Почему нет, да куча таких случаев бывает. Сука! Что же мне теперь делать?! Это полный песец, господа!.. Теперь кто-то принялся со всей силы бросаться по мне снежками… Бамс, первый ударил по моей пустой голове, бамс, второй попал в живот, а третий чуть ниже живота… Черт, Шувалов, ты совершил не одну, а целых две фатальных ошибки, сначала не остановился, когда понял, что ощущения слишком реальные для сновидения, а потом почему-то промолчал, не рассказав Тане о своем близком знакомстве с ее младшей сестрицей. Смалодушничал, побоялся, не счел нужным, понадеялся, что Ля-ля-ля, раз уж она взяла деньги и написала расписку, не посмеет болтать. И как мне теперь оправдаться?! Таня, моя упертая правильная Таня, она не простит… Холодно, прямо знобит. Прошу, не надо больше снега… Я мгновенно превращаюсь в ледышку, стоит только подумать, о том, что Андалузской красавицы больше не будет со мной. Че-е-ерт!!
Телефон опять звонил… А у меня не осталось сил разговаривать, последние потратила, чтобы сказать три коротеньких предложения Шувалову. Что оказалось адски сложно, поскольку рвущиеся на свободу рыдания перехватывали дыхание. Только плакать нельзя было ни в коем случае. Гордость – это единственное, что у меня сейчас осталось. Любовь, планы, мечты – все разлетелось в прах. Только гордость давала мне силы держать голову прямо, идти, двигаться, а не валяться по земле, скуля и рыдая от разъедающей все тело боли.
Звонила мама… Черт! Родители беспокоятся, не надо было одной уходить из больницы, но оставаться в той кишащей тараканами стерильности я больше не могла. Вдруг мама и папа думают, что от переживаний я способна наделать глупостей. Допустим, последовать примеру Анны Карениной или других героинь любовных трагедий. Умереть, да, не скрою, именно умереть в этот момент хочется, ведь ощущать, как вместо моих девчонок внутри копошатся мерзкие огромные тараканы, очень больно и ужасно противно. Но разве я могу проявить такую слабость… такую безответственность. А самое главное, разве можно так унизиться, показать этим двум развратникам, что они меня выпотрошили, достали до такой степени, что от переживаний я тронулась умом и наложила на себя руки. Феминистка бы сказала: «Не дождетесь!», – и показала средний палец. Но они зарезали всех моих девочек. Теперь осталась только я – Таня Лазарева. Лазарева Татьяна Николаевна – сильная женщина. Сильная?!
– Алло, мам, – молодец, Таня, ответила вполне спокойным тоном.
– Танюш, Танечка, что же ты так долго не брала трубку? – в родном голосе было какая-то смесь истерики с беспокойством.
– Не волнуйся, мама, с-со мной все в п-порядке, – на этом слове голос дрогнул, какой уж тут порядок, – п-почти.
Слезам плевать на внутреннюю установку быть сильной, они горячими каплями смертельной обиды побежали по щекам. Подожди, Таня, надо доехать домой… Потом уж можно дать им волю. А сейчас «тише, Танечка, не плачь».
– Не переживай, мама, я еду домой.
– Папа чуть не убил Юльку… Хорошо, врач вмешалась. Что же голубоглазка наделала? Как теперь быть?..
– Не только она, мама… В этом процессе всегда участвуют двое. Думаю, виноват, прежде всего, тот, кто старше и умнее.
«А еще похотливее», – последнюю фразу вслух не стала говорить.
– Таня, ох, чуяло мое сердце, и папе Шувалов никогда не нравился.
Помнится, сначала я тоже была насторожена… А потом мое сердце полюбило и поверило, что сказки бывают в реальности и принцы влюбляются в нудных бухгалтерш. Глупая, наивная Таня Лазарева…
– Отец переволновался, давление подскочило, сердце начало шалить, в общем, тоже пришлось к врачу зайти.
– Как папа сейчас?!
– В шоке, Таня. Но вроде бы после укола отпустило. Его хотели в больнице оставить, но ты же знаешь отца, наотрез отказался.
