– С чего это я вдруг проходимец? – насупился сапожник.
– А кто ж ты ещё, если садишься играть, а у самого денег нет? Зная тебя, я уж и не надеялся, что ты за нами вернёшься.
Вегрик никак не ожидал от старика таких обидных слов.
– Это когда ж я товарищей в беде бросал?! – подскочил он. – Когда такое было?! Я, значит, пахал три дня, как проклятый, чуть было с башни не свалился, а ты мне говоришь – проходимец?! Дружки твои, шулеры, значит, не проходимцы, а я, выходит, – проходимец!
– Да чего ты разошёлся?
– Вот и ступай в свою таверну! Ступай-ступай! Как-нибудь без тебя разберусь!
За забором послышался стук колёс подъезжающего экипажа. Вегрик умолк. Ворота открылись, и во двор резиденции вошёл викарий. Пупа с ним не было. На лице священника читалось таинственное воодушевление.
– Следуйте за мной, господин рыцарь! Я должен поделиться с вами радостным известием!
Через полчаса сапожник вышел из резиденции с кошельком в руке.
– Так что там случилось? И куда дели Пупа? – набросился на него с расспросами Утопий.
– Пойдём-ка отсюда поскорее! Я тебе по дороге всё расскажу.
Приятели шагали по тёмным улицам Пшиля. Благочестивые горожане затворяли ставни и готовились ко сну, а возле увеселительных заведений жизнь только начиналась. Слышались звуки настраиваемых инструментов, разбитные девицы зазывали прохожих на танцы, а нищие клянчили монетку.
– Нет! Такого просто не может быть! Такого не бывает! – тряс головой Утопий.
– Да я и сам поначалу не поверил, – говорил Вегрик. – Да только его архиепископ признал. И герцогиня. И члены какого-то совета – тоже. Вот и выходит, что наш Пуп – никакой вовсе не Пуп, а пропавший сын герцога Пшильского! Нам за то, что мы его нашли, награду дали. Двадцать гульденов. И очень просили в городе не задерживаться, а дальше идти своей дорогой.
– Что-то тут не так, – морщил лоб Уховёрт.
– Вот и я говорю! – согласно кивнул сапожник. – За дохлого оборотня мне пятьсот гульденов отсчитали, а за живого сына герцога – только двадцать. Обманули, наверное.
– Да я не про это! – махнул рукой старик. – Если Пуп на самом деле сын герцога, так чего ж он молчал об этом всю дорогу? Да и мать его мы вместе в Вилире видели. Что-то здесь не чисто.
– Ничем тебе не угодишь! – с укоризной покачал головой Вегрик. – Я за него на башню лез, так он же меня предателем и прохиндеем окрестил. Мальчишку почти что целым герцогом пристроил – так и тут не слава Богу. Вредный и унылый ты человек, Утопий!
Уховёрт некоторое время молчал, размышляя про себя. Потом он пожал плечами и сказал:
– Не знаю. Ох, не знаю. Ерунда какая-то получается. Но ты уж прости, что я тебя прохиндеем обзывал. Это я сгоряча. Пойдём теперь в таверну к Роделу и выспимся как следует.
– Э, нет! Я в этот притон ни ногой! – воскликнул Вегрик. – Хватит с меня их штучек шулерских!
– В любом случае надо оставшийся долг отдать.
– Ничего я отдавать не собираюсь! Да и выиграли они нечестно! Полный круг рубинов им случайно пришёл! Ага, как же! Пусть другого дурака поищут для этих сказок!
– А ты их за руку ловил, чтобы так говорить? – сурово спросил Утопий.
– Мне этого и не надо! – горячился Вегрик. – И по рожам видно, что все трое – жулики! Небось с самого детства учились карты подтасовывать.
– Вот и нет! Если хочешь знать, Эспажуль – который высокий со шрамом – вообще ротой в гвардии герцога командовал.
– Чего ж теперь не командует? Видать, по тавернам в карты шульмовать выгоднее! – засмеялся сапожник.
– Точно не знаю, – пожал плечами Утопий. – Кажется, с ним неприятности какие-то приключились. Вроде бы, это всё из-за архиепископа.
