— И кто бы мне поверил? Ты себя в зеркало видела вообще?
— В смысле? — нахмурившись, Лоррейн окинула себя взглядом. — Что со мной не так?
— Ты выглядишь как моя однокурсница!
Лоррейн прыснула, смущённо улыбнувшись да отмахнувшись:
— Ой, ну ладно уж! Ты мне льстишь. Я хорошо выгляжу, но пока ещё старше тебя.
— Ненамного, — фыркнул я, начиная искать в карманах ключ-карту от квартиры. — Ты не имеешь права заявляться ко мне домой и лишать меня секса!
— Тебе ещё рано заниматься сексом, — заявила женщина.
— В смысле, рано?! Мне двадцать три года!
— Врёшь ты всё, — бросила Лоррейн, толкнув дверь да пройдя в квартиру.
Я огорошенно моргнул, затем наклонился и заглянул в собственную квартиру. Только в следующее мгновение я понял, что электронный замок, находившийся возле двери и выглядящий как прозрачный селектор, болезненно мигал, сообщая о неисправности.
— Ты что, замок сломала?! — предъявил я, вбегая в свою квартиру.
— Пришлось. Я семь часов назад приехала и не могла всё это время ждать тебя в коридоре.
Только лишь перешагнув порог своего жилища, я понял, что что-то не так. Да здесь всё было не так! Кроме планировки. Слева от входа располагался кухонный уголок, чуть дальше по той же стороне находилась дверь в совмещённый санузел, всё остальное пространство квартиры занимала большая комната, разделённая на три зоны: гостиная с диваном и домашним кинотеатром, спальня, рабочий кабинет с компьютером и домашним миниатюрным исследовательским центром.
— Какого чёрта ты сотворила с моей квартирой?!
Лоррейн дошла до кухни, нахмурилась и непонятливо огляделась, прислоняясь спиной к столешнице.
— Я прибралась.
Я цыкнул, сделал шаг вперёд и захлопнул за собой дверь.
— Кто тебя, блин, просил?! — возмутился я, сняв пальто да повесив его на один из крючков открытой гардеробной зоны.
— Да никто не просил, — пожав плечами, отозвалась Лоррейн. — И я честно не планировала убираться…
— Так я тебе и поверил! — не дав ей закончить, сказал я да протопал к кухне. Увидев сверкающую сковороду на плите, я взял её в руку и очень придирчиво оглядел. — Выглядит, как новая… — пробормотал я, косо с подозрением глядя на Лоррейн да возвращая сковороду обратно на плиту.
— И что?
— А то, что мне её полгода назад друг отдал с двумя сантиметрами чёрной копоти снаружи.
Лоррейн прыснула, невесело посмеявшись и мотая головой:
— Знаешь ли, я не стану извиняться за то, что посмела навести здесь порядок. Поживёшь хоть пару дней как человек, а не пещерное создание! Я вообще не понимаю, как можно так жить!
— Так живут все парни моего возраста – в бардаке и счастье!
— Ну, во-первых, ты ошибаешься по поводу «всех», а во-вторых, какое же это счастье – делить свою квартиру с иными формами жизни? Я решила сделать себе кофе, полезла в шкаф за чашкой, как вдруг эта штука на сковороде под фольгой зашевелилась! Там явно что-то сдохло, стухло и переродилось!
Я вновь поглядел на сковороду, но в руки её не взял.
— И куда ты дела это… перерождение?
— Добила и выбросила.
— Ты хоть под фольгу заглянула для начала? Вдруг это был Боб?
— Что за Боб? — скривилась Лоррейн.
— Мой хомяк!
— Нет у тебя хомяка.
— Есть! Бооооб! Я писал тебе о том, что завёл хомяка и назвал его Бобом! Ты что, не читаешь мои сообщения?
— Всё я читаю, — фыркнула Лоррейн. — Ты ни разу не упоминал о хомяке!
— Упоминал многократно! Он стал моим лучшим другом, а ты его убила!
Лоррейн раздражённо взвыла:
— Я не в состоянии убивать воображаемых хомяков!
Посмеиваясь, я чуть отступил назад и наклонился к духовке, от которой давно исходило тепло и приятный аромат. За стеклом в противне бурлил толстый слой сыра.
