И могучая ручища Эрика требовательно потянулась к внушительному, украшенному печатями и подписями, пергаментному свитку. Но начальник стражи как будто бы и не заметил этого жеста. Он небрежно свернул пергамент и, не глядя, передал его подскочившему подслеповатому доходяге с кожаной сумкой на боку, - должно быть, писарю, или еще какому-то крючкотворцу.
- Я не уполномочен принимать такие решения, - все также, не глядя на Эрика, подчеркнуто официально, отчеканил молодчик, - а посему, для разъяснения обстоятельств вашего дальнейшего пребывания в городе, предлагаю вам, незамедлительно, пройти со мною к магистрату. А пока что, до окончания разбирательства, вашим людям запрещается покидать пределы порта.
И давая знать, что вопрос исчерпан, повернулся к Эрику спиной и преспокойно зашагал прочь.
Сэконунг скрипнул зубами, - за всю его, прямо скажем, непростую жизнь, никто и никогда, не смел разговаривать с ним в подобном тоне. Он стиснул рукоять верной секиры и тяжело посмотрел в спину уходящему начальнику стражи, всерьез подумывая о том, что «как бы было бы неплохо «взять на щит» этот невзрачный городишко, да и выпороть этого зарвавшегося юнца прилюдно, где-нибудь на базарной площади». А молодой начальник стражи, не чуя нависшей беды, все шел себе вверх по улице, шел, не оглядываясь, и не сомневаясь в том, что рыжий варвар не посмеет ослушаться его приказа. Тут Эрик вспомнил о богатой добыче, лежащей в трюмах его, еле держащихся на плаву, драккаров, о людях, измученных дальней дорогой, … тяжело вздохнул, перестал тискать ясеневый стан своей неразлучной подруги, и, зажав бороду в кулак, поспешил вслед за легконогим представителем местного правопорядка.
Зато у городского главы все прошло, как по маслу. Они застали его на центральной площади города, в окружении каких-то людей весьма почтенной наружности. Наверное, торговых гостей, или местных толстосумов. Пожилой, умудренный жизнью, магистрат, едва завидев их, сразу же отпустил собеседников, затем внимательно выслушал обе стороны, со всем тщанием рассмотрел представленные ему свитки, уделив особое внимание подписям и печатям, и, наконец, вынес свой вердикт:
- В связи с окончанием войны данный договор более не имеет законной силы. Посему, ежели сэконунг по прозванию – «Эрик Ржавая Секира», желает гостить в нашем городе, то он должен принести клятву на своем оружии в том, что ни он, ни его люди, не нарушат имперских законов, правил и уложений, действующих в этом городе. В том числе и правил, разрешающих ношение оружия только свободным гражданам Империи и лицам, состоящим на имперской службе.
- Клянусь! От имени своего и от имени своих людей, клянусь не преступать имперских законов! - быстро, чуть ли не скороговоркой, произнес Эрик положенную клятву, - Да не защитимся мы собственными щитами, и да погибнем от мечей своих, от стрел и от иного своего оружия, и да будем рабами во всю свою загробную жизнь, если нарушим эту клятву!
- Ну, вот и славно! – с явным облегчением принял клятву сэконунга магистрат, - Дело улажено и драккары сэконунга, могут пребывать в порту столько времени, сколько пожелают, но не как корабли имперского флота, а на общих, гостевых, основаниях, без льгот и довольствия, и со всеми, положенными, выплатами в казну. Начальнику городской стражи немедля доложить в портовую службу и принять все необходимые меры к исполнению.
