать, международный скандал назревает! Какая-то падла «обнесла» международную выставку! Пропали бесценные музейные экспонаты!
- Но… товарищ полковник… почему я должна заниматься этой ерундой? У нас убийство…
- Бросай все, и пулей ко мне! – Полковник даже и слушать её не стал. – Все, я сказал!
- Так точно, товарищ полковник… - вздохнув, произнесла она, но Дрот уже отключился.
За письменным столом в собственной небольшой, но аккуратной квартирке сидел за столом, расположенным у самого окна удачливый вор-форточник Акробат. Худосочное, но жилистое тело вора, могло похвастать крепкими и тренированными сухими мышцами. На столе перед Акробатом лежал шестигранный металлический пенал с открытой крышкой. По граням пенала бежала филигранная гравировка из непонятных символов, выполненная, несомненно, великим мастером своего дела. Сам же Акробат разглядывал развернутый древний свиток с какими-то иероглифами, который в данный момент держал в руках.
А по лестничным пролетам панельной многоэтажки, где проживал Акробат, перепрыгивая через ступеньки, бежали в «масках и бронниках» вооруженные автоматами ОМОНовцы. Двое из которых были нагружены еще и ручным тараном. За ними, не скрывая лиц, двигались Ольшанская и Самойленко, вооруженные пистолетами.
На одной из площадок подъезда ОМОНовец, бегущий первым, остановился и предупреждающе поднял руку. Остальные бойцы тоже замерли, получив от первого недвусмысленное указание на одну из дверей – «здесь». Они разошлись в стороны, рассредоточившись по площадке и пропустив вперед бойцов с ручным тараном.
Первый омоновец, по всей видимости, командир подразделения, поднял руку со сжатыми в кулак пальцами и неторопливо начал их разгибать: один, два, три…Он взмахнул рукой – «вперед»! Таран впечатался в дверь квартиры, но она устояла, лишь слегка покосилась от удара. Однако, после второго удара, дверь не выдержала и слетела с петель.
Всем лежать! Работает ОМОН! – истошно заорал командир подразделения, первым врываясь внутрь.
После первого удара Акробат вздрогнул и резко свернул свиток «в трубочку», засунул его в пенал и защелкнул его фигурную крышечку. Оставив пенал на столе,
Акробат поднялся из-за стола и, особо не дергаясь, поднял руки…
Ворвавшиеся в комнату ОМОНовцы окружили Акробата, и в этот момент его голова взорвалась кровавыми брызгами, разнесенная на куски тяжелой пулей, выпущенной неизвестным снайпером.
Столы в кабинете начальника полиции, составлены, как собственно и в других подобных «заведениях» буквой «Т». «Во главе», под портретами президента и министра внутренних дел, восседал полковник Константин Михайлович Дрот – хозяин кабинета, чрезмерно тучный возрастной мужчина, с мясистым крестьянским лицом и носом картошкой. Перед ним, за столом переговоров, ютился Вениамин Тимофеевич Подорожников – заслуженный историк, профессор-востоковед, седой, нескладный, в очках с толстой оправой.
На раздавшийся стук в дверь, Дрот довольно живо отреагировал, рявкнув:
Да!
От его мощного рыка, пожилой профессор слегка поморщился, но ничего не сказал.
Дверь открылась и в кабинет зашла Ольшанская с металлическим пеналом в руках и остановилась на пороге:
- Разрешите, товарищ полковник?
- Проходи, Ольшанская, - поторопил её Дрот, - не стой столбом! Есть, чем перед профессором похвалиться?
Подорожников заметил в руках Ольшанской древний пенал и нервно приподнялся со стула:
- Неужели вам удалось? Вы нашли?
- Не совсем... – слегка «замялась» Ольга.
Подорожников со вздохом обессилено упал обратно на стул.
- Что значит «не совсем»? – потребовал объяснений Дрот. Его лицо побагровело, и он с силой «хватанул» ладонью по столу. - В центре Москвы, можно сказать, средь бела дня, «выставляют» экспозицию наших китайских товарищей, выносят кучу старого барахла...
- Бесценного, как вы изволили выразиться, барахла! – ввинтил Подорожников. - Некоторые экспонаты - национальное достояние Китая!
- Вот-вот разразится международный скандал, - поддержал профессора Дрот, - а она – «не совсем»! Мне уже шею сто раз намылили! - Дрот хлопнул себя лопатообразной ладонью по воротнику форменной рубашки. - Контроль на самом верху! Хотите, чтобы и Он... - Дрот указал на портрет президента, висящий на стене за его спиной. -
...лично к расследованию подключился? Садись, Ольшанская, докладывай!