— Это лазанья? — уточнил я, на что Лоррейн угукнула. Выпрямившись, я огляделся с видом великого сыщика. — Где ты нашла продукты? Их в этом доме отродясь не было!
— Они водятся в магазинах.
— Чудеса, — бросил я, прошествовав в уборную комнату.
Там тоже всё было намыто, а портативная сушилка увешена моей стираной одеждой, которую я так кропотливо собирал в аккуратный комок, чудом не падающий со стула в спальне неделями. Да это ведь был почти волшебный комок! Вечно эти женщины приходят в твой дом со своими щётками да лишают его волшебства и индивидуальности!
Я тяжело вздохнул со звуком. Сделал свои дела, помыл руки да вернулся на кухню, где Лоррейн уже вытащила из духовки лазанью, поставила её на столешницу и полезла за посудой да столовыми принадлежностями.
— Зря ты распутала и постирала мой комок одежды, он был прекрасным собеседником на протяжении последних двух месяцев. В полумраке ему удавалось принимать почти человеческую форму…
— Ты всегда можешь вообразить себе нового хомяка, — парировала Лоррейн, ни на секунду не задумавшись. Я обречённо закивал – обреченно, потому что в который раз убеждаюсь, что с этой женщиной очень сложно тягаться в колких фразочках. Она – одна из немногих женщин, которой удаётся шутить ничуть не хуже мужчин. — У тебя нет стола или я его не нашла?
Я проследовал к столешнице и выдвинул из неё небольшой стол, рассчитанный на две-три персоны, круглые банкетки, что заменяют мне табуретки, находились по близости, так что я просто придвинул их к нужному месту. Лоррейн разместила на столе тарелки, стаканы, ложки, вилки и ножи, разрезала мясной пирог, запечённый под толстым слоем тягучего сыра, положила на тарелки по куску. Наполнила стаканы вишнёвым соком и села на одну из банкеток, я разместился напротив неё. Мы приступили к позднему ужину молча, но я не мог долго оставлять Лоррейн без комплимента её лазанье и благодарности за то, что она тут «натворила». Какими бы напряжёнными наши с ней отношения не были, в этот вечер казалось, будто мы настоящая семья и ужинаем вместе каждый день…
Поглотив большую часть своего куска лазаньи, Лоррейн глотнула соку. Кашлянула и заговорила так, будто испытывала острую нужду в этом разговоре, но ей было неловко.
— Мне очень жаль, что Себастьян… покинул нас.
Я покивал, глядя на поверхность стола.
— Думал, увижу тебя на похоронах…
— Прости, пожалуйста, никак не смогла вырываться.
Я не знаю, как реагировать на это. Теперь не знаю. Лет десять назад я бы ей в глаза заявил, что ненавижу её, да уходя, громко хлопнул бы дверь. Пять лет назад я бы уже не стал бросаться подобными заявлениями, но обязательно бы плюнул что-то вроде того, что ничего иного от неё не ждал, развернулся бы, ушёл и игнорировал бы её весь следующий месяц. Теперь же я, видать, совсем вырос да как-то обхожусь без драмы. В последнее время я стараюсь смотреть на различные ситуации непредвзято, чтобы никого не делать виноватым заочно, я стал предпочитать доказательства и факты голословным обвинениям. И теперь я понимаю, что она не обязана была приезжать на похороны по многим причинам, в том числе и потому, что похороны нужны живым, а не мёртвым – мёртвым, по сути, искренне плевать, кто будет видеть захоронение их бренных оболочек. Да и у Лоррейн действительно много дел – это тот редкий случай, когда ты можешь не явиться на похороны некогда близкого человека, потому что спасал мир – по-настоящему спасал! Я почти уверен, что Лоррейн не испытала и половины той боли, что испытал я, но думаю, что-то она почувствовала с его смертью, возможно, это нечто сугубо личное…
— Как… — Лоррейн заикнулась, пытаясь верно сформулировать мысль – так, чтобы я её понял. — Что произошло?