– Ох, и простофиля же ты! – вздохнул Вегрик. – Жульё лапшу развешивает – а ты и рад уши подставлять! В общем, мне всё равно, кем там эти господа раньше были. Хоть святыми Аврилом и Калакием! А только денег они от меня не дождутся!
«Долги надо отдавать, брат», – проговорил шлем.
«Вот ты и отдавай, раз надо!» – зло ответил ему сапожник.
«Что ж, пусть будет по-твоему», – согласился Корпус и, невзирая на ругань и протесты Вегрика, размашисто зашагал к таверне.
Утопий припустил было вдогонку за рыцарем, но скоро отстал.
В общем зале Родел и Эспажуль как обычно сидели за картами. Появление рыцаря вызвало недоумение на их лицах. Корпус подошёл к игрокам и принялся отсчитывать золотые из кошелька. Вегрик, не владея своими руками, всё это время хранил злобное молчание. Лишь когда деньги оказались на столе, сапожник прошипел:
– Подавитесь, кровопийцы!
– И вам доброй ночи, господин рыцарь, – кивнул Родел. – Признаться, не ожидал вашего визита.
Тут в таверну ввалился запыхавшийся Утопий. Картёжники приветствовали его радостно, как старого приятеля.
– Видишь, Уховёрт, – воскликнул Родел, указывая на стопку монет, – господин рыцарь вернул-таки долг. Я всегда знал, что рыцарям можно верить.
– Ну, слава Богу! – выдохнул Утопий, отерев пот со лба. Он-то всю дорогу думал, что Вегрик направляется в таверну для драки.
– Я прикажу подавать ужин, – продолжал Родел. – Кстати, а где ваш мальчишка? Мы для него приберегли сладкий пирог.
– О! Тут такая история вышла, что ты не поверишь! – сообщил Утопий и уселся за стол. – Парень-то знаешь кем оказался на самом деле?!
Уховёрт начал обстоятельный рассказ о происшествии в резиденции викария. Он не упускал ни одной мелочи, а кое-что повторял и по два раза. Утопий распинался минут десять, но к самому главному даже близко не подошёл. Слушателей одолела зевота. Вегрик подумывал, а не прервать ли старика, чтобы самому вкратце сообщить, что же такое приключилось. Но тут принесли ужин, и все мысли сапожника устремились к еде. Конечно. Ведь он и не пообедал толком. Меж тем завсегдатаи проходили в заднюю комнату. Там начиналось веселье, и подавальщицы суетились с подносами.
После того, как Утопий закончил-таки рассказ, Эспажуль вдруг стукнул кулаком по столу и поднялся во весь свой немалый рост.
– Это всё ложь! – гаркнул он, и шрам на его лице побелел.
Уховёрт опешил и немного подался назад.
– Чего это ты так говоришь? – неуверенно пробормотал старик. – Я всю правду рассказываю, как она была. Вот и Вег… то есть, господин рыцарь может подтвердить. Он всё сам видел.
– Я не о том, – ответил Эспажуль, нервно расхаживая по залу. – Ты говоришь правду – в этом я не сомневаюсь. А вот мальчишка – никакой не наследник герцога. Это точно.
– Почему же? – встрял тут Вегрик, оторвавшись от жаркого. – Ведь его и архиепископ опознал.
– Вот именно! – сверкнул глазами Эспажуль. – И все его опознают, если архиепископ скажет, потому что мало кто видел наследника. Но я его видел! Я служил в охране герцога. У наследника на каждой руке по шесть пальцев – это я могу подтвердить под любой присягой. Из-за такого уродства его и на люди старались не показывать. А у вашего мальчика с пальцами, кажется, всё в порядке.
– Но я не понимаю, зачем же архиепископу?.. – начал было Утопий.
– А затем! – Эспажуль стукнул по ближайшему столу ещё раз и начал путано и долго объяснять, прерываясь, когда в таверну заходил очередной посетитель.
По его словам выходило так.