Молодец в золоченых доспехах, не скрывая своего разочарования, грозно зыркнул на Эрика и, по-военному отсалютовав магистрату, заспешил «принимать необходимые меры». «Пусть его. Молодой еще, со временем обыркается, наиграется», - подумал сэконунг и, справедливо рассудив, что «от добра добра не ищут», тоже собрался откланяться. Решение магистрата, как нельзя лучше, устраивало его, оставалось только решить, как донести эту весть до своих хирдманов. Он исполнил некое, годами отработанное движение, которое, при желании, можно было принять за поклон, и уже собрался было идти восвояси, но тут глава города обратился уже к нему лично:
- Мое имя Велиус, - сказал он негромко, и неспешно зашагал в сторону порта. - Я, конечно же, весьма наслышан о подвигах «храброго сэконунга - Эрика Ржавая Секира». И в нашу глухомань доходят вести из большого мира и, в числе прочих, некие слухи о Стигийском походе.
Эрик сразу же насторожился, - такое вступление ему очень не понравилось. Он придал своему лицу как можно более простецкое выражение и, подстроившись под шаг магистрата, засеменил рядом с невысоким чиновником, стараясь на ходу уловить ход его мысли. Посмотреть на них со стороны, так ни дать ни взять, - варвар - телохранитель, внимающий словам своего нанимателя.
- Наша слава идет впереди нас! – отозвался хевдинг как можно более беззаботно.
- Как тебе наш новый начальник городской стражи? – неожиданно переменил тему разговора магистрат, - Его имя Александр. Мне кажется, что этот юноша подает весьма большие надежды. Он из славного древнего рода, выпускник «Орлиного гнезда», правда, прошел он только «общеобразовательную» подготовку, но нынешний глава школы, - Аквила, его выделяет. На Стигийской войне, опять же, отличился, - сам Император (да правит Он вечно!), «за проявленное на поле боя мужество и отвагу», пожаловал его доспехом и дозволил выбрать любое место для дальнейшего несения службы. Юношу ждала столица, тем более что и он, и нынешний император (да правит Он вечно!), прошли одну и ту же выучку, у одного и того же наставника, … но Александр выбрал этот город.
- А к чему это ты, почтенный Велиус, все это мне рассказываешь? – еще больше насторожился Эрик, - У меня ведь нет дочери на выданье, да и на сваху я не похож. Так зачем же мне все эти, безусловно, ценные сведения?
- А затем, почтенный варвар, что вот оно, – это самое, «Орлиное гнездо»!
С этими словами магистрат приостановился и, повернувшись налево, изящным, даже несколько театральным движением руки, указал на мощеную дорогу, тянущуюся через оливковую рощу, и утыкающуюся прямо в древнюю могучую башню. Сложенная из дикого камня, она настолько вросла в окружающие скалы, что и сама уже казалась неприступной, замшелой скалой с проходом, наглухо закрытым воротами из позеленевшей бронзы.
- Вот за этими самыми воротами и лежит путь-дорога в самую лучшую, в Империи, «школу воинских искусств», повсеместно известную, как «Орлиное гнездо», - продолжал витийствовать магистрат. - Говорят, что когда-то, у этого города тоже было свое имя, но оно как-то истерлось, забылось, кануло, так сказать, в Лету, и сейчас его знают только, как город «Школы Орла».
Никто не скажет точно, как оно есть на самом деле, но ходят слухи, что в стенах этой школы, и по сей день, воспитывают юношей согласно с древними обычаями: ученики почти не имеют одежды, спят на соломе, живут впроголодь.… До криптий дело, конечно же, уже не доходит, но пищу воруют постоянно. Если же их застают за этим делом, то виновным полагается очень суровое наказание. Так вот, почтенный варвар, прошу тебя принять, как мою личную просьбу, пожелание - особо не усердствовать в деле поимки и наказания этих юношей. С точки зрения закона ты, конечно же, будешь прав, но, понимаешь ли, - эта школа часть нашего города, и поэтому все издержки, ежели таковые вдруг возникнут, конечно же, будут тебе возмещены за счет городской казны.
Эрик хорошо понял все, что так непринужденно, поведал ему магистрат. Понял хевдинг не только то, что тот ему сказал, но и то, о чем он предпочел умолчать. Тем более что и сам Эрик когда-то прошел подобную выучку в «Братстве Волка». До сей поры, как только вспомнит про свои юношеские набеги на огороды трэллов, так сразу же молодеет душа и чешется спина (да и все иное тоже).