— Три года назад он стал жаловаться на боль в животе, прошёл диагностику у врача – выяснилось, что рак поджелудочной железы. Он проходил терапию три месяца, болезнь отступила. Но полгода назад вернулась сразу в четвёртой неоперабельной стадии. Два месяца он… — я откашлялся и проглотил образовавшийся ком в горле, — казался нормальным, но много спал, мало двигался, плохо ел, постоянно принимал таблетки. Становилось хуже. Я взял академ, чтобы быть с ним. Через месяц он умер ночью…
Лоррейн слушала меня с глазами непролитых слёз, но когда я закончил, по её щеке потекла слеза. Она её вытерла, шмыгнув носом.
— Мне очень жаль, — произнесла она хриплым голосом, кладя свою ладонь на мою руку, что лежала на столе. Обычно, когда она прикасается ко мне, я дёргаюсь, пытаюсь отстраниться – скорее машинально, но не сейчас – сейчас я перевернул ладонь и слегка сжал её пальцы.
— Ты любила его?
— Да, несмотря на то, что… мы не очень красиво поступили друг с другом. Второго декабря он позвонил и поздравил меня с днём рождения. Потом расспрашивал о моих делах, вдруг начал просить прощения, и я поняла, что что-то не так. Он особо не распространялся, но сказал, что умирает. Мы проговорили всю ночь – обо всём на свете! Я порывалась приехать, но он запретил – сказал, что не хочет, чтобы я видела его таким…
Я нахмурился, чувствуя укол в сердце.
— Т-ты… серьёзно?
— Что?
— Ты всерьез хотела приехать? Была готова помогать ему? Если бы нужно было, ты бы осталась… на пару недель?
Лоррейн свела брови, размышляя о чём-то несколько секунд, а затем кашлянула и, как мне показалось, буквально на глазах переобулась. Словно… она на протяжении многих лет отыгрывала какую-то роль, следовала чужой легенде, на мгновение оступилась, но потом вспомнила свою роль в этой истории и вновь поняла, зачем она была нужна в принципе.
— Не знаю, если честно… — буркнула она, её рука выскользнула из моей.
Я сжал пальцы в слабый кулак, сведя брови. Отец позвонил ей незадолго до смерти, прося прощения – за что? Разве не Лоррейн должна извиняться? Что если она только что сболтнула лишнего? Отступила от написанного не ею сценария? Мне в голову закралось сомнение, я вдруг подумал, – а что если отец лгал мне постоянно, выставляя её в невыгодном свете? И что если она всегда знала, кто в этой сказке серый волк, но молчала. Глотала. Сомнение закралось мне в голову, но, видимо, я не предал ему особого значения или просто не захотел начинать разборки здесь и сейчас. Отец дал мне всё в этой жизни – он обеспечил меня безопасным детством, жильём, едой, одеждой, воспитанием и образованием. Он всегда был моим авторитетом, и я всегда считал его хорошим – хорошим настолько, что мне сложно было бы даже допустить мысль об отце, лгавшем мне или сотворившим хоть что-то плохое. Мне намного комфортнее верить в эгоистичную Лоррейн, в ту Лоррейн, что способна предать родное существо ради высшей цели. Я верил в любую Лоррейн, совершающую нечто плохое неважно по какой причине, но отказывался верить в то, что отец мог мне лгать…
— Ты окончил университет с отличием, — перевела Лоррейн тему. — Я горжусь тобой, ты молодец.
— Спасибо, — отозвался я.
— Биохимики по-прежнему востребованы?
— Как выяснилось, нет. Возможно, чуть позже на эту профессию снова появится спрос, но сейчас гораздо нужнее строители, реставраторы, архитекторы и другие специалисты в этих отраслях. Исследовательский центр, в котором я проходил стажировку, предлагал мне работу, но мне не понравились их цели, поэтому я отказался. Новых предложений пока не поступало, и я устроился барменом в ночной клуб.
— Ты в своём уме? — беззвучно посмеиваясь, уточнила Лоррейн. Я прыснул, пожимая плечами. — Ты ведь гений! Тебе не место в каком-то там баре.
— Я не считаю себя гением.
— У тебя IQ равен ста пятидесяти восьми, тебя с детства увлекала химия, биология, математика, компьютеры и любые технологии. В университет ты поступил на биохимический факультет, окончил школу и универ с отличием. Если всё это не задатки гения, то я совсем не знаю значения этого слова.
