ГЛАВА 1
Хааленсваге
Харальд-чужанин лежал рядом. И смотрел на Забаву, не отводя глаз.
Глядеть он начал, как только укрыл её покрывалом, а сам лег рядом. Серебряные глаза были полуприкрыты, словно он вот-вот задремлет. Только веки все никак не смыкались, и взгляд Харальда оставался светлым, пугающим. Блеском исходил, как на солнце наточенная кромка ножа.
Но Забаве страшно не было. Только радостно и стыдно, что он видит её неприбранной, с распущенными космами. Ветер в лодку задувал, играл прядями, то и дело бросая их ему в лицо…
Харальд от них не то что не жмурился — даже не морщился. А когда Забава вскинула руку, чтобы прибрать волосы, перехватил её запястье и едва заметно качнул головой. Потом, несильно нажав, сам упрятал ладонь Забавы под покрывало, наброшенное сверху.
И она послушалась. Лежала под его взглядом тихо, поглядывая то на него, то на небо, по которому стаями бежали облака.
Море вздыхало снизу, волны бились в борта. И каждый раз, когда лодка переваливалась через очередной гребень, постукивали широкие незакрепленные половицы, наброшенные на дно.
Может, и права была бабка Маленя, говоря, что долго с ним не прожить, сонно думала Забава. И что помереть придется от его руки.
Но лучше уж так, чем век долгий тянуть с кем-то, кто на неё никогда так пристально не посмотрит. А если глянет, то с укоризной — мол, мало того, что без приданого взял, так ещё и другим мужиком тронутую…
Потом море её все-таки укачало, и Забава уснула.
***
Тихая, думал Харальд, глядя на девчонку.
И красивая — теперь, когда щеки у неё слегка округлились, а ветер с моря окрасил их в цвет неяркой северной зари, это стало заметно.
Он лежал неподвижно, глядя на Добаву. А сам неспешно обдумывал все, что произошло.
И произошло не только сегодня.
Дай мне увидеть твоего зверя, сказала тогда, в конце весны, рыжеволосая Эйлин. И повела его в лес. Где он обошелся с ней так, как под конец обходился со всеми своими бабами.
Но той ночью она сказала про зверя — и угадала. Как будто знала.
Никаких как будто, холодно подумал Харальд. Она знала. Тут вопрос лишь в одном — от кого Эйлин получила это знание?
Беда в том, что он, когда рабыня начала болтать про зверя, решил, что речь идет о его мужском копье. И в лес Эйлин тащит его за этим самым делом. Все тогда сошлось. Мольба показать ей зверя, и то, как баба ластилась…
Даже вино со странным вкусом, принятое из рук Эйлин, этому не противоречило. Все знают, что бабы любят подсовывать пойла, которые считают приворотными.
Харальд отвлекся от размышлений, чтобы перехватить ладонь Добавы, потянувшейся к своим волосам. Русые пряди, гладившие его по лицу, странным образом помогали думать. Так что ей придется потерпеть.
Харальд упрятал ладонь девчонки под покрывало и снова вернулся к своим мыслям.
Не увидь он в глазах Добавы морды зверя, горевшей на его лице, был бы и сейчас в неведении. Но почему он разглядел эту морду именно в её глазах?
Может, в том лесу рыжеволосой Эйлин тоже удалось увидеть его зверя? Чего она, собственно, и добивалась. Это он узнал о своем звере с запозданием…
Кто-то, мелькнуло у Харальда, научил Эйлин этим словам. Кто-то дал ей напиток, которым она его опоила.
Только Один знает, что в том зелье было намешано — Один да тот, кто его изготовил. Однако этому таинственному мастеру зелий известно о звере, жившем в нем, больше него самого. Раз уж пойло из рук Эйлин смогло его разбудить.
И этого знающего надо найти.
Добава понемногу засыпала под его немигающим взглядом. Харальд вдруг ощутил желание её разбудить. Но решил — не сейчас. Ни к чему распугивать мысли, текущие неторопливой рекой.
Да и девчонку лучше не заголять на ветру повторно. Ещё простынет, а следом привяжется промозглый кашель. Девкам, привезенным издалека, в таких случаях не помогает даже нутряной медвежий жир…
Харальд снова вернулся к мыслям об Эйлин.
Рыжеволосая девица, добытая кем-то в землях англов, прожила с ним всю зиму. И о звере ни разу не заикалась. Но когда в конце весны он вернулся из похода, чтобы дать роздых хирду и проведать свое поместье — Эйлин сразу поднесла ему зелье, смешанное с вином.
Выходит, надо искать того, кто побывал в Хааленсваге этой весной. Кейлев должен помнить, кто болтался в имении, пока хозяина не было…
Тут все зависело от имен, которые назовет старый викинг. И от того, сумеет ли он найти этих людей.
Возможно, подумал Харальд, следует навестить и купца из данов. Того, у которого он купил Эйлин прошлой осенью.
