И топя свейскую крепость в шапке снежной метели.
Как только вихри дотянулись до стражей, стоявших на стенах, Хельги скользнул вперед — и понесся по льду реки.
Он бежал к словенскому городу, прислушиваясь к свисту ветра за спиной.
Вьюга позади выла все тише и тише. А когда по правую руку Хельги проступила полоса ближнего перелеска, черного на сером полотне ночи — ветер за спиной резко стих.
Метелей, наведенных им, никогда не хватало надолго.
Вот и в этом я выродок, пролетело в уме у Хельги.
Он побежал ещё быстрей, держась возле берега — и перепрыгивая через коряги, вмерзшие в лед. Чуть погодя впереди затеплились огоньки. Словены сторожили корабли, вытащенные на берег у торжища. Они у них были короче свейских драккаров, и звались «лоддиами». После набега и осады таких осталась немного, но они все же остались…
Перед словенскими кораблями Хельги перебежал на другую сторону реки. Пошел по берегу, стараясь не шуметь.
Взбивать ветер, чтобы заглушить звук шагов, он тут не стал. Силы следовало беречь для города.
Наконец впереди и чуть справа зачернели городские стены.
Хельги, после торжища так и шедший по другому берегу, остановился не сразу. Сначала дошагал туда, откуда мог окинуть взглядом всю речную сторону города. Застыл на месте, глядя поверх полосы льда.
Со стен должны были следить за снежными равнинами, смутно белевшими во мраке. Жаль, но крепостные ограждения раскинулись слишком широко. Одной метелью не охватишь. Значит…
Хельги ступил на прибрежный лед. Коснулся его рукой.
Впереди, на помостах за стенами, на его зов отозвалась наледь.
Стражи там оказалось немного. Словенские вои несли дозор без огня. Стояли на помостах, увернутые в несколько плащей, как в капусту, молча глядя на заснеженные ночные поля, реку и перелески.
Хорошо стерегут, мысленно одобрил Хельги. И наметил взглядом то место под стеной, куда ему следовало выйти.
Так, чтобы оказаться посередине двух стражей.
Ещё через мгновенье Хельги взбил троицу снежных вихрей. Пустил их вольно гулять по льду реки. Выждав, сотворил ещё один вихрь, согрев морозный воздух коротким выдохом.
А потом Хельги побежал по льду, прячась в круговерти самого последнего вихря — мелкого, чуть шире его самого.
Пару раз он закладывал петли, чтобы вихрь не летел к городу по прямой. Чтобы не вызвать у словенской стражи подозренья.
Наконец Хельги осел в снег у подножия городской стены. Всем телом прижался к бревнам — обожженным и обмазанным глиной. Помедлил.
Следом он кинул ладонь на стену. Приморозил её через глину к бревну. Подтянулся вверх и приморозил к стене следующую руку.
Чуть погодя Хельги уже скользнул на помост.
Последний из созданных им вихрей гулял по берегу, наполняя воздух свистом. Заглушая в меру угасающих сил треск замерзавшей глины.
Хельги приглушенно вздохнул, позволяя вихрю растаять. Подполз к краю помоста, радуясь, что стражники смотрят только за стены. И начал спускать вниз, держась за опоры помоста.
Удачные все-таки у словен окна, скользнуло у Хрёрика в уме. Все сейчас покрыты инеем да наледью...
Весь день Велемира просидела в своей светелке под самой крышей.
От скуки она метала ножики в дверь, украшенную резьбой. Завитки резьбы покрывались щербинами, Велемира недобро стискивала зубы. Тоскливо вздыхала. Но терпела.
Если речь зашла о батюшкиной жизни, можно и затворничество потерпеть.
Но ночью в слюдяное окошко её светелки, расписанное инеем, что-то постучалось.
Человек это не мог быть — высоковата светелка, да и добираться к ней снаружи надо по обледенелым бревнам. По стене терема, который сторожат гридни.
Велемиру стук застал на широкой скамье, с которой она метала ножики. Метала лежа, вставая изредка, когда все ножики оказывались в двери.
Первой её мыслью было — открыть да посмотреть!
И мысли этой Велемира почти уступила. Скользнула к двери, на ходу выдернув пару ножей, метнулась в соседнюю горенку, стоявшую пустой…
Окошко Велемира открыла уже там, по соседству. Затем изумленно уставилась на мужика, приникшего к стене под её собственным окном.