Я хмыкнул.
— Гений или нет, лучше работы я пока не нашёл. А работа мне в любом случае нужна хоть какая-то, чтобы оплачивать квартиру да хоть изредка питаться.
— Куда ты дел деньги, которые я тебе высылала на съём квартиры?
— Они все ушли на первый взнос хозяйке.
— Первый взнос? Сколько же стоит эта халупа?! — огляделась Лоррейн.
— Почему, халупа-то? Нормальная квартира!
— Ну, да, точно, ты и дворец засрёшь, — отмахнулась женщина. Я цыкнул, смерив её недовольным взглядом, но она была совершенно непробиваема! Глядя в потолок, она принялась допивать свой сок. Пила довольно долго, иссушила стакан и поставила его на стол. При помощи аэрокинеза притянула к себе бутылку с соком и наполнила свой стакан вновь. — Ты не думал об армии? Там бы тебя научили дисциплине и порядку.
Я скривился, молча отведя взгляд в сторону:
— Мне кажется, что от чересчур обильного числа военнослужащих в моей семье, у меня выработалось отвращение к армии.
— Странно. Обычно бывает наоборот, — сказала Лоррейн, но затем задумалась. — Дело, конечно, в том, в какое время ты рос. Постоянная изоляция, закрытые учебные учреждения, населённые пункты больше напоминающие концлагеря, регулярные проверки военными… — она на мгновение замолчала, глядя в поверхность стола, словно видя в нём картинки прошлого. А потом она подняла на меня глаза и с болью в голосе спросила: — тебе страшно было во время проверок?
Я напряжённо сглотнул, глаза вмиг вымокли.
— Да, я всё время боялся, что меня вычислят, и достанется не только мне, но и родителям. Но папа научил меня грамотно скрывать способностям.
Лоррейн одобрительно покивала, с выдохом констатировав:
— Тяжелое было время, особенно для детей…
На минуту в квартире воцарилась тишина, будто мы решили почтить павших. А потом Лоррейн возобновила беседу:
— Я могу предложить тебе хорошую работу, но она в другом городе и переехать надо в течение двух недель.
— Хм. Работа в «Цербере»?
— Да, в штаб-квартире, которая находится в Филадельфии. Рабочие места предоставляет армия США, но в «Цербере» главная я. Военные льготы и другие пряники обеспечены, тебя снабдят жильём и транспортом. Среди своих не придётся скрывать способности. Ты можешь выбрать любой отдел для работы, но я думаю, что тебе подойдёт отдел разработок, в нём несколько подразделений – можешь работать в любом из них, можешь пробовать разные отрасли.
Я покусал губы, немного поразмыслив. Затем положил руки на стол, как на парту, и слегка наклонился:
— Полагаю, у вас есть исследовательский центр?
— Конечно.
— И какие у него основные задачи?
— Задачи я ставлю, что облегчает твою работу, потому что я открыта любым предложениям. На данный момент мы работаем над препаратами, оказывающими положительное влияние на людей и андеров. Препараты, продлевающие жизнь, улучшающие здоровье и физические показатели, в перспективе нужны препараты, подавляющие агрессию и насыщающие организм эндорфинами.
— Круто, — причмокнув, резюмировал я.
— Так ты заинтересован?
— М-да, наверно…
— Что смущает?
Я немного помялся с ответом-вопросом.
— Скажи честно: ты предлагаешь мне эту работу, потому что когда-то меня родила?
Она прыснула, немного посмеявшись.
— Если совсем начистоту, то, конечно, я бы в любом случае предложила тебе работу, даже если бы ты был туп, как пробка. Но если бы это было так, то я бы определила тебя в другой отдел. Ты умный и ты это знаешь, ты достоин того, что я тебе предлагаю.
— А остальные знают, что мы родственники?
— Ну, Люк в курсе, что ты его племянник, — выдала мать, вынудив меня хохотнуть. — Мэтт тоже знает о тебе. Возможно, его дочь тоже в курсе – она старше тебя на три года, руководит архивным отделом. Если ты не хочешь, то мы можем не афишировать свои отношения. Фамилии у нас разные, мамой ты меня зовёшь так редко, что никто и не заметит.
