Перед глазами мелькнул ночной пляж, белесая кромка моря, и Женька с размаха уткнулась в Ромкино плечо.
- Женек, не ударилась?
- Вы были правы, кэп! – радостно прошептала она. – Действительно упали! Нет, я же на тебя шлепнулась! Но желание опять не загадала.
- Засада! - улыбнулся Ромка. – Придется загадать за тебя. То есть угадать…
И потянулся к ее губам:
- Угадал?
Женька в знак согласия закрыла глаза.
Несколько минут они самозабвенно целовались. Женька соскользнула с Ромки на гальку – так было удобнее. Пляж за день прогрелся настолько, что камешки до сих пор хранили тепло. Ромкины губы были жаркими и настойчивыми. Вкусными до невозможности. И такими долгожданными.
Море шумело возле самого уха, и звезды летели вниз горстями, будто весь небосвод желал рассыпаться сказочным фейерверком.
- Наконец-то дорвался! - горячо шептал Ромка, прижимая Женьку к себе. – Мой брусничный цвет! Два дня не пробовал на вкус, реально чуть не чокнулся.
- А дальше что - опять дружба и статус-кво? – вздохнула она, укладывая голову на его плечо.
- Против дружбы ничего не имею! Одно другому не мешает. А со статусами разберемся.
Ромка улыбнулся и чмокнул ее в нос:
- Не выношу мажоров и инфантилов, считай, моя любимая мозоль – на втором курсе универа крупно поцапался с этой компашкой. А из-за зажравшегося сынка декана чуть не отчислили, спасибо, руководитель научного кружка заступился. Прикинь, как оно – попасть на избалованную профессорскую дочку, у которой на уме только глупости, а на других ей наплевать? Да и нельзя мне инфантилку. Не с моей профессией.
- Это ты про меня что ли? – обиделась Женька и отодвинулась от Ромки.
- Нет! – рассмеялся он и ловко, без помощи рук поднялся на ноги. – Про одного балбеса, который сочиняет фантастические истории на ровном месте. А ты не такая - просто отходняк после стольких тяжелых лет.
Море облизало берег и вынесло на камни темно-бурый спутанный клубок водорослей, чем-то похожий на морскую звезду. В воздухе ощутимо запахло йодом – как в школьном медкабинете. Ромка подал руку, помогая Женьке встать, и опять прижал ее к себе.
- Не дуйся, Женек! – громко шептал он, почти кричал шепотом на ухо, обжигая горячими ладонями через тонкую ткань сарафана: - Я же сказал – все понял. У тебя юности, считай, не было: не отгуляла свое, не отдурачилась. Илларионов больше не зануда - слова против не скажу, наоборот – вместе наверстаем! В топку унылый стариковский отдых! Дадим жару, пусть мир содрогнется!
Женька раскрыла рот и во все глаза уставилась на Ромку. В памяти пронеслись события последних дней, и на миг стало страшно:
«Если это был унылый стариковский отдых, то что тогда… Мамочки, Ромка реально чокнулся! Совсем! Но я его и такого люблю. Просто люблю. Всякого».
Ромка опять рассмеялся и красивым движением пнул скособоченный лежак-инвалид. Тот со скрипом и скрежетом перевернуться на спину, задрав вверх три уцелевшие ножки.
С моря прилетел новый порыв ветра, усиливая и без того резкий запах йода. И вдруг захотелось зачерпнуть полную пригоршню этого йода и выпить – как в анекдоте, от вавки в голове. Своей и Ромкиной. Но Женька поймала его взгляд и поняла – не поможет. Все вверх тормашками!
- Делаем ноги! – бесшабашно прокомментировал Ромка. - А то охрана нарисуется и заставит заплатить за безногого.
Женька кивнула, и они помчались. Держась за руки и хохоча. Бежали через пляж, вверх по лестнице, пересекли небольшую площадь и выскочили возле остановки как раз в момент подъезда маршрутки.
Микроавтобус был практически пуст. Лишь впереди сидела пожилая пара и долговязый парень в наушниках.
Ромка сунул водителю – плотному мужчине с пышными усами - крупную купюру за проезд, тот поморщился и выдал сдачей целую пригоршню десятирублевых монет.