А тот неспешно повернул голову. Подтянулся повыше — и отсвет из заиндевевшего окна упал на его лицо.
Хельги, подручный Хрёрика?
Подручный Хрёрика, держась за бревно в стене одной ладонью — просто наложенной на неё сверху, ни одного пальца не скрючил! — поднес к губам свободную руку. Выставил палец, приложил к губам.
Хочет, чтобы она молчала?
Вот бы сейчас ножик метнуть, сверкнуло у Велемиры в уме. И будет отмщение! И батюшка не осерчает, ведь свей татем в их терем залез. Верней — на терем!
Она изо всех сил стиснула нож, который держала в одной руке. Бедром ощутила тяжесть второго ножа, который заткнула за пояс, перебегая из одной светелки в другую.
— Ярл Хрёрик беда, — полушепотом объявил подручный Хрёрика. — Говорить.
Затем свей кивнул на сад, темневший под теремом.
Начал все-таки учить нашу речь, изверг заморский, зло подумала Велемира.
И кивнула.
Только надо толмача прихватить, решила Велемира, уже спускаясь по теремной лестнице.
Шагала она осторожно, под легкое потрескивание деревянных плах. Ногу ставила в те углы ступеней, которые — знала по опыту — не скрипели в ответ.
Дядька Щукарь, имевший дом в Зарядном конце, в последнее время все чаще ночевал на их подворье. Велемира надеялась, что после вече батюшка велел Щукарю без нужды не отлучаться. Тогда толмач должен ночевать в передней горнице, где хранятся в тепле дорогие товары…
Щукарь был там. Спал на лавке напротив печи, кинув под голову штуку византского шелка. Велемира, подойдя, тряхнула его за плечо. Сказала чуть слышно, однако сурово:
— Пошли со мной, дядька Щукарь. Покажу тебе девку, которая на тебя пожаловалась. Говорит, руки ты свои распускаешь. Под подол ей лезешь, как только встретишь!
— Что за… — забормотал сонный Щукарь, уже садясь на скамье. — Что за напраслина? Не было тако…
Велемира сунула ему кулак к зубам. Проговорила тихо:
— Молчи. А то люди услышат, и пойдет про тебя дурная слава. Сейчас выйдем в сад. Разберемся с той девкой без чужого глазу.
Щукарь уже молча встал. Быстро накинул на плечи овчинный плащ, которым до этого укрывался.
В сад Велемира вышла через мыльню, пристроенную к поварне — для ополаскивания в жаркую летнюю ночь. Из мыльни потащила Щукаря в сад, приговаривая:
— Я той девке велела отойти подальше. Здесь она. Сейчас найдем…
Подручный Хрёрика вынырнул из-под заснеженной яблони внезапно, огромной черной тенью. Заступил им дорогу. Снова заученно произнес:
— Хрёрик беда. Говорить!
— Толмачить будешь, — объявила Велемира, не глядя на Щукаря.
Но плечо дядькино, которое стискивала, из кулака не выпустила. Добавила:
— Дело важное, от него наши жизни зависеть могут. Поэтому не кричи, дядька Щукарь! А добром помоги. После решим, как быть. Кому что сказать!
— Сбынычу, кому ещё! — проворчал Щукарь, — Ты, Лютишна, даже не мечтай, что я от него это скрою.
— После решим, — сквозь зубы повторила Велемира. — Сначала узнаем, какие вести принес этот прохиндей заморский.
Щукарь крякнул и заговорил со свеем. Следом сообщил:
— Он спросил, знаем ли мы о колдовстве, которое настигло ярла Хрёрика. Я сказал, что да, наслышаны. Говорит, что Хрёрик пока жив, и он хочет избавить ярла от этого колдовства. Но сперва ему надо оставить околдованного Хрёрика в надежных руках. Хочет, выродок, чтобы ты за ним присматривала! Дерьмо небось из-под него выгребала! Позволь, я ему нужный путь укажу, Люти…
— Нет, — отрезала Велемира. — Спроси, как он собрался бороться с колдовством, что на Хрёрике. И когда думает с ним покончить?
Я дочь купеческая, мелькнуло у неё. Забывать об этом не след.
Велемира для виду подбоченилась. Грозно добавила:
— И пусть скажет, какая мне с того выгода?!
Хельги выслушал перевод, что-то произнес. Щукарь фыркнул.
