Рыжий подпрыгнул, целясь в пушистые орлиные перья.
— Для вас это игра? Вот вопрос, который я хотела бы задать. Мои сны, мой муж, ребенок, которого я воспитываю, для вас это лишь способ развеять скуку?
— Не недооценивайте ребенка, которого воспитываете. Он задает дурацкие вопросы, потому что ребенок, а вы — потому что трусиха. — Чайду поймал в зеркале свое отражение, капризное выражение лица, вот-вот оттопырит губу; нахмурился, беря себя в руки, — Мне не стоило этого говорить, простите.
Чайду привык вести себя по-человечески. Или думал, что привык. В любом случае его разве хоть и считали странноватым малым, но вроде бы не подозревали. С Херк он слишком… увлекался. Не всегда мог сдержать порывы, часть из которых, насколько он мог различить, была свойственна феям, но вовсе не свойственна прочим разумным расам. Полуросликам, людям, гномам.
Большей их части.
Поэтому Чайду всегда проще было среди артистов и среди детей.
Но Херк с ее острым аналитическим умом нисколько не привыкла слушать свои и чужие эмоции. Вряд ли она могла бы понять сейчас себя, не то что попытку объясниться Чайду.
«Войдя в мое озеро, ты навеки пленила меня»? Чего доброго, услышит только, что он видел ее голой.
Влюбленность для феи — проклятие, наваждение; влюбленность — расплата феи за магию.
Влюбленность превращает вечную жизнь в вечное страдание, бесконечное и бесплодное ожидание ответа. Надежду, что человек вернется к твоему озеру.
Но даже если вернется, даже если примет от тебя щит, даже если скажет «спасибо» — что с того? Ты будешь ждать, но ты не будешь рядом.
Чайду слишком долго путешествовал среди людей и нахватался людских привычек. Он не мог ждать в озере. Он хотел быть рядом.
Пусть это и преследование.
Если она того не хочет, пусть прогонит. Он обещал мелкому, что не бросит его, и пока мелкий не прогонит его тоже, будет за ним присматривать — попутным течением под кормой лодки, целительной прохладной водой в болезни; но если Херк не захочет его больше видеть, он готов смотреть издали.
Пусть он упустит свой шанс, но хотя бы за него поборется.
В конце концов для того и шьет старая шаманка орочьей деве ее свадебный наряд, для того и кует два длинных кинжала: чтобы слишком сильный орк, обнаженный и безоружный, против которого у девы нет шансов в честной схватке, мог склонить перед ней голову.
Или попытаться взять силой: кинжалы уравняют шансы.
Обычно брачный танец с кинжалами — всего лишь красивый танец; но ему обучают так, чтобы дева могла вступиться за себя в битве.
— Почему же вы извиняетесь? Разве следует извиняться за искренность? — звонко спросила Херк, напряженная, как струна.
Всегда в защитной стойке.
Всегда готовая к битве.
Чайду медленно выдохнул сквозь зубы: ему это все слишком надоело.
Он сбросил на пол пиджак. В нем все равно было жарко, и тесновато плечам.
Он расстегнул пуговицы на манжетах рубашки, правая, левая…
— Что вы делаете? — испуг и заинтересованность, в общем-то, небезнадежная смесь, и Чайду, откровенно красуясь, взялся за пуговицы на вороте салатовой своей рубашки, — что вы…
Он аккуратно сложил тряпку, оставшись в брюках. Сбросил ботинки вместе с носками. Оценил пунцовость щек Херк и решил на этом остановиться.
Он все-таки не орк, чтобы доходить до набедренной повязки.
Деревянный пол пружинил под босыми ступнями.
Чайду лишь со стороны наблюдал когда-то все те сложные па, которые полагалось проделывать; но как и во многих сценических движениях тут следовало соблюдать основной принцип. Он играет роль хищника. Как Рыжий ходит вокруг полюбившегося пера все сущающимися кругами, так и он должен идти по спирали.
Ближе, но не слишком близко.
Чтобы ждала.
Не испугать.
Чтобы любопытство победило, не дало позвать на помощь.