Парочка устроилась на заднем сидении, в уголке. Двери закрылись, и маршрутка весело покатила среди огней ночного города.
- Женек… - заговорщицки прошептал Ромка на ухо. – Ты когда-нибудь целовалась в маршрутке?
- Нет, конечно! – искренне возмутилась Женька. – Это неприлично!
- И абсолютно бескультурно! – поддержал Ромка. – Я тоже ни разу.
И потянулся к ее губам.
Женька пододвинулась, чтобы их не было видно за спинкой впередистоящего сидения, и с восторгом обвила Ромкину шею руками.
Поцелуи были нежными-нежными, долгими-долгими – до головокружения, до последнего глотка воздуха, до…
Парочка вначале вздрагивала на остановках и отрывалась друг от друга, но остановки становились все реже и реже, и никто не мешал неприличному и бескультурному поведению.
- Молодежь, я, конечно, все понимаю… - внезапно послышался усталый голос. – Но мы двадцать минут на конечной стоим. Если честно, хотел бы уже домой и на боковую.
Женька резко отлипла от Ромки и встретилась взглядом с водителем.
- Простите… - пролепетала она, чувствуя, как щеки начинают пылать. – Мы не… ой, мы свою остановку проехали!!
- Всего одну, - довольно улыбнулся Ромка, выглядывая в окно. – Пешком дойдем.
И, проходя мимо водительского кресла, высыпал в ящик для денег весь стратегический запас монет:
- Доплата за простой!
- И за места для поцелуев! – поддержала Женька и опять покраснела.
Водитель одобрительно усмехнулся.
От конечной до пансионата идти было недалеко, но путь неожиданно оказался долгим.
Хотя парочка, чтобы срезать, свернула на улочку, ведущую то ли через квартал ИЖС, то ли через дачный поселок. С двух сторон возвышались заборы: кирпичные, бетонные в евростиле, деревянные, из металлических листов – на любой вкус.
Различались и частные дома – от скромных построек до настоящих дворцов. На заборы тяжело клонились ветви деревьев, увешанные умопомрачительными вкусняшками: персиками, абрикосами, алычой, ранними бело-розовыми яблочками.
- Персик хочу! – воодушевилась Женька, разглядывая в ветвях ярко-оранжевые плоды.
Ромка взглянул на забор и загадочно улыбнулся:
- Не вопрос! Только они с сюрпризом.
- С червяками?
- С ментами! - указывал он глазами на прячущуюся за ветвями камеру и наклейку «объект под охраной».
- Не, с ментами не хочу! – поморщилась Женька. – Еще живот заболит.
Парочка переглянулась и залилась дружным смехом.
Надгрызенная луна еще присутствовала на небе, из-за крыш домов пробивались первые предрассветные лучи, размывая ее контур и делая похожим на листок пергамента.
Женька с Ромкой брели по незнакомой улице чужого города и хохотали во весь голос: громко, искренне, от души! И не могли остановиться!
Внезапно рядом с ними раздался скрежет отпираемого засова. Железная калитка, украшенная коваными узорами волн и чаек, отворилась, и на улицу выглянула дородная бабуля в ситцевой ночной сорочке.
- Наркоманы! – презрительно прошипела она. – Обкурятся и ржут, как эти… пожеванные кони! Людям ночью спать не дают!
Женька в красках вообразила пожеванного коня, незаметно провела пальцем по своим опухшим от поцелуев губам, поймала красноречивый Ромкин взгляд… И оба рассмеялись еще громче.
- Пржевальского! – поправил хриплый мужской голос. В калитке показался абсолютно лысый дедок в синей майке и семейных трусах и обнял бабку за талию: - Какая ночь, Лидуся? Светает уже, пора козу доить!
Потом скользнул взглядом по хохочущей парочке и по-доброму улыбнулся:
- Какие ж это наркоманы? Я после Афгана нариков враз срисовываю. Эти самые обычные дурносмехи! Им палец покажи – уписаются. Верно, молодежь?
И действительно поднял вверх указательный палец. Палец был широкий, загрубевший от физической работы и поросший посередине легким седым пушком.