Ольшанская присела напротив Подорожникова и положила на стол пенал, который тут же схватил профессор и начал вертеть его в руках.
- С помощью наших осведомителей удалось выйти на исполнителя – вора Пырьева, - начала доклад Ольшанская, - по кличке Акробат.
- Задержали этого, акробата? – сурово вопросил подчиненную полковник.
- ...не совсем... – стушевалась Ольшанская.
Дрот побагровел еще сильнее и схватился «за сердце»:
- Ты издеваешься, Ольшанская? У тебя других слов, что ли, нету?
- Никак нет, есть, товарищ полковник! – отрапортовала Ольга.
Дрот сморщился и закрыл глаза:
- «Нет», «есть», ну вот, как тебя понять, Ольшанская? Так задержали Акробата или нет?
- Отлично! Его содержат под усиленной охраной в СИЗО №... Твоя задача – вытащить его из заключения. Живым...
- Сколько у меня времени? – бросив беглый взгляд на часы, поинтересовался мужичонка.
- На разработку плана – ровно неделя. По прошествии мы вновь свяжемся с тобой. -
В трубке раздались короткие гудки.
Лис положил телефон на стол, вынул из него симку и отсоединил аккумулятор. Зажав пальцами сим-карту, сломал её, а после, ударом о край стола разбил и сам телефон. Собрав осколки в темный полиэтиленовый пакет, он положил его в карман потрепанной куртки.
- Значит, живым? – глухо произнес он, выкладывая на стол пистолет.
Прода от 13.04.2021, 14:14
Глава 2
В подвале безногого псевдоинвалида было «до неприличия» светло и творилась нездоровая суета: туда-сюда сновали люди в погонах и без, резали глаз многочисленные вспышки фотоаппаратов и не прекращался постоянный раздражающий гомон. Возле привязанного к крестовине обезображенного трупа собрались сотрудники следственного отдела: фотограф-криминалист Иваныч – тучный и пузатый мужчина, за «полтос», со слегка обрюзгшей красноватой физиономией любителя «зеленого змия»; медэксперт Леонид Музыкантов – невозмутимый сорокалетний врач, с выправкой «настоящего полковника», всегда «подтянутый» и одетый сверхаккуратно, до тошноты; майор Ольга Ольшанская и её помощник – капитан Николай Самойленко, угрюмый и дородный офицер тридцати лет от роду.
В сторонке прыщавый и худосочный участковый-младлей опрашивал с пристрастием сообщившего о страшной находке бомжа, самолично «прописавшегося» в этом самом подвале.
Иваныч козликом «прыгал» с фотоаппаратом вокруг крестовины, стараясь снять труп с разных ракурсов. Его, то и дело сверкающая мощная вспышка, болезненно слепила следователей, заставляя их материться сквозь сжатые зубы. Время от времени Иваныч, как бы невзначай, толкал «под руку» и задевал фотоаппаратом медэксперта Музыкантова, склонившегося над трупом.
- Иваныч, достал! – выругался Музыкантов, оторвавшись от тщательного обследования странного ожога на груди трупа. - Ты мне когда-нибудь голову своим аппаратом пробьешь!
- Да ты не суетись «под тесаком», Лень! – довольный «произведенным эффектом», отозвался фотограф. - Я уже почти закончил...
Иваныч, закончив съемку, закрыл объектив фотоаппарата крышечкой и отошел в сторонку. Воровато оглядевшись и удостоверившись, что никто за ним не наблюдает, фотограф незаметно вынул из внутреннего кармана пиджака плоскую фляжечку и свинтил с нее колпачок. Еще раз оглядевшись, он быстро поднес фляжку ко рту и сделал пару коротких глотков. После, закрыв фляжку, он спрятал её в карман и довольно выдохнул, ароматизирую затхлый подвальный воздух тонким ароматом чистого спирта.
- Что скажешь, Леонид Ильич? – Ольшанская вопросительно взглянула на медэксперта.
- Ну… Что тут сказать? – развел руками Музыкантов, «отрываясь» от изучения трупа. - Вскрытие покажет... А так, навскидку, время смерти: примерно часа два-три после полудня... Ну, может, чуть-чуть попозже – экспертиза покажет.