Но главное в словах магистрата было не в этом. Главное было в том, что этот город находится под покровительством «Братства Орла»! А от его цепких стальных когтей золотом не откупишься, да и «по закону» там судить не станут. Во всяком случае, не по «имперскому закону». Так что для Ржавой Секиры и его «псов войны» положение сложилось - хуже некуда.
«Отчаянные времена требуют отчаянных мер», - Эрик не помнил, кто это сказал, но этот человек определенно понимал, что говорит. Единственное, что, по мнению хевдинга, следовало бы к этому прибавить, так это - «требуют незамедлительных отчаянных мер»! И потому, едва распростившись с магистратом, он, не мешкая, прошел к начальнику порта, уплатил тому все, что было положено, и, даже сверх того, пожертвовал довольно крупную сумму на «ремонт портовой стены и ворот». Чиновник, совершенно ошалевший от такой неслыханной щедрости, тут же выделил в его полное распоряжение всю восточную оконечность порта, со всеми его складами и доками, тем более что в это время года они все равно пустовали.
Следующим шагом хевдинга стал незамедлительный созыв хирда. Но сначала он встретился с кормчими и хольдами, описал им создавшееся положение и заручился их полной поддержкой. Здесь ему не пришлось ничего долго объяснять, - люди были все опытные, понимающие «что к чему, почем и почему»; храбрецы, что умели и яриться, и биться, но, когда надо, то умели и терпеть. Надежа и опора. Жаль только, что их осталось совсем немного. Всего-то пять десятков, - и это против ста пятидесяти фардренгов, - молодого вооруженного сброда, набранного, за годы имперской службы, во всех портах Срединного моря.
Только сейчас, глядя на суровые, обветренные лица своих старых друзей и соратников, Эрик вдруг со всей остротой осознал, как же давно он покинул родной Север.
Его речь перед хирдом была коротка. «Вы все поклялись на своем оружии, что будете служить мне «верой и правдой до самого окончания похода», – веско напомнил он притихшим воинам. - Зимние шторма загнали нас сюда, в эту, забытую богами, дыру, но путь наш еще не завершен, и завершиться он только с прохождением «Столпов Великой Матери». А посему, раз мы все еще в походе, то, наряду с ремонтом судов, продолжается и походное несение службы, что, помимо всего прочего, также означает, что любой выход в город, под любым предлогом, строго запрещен. Любая отлучка из лагеря дозволяется только с разрешения своего кормщика. За любое неповиновение, или ослушание – смерть! Крепко зарубите это себе на носу, чтобы потом никто из вас не говорил, что он, дескать, этого не знал, не ведал, да слыхом не слыхивал»!
Как громом пораженные стояли хирдманы. Поход не завершен! Это значит, что и дележа добычи тоже не будет, а, значит, не будет ничего: ни славы, ни вина, ни женщин, ни вкусной еды, … ничего из того, о чем они мечтали все эти долгие походные дни и ночи. Повисла гнетущая тишина. Впрочем, затишье длилось недолго. Сначала собрание загудело рассерженным ульем, затем вскипело отдельными недовольными выкриками и, наконец, вытолкнуло вперед здоровенного дебелого детину, - судя по всему, какого-то «первохода» из числа местных, «имперских гулящих людей», что вдруг в одночасье, по воле толпы, поднялся от простого грабителя-душегуба до коновода. Взят из грязи да посажен в князи.
Стоя перед грозными очами сэконунга детинушка сначала было заробел, но, чувствуя за своей спиной поддержку толпы, понемногу воспрянул духом, расправил плечи и обратился к хевдингу уже на равных:
- Свободные люди чтут законы! А по законам «Берегового Братства» любой поход начинается со спуска корабля на воду, и заканчивается с началом зимней стоянки. Так что срок моей клятвы истек, и я волен искать себе нового вождя, такого, который чтит наши законы, а не меняет их по своей прихоти. Поиском такого вождя я и намерен заняться сразу же после дележа добычи, так что, хевдинг, отдай мне мою долю, а потом делай что хочешь!