— Слышь, Лютишна, он тут заявляет, будто Хрёрик после вашего расставания каждый день тебя поминал. Добром, дескать, и с уважением. Хоть ты его и выставила негодящим мужем. А нашей княжне Радомиле этот Хельги не доверяет. Считает, будто ярл, придя в себя, с Радомилой вскоре расстанется. А ещё Хельги сулит тебе снова мужние объятья. С почетом и уважением от всех свеев, если Хрёрика выходишь. Ты сама ему нужный путь укажешь или я порадею?
— На дорожку указать мы всегда успеем, — раздельно проговорила Велемира. — Чтобы ухаживать за этим Хрёрием, мне придется в их крепости поселиться, так? Так…
В уме у неё заворочались думки. Будет ли им от этого польза? Им — батюшке… и люду новеградскому?
Можно ли с помощью этого отвести беду, о которой княгиня Услада объявила? Не допустить жертв, которых желает Услада?
Сзади вдруг хрупнула ветка, и Велемира рывком обернулась.
На садовой дорожке, укрытой сумраком городской ночи, теперь кто-то стоял. Шагах в пяти.
— Дочь-ослушница, — ровно проговорил стоявший.
И Велемира тяжко вздохнула, узнав голос. Батюшка!
— Ты мне наказанье на старости лет. За что Мокошь-матушка меня так карает? А, Велемирка? За что мне она тебя послала? Братья твои — мое утешенье. Торгуют, живут чинно, у вятичей в почете. А ты?
Эх, горько подумала Велемира. Значит, батюшка был в белой горнице, когда она за Щукарем пришла? Видать, ещё не ушел в свою опочивальню. Думу думал, да без свету? Белую горницу от передней одна дверь отделяет. Крепкая, но одна. И почему она его не услышала, идя по саду? Правда, Щукарь топал как медведь, а батюшка мог идти за ними шаг в шаг.
Выдала она себя ему… эх!
— Слышь, Лют Сбыныч, тут твою дочку обратно к свеям зовут, — оживлено заявил Щукарь. — Этот Хельги почет ей обещает, если за Хрёриком она будет ходить, как за любимым мужем. И намекает, что все ещё вернется. Хрёрик, мол, снова её в жены возьмет! Пусть только к нему прибежит!
— Обещает, это хорошо, — заметил Лют Сбыныч. Следом пошел вперед. Встал возле Велемиры. — Пусть-ка и мне что-нибудь пообещает. Только без сладких посулов. Я-то не баба!
Щукарь начал переводить.
…Такого не проведешь, подумал Хельги, выслушав толмача. Следом начал ронять слова, подбирая их куда тщательней, чем при разговоре с Велмейрой.
— Знаешь, Льёт, что будет, если Хрёрик умрет? Редмейла станет его наследницей. Под боком у неё Аскольд. Третий наш ярл, Рёгвальд, умен. Он не пойдет против всех. Значит, после смерти Хрёрика все наши свейские хирды встанут под руку вашей дротнинг. И рука эта сожмется на горле вашего тинга. Из того, что я слышал прошлой ночью, мне стало ясно, что Услейда тебя не любит. Тебя, Льёт, ждут нелегкие дни. Верно?
Хельги остановился, давая толмачу время перевести.
Лицо Льёта пряталось в темноте. Жаль, подумал Хельги. И не поймешь, осознает ли Льёт свое положение.
— Но ещё можно все изменить, — продолжил Хельги, когда толмач замолчал. — Пусть твоя дочь ухаживает за Хрёриком. А я освобожу его от колдовства. И скажу всем, что это сделала твоя дочь. Это Велмейру назовут спасительницей Хрёрика. Я знаю своего ярла. Он честный человек. Он будет благодарен Велмейре… и не позволит беде ступить на ваш порог. Твоя дочь проведет в нашей крепости несколько дней. Потом Хрёрик или умрет, или очнется. А ты взамен этих нескольких дней получишь в друзья нашего ярла. И его защиту. Как тебе такой обмен?
…Лют Сбыныч, выслушав последние слова Хельги, переведенные Щукарем, не сказал ни слова. Только молча переступил с ноги на ногу.