Древний род герцогов Пшильских имел славную традицию: все его отпрыски по мужской линии от рождения были слабоумны. По преданию это пошло с тех пор, как основатель династии Леопан по прозвищу Настойчивый на королевском пиру на спор разбил об голову легендарную чашу святого Пылия. Ранее считалось, что эту реликвию невозможно сокрушить никаким оружием, но Леопану потребовалось лишь двадцать восемь хороших ударов, чтобы развеять такое заблуждение.
А как известно, священные вещи нельзя ломать безнаказанно. Леопан за свою настойчивость поплатился расстройством ума, которое передалось по наследству всем его потомкам.
По причине слабого рассудка герцогов на самом деле Пшилем всегда управляли священники из Тлира и городской совет. Никому такой порядок не мешал, пока двенадцать лет назад, как раз в тот год, когда родился шестипалый наследник, не был назначен новый архиепископ. Молодой честолюбивый клирик решил прославить своё имя в веках и во что бы то ни стало завершить строительство Тлирского собора, с которым возились вот уже тридцать пять лет, но не подняли стены и до половины задуманной высоты. А для этого, понятное дело, нужны были деньги. Много денег. Ткацкие мастерские Тлира приносили неплохой доход, но его для такой стройки явно не хватало. Так можно было ещё тридцать пять лет провозиться, а архиепископ не хотел ждать.
Первым же делом он предложил совету принять указ, по которому всякий землевладелец герцогства должен был отдавать половину своего дохода на строительство собора. Естественно, что никто не поддержал эту дурацкую затею. Напрасно архиепископ распинался о божественном воздаянии, клеймил алчность и стяжательство. Пшильская знать чуть ли не смеялась ему в лицо.
Казалось бы, смелым планам пришёл конец. Но архиепископ не сдавался. Если Пшиль не хочет платить за строительство собора, тогда тлирцам придётся затянуть пояса. Однако и священники не желали урезать свои расходы и грозили пожаловаться кардиналу. Архиепископу оставалось лишь смириться с мыслью, что при его жизни собор так и не будет достроен. Но тут появился этот странный человек в мешковатом платье.
Никто не мог сказать, откуда он пришёл. Никто не знал его имени. Человек напросился к архиепископу на приём и долго беседовал с ним за закрытыми дверями. Неизвестно, о чём они говорили, но только тем же днём странного незнакомца назначили личным секретарём Его преосвященства.
С тех пор архиепископу во всех начинаниях стала способствовать неожиданная удача. Через некоторое время он снова внёс в совет проект указа о налоге на строительство храма, и, как ни удивительно, предложение было поддержано единогласно. Правда, поговаривали, что до этого члены совета один за другим пропадали куда-то на день или два и, вернувшись, вели себя странно. Ну, так мало ли сплетен в городе?
С обширных земель герцогства деньги рекой потекли в казну архиепископа. И тут же они превращались в гранит, мрамор, известь и брёвна. Собор рос на глазах. Скорость строительства ограничивалась только возможностями поставщиков материала и числом рабочих. Работа, на которую раньше уходили годы, теперь делалась за месяц.
А народ в Пшильском герцогстве нищал. Крестьяне, не способные уплатить налог, продавали землю и шли в город в надежде найти себе место. Следом за ними разорялись и фермеры средней руки. Их поля с удовольствием скупали священнослужители из Тлира под пастбища для овец. Сукно было в цене, и ткацкие мастерские работали на полную мощность, требуя всё больше шерсти. Там, где раньше сорок человек кормились земледелием, теперь лишь одинокий пастух лениво следил за господским стадом. Люди прибывали в город, и дела для всех не хватало. Труд дешевел, а прожитьё становилось дороже. Улицы Пшиля наводнили нищие, а стены собора росли, как на дрожжах.
Разве не видел никто, что в герцогстве творятся худые дела? Многие видели, да что толку? Весь совет стоял на стороне архиепископа. Если кто-то из знати и поднимал возмущённый голос, то странным образом через день-другой он же вдруг начинал горячо высказываться в пользу строительства собора. А народ… Было несколько попыток бунта, но набранные секретарём архиепископа молчаливые солдаты подавляли их быстро и жестоко.