- Я-то, ладно, мне есть чем заняться; а вот что ты собираешься делать? – в притворном изумлении вскинул Эрик лохматые рыжие брови, - Единственный сухопутный путь отсюда пролегает через горный перевал, а тот, в это время года, совершенно непроходим из-за снежных бурь и заносов. В море свирепствуют шторма, так что, - это тоже для тебя верная смерть. Так куда, я тебя спрашиваю, ты собираешься направиться со своей долей?
- А куда бы ни направился, тебя это уже не касается! – совершенно ошалев от своей безнаказанности, щербато ухмыльнулся молодчик, - Ты знай, хевдинг, - выполняй, установленный ряд, не доводи до крайности!
С этими словами он выхватил меч и, потрясая им над головой, развернулся лицом к своим, предполагаемым, сотоварищам, в ожидании от них одобрения и поддержки. Но, на свою беду, он, все-таки, плохо знал законы «Берегового Братства», да ведь и знание законов заключается не в том, чтобы помнить их слова, а в том, чтобы постигать их смысл. Ведь, ежели к примеру, показное обнажение оружия в разбойничьей ватаге, на Кругу, служило бы признаком избытка его чувств, молодечества и отваги, то здесь, в «собрании мужей», это действие означало только одно - вызов на поединок. Насмерть. А повернувшись, при этом, спиной к своему противнику, он еще и выказывал тому свое явное пренебрежение, - высшую форму неуважения.
Эрик принял вызов и мягко скользнул вперед. Не захотел, значит, дать зарвавшемуся юнцу возможность исправить свою оплошность. Секиру хевдинг держал в кольце указательного и большого пальца, свободно, - за гладкое тело, под самую ее стальную голову.
Почуяв что-то неладное, новоиспеченный вождь резко развернулся, сразу же выйдя в боевую стойку. Расстояние между ним и сэконунгом было не более трех шагов. Эрик стоял, спокойно опустив руки в положении, невозможном для нанесения внезапного действенного удара. «Вот сейчас он придет в себя, замахнется и тогда, … как рубанет… – на ходу соображал молодчик, - но ему не успеть, на это нужно время, а я уже готов»! И он резво скакнул вперед, одновременно, резко выхлестнув свой клинок прямо в незащищенную, открытую, грудь Эрика.
Тот не стал отступать, спасаясь от смертельного удара, а, развернувшись на месте на пятках, пропустил его с левого боку. От резкого движения секира выскользнула из мягкого кольца пальцев, и, увлекаемая круговым движением, полетела вперед - по дуге, полоснув остро отточенным лезвием прямо по животу новоиспеченного вожака толпы. Молодчик запнулся на шаге, словно бы вдруг потерял опору, и, упав на колени, с удивлением воззрился на свой распоротый живот, из которого на мостовую уже вываливался сизый комок парящих внутренностей. Изо рта несостоявшегося вожака побежала черно-красная густая струйка крови, он сразу же выпустил из дрожащих рук свой меч и, позабыв обо всем на свете, начал суетливо запихивать этот вонючий, склизкий комок обратно в свое распотрошенное брюхо.
Эрик лениво перекинул секиру в левую руку, а правой небрежно сорвал с пояса кошель и, со словами: «На, возьми свое золото! И пусть никто потом не скажет, что ты ушел от меня обделенным», высыпал его содержимое прямо в распоротое чрево несостоявшегося вожака. Но молодчик его уже не слышал. Бездумно глядя перед собою мертвыми, остекленевшими глазами, он монотонно загребал в себя свои, перемешанные с золотом и грязью, потроха, которые так и норовили выскользнуть из его трясущихся ладоней, и вновь растечься по пыльным каменным плитам. Воняло мочой и смертью.