— Батюшка! — не выдержала Велемира. — Паскудам свейским верить — себя не уважать! А если Хрёрий выкарабкается, то я не стану врать, будто я его изле…
— Дозволяю, — перебил её отец. — Слышь, Велемирка? Поедешь туда. Под охраной свеев тебе будет безопасней. А мне одному здесь будет сподручней. Меньше боли головной. Поедешь, я сказал! Но сама ты Хрёрика и пальцем касаться не должна. Во всяком случае, пока колдовство с него не снято. Возьмешь с собой Утряшу-полонянку. Будешь рядом с ложем Хрёрика стоять да Утряше указывать, что делать. Щукарь, ты меня слышал? Тебя тоже к свеям отправлю. За Велемиркой моей присмотришь. Вместо отца родного ей будешь!
Потом Лют Сбыныч шагнул к Хельги, неподвижно стоявшему на месте.
— А теперь, Щукарь, толмачь! Чтобы ты знал, свейская морда… этого не переводи, Щукарь. Знай, свей — дочь моя Велемира по нашим обычаям Хрёрику все ещё жена. По вашим законам, как я понял, с женой расстаются, по опочивальне её поводив. А по нашим иначе! Положено жене при свидетелях плат свой бабий с головы снять, располовинить его и одну половинку мужу в морду бросить! Но я дочь свою обо всем расспросил. И знаю, что этого не было! Она у нас воительница, она о платках да прочих мелочах не думает. Понимаешь, что это значит?
…Хельги невольно улыбнулся. Ай да Льёт! Придержал за пазухой такую «мелочь». Чтобы использовать, если с Хрёриком что-то случится? Потребовать потом дележа наследства?
— Тогда все ещё проще, — провозгласил Хельги. — Я рад, что Велмейра по славянскому обряду осталась законной женой ярла. Значит, ухаживать за мужем — её долг и её право. Когда я смогу…
— Нечего тянуть, — проворчал Лют. — Сейчас отправлю подводу с припасом на торжище. На воротах гирдни объявят, что это я послал для утреннего торга. Меня тут знают, отворят. Велемиру в тюки на подводе запрячу, Щукаря возницей посажу. Тебя, свей, тоже могу вместе с Велемирой вывезти!
Хельги, выслушав перевод, несколько мгновений размышлял.
Можно и за один заход все успеть, мелькнуло у него. Ночи теперь хоть и долгие, но не бесконечные. Силы — тем более.
Он качнул головой.
— Не спеши, Льёт. Я должен сделать ещё одно дело. Ты пока готовь подводу… и дай мне ненадолго своего толмача. Потом я вернусь, и мы поедем. А твой толмач расскажет тебе кое-что интересное. Идет?
Льёт прочистил горло сдавленным кашлем.
Раздумывает, решил Хельги. Но перед приманкой «расскажет кое-что интересное» ему не устоять. Не то у Льёта положение, чтобы отказываться от интересных вестей.
— И я клянусь, что никто не узнает, чей это был толмач, — бесстрастно добавил Хельги. — Моя честь тебе порукой.
Льёт что-то буркнул. Толмач выпалил:
— Лют Сбыныч согласен. Ну что, свей, пошли?
Хельги не стал тратить время даже на кивок. Скользнул вперед, прихватил толмача за локоть — и скорым шагом пошел вглубь сада, к высокой ограде.
—
ПОДА ОТ 01.01.24
Ночью в опочивальне Услады было темно. И натоплено от души, как положено в княжьих покоях.
Княгиня Услада спала на кровати, приставленной к печному боку — высокому, широкому, больше похожему на стену, выдвинутую в опочивальню.
Её горничная девка сопела носом рядом, на низкой скамье в изножье.
…Хельги, вися на бревнах снаружи, погладил оконный переплет.
Изнутри по окну поползли струйки морозного инея. Оплели засов, выдвинули его из петель. Затем скрипнула рама.
Хельги перевалился внутрь ящерицей. Выпрямился во весь рост уже внутри опочивальни.
Окно за ним тихо закрылось, и Хельги рванулся к лавке.
Прислужницу он вырубил, как заведено у мужей с драккаров — полотняным мешочком, набитым песком. Но с дротнинг Услейдой обошелся уважительней. Залепил ей рот и глаза ледяными полосками, тут же закатал в покрывало. И надежно приморозил края скатки.
Когда дротнинг, стряхнув оторопь, забилась внутри покрывала, Хельги намекающе провел ей по горлу ногтем.
Услейда и тут поступила умно. Вмиг затихла.