Затем совет с подачи его преосвященства принял несколько совсем уж странных указов. Бабам запретили стирать бельё в реке. Якобы от грязных портянок портится вода. Далее вышел запрет сливать в реку нечистоты, ловить рыбу сетью, размещать мастерские ближе двухсот футов от берега и содержать водяные мельницы.
Многие подивились таким указам. Собор – это ещё понятно. Архиепископ, вроде как, должен о душах человеческих заботится, которым собор, конечно, пойдёт на пользу. Но причём здесь река? Не иначе, как всё секретарь придумал. Но ему это зачем? Оставалось только гадать и подчиняться.
У архиепископа дела шли хорошо. Собор строился дивными темпами. Война против Вилира завершилась удачно. Новый барон, как и было условлено, отменил пошлины за проход по Истале, и прибыль возросла чуть ли не на треть. После войны секретарю каким-то образом удалось убедить членов городского совета, а тем в свою очередь – герцога, передать армию Пшиля в подчинение его преосвященства, оставив лишь гвардейцев для охраны замка.
Могущество архиепископа возрастало, но кое-что, всё же, его беспокоило. Шестипалый герцожонок с годами не только не проявлял наследственного слабоумия, но, наоборот, казался очень уж сообразительным.
Этот уродец быстро выучился читать и частенько просиживал в библиотеке. Причём в первую очередь его ручонки тянулись не к Священному писанию, а к подозрительным пасквилям, в которых говорилось, что будто бы Земля круглая и вертится вокруг Солнца. А как-то раз он при людях спросил архиепископа, почему, мол, древние святые молились в лесах и пещерах, а теперь для этого обязательно нужно строить огромный собор?
Наверное, после этих слов, или даже раньше, архиепископ решил, что от мальчишки ничего хорошего ждать не приходится. Когда тот возмужает и займёт престол, власть его преосвященства в Пшиле окажется под угрозой. И кто знает, не ввергнет ли он своей шестипалой лапой прежде богобоязненное герцогство в пучину ереси и лжеучений? Такого архиепископ допустить не мог.
На имя кардинала он направил послание, в котором утверждал, что мальчик – ничто иное, как порождение демона, а герцогиня повинна в связи с бесом. Присланные инквизиторы провели самое тщательное расследование и никаких доказательств предъявленному обвинению не нашли. Ребенок не шипел от святой воды и не корчился от самых сильных молитв. Кроме того, он очень уж был похож на своего отца, Липирда Неуверенного, – имел такие же оттопыренные уши и ясный взгляд. Что ж с того, что мальчик оказался несколько умнее, чем ему положено? Не все проклятья вечны. Герцогиня же вообще целыми днями вязала кружевные салфетки под присмотром своего духовника и ничем другим не занималась. Какие уж тут демоны? А шесть пальцев – это не доказательство. Вот и у святого Кулирия было шесть пальцев. Да и у Леопана Настойчивого, основателя династии, – тоже.
В общем, инквизиторы присоветовали его преосвященству рецепт успокоительного отвара и отбыли восвояси.
Но, видимо, снадобье не помогло. С каждым днём при взгляде на подрастающего мальчишку спокойствия у архиепископа оставалось всё меньше. Теперь его преосвященство был уверен, что перед ним отродье дьявола, которое принесёт всем погибель. Такие мысли затмили даже заботы о строительстве собора. Ещё сильнее тревога овладела архиепископом, когда здоровье начало покидать Липирда Неуверенного. Нестарый, вроде бы, герцог вдруг захандрил, обрюзг, потерял интерес к дурацким забавам и часто целые дни проводил, не поднимаясь с постели. Того гляди, отправится в мир иной, и маленький дьявол воцарится в его землях.
А полгода назад наследник вдруг пропал. Исчез бесследно. И не надо быть прорицателем, чтобы догадаться, кому это выгодно. Наверняка, без приказа архиепископа тут не обошлось.
– Ну ты загнул! – присвистнул Утопий, выслушав рассказ. – Нагородил до самого неба!
– Многие в городе думают, что архиепископ выкрал наследника, – серьёзно произнёс Родел.
