– Меня устроит только очень большая сумма, – мне надоело стоять телеграфным столбом, и я с трудом втиснулась в инквизиторское кресло. – Не думайте, что это шутка, меньше, чем на миллион долларов я не согласна.
– Ого, – бизнесмен откинулся назад, достал из лежащей рядом пачки сигарету (кажется, простую «оптиму») и прикурил от руки миниатюрной Венеры Милосской, белеющей мрамором на краю стола. – Ну у тебя и запросы, Ника! Или это скрытый отказ?
– Вовсе нет, – уперлась я. – Вы попросили меня назвать сумму – мне нравится именно эта. По крайней мере, звучит завораживающе: миллион долларов! Только не думаю, что вы согласитесь мне ее выплатить, несмотря на всю вашу отцовскую любовь.
– А вдруг заплачу? – Владимир Андреевич хитро прищурил свои болотные глаза, отчего стал походить на шкодливого кота, забравшегося в клетку с канарейками.
– У вас таких денег нет, то есть наличными или на счетах. Все наверняка куда-то вложено. А на оплату акциями я не соглашусь принципиально.
– Ты права, девочка, – Челноков притворно вздохнул. – Совсем я обнищал в последнее время. Даже подружку сыну купить не могу. Ладно, не хочешь – не надо. Но помни, мое предложение остается в силе. Так что советую умерить аппетит и назвать реальную цену. Можешь идти. И чтобы до дня рождения по ночам не гуляла. Больше никаких приключений. Не то из-за вас с Элей все ночные заведения разорятся.
Оставшиеся до празднества дни пролетели, как полчаса. Так получилось, что я занялась подбором Элиного гардероба. А произошло это после того, как Челноков застал дочурку за примеркой каких-то невообразимых нарядов, состоявших преимущественно из нарезанных в лапшу джинсов и дырчатых топиков разной степени открытости. И мне пришлось вести «объект» к имиджмейкеру, где с помощью трех профессиональных визажистов доказывать, что ярко и много не значит красиво. В общем, предпраздничная суета вымотала меня не меньше самой виновницы переполоха.
И вот наконец наступил день «Х». Наводнившие челноковское «имение» охранники проявляли похвальную бдительность, всякий раз при моем появлении требуя документы и намекая на возможный обыск. Это продолжалось до той поры, пока, выведенная из себя утренними капризами именинницы, я не отправила одного настырного секьюрити поостыть в пруду, перекинув через ажурные перила круто изогнутого мостика. Инцидент был исчерпан с приходом секретаря Сережи, который вызволил меня из кольца охранников-перестраховщиков. Вымокшего парня выставили на самый солнцепек для просушки, а меня представили всем присутствующим сотрудникам охранных агентств, строго указав на то, что данное лицо может свободно передвигаться в любых направлениях в любое время суток. Что касается меня, то я совершенно не собиралась передвигаться в любых направлениях, по крайней мере, в течение ближайших двадцати часов и потому проследовала прямиком в гараж.
– Может, останешься, Ника? – заныло рядом мое чудо в огромных бигуди, когда я забросила свою сумку на заднее сидение «Рено». – Я же с тоски помру на этой тусовке. Прикинь, фазер одних стариков пригласил! Даже поговорить будет не с кем…
– В обязанности телохранителя разговоры с охраняемым объектом не входят, – мое бурчание было до отказа пропитано деланным равнодушием. И неспроста. В последнее время стало совершенно ясно, что отказать вздорной, капризной, нахальной, но затронувшей тайные струны моей нежной души Эле мне гораздо труднее, чем ее отцу. Собрав остатки решимости, я мысленно взяла себя за шкирку и села за руль.
– Да не кисни ты так, – попыталась я утешить расстроенное моим «предательством» юное существо. – Постарайся лучше отыскать в этом деле положительные моменты. Тебе, похоже, частенько предстоит участвовать в подобных мероприятиях. Так что привыкай, подруга.