Как только вихри дотянулись до стражей, стоявших на стенах, Хельги скользнул вперед — и понесся по льду реки.
Он бежал к словенскому городу, прислушиваясь к свисту ветра за спиной.
Вьюга позади выла все тише и тише. А когда по правую руку Хельги проступила полоса ближнего перелеска, черного на сером полотне ночи — ветер за спиной резко стих.
Метелей, наведенных им, никогда не хватало надолго.
Вот и в этом я выродок, пролетело в уме у Хельги.
Он побежал ещё быстрей, держась возле берега — и перепрыгивая через коряги, вмерзшие в лед. Чуть погодя впереди затеплились огоньки. Словены сторожили корабли, вытащенные на берег у торжища. Они у них были короче свейских драккаров, и звались «лоддиами». После набега и осады таких осталась немного, но они все же остались…
Перед словенскими кораблями Хельги перебежал на другую сторону реки. Пошел по берегу, стараясь не шуметь.
Взбивать ветер, чтобы заглушить звук шагов, он тут не стал. Силы следовало беречь для города.
Наконец впереди и чуть справа зачернели городские стены.
Хельги, после торжища так и шедший по другому берегу, остановился не сразу. Сначала дошагал туда, откуда мог окинуть взглядом всю речную сторону города. Застыл на месте, глядя поверх полосы льда.
Со стен должны были следить за снежными равнинами, смутно белевшими во мраке. Жаль, но крепостные ограждения раскинулись слишком широко. Одной метелью не охватишь. Значит…
Хельги ступил на прибрежный лед. Коснулся его рукой.
Впереди, на помостах за стенами, на его зов отозвалась наледь.
Стражи там оказалось немного. Словенские вои несли дозор без огня. Стояли на помостах, увернутые в несколько плащей, как в капусту, молча глядя на заснеженные ночные поля, реку и перелески.
Хорошо стерегут, мысленно одобрил Хельги. И наметил взглядом то место под стеной, куда ему следовало выйти.
Так, чтобы оказаться посередине двух стражей.
Ещё через мгновенье Хельги взбил троицу снежных вихрей. Пустил их вольно гулять по льду реки. Выждав, сотворил ещё один вихрь, согрев морозный воздух коротким выдохом.
А потом Хельги побежал по льду, прячась в круговерти самого последнего вихря — мелкого, чуть шире его самого.
Пару раз он закладывал петли, чтобы вихрь не летел к городу по прямой. Чтобы не вызвать у словенской стражи подозренья.
Наконец Хельги осел в снег у подножия городской стены. Всем телом прижался к бревнам — обожженным и обмазанным глиной. Помедлил.
Следом он кинул ладонь на стену. Приморозил её через глину к бревну. Подтянулся вверх и приморозил к стене следующую руку.
Чуть погодя Хельги уже скользнул на помост.
Последний из созданных им вихрей гулял по берегу, наполняя воздух свистом. Заглушая в меру угасающих сил треск замерзавшей глины.
Хельги приглушенно вздохнул, позволяя вихрю растаять. Подполз к краю помоста, радуясь, что стражники смотрят только за стены. И начал спускать вниз, держась за опоры помоста.
Удачные все-таки у словен окна, скользнуло у Хрёрика в уме. Все сейчас покрыты инеем да наледью...
***
Весь день Велемира просидела в своей светелке под самой крышей.
От скуки она метала ножики в дверь, украшенную резьбой. Завитки резьбы покрывались щербинами, Велемира недобро стискивала зубы. Тоскливо вздыхала. Но терпела.
Если речь зашла о батюшкиной жизни, можно и затворничество потерпеть.
Но ночью в слюдяное окошко её светелки, расписанное инеем, что-то постучалось.
Человек это не мог быть — высоковата светелка, да и добираться к ней снаружи надо по обледенелым бревнам. По стене терема, который сторожат гридни.
Велемиру стук застал на широкой скамье, с которой она метала ножики. Метала лежа, вставая изредка, когда все ножики оказывались в двери.
Первой её мыслью было — открыть да посмотреть!
И мысли этой Велемира почти уступила. Скользнула к двери, на ходу выдернув пару ножей, метнулась в соседнюю горенку, стоявшую пустой…
Окошко Велемира открыла уже там, по соседству. Затем изумленно уставилась на мужика, приникшего к стене под её собственным окном.