– А кто ж ты ещё, если садишься играть, а у самого денег нет? Зная тебя, я уж и не надеялся, что ты за нами вернёшься.
Вегрик никак не ожидал от старика таких обидных слов.
– Это когда ж я товарищей в беде бросал?! – подскочил он. – Когда такое было?! Я, значит, пахал три дня, как проклятый, чуть было с башни не свалился, а ты мне говоришь – проходимец?! Дружки твои, шулеры, значит, не проходимцы, а я, выходит, – проходимец!
– Да чего ты разошёлся?
– Вот и ступай в свою таверну! Ступай-ступай! Как-нибудь без тебя разберусь!
За забором послышался стук колёс подъезжающего экипажа. Вегрик умолк. Ворота открылись, и во двор резиденции вошёл викарий. Пупа с ним не было. На лице священника читалось таинственное воодушевление.
– Следуйте за мной, господин рыцарь! Я должен поделиться с вами радостным известием!
Через полчаса сапожник вышел из резиденции с кошельком в руке.
– Так что там случилось? И куда дели Пупа? – набросился на него с расспросами Утопий.
– Пойдём-ка отсюда поскорее! Я тебе по дороге всё расскажу.
***
Приятели шагали по тёмным улицам Пшиля. Благочестивые горожане затворяли ставни и готовились ко сну, а возле увеселительных заведений жизнь только начиналась. Слышались звуки настраиваемых инструментов, разбитные девицы зазывали прохожих на танцы, а нищие клянчили монетку.
– Нет! Такого просто не может быть! Такого не бывает! – тряс головой Утопий.
– Да я и сам поначалу не поверил, – говорил Вегрик. – Да только его архиепископ признал. И герцогиня. И члены какого-то совета – тоже. Вот и выходит, что наш Пуп – никакой вовсе не Пуп, а пропавший сын герцога Пшильского! Нам за то, что мы его нашли, награду дали. Двадцать гульденов. И очень просили в городе не задерживаться, а дальше идти своей дорогой.
– Что-то тут не так, – морщил лоб Уховёрт.
– Вот и я говорю! – согласно кивнул сапожник. – За дохлого оборотня мне пятьсот гульденов отсчитали, а за живого сына герцога – только двадцать. Обманули, наверное.
– Да я не про это! – махнул рукой старик. – Если Пуп на самом деле сын герцога, так чего ж он молчал об этом всю дорогу? Да и мать его мы вместе в Вилире видели. Что-то здесь не чисто.
– Ничем тебе не угодишь! – с укоризной покачал головой Вегрик. – Я за него на башню лез, так он же меня предателем и прохиндеем окрестил. Мальчишку почти что целым герцогом пристроил – так и тут не слава Богу. Вредный и унылый ты человек, Утопий!
Уховёрт некоторое время молчал, размышляя про себя. Потом он пожал плечами и сказал:
– Не знаю. Ох, не знаю. Ерунда какая-то получается. Но ты уж прости, что я тебя прохиндеем обзывал. Это я сгоряча. Пойдём теперь в таверну к Роделу и выспимся как следует.
– Э, нет! Я в этот притон ни ногой! – воскликнул Вегрик. – Хватит с меня их штучек шулерских!
– В любом случае надо оставшийся долг отдать.
– Ничего я отдавать не собираюсь! Да и выиграли они нечестно! Полный круг рубинов им случайно пришёл! Ага, как же! Пусть другого дурака поищут для этих сказок!
– А ты их за руку ловил, чтобы так говорить? – сурово спросил Утопий.
– Мне этого и не надо! – горячился Вегрик. – И по рожам видно, что все трое – жулики! Небось с самого детства учились карты подтасовывать.
– Вот и нет! Если хочешь знать, Эспажуль – который высокий со шрамом – вообще ротой в гвардии герцога командовал.
– Чего ж теперь не командует? Видать, по тавернам в карты шульмовать выгоднее! – засмеялся сапожник.
– Точно не знаю, – пожал плечами Утопий. – Кажется, с ним неприятности какие-то приключились. Вроде бы, это всё из-за архиепископа.