Пока Музыкантов говорил, Ольшанская внимательно разглядывала мертвое тело. Её взгляд, то и дело, задерживался на уродливом ожоге круглой формы, похожим на большое тавро, каким клеймят на фермах лошадей и быков. Красные рубцы из обожженного мяса «складывались» в три свастики: одна – правосторонняя, большего размера в центре, и две левосторонних, поменьше, по краям. По «ободку» ожога шли переплетения каких-то иероглифов с рядом непонятных символов и знаков.
- Как думаете, Леонид Ильич, что это? – поинтересовалась она, указав на ожог.
- А чего тут думать? – неожиданно вмешался в разговор капитан Самойленко. - У какого-то нацика или скина чердак напрочь снесло, растак! Во, какую свастику до самой кости на грудине бедолаге выжег! «Любо-дорого» посмотреть, растак!
- Ну... - засомневался Музыкантов. - Я бы не делал столь скоропалительных выводов: свастика, знаете ли, знак древний, появившийся задолго до нацистов. К тому же, обратите внимание на эти иероглифы, имеющие явно восточное происхождение.
- Китайцы? – оценив закорючки, ткнул «пальцем в небо», капитан Самойленко.
- Нет. – Качнул головой Музыкантов. - Не корейские. И на японские тоже не похожи... Что-то общее, конечно, есть... Но версию о свихнувшихся скинхедах я бы серьезно не рассматривал.
Ольшанская, протянув руку указала на буквы, пробитые каким-то острым оттиском на лбу и щеках трупа:
- А что скажете об этих ранах на лице?
- Эти раны нанесены специальными игольчатыми оттисками, - ответил медэксперт. -
Каждый «штемпель» - отдельная буква...
- Да это мы, как раз, видим, растак. – Не удержался и съязвил капитан. - «ВОР» получается. Тут и слепой заметит!
Не обращая внимания на выходку Самойленко, Музыкантов продолжил:
- Подобным образом клеймили преступников на Руси до середины 19-го века...
- Очередной народный мститель? – выдал очередную версию капитан.
- Ну, это уж вам решать, господа следователи... – произнес Музыкантов, снимая с рук одноразовые перчатки. - А результаты экспертизы будут завтра.
- Спасибо, Леонид Ильич! – от души поблагодарила эксперта Ольшанская. - Жду.
Ольшанская и Самойленко отошли от трупа, позволив забрать окоченевшее тело санитарам.
- Ольга Васильевна, - произнес Самойленко, - с «хозяином» этой берлоги пообщаться не хочешь?
- Давай, попробуем…
Самойленко сделал знак участковому, что хочет пообщаться с «инвалидом». Младлей, схватив бомжа за шкирку, подтащил его поближе к следователям.
- Давай, рассказывай, растак: за что кончил этого бедолагу?! – Взял с места в карьер Самойленко.
Я? – испуганно выдавил Бомж.
- А кто? – делано удивился Самойленко. - Я, по-твоему, его зажмурил, растак?
Бомж испуганно попятился, но уткнулся спиной в участкового.
- Не рыпайся, Козодоев! – Толкнул бомжа в спину младлей.
- Гражданин начальник, да я в жизни и мухи не обидел! – затараторил перепуганный «ивалид», понимая, что ему «шьют дело». - Да, отсидел в свое время по глупости... Но чтобы так людёв уродовать... Упаси, Господь! – Он истово перекрестился дрожащей рукой.
- Где был днем? – продолжил допрос в том же темпе капитан.
- Дык, на работе... – Бомж непонимающе развел руками.
Участковый тут же отвесил допрашиваемому тяжелую затрещину:
- Че гонишь, Козодоев? Ты ж нигде не работаешь, паразит!
- Таки на точке я целый день торчал, гражданин начальник! – оправдывающимся тоном произнес бомжара. - Кто хошь подтвердит!
- Попрошайничает он у метро, товарищ майор, - пояснил участковый. - Под безногого косит...
- Ладно, выясним. – Самойленко уже смекнул, что от бомжа он ничего не добьется. -
Но на всякий – пусть пока у нас в обезьяннике посидит, растак.
- Я вспомнил, гражданин начальник, вспомнил! – радостно закричал «инвалид».
- И чего вспомнил? – поинтересовался капитан.
- Я когда домой возвращался... – начал рассказывать Козодоев, но его перебил младлей:
- Опять свистишь – ты ж бездомный!
Бомж развел руками, как будто пытался объять необъятное:
- Ну, кому и подвал – родимый дом...