А тот неспешно повернул голову. Подтянулся повыше — и отсвет из заиндевевшего окна упал на его лицо.
Хельги, подручный Хрёрика?
ПРОДА ОТ 28.12.23
Подручный Хрёрика, держась за бревно в стене одной ладонью — просто наложенной на неё сверху, ни одного пальца не скрючил! — поднес к губам свободную руку. Выставил палец, приложил к губам.
Хочет, чтобы она молчала?
Вот бы сейчас ножик метнуть, сверкнуло у Велемиры в уме. И будет отмщение! И батюшка не осерчает, ведь свей татем в их терем залез. Верней — на терем!
Она изо всех сил стиснула нож, который держала в одной руке. Бедром ощутила тяжесть второго ножа, который заткнула за пояс, перебегая из одной светелки в другую.
— Ярл Хрёрик беда, — полушепотом объявил подручный Хрёрика. — Говорить.
Затем свей кивнул на сад, темневший под теремом.
Начал все-таки учить нашу речь, изверг заморский, зло подумала Велемира.
И кивнула.
Только надо толмача прихватить, решила Велемира, уже спускаясь по теремной лестнице.
Шагала она осторожно, под легкое потрескивание деревянных плах. Ногу ставила в те углы ступеней, которые — знала по опыту — не скрипели в ответ.
Дядька Щукарь, имевший дом в Зарядном конце, в последнее время все чаще ночевал на их подворье. Велемира надеялась, что после вече батюшка велел Щукарю без нужды не отлучаться. Тогда толмач должен ночевать в передней горнице, где хранятся в тепле дорогие товары…
Щукарь был там. Спал на лавке напротив печи, кинув под голову штуку византского шелка. Велемира, подойдя, тряхнула его за плечо. Сказала чуть слышно, однако сурово:
— Пошли со мной, дядька Щукарь. Покажу тебе девку, которая на тебя пожаловалась. Говорит, руки ты свои распускаешь. Под подол ей лезешь, как только встретишь!
— Что за… — забормотал сонный Щукарь, уже садясь на скамье. — Что за напраслина? Не было тако…
Велемира сунула ему кулак к зубам. Проговорила тихо:
— Молчи. А то люди услышат, и пойдет про тебя дурная слава. Сейчас выйдем в сад. Разберемся с той девкой без чужого глазу.
Щукарь уже молча встал. Быстро накинул на плечи овчинный плащ, которым до этого укрывался.
В сад Велемира вышла через мыльню, пристроенную к поварне — для ополаскивания в жаркую летнюю ночь. Из мыльни потащила Щукаря в сад, приговаривая:
— Я той девке велела отойти подальше. Здесь она. Сейчас найдем…
Подручный Хрёрика вынырнул из-под заснеженной яблони внезапно, огромной черной тенью. Заступил им дорогу. Снова заученно произнес:
— Хрёрик беда. Говорить!
— Толмачить будешь, — объявила Велемира, не глядя на Щукаря.
Но плечо дядькино, которое стискивала, из кулака не выпустила. Добавила:
— Дело важное, от него наши жизни зависеть могут. Поэтому не кричи, дядька Щукарь! А добром помоги. После решим, как быть. Кому что сказать!
— Сбынычу, кому ещё! — проворчал Щукарь, — Ты, Лютишна, даже не мечтай, что я от него это скрою.
— После решим, — сквозь зубы повторила Велемира. — Сначала узнаем, какие вести принес этот прохиндей заморский.
Щукарь крякнул и заговорил со свеем. Следом сообщил:
— Он спросил, знаем ли мы о колдовстве, которое настигло ярла Хрёрика. Я сказал, что да, наслышаны. Говорит, что Хрёрик пока жив, и он хочет избавить ярла от этого колдовства. Но сперва ему надо оставить околдованного Хрёрика в надежных руках. Хочет, выродок, чтобы ты за ним присматривала! Дерьмо небось из-под него выгребала! Позволь, я ему нужный путь укажу, Люти…
— Нет, — отрезала Велемира. — Спроси, как он собрался бороться с колдовством, что на Хрёрике. И когда думает с ним покончить?
Я дочь купеческая, мелькнуло у неё. Забывать об этом не след.
Велемира для виду подбоченилась. Грозно добавила:
— И пусть скажет, какая мне с того выгода?!
Хельги выслушал перевод, что-то произнес. Щукарь фыркнул.