— Очень просто, — светским тоном сообщил Чайду, — дева, которая встретилась наедине с мужчиной в брачном орочьем наряде либо дура, а дурой я вас вовсе не считаю, Ваша Светлость, либо намекает, чтобы ее похитили. Как всякое порядочное существо мужского пола я не могу проигнорировать столь явно брошенный вызов, и в данный момент пытаюсь аутентично воспроизвести процесс похищения, если вы мне, конечно, позволите…
— А если я не захочу вам позволять? — Херк медленно поворачивалась, не выпуская его из поля зрения, и Чайду под этим взглядом, недолго думая, дернул из волос ленту, позволяя тем упасть свободной волной, и даже откинул их назад, слегка рисуясь, демонстрируя заодно и бицепс.
Херк имеет право оценить его всего.
Орчиха поопытнее давно бы приказала избавиться от штанов; но шаманка, увы, явно не до конца посветила Херк в некоторые детали.
Ленту тут же поймал Рыжий, и моментально в ней запутался, к величайшему своему удовольствию. В кои-то веки он кусал не собственный хвост.
Чайду же просто нравилось скользить в теплых потоках воздуха, нравилось позволять на себя смотреть. Ему досталось красивое тело, и за долгие годы он привык считать его своим, развивая его гармонично и с уважением к человеческим возможностям. И сделанные вложения не иначе как окупались: он развернулся, позволяя получше рассмотреть спину, и с удовольствием отметил расширившиеся зрачки.
— Если вы не хотите мне позволять, то выбирайте железный кинжал, Ваша Светлость. Каленое железо. Прямо в сердце. Только так и можно убить мой волшебный народец. Перерезать горло — выбор хуже, так вы убьете только мое тело, а это будет досадно.
— И почему же? Долго ли искать новое?
— А вы предпочли бы иное тело? — насмешливо спросил Чайду.
Ему нравилось ее дразнить, нравилось, как учащается дыхание, как пунцовеют щеки.
Он шагнул к ней одним длинным, стремительным движением, приподнимая за талию.
— Херк… Ваша Светлость, — серьезно сказал он, кладя свою узкую длинную ладонь на ее маленькую ручку, побелевшими пальчиками сжимавшие железный кинжал, который жегся даже так, через чужое прикосновение, — мой вам совет. Бейте в сердце, если не хотите, чтобы вас похитила фея. Иначе я не смогу вас оставить. Такова уж моя природа. Поверьте, от вас это будет величайшей милостью.
— А если я перережу вам горло, — прошептала Херк хрипло, и кончик ее кинжала огнем скользнул от сердца выше, меж ключиц и к ямке под кадыком, — вы вернетесь в другом теле?
— Брюнетом, если вам будет угодно, — подмигнул Чайду.
— Мне вовсе неугодны брюнеты! — топнула ножкой Херк и разжала руку. — Нашли, кого поминать, фу, пакость!
Кинжал упал на пол, она отстранилась, чтобы упереть руки в бока, и посмотреть на него снизу-вверх, все так же упрямо подняв подбородок.
— Ты обещаешь мне похищение? — спросила она резко.
— Если вам так будет угодно. — засмеялся Чайду, откровенно любуясь.
— Ну нет, четко, да или нет! Хватит уже ходить кругами, мне это надоело! Ты, Чайду, обещаешь мне похищение?
— Я не обещаю. Обещания мало что стоят. Я клянусь, что похищу тебя. У твоего отца, у мужа, у любого, кого ты больше не захочешь видеть.
— Что же, — важно кивнула Херк, — мне это нравится. Я принимаю твои клятвы. — и добавила уже другим, деловитым тоном, опустив голову и отвернувшись, чтобы скрыть смущение, — И я, кстати, сказала Име запереть двери и проследить, чтобы никто не вошел.
— Вот как? Все-таки поймала меня? — засмеялся Чайду.
— Ты будешь моим первым, дикая фея из дикого озера. — строго сказала Херк, резким жестом распуская завязки ленты на боку, — уж потрудись остаться единственным!
Рыжий с удовольствием сцапал в зубы и эту ленточку, и утащил ее в дальний угол, прочь с глаз Чайду.
Вместе с последними остатками его самообладания.
— Для вас это игра? Вот вопрос, который я хотела бы задать. Мои сны, мой муж, ребенок, которого я воспитываю, для вас это лишь способ развеять скуку?
— Не недооценивайте ребенка, которого воспитываете. Он задает дурацкие вопросы, потому что ребенок, а вы — потому что трусиха. — Чайду поймал в зеркале свое отражение, капризное выражение лица, вот-вот оттопырит губу; нахмурился, беря себя в руки, — Мне не стоило этого говорить, простите.
Чайду привык вести себя по-человечески. Или думал, что привык. В любом случае его разве хоть и считали странноватым малым, но вроде бы не подозревали. С Херк он слишком… увлекался. Не всегда мог сдержать порывы, часть из которых, насколько он мог различить, была свойственна феям, но вовсе не свойственна прочим разумным расам. Полуросликам, людям, гномам.
Большей их части.
Поэтому Чайду всегда проще было среди артистов и среди детей.
Но Херк с ее острым аналитическим умом нисколько не привыкла слушать свои и чужие эмоции. Вряд ли она могла бы понять сейчас себя, не то что попытку объясниться Чайду.
«Войдя в мое озеро, ты навеки пленила меня»? Чего доброго, услышит только, что он видел ее голой.
Влюбленность для феи — проклятие, наваждение; влюбленность — расплата феи за магию.
Влюбленность превращает вечную жизнь в вечное страдание, бесконечное и бесплодное ожидание ответа. Надежду, что человек вернется к твоему озеру.
Но даже если вернется, даже если примет от тебя щит, даже если скажет «спасибо» — что с того? Ты будешь ждать, но ты не будешь рядом.
Чайду слишком долго путешествовал среди людей и нахватался людских привычек. Он не мог ждать в озере. Он хотел быть рядом.
Пусть это и преследование.
Если она того не хочет, пусть прогонит. Он обещал мелкому, что не бросит его, и пока мелкий не прогонит его тоже, будет за ним присматривать — попутным течением под кормой лодки, целительной прохладной водой в болезни; но если Херк не захочет его больше видеть, он готов смотреть издали.
Пусть он упустит свой шанс, но хотя бы за него поборется.
В конце концов для того и шьет старая шаманка орочьей деве ее свадебный наряд, для того и кует два длинных кинжала: чтобы слишком сильный орк, обнаженный и безоружный, против которого у девы нет шансов в честной схватке, мог склонить перед ней голову.
Или попытаться взять силой: кинжалы уравняют шансы.
Обычно брачный танец с кинжалами — всего лишь красивый танец; но ему обучают так, чтобы дева могла вступиться за себя в битве.
— Почему же вы извиняетесь? Разве следует извиняться за искренность? — звонко спросила Херк, напряженная, как струна.
Всегда в защитной стойке.
Всегда готовая к битве.
Чайду медленно выдохнул сквозь зубы: ему это все слишком надоело.
Он сбросил на пол пиджак. В нем все равно было жарко, и тесновато плечам.
Он расстегнул пуговицы на манжетах рубашки, правая, левая…
— Что вы делаете? — испуг и заинтересованность, в общем-то, небезнадежная смесь, и Чайду, откровенно красуясь, взялся за пуговицы на вороте салатовой своей рубашки, — что вы…
Он аккуратно сложил тряпку, оставшись в брюках. Сбросил ботинки вместе с носками. Оценил пунцовость щек Херк и решил на этом остановиться.
Он все-таки не орк, чтобы доходить до набедренной повязки.
Деревянный пол пружинил под босыми ступнями.
Чайду лишь со стороны наблюдал когда-то все те сложные па, которые полагалось проделывать; но как и во многих сценических движениях тут следовало соблюдать основной принцип. Он играет роль хищника. Как Рыжий ходит вокруг полюбившегося пера все сущающимися кругами, так и он должен идти по спирали.
Ближе, но не слишком близко.
Чтобы ждала.
Не испугать.
Чтобы любопытство победило, не дало позвать на помощь.
— Очень просто, — светским тоном сообщил Чайду, — дева, которая встретилась наедине с мужчиной в брачном орочьем наряде либо дура, а дурой я вас вовсе не считаю, Ваша Светлость, либо намекает, чтобы ее похитили. Как всякое порядочное существо мужского пола я не могу проигнорировать столь явно брошенный вызов, и в данный момент пытаюсь аутентично воспроизвести процесс похищения, если вы мне, конечно, позволите…
— А если я не захочу вам позволять? — Херк медленно поворачивалась, не выпуская его из поля зрения, и Чайду под этим взглядом, недолго думая, дернул из волос ленту, позволяя тем упасть свободной волной, и даже откинул их назад, слегка рисуясь, демонстрируя заодно и бицепс.
Часть ритуала.
Херк имеет право оценить его всего.
Орчиха поопытнее давно бы приказала избавиться от штанов; но шаманка, увы, явно не до конца посветила Херк в некоторые детали.
Ленту тут же поймал Рыжий, и моментально в ней запутался, к величайшему своему удовольствию. В кои-то веки он кусал не собственный хвост.
Чайду же просто нравилось скользить в теплых потоках воздуха, нравилось позволять на себя смотреть. Ему досталось красивое тело, и за долгие годы он привык считать его своим, развивая его гармонично и с уважением к человеческим возможностям. И сделанные вложения не иначе как окупались: он развернулся, позволяя получше рассмотреть спину, и с удовольствием отметил расширившиеся зрачки.
— Если вы не хотите мне позволять, то выбирайте железный кинжал, Ваша Светлость. Каленое железо. Прямо в сердце. Только так и можно убить мой волшебный народец. Перерезать горло — выбор хуже, так вы убьете только мое тело, а это будет досадно.
— И почему же? Долго ли искать новое?
— А вы предпочли бы иное тело? — насмешливо спросил Чайду.
Ему нравилось ее дразнить, нравилось, как учащается дыхание, как пунцовеют щеки.
Он шагнул к ней одним длинным, стремительным движением, приподнимая за талию.
— Херк… Ваша Светлость, — серьезно сказал он, кладя свою узкую длинную ладонь на ее маленькую ручку, побелевшими пальчиками сжимавшие железный кинжал, который жегся даже так, через чужое прикосновение, — мой вам совет. Бейте в сердце, если не хотите, чтобы вас похитила фея. Иначе я не смогу вас оставить. Такова уж моя природа. Поверьте, от вас это будет величайшей милостью.
— А если я перережу вам горло, — прошептала Херк хрипло, и кончик ее кинжала огнем скользнул от сердца выше, меж ключиц и к ямке под кадыком, — вы вернетесь в другом теле?
— Брюнетом, если вам будет угодно, — подмигнул Чайду.
— Мне вовсе неугодны брюнеты! — топнула ножкой Херк и разжала руку. — Нашли, кого поминать, фу, пакость!
Кинжал упал на пол, она отстранилась, чтобы упереть руки в бока, и посмотреть на него снизу-вверх, все так же упрямо подняв подбородок.
— Ты обещаешь мне похищение? — спросила она резко.
— Если вам так будет угодно. — засмеялся Чайду, откровенно любуясь.
— Ну нет, четко, да или нет! Хватит уже ходить кругами, мне это надоело! Ты, Чайду, обещаешь мне похищение?
— Я не обещаю. Обещания мало что стоят. Я клянусь, что похищу тебя. У твоего отца, у мужа, у любого, кого ты больше не захочешь видеть.
— Что же, — важно кивнула Херк, — мне это нравится. Я принимаю твои клятвы. — и добавила уже другим, деловитым тоном, опустив голову и отвернувшись, чтобы скрыть смущение, — И я, кстати, сказала Име запереть двери и проследить, чтобы никто не вошел.
— Вот как? Все-таки поймала меня? — засмеялся Чайду.
— Ты будешь моим первым, дикая фея из дикого озера. — строго сказала Херк, резким жестом распуская завязки ленты на боку, — уж потрудись остаться единственным!
Рыжий с удовольствием сцапал в зубы и эту ленточку, и утащил ее в дальний угол, прочь с глаз Чайду.
Вместе с последними остатками его самообладания.