«За любое неповиновение, или ослушание – смерть! – глухо повторил хевдинг, - Всю добычу, немедля, сгрузите на берег и сложите в один сарай. Выберите без окон. Охрана – по одному человеку с каждого корабля».
- Я не уполномочен принимать такие решения, - все также, не глядя на Эрика, подчеркнуто официально, отчеканил молодчик, - а посему, для разъяснения обстоятельств вашего дальнейшего пребывания в городе, предлагаю вам, незамедлительно, пройти со мною к магистрату. А пока что, до окончания разбирательства, вашим людям запрещается покидать пределы порта.
И давая знать, что вопрос исчерпан, повернулся к Эрику спиной и преспокойно зашагал прочь.
Сэконунг скрипнул зубами, - за всю его, прямо скажем, непростую жизнь, никто и никогда, не смел разговаривать с ним в подобном тоне. Он стиснул рукоять верной секиры и тяжело посмотрел в спину уходящему начальнику стражи, всерьез подумывая о том, что «как бы было бы неплохо «взять на щит» этот невзрачный городишко, да и выпороть этого зарвавшегося юнца прилюдно, где-нибудь на базарной площади». А молодой начальник стражи, не чуя нависшей беды, все шел себе вверх по улице, шел, не оглядываясь, и не сомневаясь в том, что рыжий варвар не посмеет ослушаться его приказа. Тут Эрик вспомнил о богатой добыче, лежащей в трюмах его, еле держащихся на плаву, драккаров, о людях, измученных дальней дорогой, … тяжело вздохнул, перестал тискать ясеневый стан своей неразлучной подруги, и, зажав бороду в кулак, поспешил вслед за легконогим представителем местного правопорядка.
Зато у городского главы все прошло, как по маслу. Они застали его на центральной площади города, в окружении каких-то людей весьма почтенной наружности. Наверное, торговых гостей, или местных толстосумов. Пожилой, умудренный жизнью, магистрат, едва завидев их, сразу же отпустил собеседников, затем внимательно выслушал обе стороны, со всем тщанием рассмотрел представленные ему свитки, уделив особое внимание подписям и печатям, и, наконец, вынес свой вердикт:
- В связи с окончанием войны данный договор более не имеет законной силы. Посему, ежели сэконунг по прозванию – «Эрик Ржавая Секира», желает гостить в нашем городе, то он должен принести клятву на своем оружии в том, что ни он, ни его люди, не нарушат имперских законов, правил и уложений, действующих в этом городе. В том числе и правил, разрешающих ношение оружия только свободным гражданам Империи и лицам, состоящим на имперской службе.
- Клянусь! От имени своего и от имени своих людей, клянусь не преступать имперских законов! - быстро, чуть ли не скороговоркой, произнес Эрик положенную клятву, - Да не защитимся мы собственными щитами, и да погибнем от мечей своих, от стрел и от иного своего оружия, и да будем рабами во всю свою загробную жизнь, если нарушим эту клятву!
- Ну, вот и славно! – с явным облегчением принял клятву сэконунга магистрат, - Дело улажено и драккары сэконунга, могут пребывать в порту столько времени, сколько пожелают, но не как корабли имперского флота, а на общих, гостевых, основаниях, без льгот и довольствия, и со всеми, положенными, выплатами в казну. Начальнику городской стражи немедля доложить в портовую службу и принять все необходимые меры к исполнению.
Молодец в золоченых доспехах, не скрывая своего разочарования, грозно зыркнул на Эрика и, по-военному отсалютовав магистрату, заспешил «принимать необходимые меры». «Пусть его. Молодой еще, со временем обыркается, наиграется», - подумал сэконунг и, справедливо рассудив, что «от добра добра не ищут», тоже собрался откланяться. Решение магистрата, как нельзя лучше, устраивало его, оставалось только решить, как донести эту весть до своих хирдманов. Он исполнил некое, годами отработанное движение, которое, при желании, можно было принять за поклон, и уже собрался было идти восвояси, но тут глава города обратился уже к нему лично:
- Мое имя Велиус, - сказал он негромко, и неспешно зашагал в сторону порта. - Я, конечно же, весьма наслышан о подвигах «храброго сэконунга - Эрика Ржавая Секира». И в нашу глухомань доходят вести из большого мира и, в числе прочих, некие слухи о Стигийском походе.