- Рассказывай, давай, твою растак! – толкнул его Самойленко
- Так вот, - продолжил Козодоев, - возвращаюсь я с работы, значит, а в арке меня какой-то мужик чуть не затоптал! Летел, как будто собаки за ним гонятся!
- Что за мужик? – уточнил участковый.
- Ненашенский, явно залетный – никогда его тут раньше не видел. - Бомж пожал плечами.
- Опознать сумеешь? – подключился Самойленко.
Бомж опять пожал плечами:
- Темно в арке было... Но, наверно, смогу.
- Хорошо, - кивнул капитан. - Но все равно собирайся: у нас в обезьяннике покомфортнее будет, чем... - Самойленко огляделся по сторонам. - ...чем «дома».
- С превеликим удовольствием, гражданин начальник! – без раздумий согласился бомжара. - Нам собраться – только подпоясаться. А если еще и покормите...
- Ты совсем оборзел, Козодоев? – взмутился участковый.
- Пусть его – накормим, растак…
- Коля, - окликнула капитана Ольшанская, - ты сейчас езжай в отдел,
а я еще в Минздрав по дороге заскочу – насчет квоты на мамину операцию узнаю.
Самойленко согласно кивнул:
- Хорошо, Ольга Васильевна! Может тебя подбросить?
- Не надо, Коля, сама доберусь, - отказалась Ольшанская, направляясь к выходу из подвала.
***
Обстановка в одном из кабинетов министерства блистала роскошью. Возле массивного стола на краешке стульчика, напротив восседающего в дорогом кожаном кресле дородного, круглолицего и краснорожего чиновника, притулилась Ольга Ольшанская. «Бравый» майор полиции, каждый день рискующий жизнью, превратился в мелкого бесправного просителя с плещущейся тоскою в глазах.
- Ольга Васильевна, дорогая, я вам еще раз повторяю – квот нет! – Чиновник до неприличия членораздельно произносил слова, словно разговаривал с маленьким ребенком или невменяемым дауном. - И в этом году их не предвидится!
- Я слышу это который год... – тихо, и едва сдерживая слезы, произнесла Ольга Васильевна. - Неужели ничего нельзя поделать?
- Я бы и рад помочь, но... – Чиновник с показным участием развел руками. - Операция сложная, квот мало, очередь растягивается на годы, если не на десятилетия! Увы!
- Я вас очень прошу...
На столе чиновника зазвонил телефон, он снял трубку и зажал микрофон ладонью:
- Ольга Васильевна, мы вам обязательно сообщим, если что-нибудь изменится. Обещаю! До свидания!
Ольшанская с «потухшим взором» вышла из кабинета.
Дождавшись, когда за её спиной закроется дверь, чиновник поднес трубку к уху:
- Слушаю... А! Пал Палыч? Приветствую, дорогой! Что? Срочно нужна квота? Ну, ты же знаешь... Сколько? Двадцать процентов? Не могу: тридцать и по рукам... Режу без ножа? Ты же в курсе нашей ситуации… Двадцать пять? Ну... ладно! Только больше на уступки я не пойду, так и знай! До связи!
Ольшанская спускалась по лестнице, когда в её сумочке зазвонил телефон.
- Слушаю… - произнесла она, «ответив» на вызов.
- Ольшанская, где ты бродишь? – донесся из трубки мощный голос полковника Дрота – непосредственного её начальника.
- А в чем дело, Константин Михайлович, я с выезда, труп…
- Да какой, к чертям, труп? – чертыхнулась «трубка». – Тут у нас, можно сказать, международный скандал назревает! Какая-то падла «обнесла» международную выставку! Пропали бесценные музейные экспонаты!
- Но… товарищ полковник… почему я должна заниматься этой ерундой? У нас убийство…
- Бросай все, и пулей ко мне! – Полковник даже и слушать её не стал. – Все, я сказал!
- Так точно, товарищ полковник… - вздохнув, произнесла она, но Дрот уже отключился.
***
За письменным столом в собственной небольшой, но аккуратной квартирке сидел за столом, расположенным у самого окна удачливый вор-форточник Акробат. Худосочное, но жилистое тело вора, могло похвастать крепкими и тренированными сухими мышцами. На столе перед Акробатом лежал шестигранный металлический пенал с открытой крышкой. По граням пенала бежала филигранная гравировка из непонятных символов, выполненная, несомненно, великим мастером своего дела. Сам же Акробат разглядывал развернутый древний свиток с какими-то иероглифами, который в данный момент держал в руках.