Причем отправиться на торжище в данских землях, где ему продали рыжеволосую, он мог хоть завтра. До начала первых зимних бурь, когда по морю поплывут глыбы льда, а фьорды на севере замерзнут — время ещё есть.
Добава во сне что-то пробормотала, смятённо улыбнулась и перекатилась на спину, не открывая глаз. Харальд замер, уставившись на неё. Потом натянул повыше покрывало, сползшее с обнаженной груди.
Заласканные соски цвели у девчонки красноватым крыжовником, и рука его дрогнула, укрывая их мехом. Один из сосков скользнул по сгибу пальца…
Тот купец из данов не сидит на торжище постоянно, решил вдруг Харальд. К тому же вряд ли торгаш в этом замешан — иначе Эйлин поднесла бы ему зелье сразу, не дожидаясь весны. Нет, сейчас разумнее всего выждать. И приглядеть за Добавой. Может, он увидит в её глазах что-то ещё?
В любом случае, его ждет самое спокойное зимовье за всю его неспокойную жизнь. А весной, когда он пойдет в поход с двумя драккарами, данское торжище будет как раз по дороге…
Харальд едва слышно хмыкнул и встал.
Ветер крепчал, уводя лодку все дальше в открытое море. Пора было ставить парус, пока их не отнесло слишком далеко от берега.
После заката, пожалуй, он все-таки вернется в поместье. Ночь на берегу в эту пору — не для девок.
***
Забава проснулась, когда налетевший ветер швырнул в лодку пригоршню холодной пены — и забрызгал ей лицо. Она сразу вскинулась, кутаясь в наброшенное сверху покрывало.
Харальд сидел на корме лодки, навалившись на кормило. Глянул на неё и снова уставился вперед.
Парус выгибался над головой у Забавы стружкой. Ветер пел, натягивая толстую шерстяную ткань, скрипело дерево. Солнце, уже начавшее клониться к закату, то и дело заслоняли облака — крупные, пухлые, грозящие скоро перерасти в тучи.
А справа неспешно подплывал к ним скалистый берег.
Потом Харальд-чужанин торопливо собрал парус. Проскочил мимо Забавы, подхватил веревку, уложенную на носу. Метнулся вниз, в воду, сразу уйдя в неё по плечи — и поволок лодку за собой. Зафыркал, когда набежавшая волна укрыла его с головой. И потянул лодку к скалистой гряде ещё быстрей.
Вскоре под днищем заскрежетала крупная галька. Харальд в три рывка вытащил лодку на берег. Заклинил железяку, веревкой привязанную к лодочному носу, в расщелине меж двух валунов. Привалил сверху камнями…
Следом Харальд запрыгнул обратно в лодку. Подхватил узел, лежавший на корме, и кивнул, глядя на Забаву.
Зовет, решила она. А затем вскочила, на ходу заворачиваясь в покрывала, из которых Харальд соорудил постель.
Ветер тут же скользнул по голым ногам и захлопал разрезанным подолом. Мигом раздул распущенные волосы.
И то, и другое было нехорошо. Забава, чтобы поскорей убраться с глаз Харальда, спрыгнула на берег. Кинулась к утесам, нависавшим над прибрежными камнями. Однако на полпути обернулась…
Харальд уже нагонял её. Быстро протянул Забаве узел, посмотрел требовательным взглядом. Она его ношу приняла, устыдившись того, что убежала вперед — как госпожа великая.
А Харальд, махнув рукой в сторону скал, зашагал по берегу.
Забава, глядя ему вслед, прижала узел к себе. Пальцы нащупали тонкую краюху жесткого здешнего хлеба, выпиравшую из-под ткани. Ещё какой-то кругляш и баклагу с питьем.
Есть собрался, подумала она рассудительно. Затем посмотрела в ту сторону, куда недавно указал рукой Харальд.
В скалах напротив темнела косая щель, расходясь к низу клином. Пещера.
Может, здесь он своих баб и убивает, мелькнуло вдруг у Забавы.
И ноги разом приросли к гальке. Хотя умом она понимала, что надо бы идти, куда велено. Место найти, чтобы и сесть можно было, и узел разложить — бабье дело, оно такое, о мужике да еде заботиться…
Однако ноги не шли.
Не набреди на неё вернувшийся Харальд, неся в одной руке разлапистый пень, Забава так и стояла бы дальше.
Но он подошел. Скользнул рукой по спине, сказал что-то быстро. И одарил короткой улыбкой — глаза весело, люто блеснули, как солнце, на миг выглянувшее из-за туч.
А затем Харальд шлепнул её пониже спины. Несильно, без размаха. Кивнул на пещеру, сам тут же потопал к ней, поднимаясь по полосе пологого склона, где меж валунов засела крупная темная галька.
Забава протяжно вздохнула — и пошла следом.