Эрик сразу же насторожился, - такое вступление ему очень не понравилось. Он придал своему лицу как можно более простецкое выражение и, подстроившись под шаг магистрата, засеменил рядом с невысоким чиновником, стараясь на ходу уловить ход его мысли. Посмотреть на них со стороны, так ни дать ни взять, - варвар - телохранитель, внимающий словам своего нанимателя.
- Наша слава идет впереди нас! – отозвался хевдинг как можно более беззаботно.
- Как тебе наш новый начальник городской стражи? – неожиданно переменил тему разговора магистрат, - Его имя Александр. Мне кажется, что этот юноша подает весьма большие надежды. Он из славного древнего рода, выпускник «Орлиного гнезда», правда, прошел он только «общеобразовательную» подготовку, но нынешний глава школы, - Аквила, его выделяет. На Стигийской войне, опять же, отличился, - сам Император (да правит Он вечно!), «за проявленное на поле боя мужество и отвагу», пожаловал его доспехом и дозволил выбрать любое место для дальнейшего несения службы. Юношу ждала столица, тем более что и он, и нынешний император (да правит Он вечно!), прошли одну и ту же выучку, у одного и того же наставника, … но Александр выбрал этот город.
- А к чему это ты, почтенный Велиус, все это мне рассказываешь? – еще больше насторожился Эрик, - У меня ведь нет дочери на выданье, да и на сваху я не похож. Так зачем же мне все эти, безусловно, ценные сведения?
- А затем, почтенный варвар, что вот оно, – это самое, «Орлиное гнездо»!
С этими словами магистрат приостановился и, повернувшись налево, изящным, даже несколько театральным движением руки, указал на мощеную дорогу, тянущуюся через оливковую рощу, и утыкающуюся прямо в древнюю могучую башню. Сложенная из дикого камня, она настолько вросла в окружающие скалы, что и сама уже казалась неприступной, замшелой скалой с проходом, наглухо закрытым воротами из позеленевшей бронзы.
- Вот за этими самыми воротами и лежит путь-дорога в самую лучшую, в Империи, «школу воинских искусств», повсеместно известную, как «Орлиное гнездо», - продолжал витийствовать магистрат. - Говорят, что когда-то, у этого города тоже было свое имя, но оно как-то истерлось, забылось, кануло, так сказать, в Лету, и сейчас его знают только, как город «Школы Орла».
Никто не скажет точно, как оно есть на самом деле, но ходят слухи, что в стенах этой школы, и по сей день, воспитывают юношей согласно с древними обычаями: ученики почти не имеют одежды, спят на соломе, живут впроголодь.… До криптий дело, конечно же, уже не доходит, но пищу воруют постоянно. Если же их застают за этим делом, то виновным полагается очень суровое наказание. Так вот, почтенный варвар, прошу тебя принять, как мою личную просьбу, пожелание - особо не усердствовать в деле поимки и наказания этих юношей. С точки зрения закона ты, конечно же, будешь прав, но, понимаешь ли, - эта школа часть нашего города, и поэтому все издержки, ежели таковые вдруг возникнут, конечно же, будут тебе возмещены за счет городской казны.
Эрик хорошо понял все, что так непринужденно, поведал ему магистрат. Понял хевдинг не только то, что тот ему сказал, но и то, о чем он предпочел умолчать. Тем более что и сам Эрик когда-то прошел подобную выучку в «Братстве Волка». До сей поры, как только вспомнит про свои юношеские набеги на огороды трэллов, так сразу же молодеет душа и чешется спина (да и все иное тоже).