Ромка с Женькой уставились на палец, потом друг на друга. Вроде – глупость несусветная и ничего смешного, но оба почему-то взорвались новым приступом хохота.
- А я что говорил! – обрадовался дедок. – А теперь усложним!
И согнул палец. Да интересно так – весь он остался прямым, гнулась только верхняя фаланга, будто палец кивал головой.
Женька, раскрыв рот, проследила за этим действом, потом резко схватилась за живот и опять затряслась от смеха:
- М-м-мама! Я так даже на стендап-шоу не смеялась!
Ромка сгреб ее в охапку и бессовестно ржал, уткнувшись в плечо.
Дед окончательно расцвел и приосанился:
- Повторить сможете?
Женька с Ромкой начали старательно гнуть пальцы, но у них ничего не выходило: либо палец оставался прямым, либо сгибались все суставы. И это снова вызывало неконтролируемый ржач.
- То-то же! – гордо заявил дедок. – Я месяц учился, когда по ночам за пультом сидел.
- Приезжие, небось? – оттаяла бабка, прижимаясь к дедку.
- И-и-из Москвы! – с трудом выговорила Женька, вытирая вызванные смехом слезы.
- Витаминчиков бы вам, - озаботилась бабуля. – В столицах химия одна. И как назло угостить нечем: абрикоса отошла, а груша дубовая еще.
- Дык у Федьки персики созрели! – подмигнул ей дед и обернулся к парочке: - Лысые, что моя башка!
И щелкнул себе по лбу.
- Нектарины? – наконец, перестав смеяться, уточнил Ромка.
- Они самые! Сладкие, кожа тоненькая – Федька саженец из элитного питомника выписывал. Трясся, как над родным. Через два участка от нас, забор из белого кирпича. Камер нет, псина только, но она трусливая: гаркнешь – убежит. А хозяин вчера с семьей в Краснодар укатил, дома нет никого.
- Гоша, никак сдурел на старости лет?! – напустилась на мужа бабуля. – На соседей обносчиков наводить!
- Они ж не ведрами! – обиделся дедок. – Поедят и только. Федьке зимой ворота заварил, а он до их пор спасибо зажимает.
И снова щелкнул себя, но уже по горлу:
- Считай, я им подарил свое право требования долга!
- С того Федьки хоть справа, хоть слева! – неожиданно поддержала его бабка. – Снега зимой… Иди козе воды налей!
Калитка опять скрипнула, закрываясь, и пожилая пара отправилась заниматься хозяйством.
Молодая же парочка осторожно направилась к кирпичному забору.
Ромка ловко забрался наверх и практически бесшумно спрыгнул на участок жадного Федора. Женька подошла к калитке, перед которой было что-то наподобие железной арки, плотно оплетенной виноградом, и припала глазами к щели: отсюда было хорошо видно происходящее за забором.
Деревце нектарина росло неподалеку. Оно было невысоким, развесистым и густо-густо усеяно желто-рубиновыми плодами. Ромка подхватил полы изрядно потрепанной после сражений рубашки и связал их между собой, а потом начал срывать голые персики и класть их себе за пазуху.
Раздался громкий собачий лай. Из-за зарослей то ли малины, то ли ежевики выскочила огромная собачища, на вид – помесь овчарки с ротвейлером, и остановившись в двух шагах от Ромки, оскалила клыки.
Женька напряженно засопела и прижалась щекой к металлической прохладе калитки. Хоть и помнила уверения деда Гоши, что собака неопасна, но за Ромку все равно было страшно!
Ромка огляделся вокруг – очевидно в поисках палки и, не найдя ничего подходящего, бросил на калитку загадочный взгляд.
Он растрепал пятерней чуб, ставя волосы дыбом, присел на корточки и, подняв глаза на еще более поблекшую в лучах зари луну, вдруг… завыл. Громко, хрипло, устрашающе.
Женька настолько обалдела от происходящего, что у нее раскрылся рот! Сам собой. Зато у псины Федора пасть сразу захлопнулась. Собака опустила уши и, попятившись назад, села на собственный хвост. С соседнего участка послышался вой другого пса – высокий, тоненький, будто заискивающий. Следом отозвались и другие собачьи голоса.
Неподалеку раздался скрежет открываемого окна.