– Ох, и простофиля же ты! – вздохнул Вегрик. – Жульё лапшу развешивает – а ты и рад уши подставлять! В общем, мне всё равно, кем там эти господа раньше были. Хоть святыми Аврилом и Калакием! А только денег они от меня не дождутся!
«Долги надо отдавать, брат», – проговорил шлем.
«Вот ты и отдавай, раз надо!» – зло ответил ему сапожник.
«Что ж, пусть будет по-твоему», – согласился Корпус и, невзирая на ругань и протесты Вегрика, размашисто зашагал к таверне.
Утопий припустил было вдогонку за рыцарем, но скоро отстал.
***
В общем зале Родел и Эспажуль как обычно сидели за картами. Появление рыцаря вызвало недоумение на их лицах. Корпус подошёл к игрокам и принялся отсчитывать золотые из кошелька. Вегрик, не владея своими руками, всё это время хранил злобное молчание. Лишь когда деньги оказались на столе, сапожник прошипел:
– Подавитесь, кровопийцы!
– И вам доброй ночи, господин рыцарь, – кивнул Родел. – Признаться, не ожидал вашего визита.
Тут в таверну ввалился запыхавшийся Утопий. Картёжники приветствовали его радостно, как старого приятеля.
– Видишь, Уховёрт, – воскликнул Родел, указывая на стопку монет, – господин рыцарь вернул-таки долг. Я всегда знал, что рыцарям можно верить.
– Ну, слава Богу! – выдохнул Утопий, отерев пот со лба. Он-то всю дорогу думал, что Вегрик направляется в таверну для драки.
– Я прикажу подавать ужин, – продолжал Родел. – Кстати, а где ваш мальчишка? Мы для него приберегли сладкий пирог.
– О! Тут такая история вышла, что ты не поверишь! – сообщил Утопий и уселся за стол. – Парень-то знаешь кем оказался на самом деле?!
Уховёрт начал обстоятельный рассказ о происшествии в резиденции викария. Он не упускал ни одной мелочи, а кое-что повторял и по два раза. Утопий распинался минут десять, но к самому главному даже близко не подошёл. Слушателей одолела зевота. Вегрик подумывал, а не прервать ли старика, чтобы самому вкратце сообщить, что же такое приключилось. Но тут принесли ужин, и все мысли сапожника устремились к еде. Конечно. Ведь он и не пообедал толком. Меж тем завсегдатаи проходили в заднюю комнату. Там начиналось веселье, и подавальщицы суетились с подносами.
После того, как Утопий закончил-таки рассказ, Эспажуль вдруг стукнул кулаком по столу и поднялся во весь свой немалый рост.
– Это всё ложь! – гаркнул он, и шрам на его лице побелел.
Уховёрт опешил и немного подался назад.
– Чего это ты так говоришь? – неуверенно пробормотал старик. – Я всю правду рассказываю, как она была. Вот и Вег… то есть, господин рыцарь может подтвердить. Он всё сам видел.
– Я не о том, – ответил Эспажуль, нервно расхаживая по залу. – Ты говоришь правду – в этом я не сомневаюсь. А вот мальчишка – никакой не наследник герцога. Это точно.
– Почему же? – встрял тут Вегрик, оторвавшись от жаркого. – Ведь его и архиепископ опознал.
– Вот именно! – сверкнул глазами Эспажуль. – И все его опознают, если архиепископ скажет, потому что мало кто видел наследника. Но я его видел! Я служил в охране герцога. У наследника на каждой руке по шесть пальцев – это я могу подтвердить под любой присягой. Из-за такого уродства его и на люди старались не показывать. А у вашего мальчика с пальцами, кажется, всё в порядке.
– Но я не понимаю, зачем же архиепископу?.. – начал было Утопий.
– А затем! – Эспажуль стукнул по ближайшему столу ещё раз и начал путано и долго объяснять, прерываясь, когда в таверну заходил очередной посетитель.
По его словам выходило так.