Но главное в словах магистрата было не в этом. Главное было в том, что этот город находится под покровительством «Братства Орла»! А от его цепких стальных когтей золотом не откупишься, да и «по закону» там судить не станут. Во всяком случае, не по «имперскому закону». Так что для Ржавой Секиры и его «псов войны» положение сложилось - хуже некуда.
«Отчаянные времена требуют отчаянных мер», - Эрик не помнил, кто это сказал, но этот человек определенно понимал, что говорит. Единственное, что, по мнению хевдинга, следовало бы к этому прибавить, так это - «требуют незамедлительных отчаянных мер»! И потому, едва распростившись с магистратом, он, не мешкая, прошел к начальнику порта, уплатил тому все, что было положено, и, даже сверх того, пожертвовал довольно крупную сумму на «ремонт портовой стены и ворот». Чиновник, совершенно ошалевший от такой неслыханной щедрости, тут же выделил в его полное распоряжение всю восточную оконечность порта, со всеми его складами и доками, тем более что в это время года они все равно пустовали.
Следующим шагом хевдинга стал незамедлительный созыв хирда. Но сначала он встретился с кормчими и хольдами, описал им создавшееся положение и заручился их полной поддержкой. Здесь ему не пришлось ничего долго объяснять, - люди были все опытные, понимающие «что к чему, почем и почему»; храбрецы, что умели и яриться, и биться, но, когда надо, то умели и терпеть. Надежа и опора. Жаль только, что их осталось совсем немного. Всего-то пять десятков, - и это против ста пятидесяти фардренгов, - молодого вооруженного сброда, набранного, за годы имперской службы, во всех портах Срединного моря.
Только сейчас, глядя на суровые, обветренные лица своих старых друзей и соратников, Эрик вдруг со всей остротой осознал, как же давно он покинул родной Север.
Его речь перед хирдом была коротка. «Вы все поклялись на своем оружии, что будете служить мне «верой и правдой до самого окончания похода», – веско напомнил он притихшим воинам. - Зимние шторма загнали нас сюда, в эту, забытую богами, дыру, но путь наш еще не завершен, и завершиться он только с прохождением «Столпов Великой Матери». А посему, раз мы все еще в походе, то, наряду с ремонтом судов, продолжается и походное несение службы, что, помимо всего прочего, также означает, что любой выход в город, под любым предлогом, строго запрещен. Любая отлучка из лагеря дозволяется только с разрешения своего кормщика. За любое неповиновение, или ослушание – смерть! Крепко зарубите это себе на носу, чтобы потом никто из вас не говорил, что он, дескать, этого не знал, не ведал, да слыхом не слыхивал»!
Как громом пораженные стояли хирдманы. Поход не завершен! Это значит, что и дележа добычи тоже не будет, а, значит, не будет ничего: ни славы, ни вина, ни женщин, ни вкусной еды, … ничего из того, о чем они мечтали все эти долгие походные дни и ночи. Повисла гнетущая тишина. Впрочем, затишье длилось недолго. Сначала собрание загудело рассерженным ульем, затем вскипело отдельными недовольными выкриками и, наконец, вытолкнуло вперед здоровенного дебелого детину, - судя по всему, какого-то «первохода» из числа местных, «имперских гулящих людей», что вдруг в одночасье, по воле толпы, поднялся от простого грабителя-душегуба до коновода. Взят из грязи да посажен в князи.
Стоя перед грозными очами сэконунга детинушка сначала было заробел, но, чувствуя за своей спиной поддержку толпы, понемногу воспрянул духом, расправил плечи и обратился к хевдингу уже на равных:
- Свободные люди чтут законы! А по законам «Берегового Братства» любой поход начинается со спуска корабля на воду, и заканчивается с началом зимней стоянки. Так что срок моей клятвы истек, и я волен искать себе нового вождя, такого, который чтит наши законы, а не меняет их по своей прихоти. Поиском такого вождя я и намерен заняться сразу же после дележа добычи, так что, хевдинг, отдай мне мою долю, а потом делай что хочешь!