— Слышь, Лютишна, он тут заявляет, будто Хрёрик после вашего расставания каждый день тебя поминал. Добром, дескать, и с уважением. Хоть ты его и выставила негодящим мужем. А нашей княжне Радомиле этот Хельги не доверяет. Считает, будто ярл, придя в себя, с Радомилой вскоре расстанется. А ещё Хельги сулит тебе снова мужние объятья. С почетом и уважением от всех свеев, если Хрёрика выходишь. Ты сама ему нужный путь укажешь или я порадею?
— На дорожку указать мы всегда успеем, — раздельно проговорила Велемира. — Чтобы ухаживать за этим Хрёрием, мне придется в их крепости поселиться, так? Так…
В уме у неё заворочались думки. Будет ли им от этого польза? Им — батюшке… и люду новеградскому?
Можно ли с помощью этого отвести беду, о которой княгиня Услада объявила? Не допустить жертв, которых желает Услада?
Сзади вдруг хрупнула ветка, и Велемира рывком обернулась.
На садовой дорожке, укрытой сумраком городской ночи, теперь кто-то стоял. Шагах в пяти.
— Дочь-ослушница, — ровно проговорил стоявший.
И Велемира тяжко вздохнула, узнав голос. Батюшка!
— Ты мне наказанье на старости лет. За что Мокошь-матушка меня так карает? А, Велемирка? За что мне она тебя послала? Братья твои — мое утешенье. Торгуют, живут чинно, у вятичей в почете. А ты?
Эх, горько подумала Велемира. Значит, батюшка был в белой горнице, когда она за Щукарем пришла? Видать, ещё не ушел в свою опочивальню. Думу думал, да без свету? Белую горницу от передней одна дверь отделяет. Крепкая, но одна. И почему она его не услышала, идя по саду? Правда, Щукарь топал как медведь, а батюшка мог идти за ними шаг в шаг.
Выдала она себя ему… эх!
— Слышь, Лют Сбыныч, тут твою дочку обратно к свеям зовут, — оживлено заявил Щукарь. — Этот Хельги почет ей обещает, если за Хрёриком она будет ходить, как за любимым мужем. И намекает, что все ещё вернется. Хрёрик, мол, снова её в жены возьмет! Пусть только к нему прибежит!
— Обещает, это хорошо, — заметил Лют Сбыныч. Следом пошел вперед. Встал возле Велемиры. — Пусть-ка и мне что-нибудь пообещает. Только без сладких посулов. Я-то не баба!
Щукарь начал переводить.
…Такого не проведешь, подумал Хельги, выслушав толмача. Следом начал ронять слова, подбирая их куда тщательней, чем при разговоре с Велмейрой.
— Знаешь, Льёт, что будет, если Хрёрик умрет? Редмейла станет его наследницей. Под боком у неё Аскольд. Третий наш ярл, Рёгвальд, умен. Он не пойдет против всех. Значит, после смерти Хрёрика все наши свейские хирды встанут под руку вашей дротнинг. И рука эта сожмется на горле вашего тинга. Из того, что я слышал прошлой ночью, мне стало ясно, что Услейда тебя не любит. Тебя, Льёт, ждут нелегкие дни. Верно?
Хельги остановился, давая толмачу время перевести.
Лицо Льёта пряталось в темноте. Жаль, подумал Хельги. И не поймешь, осознает ли Льёт свое положение.
— Но ещё можно все изменить, — продолжил Хельги, когда толмач замолчал. — Пусть твоя дочь ухаживает за Хрёриком. А я освобожу его от колдовства. И скажу всем, что это сделала твоя дочь. Это Велмейру назовут спасительницей Хрёрика. Я знаю своего ярла. Он честный человек. Он будет благодарен Велмейре… и не позволит беде ступить на ваш порог. Твоя дочь проведет в нашей крепости несколько дней. Потом Хрёрик или умрет, или очнется. А ты взамен этих нескольких дней получишь в друзья нашего ярла. И его защиту. Как тебе такой обмен?
…Лют Сбыныч, выслушав последние слова Хельги, переведенные Щукарем, не сказал ни слова. Только молча переступил с ноги на ногу.