Древний род герцогов Пшильских имел славную традицию: все его отпрыски по мужской линии от рождения были слабоумны. По преданию это пошло с тех пор, как основатель династии Леопан по прозвищу Настойчивый на королевском пиру на спор разбил об голову легендарную чашу святого Пылия. Ранее считалось, что эту реликвию невозможно сокрушить никаким оружием, но Леопану потребовалось лишь двадцать восемь хороших ударов, чтобы развеять такое заблуждение.
А как известно, священные вещи нельзя ломать безнаказанно. Леопан за свою настойчивость поплатился расстройством ума, которое передалось по наследству всем его потомкам.
По причине слабого рассудка герцогов на самом деле Пшилем всегда управляли священники из Тлира и городской совет. Никому такой порядок не мешал, пока двенадцать лет назад, как раз в тот год, когда родился шестипалый наследник, не был назначен новый архиепископ. Молодой честолюбивый клирик решил прославить своё имя в веках и во что бы то ни стало завершить строительство Тлирского собора, с которым возились вот уже тридцать пять лет, но не подняли стены и до половины задуманной высоты. А для этого, понятное дело, нужны были деньги. Много денег. Ткацкие мастерские Тлира приносили неплохой доход, но его для такой стройки явно не хватало. Так можно было ещё тридцать пять лет провозиться, а архиепископ не хотел ждать.
Первым же делом он предложил совету принять указ, по которому всякий землевладелец герцогства должен был отдавать половину своего дохода на строительство собора. Естественно, что никто не поддержал эту дурацкую затею. Напрасно архиепископ распинался о божественном воздаянии, клеймил алчность и стяжательство. Пшильская знать чуть ли не смеялась ему в лицо.
Казалось бы, смелым планам пришёл конец. Но архиепископ не сдавался. Если Пшиль не хочет платить за строительство собора, тогда тлирцам придётся затянуть пояса. Однако и священники не желали урезать свои расходы и грозили пожаловаться кардиналу. Архиепископу оставалось лишь смириться с мыслью, что при его жизни собор так и не будет достроен. Но тут появился этот странный человек в мешковатом платье.
Никто не мог сказать, откуда он пришёл. Никто не знал его имени. Человек напросился к архиепископу на приём и долго беседовал с ним за закрытыми дверями. Неизвестно, о чём они говорили, но только тем же днём странного незнакомца назначили личным секретарём Его преосвященства.
С тех пор архиепископу во всех начинаниях стала способствовать неожиданная удача. Через некоторое время он снова внёс в совет проект указа о налоге на строительство храма, и, как ни удивительно, предложение было поддержано единогласно. Правда, поговаривали, что до этого члены совета один за другим пропадали куда-то на день или два и, вернувшись, вели себя странно. Ну, так мало ли сплетен в городе?
С обширных земель герцогства деньги рекой потекли в казну архиепископа. И тут же они превращались в гранит, мрамор, известь и брёвна. Собор рос на глазах. Скорость строительства ограничивалась только возможностями поставщиков материала и числом рабочих. Работа, на которую раньше уходили годы, теперь делалась за месяц.
А народ в Пшильском герцогстве нищал. Крестьяне, не способные уплатить налог, продавали землю и шли в город в надежде найти себе место. Следом за ними разорялись и фермеры средней руки. Их поля с удовольствием скупали священнослужители из Тлира под пастбища для овец. Сукно было в цене, и ткацкие мастерские работали на полную мощность, требуя всё больше шерсти. Там, где раньше сорок человек кормились земледелием, теперь лишь одинокий пастух лениво следил за господским стадом. Люди прибывали в город, и дела для всех не хватало. Труд дешевел, а прожитьё становилось дороже. Улицы Пшиля наводнили нищие, а стены собора росли, как на дрожжах.
Разве не видел никто, что в герцогстве творятся худые дела? Многие видели, да что толку? Весь совет стоял на стороне архиепископа. Если кто-то из знати и поднимал возмущённый голос, то странным образом через день-другой он же вдруг начинал горячо высказываться в пользу строительства собора. А народ… Было несколько попыток бунта, но набранные секретарём архиепископа молчаливые солдаты подавляли их быстро и жестоко.