- Я-то, ладно, мне есть чем заняться; а вот что ты собираешься делать? – в притворном изумлении вскинул Эрик лохматые рыжие брови, - Единственный сухопутный путь отсюда пролегает через горный перевал, а тот, в это время года, совершенно непроходим из-за снежных бурь и заносов. В море свирепствуют шторма, так что, - это тоже для тебя верная смерть. Так куда, я тебя спрашиваю, ты собираешься направиться со своей долей?
- А куда бы ни направился, тебя это уже не касается! – совершенно ошалев от своей безнаказанности, щербато ухмыльнулся молодчик, - Ты знай, хевдинг, - выполняй, установленный ряд, не доводи до крайности!
С этими словами он выхватил меч и, потрясая им над головой, развернулся лицом к своим, предполагаемым, сотоварищам, в ожидании от них одобрения и поддержки. Но, на свою беду, он, все-таки, плохо знал законы «Берегового Братства», да ведь и знание законов заключается не в том, чтобы помнить их слова, а в том, чтобы постигать их смысл. Ведь, ежели к примеру, показное обнажение оружия в разбойничьей ватаге, на Кругу, служило бы признаком избытка его чувств, молодечества и отваги, то здесь, в «собрании мужей», это действие означало только одно - вызов на поединок. Насмерть. А повернувшись, при этом, спиной к своему противнику, он еще и выказывал тому свое явное пренебрежение, - высшую форму неуважения.
Эрик принял вызов и мягко скользнул вперед. Не захотел, значит, дать зарвавшемуся юнцу возможность исправить свою оплошность. Секиру хевдинг держал в кольце указательного и большого пальца, свободно, - за гладкое тело, под самую ее стальную голову.
Почуяв что-то неладное, новоиспеченный вождь резко развернулся, сразу же выйдя в боевую стойку. Расстояние между ним и сэконунгом было не более трех шагов. Эрик стоял, спокойно опустив руки в положении, невозможном для нанесения внезапного действенного удара. «Вот сейчас он придет в себя, замахнется и тогда, … как рубанет… – на ходу соображал молодчик, - но ему не успеть, на это нужно время, а я уже готов»! И он резво скакнул вперед, одновременно, резко выхлестнув свой клинок прямо в незащищенную, открытую, грудь Эрика.
Тот не стал отступать, спасаясь от смертельного удара, а, развернувшись на месте на пятках, пропустил его с левого боку. От резкого движения секира выскользнула из мягкого кольца пальцев, и, увлекаемая круговым движением, полетела вперед - по дуге, полоснув остро отточенным лезвием прямо по животу новоиспеченного вожака толпы. Молодчик запнулся на шаге, словно бы вдруг потерял опору, и, упав на колени, с удивлением воззрился на свой распоротый живот, из которого на мостовую уже вываливался сизый комок парящих внутренностей. Изо рта несостоявшегося вожака побежала черно-красная густая струйка крови, он сразу же выпустил из дрожащих рук свой меч и, позабыв обо всем на свете, начал суетливо запихивать этот вонючий, склизкий комок обратно в свое распотрошенное брюхо.
Эрик лениво перекинул секиру в левую руку, а правой небрежно сорвал с пояса кошель и, со словами: «На, возьми свое золото! И пусть никто потом не скажет, что ты ушел от меня обделенным», высыпал его содержимое прямо в распоротое чрево несостоявшегося вожака. Но молодчик его уже не слышал. Бездумно глядя перед собою мертвыми, остекленевшими глазами, он монотонно загребал в себя свои, перемешанные с золотом и грязью, потроха, которые так и норовили выскользнуть из его трясущихся ладоней, и вновь растечься по пыльным каменным плитам. Воняло мочой и смертью.
«За любое неповиновение, или ослушание – смерть! – глухо повторил хевдинг, - Всю добычу, немедля, сгрузите на берег и сложите в один сарай. Выберите без окон. Охрана – по одному человеку с каждого корабля».