— В смысле? — нахмурившись, Лоррейн окинула себя взглядом. — Что со мной не так?
— Ты выглядишь как моя однокурсница!
Лоррейн прыснула, смущённо улыбнувшись да отмахнувшись:
— Ой, ну ладно уж! Ты мне льстишь. Я хорошо выгляжу, но пока ещё старше тебя.
— Ненамного, — фыркнул я, начиная искать в карманах ключ-карту от квартиры. — Ты не имеешь права заявляться ко мне домой и лишать меня секса!
— Тебе ещё рано заниматься сексом, — заявила женщина.
— В смысле, рано?! Мне двадцать три года!
— Врёшь ты всё, — бросила Лоррейн, толкнув дверь да пройдя в квартиру.
Я огорошенно моргнул, затем наклонился и заглянул в собственную квартиру. Только в следующее мгновение я понял, что электронный замок, находившийся возле двери и выглядящий как прозрачный селектор, болезненно мигал, сообщая о неисправности.
— Ты что, замок сломала?! — предъявил я, вбегая в свою квартиру.
— Пришлось. Я семь часов назад приехала и не могла всё это время ждать тебя в коридоре.
Только лишь перешагнув порог своего жилища, я понял, что что-то не так. Да здесь всё было не так! Кроме планировки. Слева от входа располагался кухонный уголок, чуть дальше по той же стороне находилась дверь в совмещённый санузел, всё остальное пространство квартиры занимала большая комната, разделённая на три зоны: гостиная с диваном и домашним кинотеатром, спальня, рабочий кабинет с компьютером и домашним миниатюрным исследовательским центром.
— Какого чёрта ты сотворила с моей квартирой?!
Лоррейн дошла до кухни, нахмурилась и непонятливо огляделась, прислоняясь спиной к столешнице.
— Я прибралась.
Я цыкнул, сделал шаг вперёд и захлопнул за собой дверь.
— Кто тебя, блин, просил?! — возмутился я, сняв пальто да повесив его на один из крючков открытой гардеробной зоны.
— Да никто не просил, — пожав плечами, отозвалась Лоррейн. — И я честно не планировала убираться…
— Так я тебе и поверил! — не дав ей закончить, сказал я да протопал к кухне. Увидев сверкающую сковороду на плите, я взял её в руку и очень придирчиво оглядел. — Выглядит, как новая… — пробормотал я, косо с подозрением глядя на Лоррейн да возвращая сковороду обратно на плиту.
— И что?
— А то, что мне её полгода назад друг отдал с двумя сантиметрами чёрной копоти снаружи.
Лоррейн прыснула, невесело посмеявшись и мотая головой:
— Знаешь ли, я не стану извиняться за то, что посмела навести здесь порядок. Поживёшь хоть пару дней как человек, а не пещерное создание! Я вообще не понимаю, как можно так жить!
— Так живут все парни моего возраста – в бардаке и счастье!
— Ну, во-первых, ты ошибаешься по поводу «всех», а во-вторых, какое же это счастье – делить свою квартиру с иными формами жизни? Я решила сделать себе кофе, полезла в шкаф за чашкой, как вдруг эта штука на сковороде под фольгой зашевелилась! Там явно что-то сдохло, стухло и переродилось!
Я вновь поглядел на сковороду, но в руки её не взял.
— И куда ты дела это… перерождение?
— Добила и выбросила.
— Ты хоть под фольгу заглянула для начала? Вдруг это был Боб?
— Что за Боб? — скривилась Лоррейн.
— Мой хомяк!
— Нет у тебя хомяка.
— Есть! Бооооб! Я писал тебе о том, что завёл хомяка и назвал его Бобом! Ты что, не читаешь мои сообщения?
— Всё я читаю, — фыркнула Лоррейн. — Ты ни разу не упоминал о хомяке!
— Упоминал многократно! Он стал моим лучшим другом, а ты его убила!
Лоррейн раздражённо взвыла:
— Я не в состоянии убивать воображаемых хомяков!
Посмеиваясь, я чуть отступил назад и наклонился к духовке, от которой давно исходило тепло и приятный аромат. За стеклом в противне бурлил толстый слой сыра.