***
А по лестничным пролетам панельной многоэтажки, где проживал Акробат, перепрыгивая через ступеньки, бежали в «масках и бронниках» вооруженные автоматами ОМОНовцы. Двое из которых были нагружены еще и ручным тараном. За ними, не скрывая лиц, двигались Ольшанская и Самойленко, вооруженные пистолетами.
На одной из площадок подъезда ОМОНовец, бегущий первым, остановился и предупреждающе поднял руку. Остальные бойцы тоже замерли, получив от первого недвусмысленное указание на одну из дверей – «здесь». Они разошлись в стороны, рассредоточившись по площадке и пропустив вперед бойцов с ручным тараном.
Первый омоновец, по всей видимости, командир подразделения, поднял руку со сжатыми в кулак пальцами и неторопливо начал их разгибать: один, два, три…Он взмахнул рукой – «вперед»! Таран впечатался в дверь квартиры, но она устояла, лишь слегка покосилась от удара. Однако, после второго удара, дверь не выдержала и слетела с петель.
Всем лежать! Работает ОМОН! – истошно заорал командир подразделения, первым врываясь внутрь.
***
После первого удара Акробат вздрогнул и резко свернул свиток «в трубочку», засунул его в пенал и защелкнул его фигурную крышечку. Оставив пенал на столе,
Акробат поднялся из-за стола и, особо не дергаясь, поднял руки…
Ворвавшиеся в комнату ОМОНовцы окружили Акробата, и в этот момент его голова взорвалась кровавыми брызгами, разнесенная на куски тяжелой пулей, выпущенной неизвестным снайпером.
***
Столы в кабинете начальника полиции, составлены, как собственно и в других подобных «заведениях» буквой «Т». «Во главе», под портретами президента и министра внутренних дел, восседал полковник Константин Михайлович Дрот – хозяин кабинета, чрезмерно тучный возрастной мужчина, с мясистым крестьянским лицом и носом картошкой. Перед ним, за столом переговоров, ютился Вениамин Тимофеевич Подорожников – заслуженный историк, профессор-востоковед, седой, нескладный, в очках с толстой оправой.
На раздавшийся стук в дверь, Дрот довольно живо отреагировал, рявкнув:
Да!
От его мощного рыка, пожилой профессор слегка поморщился, но ничего не сказал.
Дверь открылась и в кабинет зашла Ольшанская с металлическим пеналом в руках и остановилась на пороге:
- Разрешите, товарищ полковник?
- Проходи, Ольшанская, - поторопил её Дрот, - не стой столбом! Есть, чем перед профессором похвалиться?
Подорожников заметил в руках Ольшанской древний пенал и нервно приподнялся со стула:
- Неужели вам удалось? Вы нашли?
- Не совсем... – слегка «замялась» Ольга.
Подорожников со вздохом обессилено упал обратно на стул.
- Что значит «не совсем»? – потребовал объяснений Дрот. Его лицо побагровело, и он с силой «хватанул» ладонью по столу. - В центре Москвы, можно сказать, средь бела дня, «выставляют» экспозицию наших китайских товарищей, выносят кучу старого барахла...
- Бесценного, как вы изволили выразиться, барахла! – ввинтил Подорожников. - Некоторые экспонаты - национальное достояние Китая!
- Вот-вот разразится международный скандал, - поддержал профессора Дрот, - а она – «не совсем»! Мне уже шею сто раз намылили! - Дрот хлопнул себя лопатообразной ладонью по воротнику форменной рубашки. - Контроль на самом верху! Хотите, чтобы и Он... - Дрот указал на портрет президента, висящий на стене за его спиной. -
...лично к расследованию подключился? Садись, Ольшанская, докладывай!
Ольшанская присела напротив Подорожникова и положила на стол пенал, который тут же схватил профессор и начал вертеть его в руках.
- С помощью наших осведомителей удалось выйти на исполнителя – вора Пырьева, - начала доклад Ольшанская, - по кличке Акробат.
- Задержали этого, акробата? – сурово вопросил подчиненную полковник.
- ...не совсем... – стушевалась Ольшанская.
Дрот побагровел еще сильнее и схватился «за сердце»:
- Ты издеваешься, Ольшанская? У тебя других слов, что ли, нету?
- Никак нет, есть, товарищ полковник! – отрапортовала Ольга.
Дрот сморщился и закрыл глаза:
- «Нет», «есть», ну вот, как тебя понять, Ольшанская? Так задержали Акробата или нет?