- Божечки, как жутко собаки воют! – произнес перепуганный женский голос. – Наверное, умер кто-то.
- Не, по покойнику оно не так! – тоном эксперта возразил мужской баритон.
- Ой, как будто есть разница! – отмахнулся женский голос. – Воют и воют!
- Конечно, есть! Еще и какая, - назидательно проговорил баритон. Щелкнула зажигалка, и ветерок принес запах сигаретного дыма: - Собаки, что волки, воют в разных случаях по-разному: когда отпугивают соперников – одна тональность, когда собирают стаю – другая. По покойнику – это отчаянный вой, так плачет смертельно раненое животное.
- Данила, какой ты у меня умный! – восхитился женский голос. – Все знаешь. А как сейчас – это как?
- Еще бы не знать! Я, считай, в лесу вырос. Сейчас вожак выл – заявлял права на территорию. А остальные сявки с ним согласились. Голос, конечно, не совсем волчий, но так собака же. Ритка, курить будешь?
- И хорошо, что не по покойнику! – расслабленно согласился женский голос. – На пару тяг оставь.
Женька, радуясь, что ее не видно за виноградной лозой, затряслась от беззвучного смеха. И не успели курильщики захлопнуть окно, как из-за забора метнулась быстрая тень.
- Вожак, значит? – тихонько всхлипывала она, уткнувшись в Ромкино плечо. – Альфа?
- Есть немного, - застенчиво улыбнулся он, вытаскивая из-за пазухи нектарин. – Добро пожаловать в стаю, малышка! Моя добыча – твоя добыча.
И вложил лысый персик ей в ладонь.
- Божественно! – прошептала Женька, ощущая, как сочная мякоть растекается во рту нежным соком. – Еще слаще тех, что я возле дендропарка купила. Ромка, попробуй!
Но тот в ответ лишь поморщился и мотнул головой:
- Приторно слишком. Разве, что с солью.
Потом быстро поцеловал Женьку в нос и рассмеялся:
- А ты ж не в курсе, заразюшка моя!
Женька почувствовала, как уши начинают гореть и чесаться, но она старательно изобразила непонимающий вид.
Всю оставшуюся дорогу парочка опять хохотала, целовалась и гнула пальцы, стараясь повторить трюк деда Гоши, но у них ничего не выходило. Ромка вскоре оставил попытки, а Женька, наоборот, уперлась:
- Оно как-то совсем просто должно быть! Нужно только этот верхний сустав почувствовать!
И начала усердно сгибать не только указательный палец, но и остальные. Причем, на обеих руках. Ромка в ответ смеялся и кормил ее нектаринами из своих рук, дабы не отвлекать от «пальчиковой гимнастики».
Когда они подошли к родным воротам, уже совсем рассвело. Но время было раннее – часов пять, поэтому санаторий встретил непривычной тишиной и запустением: отдыхающие еще спали и видели самые сладкие утренние сны.
Лишь худая носатая старуха – дворничиха в синим форменном халате монотонно мела тротуар у административного здания. На проходной – в широкой стеклянной будке – дежурили два охранника. Женька даже узнала их – это были те самые, которых вызвала Алена после драки Ромки с Назаром. Охранники пили кофе из пластиковых стаканчиков и, лениво позевывая, пялились в экраны мониторов.
Ромка поздоровался и показал пропуск. Женька потянула ремешок болтающейся где-то за спиной пляжной сумки:
«Надо же – совсем забыла про нее, будто и нет! Хорошо хоть, не потеряла! А бутылка вина, кстати, – не разбилась ли?!»
Слава Богу, вино оказалось в порядке. Женька достала пропуск, машинально продолжая сгибать и разгибать пальцы. И вдруг замерла.
- Ромка! У меня получилось!! – восторженно воскликнула она и с гордостью выставила вперед палец. Кончик и впрямь сгибался и разгибался при полной неподвижности остальных фаланг. Правда, это было еще не так заметно, как у деда Гоши, но уже прорыв!
Ромка уставился на ее палец. И на миг в его глазах мелькнуло нечто… растерянность? Недоумение? Но он сразу же заржал в голос, взял Женькину руку с выставленным пальцем в свою и искренне чмокнул подругу в щеку:
- Женек, не ударилась?