— Это лазанья? — уточнил я, на что Лоррейн угукнула. Выпрямившись, я огляделся с видом великого сыщика. — Где ты нашла продукты? Их в этом доме отродясь не было!
— Они водятся в магазинах.
— Чудеса, — бросил я, прошествовав в уборную комнату.
Там тоже всё было намыто, а портативная сушилка увешена моей стираной одеждой, которую я так кропотливо собирал в аккуратный комок, чудом не падающий со стула в спальне неделями. Да это ведь был почти волшебный комок! Вечно эти женщины приходят в твой дом со своими щётками да лишают его волшебства и индивидуальности!
Я тяжело вздохнул со звуком. Сделал свои дела, помыл руки да вернулся на кухню, где Лоррейн уже вытащила из духовки лазанью, поставила её на столешницу и полезла за посудой да столовыми принадлежностями.
— Зря ты распутала и постирала мой комок одежды, он был прекрасным собеседником на протяжении последних двух месяцев. В полумраке ему удавалось принимать почти человеческую форму…
— Ты всегда можешь вообразить себе нового хомяка, — парировала Лоррейн, ни на секунду не задумавшись. Я обречённо закивал – обреченно, потому что в который раз убеждаюсь, что с этой женщиной очень сложно тягаться в колких фразочках. Она – одна из немногих женщин, которой удаётся шутить ничуть не хуже мужчин. — У тебя нет стола или я его не нашла?
Я проследовал к столешнице и выдвинул из неё небольшой стол, рассчитанный на две-три персоны, круглые банкетки, что заменяют мне табуретки, находились по близости, так что я просто придвинул их к нужному месту. Лоррейн разместила на столе тарелки, стаканы, ложки, вилки и ножи, разрезала мясной пирог, запечённый под толстым слоем тягучего сыра, положила на тарелки по куску. Наполнила стаканы вишнёвым соком и села на одну из банкеток, я разместился напротив неё. Мы приступили к позднему ужину молча, но я не мог долго оставлять Лоррейн без комплимента её лазанье и благодарности за то, что она тут «натворила». Какими бы напряжёнными наши с ней отношения не были, в этот вечер казалось, будто мы настоящая семья и ужинаем вместе каждый день…
Поглотив большую часть своего куска лазаньи, Лоррейн глотнула соку. Кашлянула и заговорила так, будто испытывала острую нужду в этом разговоре, но ей было неловко.
— Мне очень жаль, что Себастьян… покинул нас.
Я покивал, глядя на поверхность стола.
— Думал, увижу тебя на похоронах…
— Прости, пожалуйста, никак не смогла вырываться.
Я не знаю, как реагировать на это. Теперь не знаю. Лет десять назад я бы ей в глаза заявил, что ненавижу её, да уходя, громко хлопнул бы дверь. Пять лет назад я бы уже не стал бросаться подобными заявлениями, но обязательно бы плюнул что-то вроде того, что ничего иного от неё не ждал, развернулся бы, ушёл и игнорировал бы её весь следующий месяц. Теперь же я, видать, совсем вырос да как-то обхожусь без драмы. В последнее время я стараюсь смотреть на различные ситуации непредвзято, чтобы никого не делать виноватым заочно, я стал предпочитать доказательства и факты голословным обвинениям. И теперь я понимаю, что она не обязана была приезжать на похороны по многим причинам, в том числе и потому, что похороны нужны живым, а не мёртвым – мёртвым, по сути, искренне плевать, кто будет видеть захоронение их бренных оболочек. Да и у Лоррейн действительно много дел – это тот редкий случай, когда ты можешь не явиться на похороны некогда близкого человека, потому что спасал мир – по-настоящему спасал! Я почти уверен, что Лоррейн не испытала и половины той боли, что испытал я, но думаю, что-то она почувствовала с его смертью, возможно, это нечто сугубо личное…
— Как… — Лоррейн заикнулась, пытаясь верно сформулировать мысль – так, чтобы я её понял. — Что произошло?