– Я привыкла к тебе, – вдруг очень серьезно сказал Эля. – Хочешь, я папку попрошу, и он тебя со мной в Англию отправит? Совру, что мне там парни из соседнего колледжа угрожали…
– Давай обсудим это потом. Не то я из-за тебя на свидание опоздаю…
– Врешь ты все. Нет у тебя никакого свидания. Я-то знаю…
– Интересно откуда? – притворно нахмурилась я.
– Ты же не звонишь никому. Эсэмэсок не шлешь. По электронной почте не переписываешься. Все со мной и со мной…
– А я по ночам «ноутбук» из-под подушки достаю и всем своим ухажерам «на мыло» эротические письма сбрасываю, сбрасываю… А потом виртуально отдаюсь!
– Лучше бы Пашке отдалась, – хмыкнула пятнадцатилетняя сводня. – И не виртуально…
И эта туда же! Да что они все ко мне пристали?!
– Это не твое дело, – разделив каждое слово многозначительной паузой, процедила я и, хлопнув в сердцах дверью, завела машину. – Достали уже! Еще всякая малявка мне указывать будет! Да чтоб я наутро чешуей покрылась, если хоть ночь с вашим чокнутым Пашкой проведу…
Ответ Эли, если он и был, заглушил взревевший мотор, и пришпоренный мною «Рено» вылетел из гаража, словно желал доказать превосходство французского автомобилестроения над всеми остальными.
Пока грунтовая дорога распускала за машиной хвост пыли, раскаленной июльским солнцем, я пыталась упорядочить свои мысли. Противоречивость собственной натуры всегда вызывала во мне почти детское удивление. И чего, спрашивается, я так завелась? Ведь не девочка двадцатилетняя – тетка за тридцать с высшим психологическим образованием. Ну, признайся же хоть самой себе, что этот «на голову» больной парень тебе небезразличен. И если бы тебя так настойчиво не толкали в его объятья, то еще неизвестно… Вздор! Мне все очень даже известно. Никогда! Я не наступлю дважды на одни грабли, где каждый зубчик отравлен сладким, дурманящим ядом. Потому что второй удар моей вставшей на дыбы судьбы уж точно сведет меня в могилу или доведет до психушки. Риск, конечно, дело благородное, но мы люди простые. А что нужно простому человеку для того, чтобы выбросить из головы всякие глупые мечты о большом и светлом чувстве? Правильно! Хлеба и зрелищ.
Вот только с хлебом вышла промашка. Из потекшего по причине периодического отключения электроэнергии холодильника я извлекла лишь две консервные банки со шпротами и одну с кабачковой икрой. А так как в магазин спускаться было до невозможности лень, мне пришлось смотреть свои любимые спортивные танцы, заедая волнение заядлого болельщика рыбно-овощной смесью.
Золотое правило, выведенное для толпы еще в Римской империи, подтвердилось полностью. Увлекшись телевизором и едой, я почти перестала думать о людях, с которыми меня свела щедрая на сюрпризы судьба. И напрасно. Заигравший «А нам все равно» мобильник вырвал меня из сладкой дремы, в которую я погрузилась во время очередного ток-шоу.
– Ни-и-и-ка-а-а! – раздалось в трубке знакомое нытье. – Если ты сейчас же не приедешь, я умру. Без балды, умру! Все эти нужные гости по саду разбрелись и забыли, из-за чего они тут колбасятся. Точнее, из-за кого. Бомонд бомондом, а перепились почти все, только на тосты и реагируют. Приезжай, Ника. Ну пожа-а-алуйста…
– Ладно, уговорила, – сдалась я на милость победителя. – Жди меня, и я вернусь. Только ты мне, пожалуйста, торт заначь. А то, пока доеду, все самое вкусное съедят. Там у вас хоть и элита собралась, а все равно халява на Руси священна…
– Насчет торта не беспокойся, – успокоила меня Эля, – его еще даже не выносили. Так что я для тебя самый лучший кусок урву. С розочками…
Смирившись с судьбой, я быстренько встала под холодный душ, с помощью которого надеялась взбодриться перед бессонной ночью. Сейчас уже одиннадцать, а секретарь Сережа поведал, что вечеринку планируется закончить в три. Так что заряд бодрости мне уж точно не помешает. Клацая зубами от озноба, я выбралась из ванны и быстро привела себя в порядок. А потом глубоко задумалась над животрепещущим вопросом: что можно подарить девочке, у которой все есть? Тем более что магазины уже давным-давно закрыты. Не баллончик же с нервно-паралитическим газом, который она просила ей подарить, будучи в состоянии шока, пока оперативник записывал наши показания.