- Вы были правы, кэп! – радостно прошептала она. – Действительно упали! Нет, я же на тебя шлепнулась! Но желание опять не загадала.
- Засада! - улыбнулся Ромка. – Придется загадать за тебя. То есть угадать…
И потянулся к ее губам:
- Угадал?
Женька в знак согласия закрыла глаза.
Несколько минут они самозабвенно целовались. Женька соскользнула с Ромки на гальку – так было удобнее. Пляж за день прогрелся настолько, что камешки до сих пор хранили тепло. Ромкины губы были жаркими и настойчивыми. Вкусными до невозможности. И такими долгожданными.
Море шумело возле самого уха, и звезды летели вниз горстями, будто весь небосвод желал рассыпаться сказочным фейерверком.
- Наконец-то дорвался! - горячо шептал Ромка, прижимая Женьку к себе. – Мой брусничный цвет! Два дня не пробовал на вкус, реально чуть не чокнулся.
- А дальше что - опять дружба и статус-кво? – вздохнула она, укладывая голову на его плечо.
- Против дружбы ничего не имею! Одно другому не мешает. А со статусами разберемся.
Ромка улыбнулся и чмокнул ее в нос:
- Не выношу мажоров и инфантилов, считай, моя любимая мозоль – на втором курсе универа крупно поцапался с этой компашкой. А из-за зажравшегося сынка декана чуть не отчислили, спасибо, руководитель научного кружка заступился. Прикинь, как оно – попасть на избалованную профессорскую дочку, у которой на уме только глупости, а на других ей наплевать? Да и нельзя мне инфантилку. Не с моей профессией.
- Это ты про меня что ли? – обиделась Женька и отодвинулась от Ромки.
- Нет! – рассмеялся он и ловко, без помощи рук поднялся на ноги. – Про одного балбеса, который сочиняет фантастические истории на ровном месте. А ты не такая - просто отходняк после стольких тяжелых лет.
Море облизало берег и вынесло на камни темно-бурый спутанный клубок водорослей, чем-то похожий на морскую звезду. В воздухе ощутимо запахло йодом – как в школьном медкабинете. Ромка подал руку, помогая Женьке встать, и опять прижал ее к себе.
- Не дуйся, Женек! – громко шептал он, почти кричал шепотом на ухо, обжигая горячими ладонями через тонкую ткань сарафана: - Я же сказал – все понял. У тебя юности, считай, не было: не отгуляла свое, не отдурачилась. Илларионов больше не зануда - слова против не скажу, наоборот – вместе наверстаем! В топку унылый стариковский отдых! Дадим жару, пусть мир содрогнется!
Женька раскрыла рот и во все глаза уставилась на Ромку. В памяти пронеслись события последних дней, и на миг стало страшно:
«Если это был унылый стариковский отдых, то что тогда… Мамочки, Ромка реально чокнулся! Совсем! Но я его и такого люблю. Просто люблю. Всякого».
Ромка опять рассмеялся и красивым движением пнул скособоченный лежак-инвалид. Тот со скрипом и скрежетом перевернуться на спину, задрав вверх три уцелевшие ножки.
С моря прилетел новый порыв ветра, усиливая и без того резкий запах йода. И вдруг захотелось зачерпнуть полную пригоршню этого йода и выпить – как в анекдоте, от вавки в голове. Своей и Ромкиной. Но Женька поймала его взгляд и поняла – не поможет. Все вверх тормашками!
- Делаем ноги! – бесшабашно прокомментировал Ромка. - А то охрана нарисуется и заставит заплатить за безногого.
Женька кивнула, и они помчались. Держась за руки и хохоча. Бежали через пляж, вверх по лестнице, пересекли небольшую площадь и выскочили возле остановки как раз в момент подъезда маршрутки.
Микроавтобус был практически пуст. Лишь впереди сидела пожилая пара и долговязый парень в наушниках.
Ромка сунул водителю – плотному мужчине с пышными усами - крупную купюру за проезд, тот поморщился и выдал сдачей целую пригоршню десятирублевых монет.
Парочка устроилась на заднем сидении, в уголке. Двери закрылись, и маршрутка весело покатила среди огней ночного города.