– Мамочка, пожалуйста, п-последи за папой. Это моя вина, нельзя было так сразу вываливать на вас эту информацию. Я-я просто расстроена была.
– А как по-другому? Танюш, ты не виновата в этой шокирующей правде. Мы скоро тоже приедем домой, будем думать, что делать дальше. Держись, дочка!
Я смогла продержаться минут пятнадцать, которые ехала в маршрутке и шла к дому, и еще совсем немного, когда поднималась в лифте и открывала ключом дверь квартиры, затем прямо в коридоре сползла по стене бесформенным, порубленным, испоганенным куском мяса. Плачь, плачь, плачь, Танечка! Сейчас можно, сейчас тебя никто не видит… И слезы мгновенно заполнили глаза, поползли по щекам, заползая соленой влагой в рот. Одежда, кожа стали душить, потому что соленые капли сочились из каждой поры, я вся наполнилась слезами, точно пузырь. Царапая кожу, стала оттягивать сдавливающий ворот футболки. Потом завыла, потому что боль внутри не отпускала, наоборот, когда ей наконец-то дали волю, вырвалась на свободу настоящим стихийным бедствием. Я затоплю слезами всю квартиру и даже соседей залью. Плачь, плачь, Таня, говорят, слезы помогают справиться со стрессом! И я ревела белугой, выла смертельно раненой волчицей, голосила благим матом, схватив себя за плечи и раскачивалась из стороны в сторону, билась головой о стены… Вдруг мне удастся выплакать боль или утопить ее в своих слезах.
Не знаю, сколько я провела на полу в коридоре, сил не было даже для того, чтобы пройти в гостиную, которая и была моей комнатой в нашей квартире. Родители обещали скоро приехать. Млять, Таня... У папы и так давление постоянно скачет, да с сердцем нелады. Нельзя, чтобы они видели меня такой покореженной и расстраивались еще сильнее. Возьми себя в руки, сильная размазня!
Прошла в свою комнату. Меня со всего маха стукнули по башке маленьким дорожным чемоданчиком. Нет. На самом деле, так и не разобранный чемодан спокойно себе стоял около дивана. А ощущения были такие, будто меня без всякой жалости колошматят им по телу. Хотела счастья?! Любви? Принца?! Вот тебе, Таня, получай!.. Глупая, наивная, возомнившая себя Золушкой. Мало?! Еще получай!
Лучи солнца из незашторенного окна падали на полочку возле телевизора, и все комната играла красивыми бликами, поскольку там стояли вазы, целый десяток ваз, которые вместе с цветами подарил мне когда-то Шувалов.
«– Александр Иванович, вам еще не надоело валять дурака?
– Чем недовольна, Татьяна Лазарева?
– У меня не хватает ваз.
– Я учту».
Нда… Охмурять Сашка умел красиво.
Как больно вспоминать, как больно понимать, что этого никогда больше не будет… А мужчина, которому я отдала свое сердце, не достоин даже случайного взгляда, брошенного в его сторону. Подскочила к полочке, мгновенно схватила одну из ваз и бросила ею в стену. Красивая светло-салатовая стеклянная ваза грохнула, жалобно всхлипнула и разбилась на мелкие осколки, как и мое некогда любящее сердце.
«– Александр Иванович, скоро у меня разовьется аллергия на цветы.
Он весело засмеялся в трубку.
– И ты начнешь швыряться вазами?
– Возможно».
В стену полетела еще одна ваза. Только аллергия была тут совершенно ни при чем. Это боль трансформировалась в злость.
Установившуюся потом напряженную тишину разорвала мелодия мобильного телефона… Экран высветил некогда заветный контакт. Алекс... Он еще смеет мне звонить! Размахнулась, в бешенстве запустила телефон в полет, следом за Шуваловскими вазами. Раздался жалобный звяк и мелодия смолкала. Но боже мой, как мне хотелось услышать его голос, его чуть протяжное и ласковое «Танюш»… Злость не отступала, даже наоборот, от осознания своей слабости перед этим мужчиной загорелась еще ярче. Снова в стенку летели вазы, красиво разбиваясь, распадаясь на мелкие острые кусочки. Я чувствовала себя этой гребаной разбитой вазой, только осколки моей любви не блестели, они кровоточили… Скоро ни одной вазы на полке не осталось… Лишь разноцветные стеклянные и керамические части, разлетевшиеся по всей гостиной.
Ходить надо осторожно, можно порезаться. А в груди так нестерпимо горело, и мне вдруг захотелось еще больше боли, ступить на эти стекла и станцевать последнее танго нашей любви или фламенко на осколках своих иллюзий. Быть может, физическая боль поможет справиться с душевной. Тебя заграбастают в дурку, Таня. Где твое здравомыслие?! Что за странные картины безумных танцев на стеклах приходит в голову? Черт, Таня, успокойся, вдох-выдох… Дыши! Цепляй наконец-то костюм сильной женщины. Устало помассировала виски, потом вытерла слезы… Взгляд упал на свои руки. Какое красивое колечко выбрал мне Шувалов, будто драгоценная роза расцвела на моем пальчике. Сейчас этот цветок, словно раскаленное пламя, немилосердно жег кожу. Буквально несколько часов назад я всерьез думала выйти замуж, мечтала о семье и о том, как буду читать нашим детям сказки. А сейчас?! Казалось, все осколки этих проклятых ваз воткнулись в мое тело, или это мерзкие тараканы отрастили острые шипы… Осторожно сняла колечко с пальца, но бросать его вслед за вазами не стала. Злость прошла, оставив место опустошению.
– Танюш, что ты делаешь?
– Решила тут убраться немного. Обилие ваз захламляло комнату.
Отец с мамой обеспокоенно переглянулись.
– Таня, черт возьми, ты чего, совсем рехнулась из-за этого смазливого богача?!
– Нет, папуль… Ничего не рехнулась. Наоборот, сейчас спокойна и собрана, как никогда. Не буду скрывать, я расстроилась немного… Ну ладно, очень сильно расстроилась, потом разозлилась, расколошматила эти дурацкие вазочки. Но все уже прошло.
– Тань, не могу понять, а зачем ты осколки в коробку складываешь? – спросила мама.
– Их надо вернуть владельцу. Хочу все его подарки в коробку сложить и отправить Шувалову.
– Правильно, – одобрительно пробубнил отец, – пусть подавится, скотина!
– Коля-я-я, Таня-я-я… И как мы теперь жить дальше будем?!
– Разберемся… – мрачно произнес папа.
– Мам, пап, я уеду, к тете Нине в Болгарию или к бабушке Маше в Смоленск.
– Танюша… Пожалуйста, не надо! – обнимая мои плечи, тут же заголосила самая родная для меня женщина.
А отец побледнел. Они привыкли с мамой во всем на меня полагаться.
– Сбежать легче всего! – раздраженно бросил папа, развернулся и ушел к себе в комнату.
Слезы опять заполнили глаза, потекли по щекам, а ведь казалось, я выплакала целое море своих разбитых мечтаний… Папа прав, конечно, бегство будет трусостью, так я покажу этим двум развратникам свою боль и слабость, что они меня сломали, разломали, расколошматили, словно вазу. Только есть ли у меня силы, чтобы остаться?! Мои любимые героини Джейн Эйр и Фериде Ханым из «Королька птички певчей» тоже сбегали… Иногда бегство – это разумный шаг, чтобы не сгореть от обиды и не истечь кровью, хлещущей фонтаном из разбитого сердца. Им бежать, с одной стороны, было труднее, с другой – легче, у них не было родителей, для которых Таня во всем поддержка и опора. Это ты, глупая влюбленная дура, вообразившая себя Золушкой из сказки, заварила отношения с неправильным принцем, тебе захотелось неземной любви, достойной романов, и теперь, когда сказка стала страшной, разве можно оставить родных людей одних расхлебывать наступивший мрак.
Хватит скулить, Шувалов, натворил дел, теперь надо что-то предпринять, попробовать их разгрести. Главное – поговорить с Таней, объяснить ситуацию. Сказать, во-первых, что до дня рождения я был не в курсе наличия у нее сестры-блондинки, а во-вторых, донести – эта сука, точнее милая стервёнка Юленька, воспользовавшись моей добротой и глупостью, сама на меня залезла. «Сучка не захочет, кобель не вскочит». Блин, в обратную сторону, пословица, скорее всего, тоже работает. Более того у мужчин физиология такая, если он не хочет, то ничего и не получится. А значит, как ни крути, я хотел… Мои оправдания будут выглядеть смешно и жалко. «Прости, Таня, не смог остановится… Думал, мне снится эротический сон с твоим участием, а когда понял, что ошибаюсь, было уже слишком поздно». Сука!.. Других объяснений все равно нет. Правда, кое-что имеется – расписка в получении денег и часть записи нашего разговора со светловолосой стервой. Только они ни хрена не доказывают, наоборот, подтверждают мои близкие контакты с младшей Лазаревой. Да и к чему теперь отнекиваться, что за малодушие. Значит, надо растолковать Андалузской красавице – это была мимолетная связь. А еще заверить всех, что если Юлин ребенок действительно мой, то я не отказываюсь от своих обязательств, обеспечу ее и ребенка. Но эта беременность случайна. Тогда как по-настоящему я люблю старшую сестру Лазареву – красавицу и умницу Таню. Млять… Шувалов, обязательства перед ребенком – это ведь не только деньги.
Выскочил из квартиры, бегом спустился в подземную стоянку, мерс довольно загудел, почувствовав хозяина. Да, я тоже по тебе соскучился, мой хороший, хотя часами ходить пешком с Таней Лазаревой было чертовски приятно. Помнишь, как я признавался ей в своих чувствах, а распаленная под напором моих пальцев Андалузская красавица елозила по кожаной обивке твоих сидений, роняя на нее тягучие капли любовного сока.
«– Таня, ну не закрывай же глаза… Разве ты не знала, что у мужчин «хочу» неотделимо от других чувств? Разве ты не видишь, не понимаешь, как мне с тобой хорошо, весело, интересно? Причем далеко не только в постели.
– О-о-о… – послужило мне ответом.
– Обожаю на тебя смотреть, прикасаться, гладить. Мне до чертиков понравилось просыпаться вместе с тобой и засыпать, впрочем, тоже… А также завтракать, обедать и ужинать».
Черт, Таня! Стукнулся головой о руль машины, прямо по сигналу, протяжный рев которого заставил вздрогнуть. По спине прошлись холодные мурашки. Я не могу все это потерять! Хватить скулить, Шувалов! Поехали лучше на улицу Троицкую, дом десять, попробуем поговорить с Андалузской красавицей.
Мне долго не открывали. Потом раздался поворот замка, в проеме показалась Танина мама – Эльвира Тимофеевна, кажется.
– Здравствуйте, извините за беспокойство, но мне очень нужно поговорить с Таней.
– Прошу, вас, уезжайте, сейчас совсем не время.
– Эля, кто там?! – за женской спиной возник силуэт отца моей красавицы. – А-а-а… Богатый сукин сын пожаловал!
Меня за грудки втащили в квартиру, и практически сразу же я получил кулаком по морде, потом еще раз, но теперь с другой стороны.
– Скотина! – орал Николай Алексеевич. – Богатый ублюдок! Как ты мог так поступить с Таней? – и снова мужской кулак врезался в мою челюсть.
– Коля, пожалуйста, не надо! – кричала Эльвира Тимофеевна, пытаясь оттащить Николая Алексеевича.
– С Юлей! Она против тебя совсем девочка. Ничего святого. Похотливый козел! – теперь я получил удар в бок.
– Николай Алексеевич, мне нужно поговорить с Таней!
Больно... Черт! Инстинктивно сжал руки в блоке, но даже не попытался прекратить это избиение праведного отца. Во-первых, заслужил, во-вторых, в самом деле, не буду же я заламывать руки человеку, который старше меня лет на двадцать, а то и больше, тем более, Таниному отцу. Хотя с ним я бы справился в два счета, ибо держу себя в форме и стабильно два раза в неделю посещаю тренажерный зал. В том числе не менее пятнадцати минут колочу по груше.
– Коленька, прошу тебя… Остановись! Не надо! – уже рыдала Эльвира Тимофеевна, повиснув на локте мужа.
– Сукин сын! – снова орал Николай Алексеевич, не обращая внимания на слова жены, продолжая наносить по моему телу беспорядочные удары свободной, как назло, правой рукой.
***
Телефон опять звонил… А у меня не осталось сил разговаривать, последние потратила, чтобы сказать три коротеньких предложения Шувалову. Что оказалось адски сложно, поскольку рвущиеся на свободу рыдания перехватывали дыхание. Только плакать нельзя было ни в коем случае. Гордость – это единственное, что у меня сейчас осталось. Любовь, планы, мечты – все разлетелось в прах. Только гордость давала мне силы держать голову прямо, идти, двигаться, а не валяться по земле, скуля и рыдая от разъедающей все тело боли.
Звонила мама… Черт! Родители беспокоятся, не надо было одной уходить из больницы, но оставаться в той кишащей тараканами стерильности я больше не могла. Вдруг мама и папа думают, что от переживаний я способна наделать глупостей. Допустим, последовать примеру Анны Карениной или других героинь любовных трагедий. Умереть, да, не скрою, именно умереть в этот момент хочется, ведь ощущать, как вместо моих девчонок внутри копошатся мерзкие огромные тараканы, очень больно и ужасно противно. Но разве я могу проявить такую слабость… такую безответственность. А самое главное, разве можно так унизиться, показать этим двум развратникам, что они меня выпотрошили, достали до такой степени, что от переживаний я тронулась умом и наложила на себя руки. Феминистка бы сказала: «Не дождетесь!», – и показала средний палец. Но они зарезали всех моих девочек. Теперь осталась только я – Таня Лазарева. Лазарева Татьяна Николаевна – сильная женщина. Сильная?!
– Алло, мам, – молодец, Таня, ответила вполне спокойным тоном.
– Танюш, Танечка, что же ты так долго не брала трубку? – в родном голосе было какая-то смесь истерики с беспокойством.
– Не волнуйся, мама, с-со мной все в п-порядке, – на этом слове голос дрогнул, какой уж тут порядок, – п-почти.
Слезам плевать на внутреннюю установку быть сильной, они горячими каплями смертельной обиды побежали по щекам. Подожди, Таня, надо доехать домой… Потом уж можно дать им волю. А сейчас «тише, Танечка, не плачь».
– Не переживай, мама, я еду домой.
– Папа чуть не убил Юльку… Хорошо, врач вмешалась. Что же голубоглазка наделала? Как теперь быть?..
– Не только она, мама… В этом процессе всегда участвуют двое. Думаю, виноват, прежде всего, тот, кто старше и умнее.
«А еще похотливее», – последнюю фразу вслух не стала говорить.
– Таня, ох, чуяло мое сердце, и папе Шувалов никогда не нравился.
Помнится, сначала я тоже была насторожена… А потом мое сердце полюбило и поверило, что сказки бывают в реальности и принцы влюбляются в нудных бухгалтерш. Глупая, наивная Таня Лазарева…
– Отец переволновался, давление подскочило, сердце начало шалить, в общем, тоже пришлось к врачу зайти.
– Как папа сейчас?!
– В шоке, Таня. Но вроде бы после укола отпустило. Его хотели в больнице оставить, но ты же знаешь отца, наотрез отказался.
– Мамочка, пожалуйста, п-последи за папой. Это моя вина, нельзя было так сразу вываливать на вас эту информацию. Я-я просто расстроена была.
– А как по-другому? Танюш, ты не виновата в этой шокирующей правде. Мы скоро тоже приедем домой, будем думать, что делать дальше. Держись, дочка!
Я смогла продержаться минут пятнадцать, которые ехала в маршрутке и шла к дому, и еще совсем немного, когда поднималась в лифте и открывала ключом дверь квартиры, затем прямо в коридоре сползла по стене бесформенным, порубленным, испоганенным куском мяса. Плачь, плачь, плачь, Танечка! Сейчас можно, сейчас тебя никто не видит… И слезы мгновенно заполнили глаза, поползли по щекам, заползая соленой влагой в рот. Одежда, кожа стали душить, потому что соленые капли сочились из каждой поры, я вся наполнилась слезами, точно пузырь. Царапая кожу, стала оттягивать сдавливающий ворот футболки. Потом завыла, потому что боль внутри не отпускала, наоборот, когда ей наконец-то дали волю, вырвалась на свободу настоящим стихийным бедствием. Я затоплю слезами всю квартиру и даже соседей залью. Плачь, плачь, Таня, говорят, слезы помогают справиться со стрессом! И я ревела белугой, выла смертельно раненой волчицей, голосила благим матом, схватив себя за плечи и раскачивалась из стороны в сторону, билась головой о стены… Вдруг мне удастся выплакать боль или утопить ее в своих слезах.
Не знаю, сколько я провела на полу в коридоре, сил не было даже для того, чтобы пройти в гостиную, которая и была моей комнатой в нашей квартире. Родители обещали скоро приехать. Млять, Таня... У папы и так давление постоянно скачет, да с сердцем нелады. Нельзя, чтобы они видели меня такой покореженной и расстраивались еще сильнее. Возьми себя в руки, сильная размазня!
Прошла в свою комнату. Меня со всего маха стукнули по башке маленьким дорожным чемоданчиком. Нет. На самом деле, так и не разобранный чемодан спокойно себе стоял около дивана. А ощущения были такие, будто меня без всякой жалости колошматят им по телу. Хотела счастья?! Любви? Принца?! Вот тебе, Таня, получай!.. Глупая, наивная, возомнившая себя Золушкой. Мало?! Еще получай!
Лучи солнца из незашторенного окна падали на полочку возле телевизора, и все комната играла красивыми бликами, поскольку там стояли вазы, целый десяток ваз, которые вместе с цветами подарил мне когда-то Шувалов.
«– Александр Иванович, вам еще не надоело валять дурака?
– Чем недовольна, Татьяна Лазарева?
– У меня не хватает ваз.
– Я учту».
Нда… Охмурять Сашка умел красиво.
Как больно вспоминать, как больно понимать, что этого никогда больше не будет… А мужчина, которому я отдала свое сердце, не достоин даже случайного взгляда, брошенного в его сторону. Подскочила к полочке, мгновенно схватила одну из ваз и бросила ею в стену. Красивая светло-салатовая стеклянная ваза грохнула, жалобно всхлипнула и разбилась на мелкие осколки, как и мое некогда любящее сердце.
«– Александр Иванович, скоро у меня разовьется аллергия на цветы.
Он весело засмеялся в трубку.
– И ты начнешь швыряться вазами?
– Возможно».
В стену полетела еще одна ваза. Только аллергия была тут совершенно ни при чем. Это боль трансформировалась в злость.
Установившуюся потом напряженную тишину разорвала мелодия мобильного телефона… Экран высветил некогда заветный контакт. Алекс... Он еще смеет мне звонить! Размахнулась, в бешенстве запустила телефон в полет, следом за Шуваловскими вазами. Раздался жалобный звяк и мелодия смолкала. Но боже мой, как мне хотелось услышать его голос, его чуть протяжное и ласковое «Танюш»… Злость не отступала, даже наоборот, от осознания своей слабости перед этим мужчиной загорелась еще ярче. Снова в стенку летели вазы, красиво разбиваясь, распадаясь на мелкие острые кусочки. Я чувствовала себя этой гребаной разбитой вазой, только осколки моей любви не блестели, они кровоточили… Скоро ни одной вазы на полке не осталось… Лишь разноцветные стеклянные и керамические части, разлетевшиеся по всей гостиной.
Ходить надо осторожно, можно порезаться. А в груди так нестерпимо горело, и мне вдруг захотелось еще больше боли, ступить на эти стекла и станцевать последнее танго нашей любви или фламенко на осколках своих иллюзий. Быть может, физическая боль поможет справиться с душевной. Тебя заграбастают в дурку, Таня. Где твое здравомыслие?! Что за странные картины безумных танцев на стеклах приходит в голову? Черт, Таня, успокойся, вдох-выдох… Дыши! Цепляй наконец-то костюм сильной женщины. Устало помассировала виски, потом вытерла слезы… Взгляд упал на свои руки. Какое красивое колечко выбрал мне Шувалов, будто драгоценная роза расцвела на моем пальчике. Сейчас этот цветок, словно раскаленное пламя, немилосердно жег кожу. Буквально несколько часов назад я всерьез думала выйти замуж, мечтала о семье и о том, как буду читать нашим детям сказки. А сейчас?! Казалось, все осколки этих проклятых ваз воткнулись в мое тело, или это мерзкие тараканы отрастили острые шипы… Осторожно сняла колечко с пальца, но бросать его вслед за вазами не стала. Злость прошла, оставив место опустошению.
***
– Танюш, что ты делаешь?
– Решила тут убраться немного. Обилие ваз захламляло комнату.
Отец с мамой обеспокоенно переглянулись.
– Таня, черт возьми, ты чего, совсем рехнулась из-за этого смазливого богача?!
– Нет, папуль… Ничего не рехнулась. Наоборот, сейчас спокойна и собрана, как никогда. Не буду скрывать, я расстроилась немного… Ну ладно, очень сильно расстроилась, потом разозлилась, расколошматила эти дурацкие вазочки. Но все уже прошло.
– Тань, не могу понять, а зачем ты осколки в коробку складываешь? – спросила мама.
– Их надо вернуть владельцу. Хочу все его подарки в коробку сложить и отправить Шувалову.
– Правильно, – одобрительно пробубнил отец, – пусть подавится, скотина!
– Коля-я-я, Таня-я-я… И как мы теперь жить дальше будем?!
– Разберемся… – мрачно произнес папа.
– Мам, пап, я уеду, к тете Нине в Болгарию или к бабушке Маше в Смоленск.
– Танюша… Пожалуйста, не надо! – обнимая мои плечи, тут же заголосила самая родная для меня женщина.
А отец побледнел. Они привыкли с мамой во всем на меня полагаться.
– Сбежать легче всего! – раздраженно бросил папа, развернулся и ушел к себе в комнату.
Слезы опять заполнили глаза, потекли по щекам, а ведь казалось, я выплакала целое море своих разбитых мечтаний… Папа прав, конечно, бегство будет трусостью, так я покажу этим двум развратникам свою боль и слабость, что они меня сломали, разломали, расколошматили, словно вазу. Только есть ли у меня силы, чтобы остаться?! Мои любимые героини Джейн Эйр и Фериде Ханым из «Королька птички певчей» тоже сбегали… Иногда бегство – это разумный шаг, чтобы не сгореть от обиды и не истечь кровью, хлещущей фонтаном из разбитого сердца. Им бежать, с одной стороны, было труднее, с другой – легче, у них не было родителей, для которых Таня во всем поддержка и опора. Это ты, глупая влюбленная дура, вообразившая себя Золушкой из сказки, заварила отношения с неправильным принцем, тебе захотелось неземной любви, достойной романов, и теперь, когда сказка стала страшной, разве можно оставить родных людей одних расхлебывать наступивший мрак.
***
Хватит скулить, Шувалов, натворил дел, теперь надо что-то предпринять, попробовать их разгрести. Главное – поговорить с Таней, объяснить ситуацию. Сказать, во-первых, что до дня рождения я был не в курсе наличия у нее сестры-блондинки, а во-вторых, донести – эта сука, точнее милая стервёнка Юленька, воспользовавшись моей добротой и глупостью, сама на меня залезла. «Сучка не захочет, кобель не вскочит». Блин, в обратную сторону, пословица, скорее всего, тоже работает. Более того у мужчин физиология такая, если он не хочет, то ничего и не получится. А значит, как ни крути, я хотел… Мои оправдания будут выглядеть смешно и жалко. «Прости, Таня, не смог остановится… Думал, мне снится эротический сон с твоим участием, а когда понял, что ошибаюсь, было уже слишком поздно». Сука!.. Других объяснений все равно нет. Правда, кое-что имеется – расписка в получении денег и часть записи нашего разговора со светловолосой стервой. Только они ни хрена не доказывают, наоборот, подтверждают мои близкие контакты с младшей Лазаревой. Да и к чему теперь отнекиваться, что за малодушие. Значит, надо растолковать Андалузской красавице – это была мимолетная связь. А еще заверить всех, что если Юлин ребенок действительно мой, то я не отказываюсь от своих обязательств, обеспечу ее и ребенка. Но эта беременность случайна. Тогда как по-настоящему я люблю старшую сестру Лазареву – красавицу и умницу Таню. Млять… Шувалов, обязательства перед ребенком – это ведь не только деньги.
Выскочил из квартиры, бегом спустился в подземную стоянку, мерс довольно загудел, почувствовав хозяина. Да, я тоже по тебе соскучился, мой хороший, хотя часами ходить пешком с Таней Лазаревой было чертовски приятно. Помнишь, как я признавался ей в своих чувствах, а распаленная под напором моих пальцев Андалузская красавица елозила по кожаной обивке твоих сидений, роняя на нее тягучие капли любовного сока.
«– Таня, ну не закрывай же глаза… Разве ты не знала, что у мужчин «хочу» неотделимо от других чувств? Разве ты не видишь, не понимаешь, как мне с тобой хорошо, весело, интересно? Причем далеко не только в постели.
– О-о-о… – послужило мне ответом.
– Обожаю на тебя смотреть, прикасаться, гладить. Мне до чертиков понравилось просыпаться вместе с тобой и засыпать, впрочем, тоже… А также завтракать, обедать и ужинать».
Черт, Таня! Стукнулся головой о руль машины, прямо по сигналу, протяжный рев которого заставил вздрогнуть. По спине прошлись холодные мурашки. Я не могу все это потерять! Хватить скулить, Шувалов! Поехали лучше на улицу Троицкую, дом десять, попробуем поговорить с Андалузской красавицей.
***
Мне долго не открывали. Потом раздался поворот замка, в проеме показалась Танина мама – Эльвира Тимофеевна, кажется.
– Здравствуйте, извините за беспокойство, но мне очень нужно поговорить с Таней.
– Прошу, вас, уезжайте, сейчас совсем не время.
– Эля, кто там?! – за женской спиной возник силуэт отца моей красавицы. – А-а-а… Богатый сукин сын пожаловал!
Меня за грудки втащили в квартиру, и практически сразу же я получил кулаком по морде, потом еще раз, но теперь с другой стороны.
– Скотина! – орал Николай Алексеевич. – Богатый ублюдок! Как ты мог так поступить с Таней? – и снова мужской кулак врезался в мою челюсть.
– Коля, пожалуйста, не надо! – кричала Эльвира Тимофеевна, пытаясь оттащить Николая Алексеевича.
– С Юлей! Она против тебя совсем девочка. Ничего святого. Похотливый козел! – теперь я получил удар в бок.
– Николай Алексеевич, мне нужно поговорить с Таней!
Больно... Черт! Инстинктивно сжал руки в блоке, но даже не попытался прекратить это избиение праведного отца. Во-первых, заслужил, во-вторых, в самом деле, не буду же я заламывать руки человеку, который старше меня лет на двадцать, а то и больше, тем более, Таниному отцу. Хотя с ним я бы справился в два счета, ибо держу себя в форме и стабильно два раза в неделю посещаю тренажерный зал. В том числе не менее пятнадцати минут колочу по груше.
– Коленька, прошу тебя… Остановись! Не надо! – уже рыдала Эльвира Тимофеевна, повиснув на локте мужа.
– Сукин сын! – снова орал Николай Алексеевич, не обращая внимания на слова жены, продолжая наносить по моему телу беспорядочные удары свободной, как назло, правой рукой.