Затем совет с подачи его преосвященства принял несколько совсем уж странных указов. Бабам запретили стирать бельё в реке. Якобы от грязных портянок портится вода. Далее вышел запрет сливать в реку нечистоты, ловить рыбу сетью, размещать мастерские ближе двухсот футов от берега и содержать водяные мельницы.
Многие подивились таким указам. Собор – это ещё понятно. Архиепископ, вроде как, должен о душах человеческих заботится, которым собор, конечно, пойдёт на пользу. Но причём здесь река? Не иначе, как всё секретарь придумал. Но ему это зачем? Оставалось только гадать и подчиняться.
У архиепископа дела шли хорошо. Собор строился дивными темпами. Война против Вилира завершилась удачно. Новый барон, как и было условлено, отменил пошлины за проход по Истале, и прибыль возросла чуть ли не на треть. После войны секретарю каким-то образом удалось убедить членов городского совета, а тем в свою очередь – герцога, передать армию Пшиля в подчинение его преосвященства, оставив лишь гвардейцев для охраны замка.
Могущество архиепископа возрастало, но кое-что, всё же, его беспокоило. Шестипалый герцожонок с годами не только не проявлял наследственного слабоумия, но, наоборот, казался очень уж сообразительным.
Этот уродец быстро выучился читать и частенько просиживал в библиотеке. Причём в первую очередь его ручонки тянулись не к Священному писанию, а к подозрительным пасквилям, в которых говорилось, что будто бы Земля круглая и вертится вокруг Солнца. А как-то раз он при людях спросил архиепископа, почему, мол, древние святые молились в лесах и пещерах, а теперь для этого обязательно нужно строить огромный собор?
Наверное, после этих слов, или даже раньше, архиепископ решил, что от мальчишки ничего хорошего ждать не приходится. Когда тот возмужает и займёт престол, власть его преосвященства в Пшиле окажется под угрозой. И кто знает, не ввергнет ли он своей шестипалой лапой прежде богобоязненное герцогство в пучину ереси и лжеучений? Такого архиепископ допустить не мог.
На имя кардинала он направил послание, в котором утверждал, что мальчик – ничто иное, как порождение демона, а герцогиня повинна в связи с бесом. Присланные инквизиторы провели самое тщательное расследование и никаких доказательств предъявленному обвинению не нашли. Ребенок не шипел от святой воды и не корчился от самых сильных молитв. Кроме того, он очень уж был похож на своего отца, Липирда Неуверенного, – имел такие же оттопыренные уши и ясный взгляд. Что ж с того, что мальчик оказался несколько умнее, чем ему положено? Не все проклятья вечны. Герцогиня же вообще целыми днями вязала кружевные салфетки под присмотром своего духовника и ничем другим не занималась. Какие уж тут демоны? А шесть пальцев – это не доказательство. Вот и у святого Кулирия было шесть пальцев. Да и у Леопана Настойчивого, основателя династии, – тоже.
В общем, инквизиторы присоветовали его преосвященству рецепт успокоительного отвара и отбыли восвояси.
Но, видимо, снадобье не помогло. С каждым днём при взгляде на подрастающего мальчишку спокойствия у архиепископа оставалось всё меньше. Теперь его преосвященство был уверен, что перед ним отродье дьявола, которое принесёт всем погибель. Такие мысли затмили даже заботы о строительстве собора. Ещё сильнее тревога овладела архиепископом, когда здоровье начало покидать Липирда Неуверенного. Нестарый, вроде бы, герцог вдруг захандрил, обрюзг, потерял интерес к дурацким забавам и часто целые дни проводил, не поднимаясь с постели. Того гляди, отправится в мир иной, и маленький дьявол воцарится в его землях.
А полгода назад наследник вдруг пропал. Исчез бесследно. И не надо быть прорицателем, чтобы догадаться, кому это выгодно. Наверняка, без приказа архиепископа тут не обошлось.
– Ну ты загнул! – присвистнул Утопий, выслушав рассказ. – Нагородил до самого неба!
– Многие в городе думают, что архиепископ выкрал наследника, – серьёзно произнёс Родел.