- Женек… - заговорщицки прошептал Ромка на ухо. – Ты когда-нибудь целовалась в маршрутке?
- Нет, конечно! – искренне возмутилась Женька. – Это неприлично!
- И абсолютно бескультурно! – поддержал Ромка. – Я тоже ни разу.
И потянулся к ее губам.
Женька пододвинулась, чтобы их не было видно за спинкой впередистоящего сидения, и с восторгом обвила Ромкину шею руками.
Поцелуи были нежными-нежными, долгими-долгими – до головокружения, до последнего глотка воздуха, до…
Парочка вначале вздрагивала на остановках и отрывалась друг от друга, но остановки становились все реже и реже, и никто не мешал неприличному и бескультурному поведению.
- Молодежь, я, конечно, все понимаю… - внезапно послышался усталый голос. – Но мы двадцать минут на конечной стоим. Если честно, хотел бы уже домой и на боковую.
Женька резко отлипла от Ромки и встретилась взглядом с водителем.
- Простите… - пролепетала она, чувствуя, как щеки начинают пылать. – Мы не… ой, мы свою остановку проехали!!
- Всего одну, - довольно улыбнулся Ромка, выглядывая в окно. – Пешком дойдем.
И, проходя мимо водительского кресла, высыпал в ящик для денег весь стратегический запас монет:
- Доплата за простой!
- И за места для поцелуев! – поддержала Женька и опять покраснела.
Водитель одобрительно усмехнулся.
Глава 34. Утро шестого дня. Вожак, дурной пример и другие приключения
От конечной до пансионата идти было недалеко, но путь неожиданно оказался долгим.
Хотя парочка, чтобы срезать, свернула на улочку, ведущую то ли через квартал ИЖС, то ли через дачный поселок. С двух сторон возвышались заборы: кирпичные, бетонные в евростиле, деревянные, из металлических листов – на любой вкус.
Различались и частные дома – от скромных построек до настоящих дворцов. На заборы тяжело клонились ветви деревьев, увешанные умопомрачительными вкусняшками: персиками, абрикосами, алычой, ранними бело-розовыми яблочками.
- Персик хочу! – воодушевилась Женька, разглядывая в ветвях ярко-оранжевые плоды.
Ромка взглянул на забор и загадочно улыбнулся:
- Не вопрос! Только они с сюрпризом.
- С червяками?
- С ментами! - указывал он глазами на прячущуюся за ветвями камеру и наклейку «объект под охраной».
- Не, с ментами не хочу! – поморщилась Женька. – Еще живот заболит.
Парочка переглянулась и залилась дружным смехом.
Надгрызенная луна еще присутствовала на небе, из-за крыш домов пробивались первые предрассветные лучи, размывая ее контур и делая похожим на листок пергамента.
Женька с Ромкой брели по незнакомой улице чужого города и хохотали во весь голос: громко, искренне, от души! И не могли остановиться!
Внезапно рядом с ними раздался скрежет отпираемого засова. Железная калитка, украшенная коваными узорами волн и чаек, отворилась, и на улицу выглянула дородная бабуля в ситцевой ночной сорочке.
- Наркоманы! – презрительно прошипела она. – Обкурятся и ржут, как эти… пожеванные кони! Людям ночью спать не дают!
Женька в красках вообразила пожеванного коня, незаметно провела пальцем по своим опухшим от поцелуев губам, поймала красноречивый Ромкин взгляд… И оба рассмеялись еще громче.
- Пржевальского! – поправил хриплый мужской голос. В калитке показался абсолютно лысый дедок в синей майке и семейных трусах и обнял бабку за талию: - Какая ночь, Лидуся? Светает уже, пора козу доить!
Потом скользнул взглядом по хохочущей парочке и по-доброму улыбнулся:
- Какие ж это наркоманы? Я после Афгана нариков враз срисовываю. Эти самые обычные дурносмехи! Им палец покажи – уписаются. Верно, молодежь?
И действительно поднял вверх указательный палец. Палец был широкий, загрубевший от физической работы и поросший посередине легким седым пушком.
Ромка с Женькой уставились на палец, потом друг на друга. Вроде – глупость несусветная и ничего смешного, но оба почему-то взорвались новым приступом хохота.