Немного пометавшись по квартире, которую удалось снять за вполне приемлемую сумму, я остановилась возле своей «шкатулки с сокровищами», то есть верхнего ящика маленького комода, сделанного в стране Восходящего солнца полвека назад. Посмотрим, что из моих раритетов может заинтересовать современную молодежь. Так. Серьги серебряные, с зелеными камушками, подозреваю, что хризопразами. Бабушкины еще. Ей подарил их дедушка перед тем, как его забрали в 39-ом… Не отдам ни за что, даже если на коленях умолять будут. Вот этот пудель из халцедона – подарок отца. Мама всегда говорила, что он погиб. А он взял и вернулся, после двадцати лет иностранной жизни. Нет-нет, никаких шпионских игр. Всего лишь большое и светлое чувство (чтоб его!) к темнокожей соблазнительнице из Гаваны. Пуделя тоже не отдам. Хотя бы потому, что каждый раз, когда хочется завыть на лунный круг, ползущий по черному бархату неба, я сжимаю в кулаке каменную собачку и понимаю, что терпение русской бабы безмолвно и безгранично, как Вселенная. Что тут у нас еще? Трофейная брошь из Германии? Китайская шелковая бабочка? Не то…
Время от времени всплывая из омута воспоминаний, я перерыла почти весь ящик, но так и не нашла ничего, что могло бы хоть отдаленно сойти за подарок. Последней мне попалась на глаза коллекция ложек, собранная во время сезонных обострений клептомании. Ну, это уж точно не заинтересует никого кроме меня. Даже сама иногда не понимаю, для чего я их храню? Ведь с ложками у меня не связаны почти никакие воспоминания. Так, отрывки, зарисовки, свидетельства моего тайного порока. Я даже вспомнить сейчас не смогу, откуда у меня взялась, к примеру, вот эта строгая, словно английская леди, ложка. Хотя нет. Эту как раз помню, потому что она действительно из Англии. Ее в одном баре уронил смазливый паренек, изо всех сил старающийся перепить свою подружку. Надо же! Сколько времени прошло, а я как сейчас вижу его лицо… И оно почему-то кажется мне смутно знакомым. Погодите-ка! Эврика! Что в переводе с древнегреческого, как известно, означает «нашел». Вот и я, кажется, нашла подарок для моего пятнадцатилетнего «охраняемого объекта».
Тяжелые створки ворот пропустили меня в мир музыки, яркого света и фейерверков, разрывающих тело ночи на множество сочащихся тьмой кусков. Прием был как раз в той стадии, когда подвыпившие гости еще не до конца утратили свой старательно наведенный лоск, но и не прогуливались уже по ровным газонам, напоминая ожившие манекены. Приближалось время нормального русского разгула, когда светские манеры слетают с гостей, будто пожухлые листья с осенних деревьев, французские вина тоскуют в забвении, а водка и коньяк льются прямиком в винные фужеры.
Поставив «Рено» в гараж, я прошла пустынными коридорами в свою комнату, чтобы сменить джинсы на вечернее платье, в котором меня видели посетители «Континенталя». Но, едва переступив порог, поняла, что в мое отсутствие в комнате кто-то побывал. Не горничная, убирающая здесь каждый день, не Эля, которая могла запросто заскочить сюда в мое отсутствие, – в воздухе явственно ощущался запах дорогого парфюма. Я могла побиться об заклад, что этот некто покинул комнату совсем недавно. Запах был мне незнаком. Больше того, я даже не смогла определить, мужской он или женский. На всякий случай проверила оставленные в комнате вещи. Нет, кажется, все на месте. Странно. Кому это понадобилось совершить экскурсию в мою комнату? И, главное, зачем?