— Батюшка! — не выдержала Велемира. — Паскудам свейским верить — себя не уважать! А если Хрёрий выкарабкается, то я не стану врать, будто я его изле…
— Дозволяю, — перебил её отец. — Слышь, Велемирка? Поедешь туда. Под охраной свеев тебе будет безопасней. А мне одному здесь будет сподручней. Меньше боли головной. Поедешь, я сказал! Но сама ты Хрёрика и пальцем касаться не должна. Во всяком случае, пока колдовство с него не снято. Возьмешь с собой Утряшу-полонянку. Будешь рядом с ложем Хрёрика стоять да Утряше указывать, что делать. Щукарь, ты меня слышал? Тебя тоже к свеям отправлю. За Велемиркой моей присмотришь. Вместо отца родного ей будешь!
Потом Лют Сбыныч шагнул к Хельги, неподвижно стоявшему на месте.
— А теперь, Щукарь, толмачь! Чтобы ты знал, свейская морда… этого не переводи, Щукарь. Знай, свей — дочь моя Велемира по нашим обычаям Хрёрику все ещё жена. По вашим законам, как я понял, с женой расстаются, по опочивальне её поводив. А по нашим иначе! Положено жене при свидетелях плат свой бабий с головы снять, располовинить его и одну половинку мужу в морду бросить! Но я дочь свою обо всем расспросил. И знаю, что этого не было! Она у нас воительница, она о платках да прочих мелочах не думает. Понимаешь, что это значит?
…Хельги невольно улыбнулся. Ай да Льёт! Придержал за пазухой такую «мелочь». Чтобы использовать, если с Хрёриком что-то случится? Потребовать потом дележа наследства?
— Тогда все ещё проще, — провозгласил Хельги. — Я рад, что Велмейра по славянскому обряду осталась законной женой ярла. Значит, ухаживать за мужем — её долг и её право. Когда я смогу…
— Нечего тянуть, — проворчал Лют. — Сейчас отправлю подводу с припасом на торжище. На воротах гирдни объявят, что это я послал для утреннего торга. Меня тут знают, отворят. Велемиру в тюки на подводе запрячу, Щукаря возницей посажу. Тебя, свей, тоже могу вместе с Велемирой вывезти!
Хельги, выслушав перевод, несколько мгновений размышлял.
Можно и за один заход все успеть, мелькнуло у него. Ночи теперь хоть и долгие, но не бесконечные. Силы — тем более.
Он качнул головой.
— Не спеши, Льёт. Я должен сделать ещё одно дело. Ты пока готовь подводу… и дай мне ненадолго своего толмача. Потом я вернусь, и мы поедем. А твой толмач расскажет тебе кое-что интересное. Идет?
Льёт прочистил горло сдавленным кашлем.
Раздумывает, решил Хельги. Но перед приманкой «расскажет кое-что интересное» ему не устоять. Не то у Льёта положение, чтобы отказываться от интересных вестей.
— И я клянусь, что никто не узнает, чей это был толмач, — бесстрастно добавил Хельги. — Моя честь тебе порукой.
Льёт что-то буркнул. Толмач выпалил:
— Лют Сбыныч согласен. Ну что, свей, пошли?
Хельги не стал тратить время даже на кивок. Скользнул вперед, прихватил толмача за локоть — и скорым шагом пошел вглубь сада, к высокой ограде.
—
ПОДА ОТ 01.01.24
Ночью в опочивальне Услады было темно. И натоплено от души, как положено в княжьих покоях.
Княгиня Услада спала на кровати, приставленной к печному боку — высокому, широкому, больше похожему на стену, выдвинутую в опочивальню.
Её горничная девка сопела носом рядом, на низкой скамье в изножье.
…Хельги, вися на бревнах снаружи, погладил оконный переплет.
Изнутри по окну поползли струйки морозного инея. Оплели засов, выдвинули его из петель. Затем скрипнула рама.
Хельги перевалился внутрь ящерицей. Выпрямился во весь рост уже внутри опочивальни.
Окно за ним тихо закрылось, и Хельги рванулся к лавке.
Прислужницу он вырубил, как заведено у мужей с драккаров — полотняным мешочком, набитым песком. Но с дротнинг Услейдой обошелся уважительней. Залепил ей рот и глаза ледяными полосками, тут же закатал в покрывало. И надежно приморозил края скатки.
Когда дротнинг, стряхнув оторопь, забилась внутри покрывала, Хельги намекающе провел ей по горлу ногтем.
Услейда и тут поступила умно. Вмиг затихла.