— Три года назад он стал жаловаться на боль в животе, прошёл диагностику у врача – выяснилось, что рак поджелудочной железы. Он проходил терапию три месяца, болезнь отступила. Но полгода назад вернулась сразу в четвёртой неоперабельной стадии. Два месяца он… — я откашлялся и проглотил образовавшийся ком в горле, — казался нормальным, но много спал, мало двигался, плохо ел, постоянно принимал таблетки. Становилось хуже. Я взял академ, чтобы быть с ним. Через месяц он умер ночью…
Лоррейн слушала меня с глазами непролитых слёз, но когда я закончил, по её щеке потекла слеза. Она её вытерла, шмыгнув носом.
— Мне очень жаль, — произнесла она хриплым голосом, кладя свою ладонь на мою руку, что лежала на столе. Обычно, когда она прикасается ко мне, я дёргаюсь, пытаюсь отстраниться – скорее машинально, но не сейчас – сейчас я перевернул ладонь и слегка сжал её пальцы.
— Ты любила его?
— Да, несмотря на то, что… мы не очень красиво поступили друг с другом. Второго декабря он позвонил и поздравил меня с днём рождения. Потом расспрашивал о моих делах, вдруг начал просить прощения, и я поняла, что что-то не так. Он особо не распространялся, но сказал, что умирает. Мы проговорили всю ночь – обо всём на свете! Я порывалась приехать, но он запретил – сказал, что не хочет, чтобы я видела его таким…
Я нахмурился, чувствуя укол в сердце.
— Т-ты… серьёзно?
— Что?
— Ты всерьез хотела приехать? Была готова помогать ему? Если бы нужно было, ты бы осталась… на пару недель?
Лоррейн свела брови, размышляя о чём-то несколько секунд, а затем кашлянула и, как мне показалось, буквально на глазах переобулась. Словно… она на протяжении многих лет отыгрывала какую-то роль, следовала чужой легенде, на мгновение оступилась, но потом вспомнила свою роль в этой истории и вновь поняла, зачем она была нужна в принципе.
— Не знаю, если честно… — буркнула она, её рука выскользнула из моей.
Я сжал пальцы в слабый кулак, сведя брови. Отец позвонил ей незадолго до смерти, прося прощения – за что? Разве не Лоррейн должна извиняться? Что если она только что сболтнула лишнего? Отступила от написанного не ею сценария? Мне в голову закралось сомнение, я вдруг подумал, – а что если отец лгал мне постоянно, выставляя её в невыгодном свете? И что если она всегда знала, кто в этой сказке серый волк, но молчала. Глотала. Сомнение закралось мне в голову, но, видимо, я не предал ему особого значения или просто не захотел начинать разборки здесь и сейчас. Отец дал мне всё в этой жизни – он обеспечил меня безопасным детством, жильём, едой, одеждой, воспитанием и образованием. Он всегда был моим авторитетом, и я всегда считал его хорошим – хорошим настолько, что мне сложно было бы даже допустить мысль об отце, лгавшем мне или сотворившим хоть что-то плохое. Мне намного комфортнее верить в эгоистичную Лоррейн, в ту Лоррейн, что способна предать родное существо ради высшей цели. Я верил в любую Лоррейн, совершающую нечто плохое неважно по какой причине, но отказывался верить в то, что отец мог мне лгать…
— Ты окончил университет с отличием, — перевела Лоррейн тему. — Я горжусь тобой, ты молодец.
— Спасибо, — отозвался я.
— Биохимики по-прежнему востребованы?
— Как выяснилось, нет. Возможно, чуть позже на эту профессию снова появится спрос, но сейчас гораздо нужнее строители, реставраторы, архитекторы и другие специалисты в этих отраслях. Исследовательский центр, в котором я проходил стажировку, предлагал мне работу, но мне не понравились их цели, поэтому я отказался. Новых предложений пока не поступало, и я устроился барменом в ночной клуб.
— Ты в своём уме? — беззвучно посмеиваясь, уточнила Лоррейн. Я прыснул, пожимая плечами. — Ты ведь гений! Тебе не место в каком-то там баре.
— Я не считаю себя гением.
— У тебя IQ равен ста пятидесяти восьми, тебя с детства увлекала химия, биология, математика, компьютеры и любые технологии. В университет ты поступил на биохимический факультет, окончил школу и универ с отличием. Если всё это не задатки гения, то я совсем не знаю значения этого слова.