Не зная, что думать, я быстро переоблачилась в платье и, сжав в руке ложку английского происхождения, выскользнула в коридор. Миновав первый поворот, я буквально налетела на скучающего охранника, который при виде меня воспрял было духом, но, взглянув повнимательнее, разочарованно отвернулся. Похоже, утренний инцидент открыл для меня зеленую улицу. Я сбежала по ступенькам и попала прямо в гостеприимные хозяйские объятия.
– А-а-а, Ника! – Владимир Андреевич был слегка «под Бахусом», но до состояния готовальни ему было еще далеко. – Все-таки передумала? Отлично!
Я не успела еще возразить, а бизнесмен уже вел меня к расставленным вокруг танцплощадки столикам. За ближайшим из них спиной к нам сидел мужчина крепкого сложения с абсолютно лысой головой, которая отражала взлетающие в угольно-черное небо разноцветные огни. К нему-то и подвел меня Челноков.
– Вот, тезка, это та самая Ника, о которой я тебе все уши прожужжал. А это Владимир Александрович Хамисов, мой давний друг и отличный парень.
– Очень приятно, – улыбнулась я, отвечая на его приветливый кивок. Вот гад. Мог бы и встать, когда его даме представляют. Сразу видно, что привык, сидючи в начальственном кресле, резолюции накладывать. – Скажите, а Сергей Хамисов, секретарь господина Челнокова, вам случайно не родственник?
– Еще какой родственник, – Хамисов развернулся ко мне всем телом, и я смогла хорошенько разглядеть его при ярком электрическом свете, – он мой сын.
Я невольно всмотрелась пристальней, отыскивая схожие черты, но была разочарована. Ничего общего у сидящего передо мной грузного лысого человека с вертким и лощеным Сережей не наблюдалось. Может быть, сын станет таким же лет эдак через «дцать», а пока молодой Хамисов энергично подскакивал на танцплощадке, на которую ушло как минимум полгектара пластиковых плит. Пока я вертела головой, разглядывая отца и сына, Челноков галантно пододвинул мне кресло. Пришлось сесть.
– Я много слышал о вас, уважаемая Ника Валерьевна, – голос у Владимира Александровича Хамисова, как и весь облик, был начальственный: глубокий, звучный, уверенный. – Володе просто повезло, что у его дочери такой телохранитель. Позвольте за вами поухаживать. Вино, коньяк, водка? Что вы предпочитаете?
– Вино, – по привычке ответила я, и мне вручили бокал с играющим в лучах прожекторов настоящим французским «каберне». Но я не успела отпить даже полглоточка, как…
– Ника! Ты приехала! – Эля летела ко мне через всю лужайку, приподнимая подол развивающейся пышной юбки, на покупку которой ее подвигла я. – Пойдем танцевать! Слышишь? Это моя любимая песня!
– А поет кто? – как бы между прочим поинтересовалась я, сжимая в кулаке ложку, уведенную когда-то из лондонского бара.
– Энрике Иглесиас!
Эля была так сильно разочарована моей дремучестью, что я невольно рассмеялась:
– Неужели он тебе нравится? Парень как парень. Ну поет, ну симпатичный…
– Ничего ты не понимаешь, – виновнице торжества все-таки удалось дотащить меня почти до центра танцплощадки. – Он такой! Такой!..
– А у меня для тебя подарок есть, – похищенная ложка блеснула на моей ладони. – Знаешь, что это? Это ложка, которой семь лет назад еще никому не известный Энрике Иглесиас помешивал кофе в одном лондонском баре. Я ее даже не мыла, так что, возможно, на ней еще остались микробы с его губ.
– Вау! – восхищенно выдохнула Эля, распахнув глаза на пол лица. – Вот это круто! Просто нереально круто! Круто-о-о!!! Ты теперь мой самый лучший друг, Ника.
– Спасибо за доверие, Эля. Поздравляю тебя с первым маленьким юбилеем. Будь… – я чуть не ляпнула «Будь всегда такой», но вовремя опомнилась, представив себя на месте ее педагогов и родственников будущего мужа, – будь счастлива, несносная девчонка.