- А я что говорил! – обрадовался дедок. – А теперь усложним!
И согнул палец. Да интересно так – весь он остался прямым, гнулась только верхняя фаланга, будто палец кивал головой.
Женька, раскрыв рот, проследила за этим действом, потом резко схватилась за живот и опять затряслась от смеха:
- М-м-мама! Я так даже на стендап-шоу не смеялась!
Ромка сгреб ее в охапку и бессовестно ржал, уткнувшись в плечо.
Дед окончательно расцвел и приосанился:
- Повторить сможете?
Женька с Ромкой начали старательно гнуть пальцы, но у них ничего не выходило: либо палец оставался прямым, либо сгибались все суставы. И это снова вызывало неконтролируемый ржач.
- То-то же! – гордо заявил дедок. – Я месяц учился, когда по ночам за пультом сидел.
- Приезжие, небось? – оттаяла бабка, прижимаясь к дедку.
- И-и-из Москвы! – с трудом выговорила Женька, вытирая вызванные смехом слезы.
- Витаминчиков бы вам, - озаботилась бабуля. – В столицах химия одна. И как назло угостить нечем: абрикоса отошла, а груша дубовая еще.
- Дык у Федьки персики созрели! – подмигнул ей дед и обернулся к парочке: - Лысые, что моя башка!
И щелкнул себе по лбу.
- Нектарины? – наконец, перестав смеяться, уточнил Ромка.
- Они самые! Сладкие, кожа тоненькая – Федька саженец из элитного питомника выписывал. Трясся, как над родным. Через два участка от нас, забор из белого кирпича. Камер нет, псина только, но она трусливая: гаркнешь – убежит. А хозяин вчера с семьей в Краснодар укатил, дома нет никого.
- Гоша, никак сдурел на старости лет?! – напустилась на мужа бабуля. – На соседей обносчиков наводить!
- Они ж не ведрами! – обиделся дедок. – Поедят и только. Федьке зимой ворота заварил, а он до их пор спасибо зажимает.
И снова щелкнул себя, но уже по горлу:
- Считай, я им подарил свое право требования долга!
- С того Федьки хоть справа, хоть слева! – неожиданно поддержала его бабка. – Снега зимой… Иди козе воды налей!
Калитка опять скрипнула, закрываясь, и пожилая пара отправилась заниматься хозяйством.
Молодая же парочка осторожно направилась к кирпичному забору.
Ромка ловко забрался наверх и практически бесшумно спрыгнул на участок жадного Федора. Женька подошла к калитке, перед которой было что-то наподобие железной арки, плотно оплетенной виноградом, и припала глазами к щели: отсюда было хорошо видно происходящее за забором.
Деревце нектарина росло неподалеку. Оно было невысоким, развесистым и густо-густо усеяно желто-рубиновыми плодами. Ромка подхватил полы изрядно потрепанной после сражений рубашки и связал их между собой, а потом начал срывать голые персики и класть их себе за пазуху.
Раздался громкий собачий лай. Из-за зарослей то ли малины, то ли ежевики выскочила огромная собачища, на вид – помесь овчарки с ротвейлером, и остановившись в двух шагах от Ромки, оскалила клыки.
Женька напряженно засопела и прижалась щекой к металлической прохладе калитки. Хоть и помнила уверения деда Гоши, что собака неопасна, но за Ромку все равно было страшно!
Ромка огляделся вокруг – очевидно в поисках палки и, не найдя ничего подходящего, бросил на калитку загадочный взгляд.
Он растрепал пятерней чуб, ставя волосы дыбом, присел на корточки и, подняв глаза на еще более поблекшую в лучах зари луну, вдруг… завыл. Громко, хрипло, устрашающе.
Женька настолько обалдела от происходящего, что у нее раскрылся рот! Сам собой. Зато у псины Федора пасть сразу захлопнулась. Собака опустила уши и, попятившись назад, села на собственный хвост. С соседнего участка послышался вой другого пса – высокий, тоненький, будто заискивающий. Следом отозвались и другие собачьи голоса.
Неподалеку раздался скрежет открываемого окна.