Я хмыкнул.
— Гений или нет, лучше работы я пока не нашёл. А работа мне в любом случае нужна хоть какая-то, чтобы оплачивать квартиру да хоть изредка питаться.
— Куда ты дел деньги, которые я тебе высылала на съём квартиры?
— Они все ушли на первый взнос хозяйке.
— Первый взнос? Сколько же стоит эта халупа?! — огляделась Лоррейн.
— Почему, халупа-то? Нормальная квартира!
— Ну, да, точно, ты и дворец засрёшь, — отмахнулась женщина. Я цыкнул, смерив её недовольным взглядом, но она была совершенно непробиваема! Глядя в потолок, она принялась допивать свой сок. Пила довольно долго, иссушила стакан и поставила его на стол. При помощи аэрокинеза притянула к себе бутылку с соком и наполнила свой стакан вновь. — Ты не думал об армии? Там бы тебя научили дисциплине и порядку.
Я скривился, молча отведя взгляд в сторону:
— Мне кажется, что от чересчур обильного числа военнослужащих в моей семье, у меня выработалось отвращение к армии.
— Странно. Обычно бывает наоборот, — сказала Лоррейн, но затем задумалась. — Дело, конечно, в том, в какое время ты рос. Постоянная изоляция, закрытые учебные учреждения, населённые пункты больше напоминающие концлагеря, регулярные проверки военными… — она на мгновение замолчала, глядя в поверхность стола, словно видя в нём картинки прошлого. А потом она подняла на меня глаза и с болью в голосе спросила: — тебе страшно было во время проверок?
Я напряжённо сглотнул, глаза вмиг вымокли.
— Да, я всё время боялся, что меня вычислят, и достанется не только мне, но и родителям. Но папа научил меня грамотно скрывать способностям.
Лоррейн одобрительно покивала, с выдохом констатировав:
— Тяжелое было время, особенно для детей…
На минуту в квартире воцарилась тишина, будто мы решили почтить павших. А потом Лоррейн возобновила беседу:
— Я могу предложить тебе хорошую работу, но она в другом городе и переехать надо в течение двух недель.
— Хм. Работа в «Цербере»?
— Да, в штаб-квартире, которая находится в Филадельфии. Рабочие места предоставляет армия США, но в «Цербере» главная я. Военные льготы и другие пряники обеспечены, тебя снабдят жильём и транспортом. Среди своих не придётся скрывать способности. Ты можешь выбрать любой отдел для работы, но я думаю, что тебе подойдёт отдел разработок, в нём несколько подразделений – можешь работать в любом из них, можешь пробовать разные отрасли.
Я покусал губы, немного поразмыслив. Затем положил руки на стол, как на парту, и слегка наклонился:
— Полагаю, у вас есть исследовательский центр?
— Конечно.
— И какие у него основные задачи?
— Задачи я ставлю, что облегчает твою работу, потому что я открыта любым предложениям. На данный момент мы работаем над препаратами, оказывающими положительное влияние на людей и андеров. Препараты, продлевающие жизнь, улучшающие здоровье и физические показатели, в перспективе нужны препараты, подавляющие агрессию и насыщающие организм эндорфинами.
— Круто, — причмокнув, резюмировал я.
— Так ты заинтересован?
— М-да, наверно…
— Что смущает?
Я немного помялся с ответом-вопросом.
— Скажи честно: ты предлагаешь мне эту работу, потому что когда-то меня родила?
Она прыснула, немного посмеявшись.
— Если совсем начистоту, то, конечно, я бы в любом случае предложила тебе работу, даже если бы ты был туп, как пробка. Но если бы это было так, то я бы определила тебя в другой отдел. Ты умный и ты это знаешь, ты достоин того, что я тебе предлагаю.
— А остальные знают, что мы родственники?
— Ну, Люк в курсе, что ты его племянник, — выдала мать, вынудив меня хохотнуть. — Мэтт тоже знает о тебе. Возможно, его дочь тоже в курсе – она старше тебя на три года, руководит архивным отделом. Если ты не хочешь, то мы можем не афишировать свои отношения. Фамилии у нас разные, мамой ты меня зовёшь так редко, что никто и не заметит.