– Ого, – бизнесмен откинулся назад, достал из лежащей рядом пачки сигарету (кажется, простую «оптиму») и прикурил от руки миниатюрной Венеры Милосской, белеющей мрамором на краю стола. – Ну у тебя и запросы, Ника! Или это скрытый отказ?
– Вовсе нет, – уперлась я. – Вы попросили меня назвать сумму – мне нравится именно эта. По крайней мере, звучит завораживающе: миллион долларов! Только не думаю, что вы согласитесь мне ее выплатить, несмотря на всю вашу отцовскую любовь.
– А вдруг заплачу? – Владимир Андреевич хитро прищурил свои болотные глаза, отчего стал походить на шкодливого кота, забравшегося в клетку с канарейками.
– У вас таких денег нет, то есть наличными или на счетах. Все наверняка куда-то вложено. А на оплату акциями я не соглашусь принципиально.
– Ты права, девочка, – Челноков притворно вздохнул. – Совсем я обнищал в последнее время. Даже подружку сыну купить не могу. Ладно, не хочешь – не надо. Но помни, мое предложение остается в силе. Так что советую умерить аппетит и назвать реальную цену. Можешь идти. И чтобы до дня рождения по ночам не гуляла. Больше никаких приключений. Не то из-за вас с Элей все ночные заведения разорятся.
Оставшиеся до празднества дни пролетели, как полчаса. Так получилось, что я занялась подбором Элиного гардероба. А произошло это после того, как Челноков застал дочурку за примеркой каких-то невообразимых нарядов, состоявших преимущественно из нарезанных в лапшу джинсов и дырчатых топиков разной степени открытости. И мне пришлось вести «объект» к имиджмейкеру, где с помощью трех профессиональных визажистов доказывать, что ярко и много не значит красиво. В общем, предпраздничная суета вымотала меня не меньше самой виновницы переполоха.
И вот наконец наступил день «Х». Наводнившие челноковское «имение» охранники проявляли похвальную бдительность, всякий раз при моем появлении требуя документы и намекая на возможный обыск. Это продолжалось до той поры, пока, выведенная из себя утренними капризами именинницы, я не отправила одного настырного секьюрити поостыть в пруду, перекинув через ажурные перила круто изогнутого мостика. Инцидент был исчерпан с приходом секретаря Сережи, который вызволил меня из кольца охранников-перестраховщиков. Вымокшего парня выставили на самый солнцепек для просушки, а меня представили всем присутствующим сотрудникам охранных агентств, строго указав на то, что данное лицо может свободно передвигаться в любых направлениях в любое время суток. Что касается меня, то я совершенно не собиралась передвигаться в любых направлениях, по крайней мере, в течение ближайших двадцати часов и потому проследовала прямиком в гараж.
– Может, останешься, Ника? – заныло рядом мое чудо в огромных бигуди, когда я забросила свою сумку на заднее сидение «Рено». – Я же с тоски помру на этой тусовке. Прикинь, фазер одних стариков пригласил! Даже поговорить будет не с кем…
– В обязанности телохранителя разговоры с охраняемым объектом не входят, – мое бурчание было до отказа пропитано деланным равнодушием. И неспроста. В последнее время стало совершенно ясно, что отказать вздорной, капризной, нахальной, но затронувшей тайные струны моей нежной души Эле мне гораздо труднее, чем ее отцу. Собрав остатки решимости, я мысленно взяла себя за шкирку и села за руль.
– Да не кисни ты так, – попыталась я утешить расстроенное моим «предательством» юное существо. – Постарайся лучше отыскать в этом деле положительные моменты. Тебе, похоже, частенько предстоит участвовать в подобных мероприятиях. Так что привыкай, подруга.
– Я привыкла к тебе, – вдруг очень серьезно сказал Эля. – Хочешь, я папку попрошу, и он тебя со мной в Англию отправит? Совру, что мне там парни из соседнего колледжа угрожали…
– Давай обсудим это потом. Не то я из-за тебя на свидание опоздаю…
– Врешь ты все. Нет у тебя никакого свидания. Я-то знаю…
– Интересно откуда? – притворно нахмурилась я.
– Ты же не звонишь никому. Эсэмэсок не шлешь. По электронной почте не переписываешься. Все со мной и со мной…
– А я по ночам «ноутбук» из-под подушки достаю и всем своим ухажерам «на мыло» эротические письма сбрасываю, сбрасываю… А потом виртуально отдаюсь!
– Лучше бы Пашке отдалась, – хмыкнула пятнадцатилетняя сводня. – И не виртуально…
И эта туда же! Да что они все ко мне пристали?!
– Это не твое дело, – разделив каждое слово многозначительной паузой, процедила я и, хлопнув в сердцах дверью, завела машину. – Достали уже! Еще всякая малявка мне указывать будет! Да чтоб я наутро чешуей покрылась, если хоть ночь с вашим чокнутым Пашкой проведу…
Ответ Эли, если он и был, заглушил взревевший мотор, и пришпоренный мною «Рено» вылетел из гаража, словно желал доказать превосходство французского автомобилестроения над всеми остальными.
Пока грунтовая дорога распускала за машиной хвост пыли, раскаленной июльским солнцем, я пыталась упорядочить свои мысли. Противоречивость собственной натуры всегда вызывала во мне почти детское удивление. И чего, спрашивается, я так завелась? Ведь не девочка двадцатилетняя – тетка за тридцать с высшим психологическим образованием. Ну, признайся же хоть самой себе, что этот «на голову» больной парень тебе небезразличен. И если бы тебя так настойчиво не толкали в его объятья, то еще неизвестно… Вздор! Мне все очень даже известно. Никогда! Я не наступлю дважды на одни грабли, где каждый зубчик отравлен сладким, дурманящим ядом. Потому что второй удар моей вставшей на дыбы судьбы уж точно сведет меня в могилу или доведет до психушки. Риск, конечно, дело благородное, но мы люди простые. А что нужно простому человеку для того, чтобы выбросить из головы всякие глупые мечты о большом и светлом чувстве? Правильно! Хлеба и зрелищ.
Вот только с хлебом вышла промашка. Из потекшего по причине периодического отключения электроэнергии холодильника я извлекла лишь две консервные банки со шпротами и одну с кабачковой икрой. А так как в магазин спускаться было до невозможности лень, мне пришлось смотреть свои любимые спортивные танцы, заедая волнение заядлого болельщика рыбно-овощной смесью.
Золотое правило, выведенное для толпы еще в Римской империи, подтвердилось полностью. Увлекшись телевизором и едой, я почти перестала думать о людях, с которыми меня свела щедрая на сюрпризы судьба. И напрасно. Заигравший «А нам все равно» мобильник вырвал меня из сладкой дремы, в которую я погрузилась во время очередного ток-шоу.
– Ни-и-и-ка-а-а! – раздалось в трубке знакомое нытье. – Если ты сейчас же не приедешь, я умру. Без балды, умру! Все эти нужные гости по саду разбрелись и забыли, из-за чего они тут колбасятся. Точнее, из-за кого. Бомонд бомондом, а перепились почти все, только на тосты и реагируют. Приезжай, Ника. Ну пожа-а-алуйста…
– Ладно, уговорила, – сдалась я на милость победителя. – Жди меня, и я вернусь. Только ты мне, пожалуйста, торт заначь. А то, пока доеду, все самое вкусное съедят. Там у вас хоть и элита собралась, а все равно халява на Руси священна…
– Насчет торта не беспокойся, – успокоила меня Эля, – его еще даже не выносили. Так что я для тебя самый лучший кусок урву. С розочками…
Смирившись с судьбой, я быстренько встала под холодный душ, с помощью которого надеялась взбодриться перед бессонной ночью. Сейчас уже одиннадцать, а секретарь Сережа поведал, что вечеринку планируется закончить в три. Так что заряд бодрости мне уж точно не помешает. Клацая зубами от озноба, я выбралась из ванны и быстро привела себя в порядок. А потом глубоко задумалась над животрепещущим вопросом: что можно подарить девочке, у которой все есть? Тем более что магазины уже давным-давно закрыты. Не баллончик же с нервно-паралитическим газом, который она просила ей подарить, будучи в состоянии шока, пока оперативник записывал наши показания.
Немного пометавшись по квартире, которую удалось снять за вполне приемлемую сумму, я остановилась возле своей «шкатулки с сокровищами», то есть верхнего ящика маленького комода, сделанного в стране Восходящего солнца полвека назад. Посмотрим, что из моих раритетов может заинтересовать современную молодежь. Так. Серьги серебряные, с зелеными камушками, подозреваю, что хризопразами. Бабушкины еще. Ей подарил их дедушка перед тем, как его забрали в 39-ом… Не отдам ни за что, даже если на коленях умолять будут. Вот этот пудель из халцедона – подарок отца. Мама всегда говорила, что он погиб. А он взял и вернулся, после двадцати лет иностранной жизни. Нет-нет, никаких шпионских игр. Всего лишь большое и светлое чувство (чтоб его!) к темнокожей соблазнительнице из Гаваны. Пуделя тоже не отдам. Хотя бы потому, что каждый раз, когда хочется завыть на лунный круг, ползущий по черному бархату неба, я сжимаю в кулаке каменную собачку и понимаю, что терпение русской бабы безмолвно и безгранично, как Вселенная. Что тут у нас еще? Трофейная брошь из Германии? Китайская шелковая бабочка? Не то…
Время от времени всплывая из омута воспоминаний, я перерыла почти весь ящик, но так и не нашла ничего, что могло бы хоть отдаленно сойти за подарок. Последней мне попалась на глаза коллекция ложек, собранная во время сезонных обострений клептомании. Ну, это уж точно не заинтересует никого кроме меня. Даже сама иногда не понимаю, для чего я их храню? Ведь с ложками у меня не связаны почти никакие воспоминания. Так, отрывки, зарисовки, свидетельства моего тайного порока. Я даже вспомнить сейчас не смогу, откуда у меня взялась, к примеру, вот эта строгая, словно английская леди, ложка. Хотя нет. Эту как раз помню, потому что она действительно из Англии. Ее в одном баре уронил смазливый паренек, изо всех сил старающийся перепить свою подружку. Надо же! Сколько времени прошло, а я как сейчас вижу его лицо… И оно почему-то кажется мне смутно знакомым. Погодите-ка! Эврика! Что в переводе с древнегреческого, как известно, означает «нашел». Вот и я, кажется, нашла подарок для моего пятнадцатилетнего «охраняемого объекта».
Тяжелые створки ворот пропустили меня в мир музыки, яркого света и фейерверков, разрывающих тело ночи на множество сочащихся тьмой кусков. Прием был как раз в той стадии, когда подвыпившие гости еще не до конца утратили свой старательно наведенный лоск, но и не прогуливались уже по ровным газонам, напоминая ожившие манекены. Приближалось время нормального русского разгула, когда светские манеры слетают с гостей, будто пожухлые листья с осенних деревьев, французские вина тоскуют в забвении, а водка и коньяк льются прямиком в винные фужеры.
Поставив «Рено» в гараж, я прошла пустынными коридорами в свою комнату, чтобы сменить джинсы на вечернее платье, в котором меня видели посетители «Континенталя». Но, едва переступив порог, поняла, что в мое отсутствие в комнате кто-то побывал. Не горничная, убирающая здесь каждый день, не Эля, которая могла запросто заскочить сюда в мое отсутствие, – в воздухе явственно ощущался запах дорогого парфюма. Я могла побиться об заклад, что этот некто покинул комнату совсем недавно. Запах был мне незнаком. Больше того, я даже не смогла определить, мужской он или женский. На всякий случай проверила оставленные в комнате вещи. Нет, кажется, все на месте. Странно. Кому это понадобилось совершить экскурсию в мою комнату? И, главное, зачем?
Не зная, что думать, я быстро переоблачилась в платье и, сжав в руке ложку английского происхождения, выскользнула в коридор. Миновав первый поворот, я буквально налетела на скучающего охранника, который при виде меня воспрял было духом, но, взглянув повнимательнее, разочарованно отвернулся. Похоже, утренний инцидент открыл для меня зеленую улицу. Я сбежала по ступенькам и попала прямо в гостеприимные хозяйские объятия.
– А-а-а, Ника! – Владимир Андреевич был слегка «под Бахусом», но до состояния готовальни ему было еще далеко. – Все-таки передумала? Отлично!
Я не успела еще возразить, а бизнесмен уже вел меня к расставленным вокруг танцплощадки столикам. За ближайшим из них спиной к нам сидел мужчина крепкого сложения с абсолютно лысой головой, которая отражала взлетающие в угольно-черное небо разноцветные огни. К нему-то и подвел меня Челноков.
– Вот, тезка, это та самая Ника, о которой я тебе все уши прожужжал. А это Владимир Александрович Хамисов, мой давний друг и отличный парень.
– Очень приятно, – улыбнулась я, отвечая на его приветливый кивок. Вот гад. Мог бы и встать, когда его даме представляют. Сразу видно, что привык, сидючи в начальственном кресле, резолюции накладывать. – Скажите, а Сергей Хамисов, секретарь господина Челнокова, вам случайно не родственник?
– Еще какой родственник, – Хамисов развернулся ко мне всем телом, и я смогла хорошенько разглядеть его при ярком электрическом свете, – он мой сын.
Я невольно всмотрелась пристальней, отыскивая схожие черты, но была разочарована. Ничего общего у сидящего передо мной грузного лысого человека с вертким и лощеным Сережей не наблюдалось. Может быть, сын станет таким же лет эдак через «дцать», а пока молодой Хамисов энергично подскакивал на танцплощадке, на которую ушло как минимум полгектара пластиковых плит. Пока я вертела головой, разглядывая отца и сына, Челноков галантно пододвинул мне кресло. Пришлось сесть.
– Я много слышал о вас, уважаемая Ника Валерьевна, – голос у Владимира Александровича Хамисова, как и весь облик, был начальственный: глубокий, звучный, уверенный. – Володе просто повезло, что у его дочери такой телохранитель. Позвольте за вами поухаживать. Вино, коньяк, водка? Что вы предпочитаете?
– Вино, – по привычке ответила я, и мне вручили бокал с играющим в лучах прожекторов настоящим французским «каберне». Но я не успела отпить даже полглоточка, как…
– Ника! Ты приехала! – Эля летела ко мне через всю лужайку, приподнимая подол развивающейся пышной юбки, на покупку которой ее подвигла я. – Пойдем танцевать! Слышишь? Это моя любимая песня!
– А поет кто? – как бы между прочим поинтересовалась я, сжимая в кулаке ложку, уведенную когда-то из лондонского бара.
– Энрике Иглесиас!
Эля была так сильно разочарована моей дремучестью, что я невольно рассмеялась:
– Неужели он тебе нравится? Парень как парень. Ну поет, ну симпатичный…
– Ничего ты не понимаешь, – виновнице торжества все-таки удалось дотащить меня почти до центра танцплощадки. – Он такой! Такой!..
– А у меня для тебя подарок есть, – похищенная ложка блеснула на моей ладони. – Знаешь, что это? Это ложка, которой семь лет назад еще никому не известный Энрике Иглесиас помешивал кофе в одном лондонском баре. Я ее даже не мыла, так что, возможно, на ней еще остались микробы с его губ.
– Вау! – восхищенно выдохнула Эля, распахнув глаза на пол лица. – Вот это круто! Просто нереально круто! Круто-о-о!!! Ты теперь мой самый лучший друг, Ника.
– Спасибо за доверие, Эля. Поздравляю тебя с первым маленьким юбилеем. Будь… – я чуть не ляпнула «Будь всегда такой», но вовремя опомнилась, представив себя на месте ее педагогов и родственников будущего мужа, – будь счастлива, несносная девчонка.