- Божечки, как жутко собаки воют! – произнес перепуганный женский голос. – Наверное, умер кто-то.
- Не, по покойнику оно не так! – тоном эксперта возразил мужской баритон.
- Ой, как будто есть разница! – отмахнулся женский голос. – Воют и воют!
- Конечно, есть! Еще и какая, - назидательно проговорил баритон. Щелкнула зажигалка, и ветерок принес запах сигаретного дыма: - Собаки, что волки, воют в разных случаях по-разному: когда отпугивают соперников – одна тональность, когда собирают стаю – другая. По покойнику – это отчаянный вой, так плачет смертельно раненое животное.
- Данила, какой ты у меня умный! – восхитился женский голос. – Все знаешь. А как сейчас – это как?
- Еще бы не знать! Я, считай, в лесу вырос. Сейчас вожак выл – заявлял права на территорию. А остальные сявки с ним согласились. Голос, конечно, не совсем волчий, но так собака же. Ритка, курить будешь?
- И хорошо, что не по покойнику! – расслабленно согласился женский голос. – На пару тяг оставь.
Женька, радуясь, что ее не видно за виноградной лозой, затряслась от беззвучного смеха. И не успели курильщики захлопнуть окно, как из-за забора метнулась быстрая тень.
- Вожак, значит? – тихонько всхлипывала она, уткнувшись в Ромкино плечо. – Альфа?
- Есть немного, - застенчиво улыбнулся он, вытаскивая из-за пазухи нектарин. – Добро пожаловать в стаю, малышка! Моя добыча – твоя добыча.
И вложил лысый персик ей в ладонь.
- Божественно! – прошептала Женька, ощущая, как сочная мякоть растекается во рту нежным соком. – Еще слаще тех, что я возле дендропарка купила. Ромка, попробуй!
Но тот в ответ лишь поморщился и мотнул головой:
- Приторно слишком. Разве, что с солью.
Потом быстро поцеловал Женьку в нос и рассмеялся:
- А ты ж не в курсе, заразюшка моя!
Женька почувствовала, как уши начинают гореть и чесаться, но она старательно изобразила непонимающий вид.
Всю оставшуюся дорогу парочка опять хохотала, целовалась и гнула пальцы, стараясь повторить трюк деда Гоши, но у них ничего не выходило. Ромка вскоре оставил попытки, а Женька, наоборот, уперлась:
- Оно как-то совсем просто должно быть! Нужно только этот верхний сустав почувствовать!
И начала усердно сгибать не только указательный палец, но и остальные. Причем, на обеих руках. Ромка в ответ смеялся и кормил ее нектаринами из своих рук, дабы не отвлекать от «пальчиковой гимнастики».
Когда они подошли к родным воротам, уже совсем рассвело. Но время было раннее – часов пять, поэтому санаторий встретил непривычной тишиной и запустением: отдыхающие еще спали и видели самые сладкие утренние сны.
Лишь худая носатая старуха – дворничиха в синим форменном халате монотонно мела тротуар у административного здания. На проходной – в широкой стеклянной будке – дежурили два охранника. Женька даже узнала их – это были те самые, которых вызвала Алена после драки Ромки с Назаром. Охранники пили кофе из пластиковых стаканчиков и, лениво позевывая, пялились в экраны мониторов.
Ромка поздоровался и показал пропуск. Женька потянула ремешок болтающейся где-то за спиной пляжной сумки:
«Надо же – совсем забыла про нее, будто и нет! Хорошо хоть, не потеряла! А бутылка вина, кстати, – не разбилась ли?!»
Слава Богу, вино оказалось в порядке. Женька достала пропуск, машинально продолжая сгибать и разгибать пальцы. И вдруг замерла.
- Ромка! У меня получилось!! – восторженно воскликнула она и с гордостью выставила вперед палец. Кончик и впрямь сгибался и разгибался при полной неподвижности остальных фаланг. Правда, это было еще не так заметно, как у деда Гоши, но уже прорыв!
Ромка уставился на ее палец. И на миг в его глазах мелькнуло нечто… растерянность? Недоумение? Но он сразу же заржал в голос, взял Женькину руку с выставленным пальцем в свою и искренне чмокнул подругу в щеку:
