***
Искать Велемиру по всему терему Березеня не решилась. Постеснялась разгуливать по чужому дому, тыкаясь во все двери.
Вместо этого она вышла на крыльцо — и спросила у гридней, где сейчас хозяйская дочка.
— На торжище ушла, — бросил один из них.
Затем насмешливо добавил:
— Как услышала про сваху, так и побежала. Накосники кинулась покупать, чтобы жениху неведомому понравиться!
Мужики заулыбались.
Надо мной посмеиваются, осознала Березеня. Не над Лютишной. Уж сколько свах ушло отсюда, несолоно хлебавши?
Во рту загорчило, и пустой с утра желудок сжался. Березеня стиснула кулаки, скрытые пышными складками Милушиного платья. Заставила себя улыбнуться, пробормотала:
— Тогда я попозже зайду.
А следом Березеня вылетела на улицу. Подумала расстроено, захлопнув за собой калитку — надо сбегать на торжище. Все лавки с бабьим товаром обойти…
Но Велемиру найти!
Однако ни одной девки в богатом одеянии Березеня на торжище не встретила.
Она оббегала все лавки — наспех сколоченные на местах тех, что пожгли курши. Потом, голодная и усталая, вернулась к городским воротам. Поплелась обратно, к дому Люта Сбыныча.
Ничего, думала Березеня на ходу, глубоко вздыхая — чтобы голова не так сильно кружилась от голода. Вот переговорю с Лютишной, и присмотрю какой-нибудь сарай для ночлега. Да крапивы нарву, чтобы пожевать. По осени она жухлая, зато жжется меньше.
У ворот Люта Сбыныча на этот раз стояли трое оружных мужиков. На подходившую Березеню все трое глянули хмуро — и сердце у неё разом ушло в пятки.
Что-то случилось, поняла она.
— Тебе чего? — неласково спросил один из мужиков.
— Мне Лют Сбыныч велел поговорить с Велемирой Лютишной! — выпалила Березеня.
Мужики переглянулись.
— Знахарка, что ли?
И вконец растерявшаяся Березеня зачем-то кивнула. Подумала с ужасом — похоже, с Велемирой Лютишной беда приключилась.
Неужто приболела тяжко? Но зачем тогда двор сторожить?
— Проходи. — Стоявшие у ворот расступились.
Березеня сглотнула и шагнула вперед. Уже берясь за щеколду на калитке, кое-что сообразила — и сказала:
— Если ещё знахарка придет, пропустите. Я одна могу не справиться!
— Теперь там поздно справляться, — пробурчал кто-то из мужиков. — Ладно, пропустим!
Березеня, задыхаясь от тревоги, вошла во двор. Тут тоже стояли оружные мужики. Стайками, переговариваясь.
Только на высоком крыльце никого не было. И Березеня кинулась к лестнице. Но не успела она добежать до верха, как дверь отворилась — и на крыльцо вылетел Лют Сбыныч. Полоснул её злым взглядом из-под полуседых бровей, спросил отрывисто:
— Зачем явилась?
— С Велемирой Лютишной пришла поговорить, — пролепетала Березеня. Ноги её враз приросли к ступенькам. — По твоему же веленью, Лют Сбыныч. С утра не застала, вот и вернулась!
Одно мгновенье хозяин молчал, не сводя с неё глаз. Следом пробурчал:
— Мокошь-матушка… неужто твоя воля? Мне, полоумному с горя, укорот даешь? Путь показываешь? Ступай в белую горницу, сваха. Сначала с людьми поговорю, потом с тобой. Иди!
И Лют Сбыныч начал спускаться по лестнице. Шагал по ступеням споро, размашисто. Смотрел уже на людей во дворе — не на Березеню.
А она, мышкой проскользнув меж хозяином и бревенчатой стенкой, заскочила в горницу. Ту самую, в которой говорила с Лютом Сбынычем о сватовстве.
Здесь было натоплено. И только тут, в жарком тепле, Березеня осознала, насколько продрогла, бегая по торжищу.
Она торопливо шагнула к печи, выставлявшей бок в горницу. Осторожно прижала ладони к побелке, расписанной цветами. Холодный нынче выдался денек, осень снаружи вовсю дышала морозами.
Ладони согрелись быстро, но дрожь все не отпускала. Однако теперь Березеню пробирало ознобом уже от тревоги. Что могло случиться с Велемирой? К ней ждут знахарку, а Лют Сбыныч оружных людей собрал. Неужто напали на Лютишну, когда на торжище шла — или возвращалась? Но от торга до городских ворот рукой подать. И вдоль дороги ни кустика, ни деревца, а стены городские высятся на пригорке. Оттуда все как на ладони видать!
Раздумьями Березеня мучилась недолго. За дверью вскоре послышались грузные шаги — и она быстро отступила от печи. Вошел Лют Сбыныч. Тут же плотно притворил створку, велел:
— Садись. В ногах правды нет, а потолковать надо о многом.
Березеня, часто задышав, опустилась на одну из широких лавок, что стояли под окнами. Зачем-то расправила складки широкого Милушиного платья — и вцепилась в одну из застежек на подоле. Затеребила торчавший из петельки узелок, сплетенный из толстого кожаного шнура.
Лют Сбыныч тем временем прошелся по горнице. Встал у дальнего окна, пригнулся, заглянул в него. Уронил:
— Вести о случившемся скоро разойдутся, так что таиться не стану. Велемира нынче на торжище пошла… а в обед ко мне прибежали. Сказали, что нашли её на Речном конце, брошенную меж дворов. Валялась у каких-то людишек за углом, в грязи. На голове куль рогожный, и одежда дранная. Непотребно её там бросили. В беспамятстве. В срамоте.
Лют Сбыныч вдруг резко развернулся. Бросил, уставившись на Березеню:
— Смекаешь, о чем речь?
Она, испуганная и потрясенная, кивнула.
— Смотрю, молчать умеешь, — буркнул Сбыныч. И пошел к ней. Встал в паре шагов, заложил руки за спину. — Это хорошо. Свахи обычно болтливы, а толку от них чуть… но помни, Возгаришна — ты здесь пришлая. Завтра пропадешь, и никто не вспомнит, как звали-величали. Поняла?
Березеня опять кивнула, но уже медленно. По телу холодком пополз страх.
К чему все это, мелькнуло у неё. Похоже, Лют Сбыныч что-то замыслил!
— Люди, что Велемиру нашли, слышали крики на улице, — резко бросил Лют Сбыныч. — Кричали не по-нашему. И люди заметили двух убегавших мужиков. Лица они себе плащами прикрывали. Я к воротам гридней сразу послал. Там сказали, что сегодня в город только двух чужаков пропустили. Шли они к княгине Усладе. А с княжьего двора передали, что наведался к ним сам заморский яр Хрёрий — да его человек. Свататься при…
Лют Сбыныч вдруг поперхнулся. Лицо его на мгновенье перекосилось, под полуседыми усами блеснули крепкие желтые зубы. Потом он как-то протяжно произнес:
— За такое бесчестье вира положена. И немалая. Кровавая! Вот только времена нынче… тяжелые времена. Если затею свару с чужанами, то многих могу положить. А ну как курши вернутся? Или вятичи явятся, чтобы поквитаться за набег Гостомысла? Как бы не вышло, что я виру возьму — а платить за то придется всему Новеграду!
Лют Сбыныч замолчал, глядя на Березеню.
И она поняла — ждет ответа. Выпалила наобум:
— Беда с Велемирой Лютишной случилась страшная… да только новая осада ещё большей бедой всем грозит!
— Верно, — с хрипотцой сказал хозяин. — А мертвые сраму уж не имут. И Мокошь-матушка перстом мне, неразумному, указует, что не хочет беды. Вовремя она тебя на мой двор привела, я уж хотел лазутчиков к чужанскому городищу засылать. Но теперь попробую уладить дело миром.
Сверху вдруг прилетел яростный неразборчивый крик — и Лют Сбыныч покосился на потолок. Затем что-то гулко брякнуло, и какая-то девка пронзительно взвизгнула.
Велемира это, с жалостью подумала Березеня. Бушует, видать. Ей, полянице, вдвойне тяжелей. Такое снести, перетерпеть — как?!
— Яр чужанский Хрёрий должен на Велемире жениться, — вдруг жестко объявил Лют Сбыныч. — И заплатить за мой позор своей свадьбой. Иного выхода я не вижу. Сам Хрёрий вой не из последних, как жених не плох… только жить Велемира будет в моем дому! Поженихается яр Хрёрий, посидит на пиру под пращуровым столбом — и вон с моего двора! Коли дите народится, имя Хрёрия как отчее возьмет. А остальное я в руки Мокоши вложу. Пусть она нас рассудит, мать-заступница наша. Все поняла, Возгаришна? Ты сваха, тебе и свадьбу сговаривать!
Вот оно, подумала Березеня, глядя в глаза Люту Сбынычу. Вот зачем я ему понадобилась.
На мгновенье она словно омертвела. Одна мысль в уме билась — в пасть к волкам посылает Лют Сбыныч. Уж если с Лютишной так обошлись средь бела дня, да в родном городе, то с безвестной свахой что будет?
— Коли справишься, озолочу, — недобро сказал хозяин. — И толмача дам. К нему ещё трех человек добавлю для охраны. Не трясись, Возгаришна. Мне нужно, чтобы ты дело сладила, а не чужаков своим телом потешила. Так пойдешь или нет?
И Березеня, внезапно решившись, уж в который раз кивнула. Подумала с тоской — домой без гривен так и так возвращаться нельзя. А ночуя в сараях, долго ли протянешь? По осеннему-то времени?
— Вот и ладно, — пробормотал Лют Сбыныч. — С Велемирой я сам потолкую. До вечерней зари к чужанам поспеете.
В следующий миг он рявкнул:
— Щукарь! Ко мне!
Затем Лют Сбыныч застыл, уставившись в одно из окон.
Березеня тоже застыла — даже застежку теребить перестала. Потом откуда-то потянуло запахом куриной похлебки и пирогов. Она, не удержавшись, жадно вздохнула. И Лют Сбыныч тут же глянул на неё.
— Ты голодна, что ли? А чего молчишь? — Он снова рявкнул: — Пятёня! Тащи в белую пирогов да ставленого меду! Свахе на дорожку, чтобы смотрела веселей!
Затем Лют Сбыныч спросил уже потише:
— Что, Возгаришна, голодно живется тебе в Новеграде? Не отвечай. Сам знаю, как оно бывает.
Дверь распахнулась, в горницу заглянул немолодой мужик с лукавым прищуром. Лют Сбыныч направился к нему. Бросил через плечо:
— Сиди, сейчас принесут!
Хоть поем, печально подумала Березеня. И кивнула.
***
Частокол с башнями, стоявший на обрывистом берегу Волховы, все подрастал и подрастал.
Наконец возок с Березеней остановился перед ручьем, подрезавшим подножие холма с крепостью.
Из крытого возка Березеня выбралась, как во сне. Страшно было до ледяной дрожи, до тошноты.
Трое мужиков, спешившихся рядом, надежной защитой не казались. А Щукарь, слезший с облучка, косился с непонятной хитринкой.
Сама я на это пошла, натужно подумала Березеня. Самой и расхлебывать!
Через ручей, перегородивший им путь, была перекинута пара бревен. Щукарь, ступив на них первым, подал Березене руку.
На ладони-то золы нет, мелькнуло у неё. Ну как догадается, что она для свахи молода?
И Березеня мотнула головой. Потом раскинула руки и пошла по бревнам, шатко покачиваясь. Торопливо спрыгнула на берег, поднимавшийся покатой горкой к крепости. Чуть не споткнулась, наступив на подол…
Над частоколом за это время прибавилось голов. Щукарь дошагал до ворот первым и крикнул что-то по-чужански. Сверху донеслось уже на родном наречии:
— Чъе хотъети?
В словах перекатывался гортанный птичий клекот. Щукарь опять что-то закричал.
… — Желаем поговорить с ярлом Хрёрием, по важному делу! — на ломаном свейском заорали снизу.
— Чего это они? — с недоумением спросил один из воинов Аскольдова хирда, выглядывая за частокол. — И бабу зачем-то притащили. В подарок ярлу, что ли? Надо бы Хрёрика кликнуть!
Аскольд, тоже стоявший на помосте у ворот, остро глянул на воина. Сказал, ухмыльнувшись:
— Зачем? Хрёрик сейчас в зале сидит, хлещет со своими вино. Им как раз бабы и не хватает! Я сам отведу гостей к Хрёрику. Там и поговорят!
А потом Аскольд сбежал по лесенке. Махнул мужикам, чтобы отворяли ворота — и улыбнулся входившим словенам.
…Вот и все, подумала Березеня, проходя меж высокими створками. Теперь уже не сбежишь.
— Нас к Хрёрику ведут, — пробормотал на ходу Щукарь. — Ты хоть придумала, что ему скажешь?
От этого вопроса у Березени все внутри заледенело. Но она упрямо кивнула. И зашагала дальше, глядя на длинные дома с земляными крышами, тянувшиеся громадными червяками по всему городищу.
***
Вечер был сиренево-стылым, пах вином, жареной кабанятиной и дымом.
Хрёрик пил одну чашу за другой. Заливал хмельным обиду от неудачного сватовства.
Йасене, к которой его отправила дротнинг, оказалась немолодой, сдобной бабенкой. Она без устали сыпала словечками и ласково улыбалась, но договариваться с ней пришлось долго. Йасене все пыталась узнать, откуда он приплыл, кто его отец-мать, да сколько у него братьев — и прочее, прочее. Даже спросила, сколько раз за всю жизнь он успел сходить в походы. Уверяла, что дротнинг спросит её о том же.
Только Хрёрик далеко не все хотел рассказывать. Под конец они условились, что назавтра Йасене повидается с дротнинг, после чего придет к нему. Это давало надежду, что Редмейлу ему все-таки отдадут.
Хрёрик скривился и потянулся к громадной бадье с вином. Стояла она прямо на столе, чтобы ярлу лишний раз не вставать. Винный хмель все сильней разъедал разум, а в теле уже билось желание. Смутное, жаркое.
Но звать кого-то из рабынь, купленных на здешнем торжище, Хрёрик не хотел.
То и дело ему вспоминалось, как тяжело и вольно падала за плечи здешней конунговой дочки русая коса. По заду её гладила, когда та шла. И губы у девки были спелыми — всласть можно поцелуями мять. Да к тому же — конунгова дочка. Чистая, свежая, нетронутая!
Хельги, развалившись рядом на скамье, слушал скальда, негромко напевавшего сагу об Инглингах. Пил он немного. И хоть казался сейчас сонным, Хрёрик знал — Хельги, как всегда, одним ухом прислушивается к болтовне воинов, что сидят за другими столами.
А потом хлопнула дверь. В задымленную залу ввалился ярл Аскольд. Рявкнул от порога:
— Хрёрик! Тут к тебе словенские гости пришли! Видно, не зря ты гулял нынче в их городе. Кому-то так понравился, что следом прибежали!
За столами засмеялись.
В речах Аскольда была насмешка — но разумная, в меру. И Хрёрик, уже поднимаясь со скамьи, лишь уколол Аскольда взглядом. Затем вгляделся в людей, замерших за спиной ярла.
Там была баба в темном платье, широком, точно плащ, сшитом, как у всех местных — с рукавами до запястий, из которых высовывались белые сборчатые рукава исподнего. Рядом с бабой стояло ещё несколько мужиков. Здешних, словенских.
…Воин, вставший из-за стола у дальней стены, уставился на Березеню. Смотрел он пристально, изучающе.
И Березеня вдруг ощутила желание метнуться за порог — да бежать, бежать отсюда. Бежать до самого Новеграда!
Вместо этого она стиснула зубы и зашагала к поднявшемуся мужику.
Справа и слева посмеивались чужие воины, но за спиной слышалась частая поступь Щукаря. И от этого ей становилось легче.
— Я пришла к тебе с делом, яр Хрерий, — объявила Березеня на ходу.
Вышло у неё пискляво. Зато голос Щукаря, сразу начавшего переводить, зазвучал басовито, уверено.
Чужанин, выслушав его, посмотрел на людей за боковыми столами. Метнул взгляд вправо-влево, быстро и насторожено. Следом глянул поверх головы Березени — на улыбчивого мужика, что привел сюда новеградцев.
А у Березени в уме пролетело — он чего-то боится. Опасается, что его сородичи узнают вести из Новеграда? Но если яр приходил туда только свататься, чего ж ему бояться?
И последняя тень сомненья, что ещё оставалась у Березени, исчезла. Прав был Лют Сбыныч. Хрёрий снасильничал Велемиру… да не один, а с подручным!
Видать, с княжьего двора ушел несолоно хлебавши. Вот и потянуло его в расстройстве на привычное для таких колохвостов злодейство. Полютовать, срамно поизгалявшись!
Березеня сбилась с шага. Изнутри, перебарывая страх, плеснуло ненавистью.
Оженю его, вдруг решила она, задышав часто. Не отвертится! Пусть хоть такую виру Лют Сбыныч возьмет с этого мордоворота. Громадного, гладкого — с младых ногтей сыто жравшего, по роже видно!
— Но о своем деле я скажу тебе лишь наедине! — отчеканила Березеня.