Может, смертный миг её придет не сегодня? Вон как Харальд улыбнулся…
***
Войдя в пещеру, девчонка ожила. Смотрела уже без страха, открыто и доверчиво. Без извечной бабьей хитрости в глазах.
Хотя на берегу, пока Харальд к ней не подошел, стояла ни жива, ни мертва.
Пожалуй, надо почаще шлепать её по заду, рассудил Харальд. Вряд ли девчонку так оживила его улыбка — он, в конце концов, не Свальд, чтобы завлекать девок, блестя зубами.
Харальд опять сходил за дровами. Потом запалил костер, выбрав место поровней, чтобы можно было прилечь у огня. Бросил рядом третье покрывало, которое они забыли в лодке.
Напоследок Харальд ещё раз вышел на берег — чтобы оттащить лодку подальше от воды. Ветер свистел все сильней, волны накатывали уже штормовые, с грохотом бившиеся о валуны. Небо затянуло темно-серыми тучами.
Кажется, сегодня вернуться в Хааленсваге не удастся, подумал Харальд. Оно и к лучшему — когда бури пойдут со снегом, на лодке не походишь. Надо ловить последние теплые деньки, после них можно будет лишь охотиться…
Вернувшись в пещеру, он обнаружил, что Добава успела одеться. Исхитрилась — скинула разрезанное и продела руки в нижнюю рубаху так, чтобы целая часть прикрыла ей грудь. А распоротым платьем закрыла спину.
Русые волосы девчонка заплела в две косы. И еду разложила по холстине, в которую на кухне увязали съестное.
Огонь потрескивал в каменной вмятине, вокруг которой скальное основание сглаживалось. Сюда, в этот рукав пещеры, ветер не залетал. Только свистел яро за стенами из сплошного камня…
Зря она все-таки заплела косы, подумал вдруг Харальд. И двинулся вперед, по пути скидывая одежду.
Желание билось в теле, и ступал он тяжко, уверенно, на ходу наклоняя голову. Добава приоткрыла рот, глянула испуганно с той стороны кострища.
А когда Харальд подошел и накрыл её губы своими, девчонка как-то непонятно обмякла под его руками. Будто он её ударил, а не обнял.
Но следом она сама потянулась к нему. Вцепилась в плечи так отчаянно, словно в воде тонула — и не за что было ухватиться, кроме него.
Правда, Харальд отчаянья в её хватке не заметил. Ему было не до того.
Он содрал с неё одежду. И последние отзвуки мыслей исчезли, когда Харальд ощутил, как коснулись его груди соски, затвердевшие от холода. Снова впился девчонке в губы, но сразу распознал на них легкий привкус крови. Удивился на мгновенье — настолько зацеловал?
Потом он потянул её к покрывалу, заранее брошенному у огня. Сам сел первым, пропустив тонкое тело сквозь кольцо своих рук.
Добава все ещё была худой. Однако ребра уже не торчали. Харальд, опускаясь, отследил взглядом её грудь, и едва заметную выпуклость живота…
Следом он опрокинул Добаву на себя. Сразу, заранее, разводя ей бедра. И ловя губами по очереди — красновато-розовые соски, нежную кожу над ними, выступ тонкой, пальцем нажми и сломаешь, ключицы. За ним изгиб шеи, и припухший от его поцелуев рот…
Оторвавшись от него, Харальд заметил, что щеки у Добавы заполыхали алым. Стыдно? Или так к ней приходит желание?
Он ещё крепче стиснул её тело. Приподнял, прислушиваясь к дыханью Добавы, боясь передавить…
Соски задрожали перед самым его лицом.
Девчонка, когда Харальд снова накрыл ртом её грудь, и целовать начал так же тяжко, как до этого губы — вскинулась. Вздохнула судорожно, и легкие ладони поползли по его плечам. Не прижимая и не отталкивая.
Просто гладя.
А он, решив, что пришло и его время, двинулся между худыми бедрами Добавы. Глянул в синие глаза, примериваясь — и медленно потянул её вниз, насаживая на свою плоть.
На этот раз в отблесках костра, танцующих в глазах девчонки, отразился лишь он.
И Харальд был этому рад.
За каменными стенами пещеры тяжко грохотал шторм. За ударом налетавшей волны тут же следовал другой. Он вдруг поймал себя на том, что хватка его рук заставляет Добаву двигаться в такт грохоту снаружи. Поднимаясь и опускаясь на его копье, тугими рывками входящее в её тело…
***
В то клятое утро Красава проснулась поздно, как привыкла ещё в отчем доме. Зевнула, потянувшись под покрывалом. Обвела хозяйским взглядом опочивальню — почитай, уже её собственную.
Горели на полках два светильника. На громадных сундуках извивались змеями медные накладки, сплетаясь в непонятные чужанские узоры.
Все эти сундуки Красава уже проверила — и знала, что один из них, запертый на замок, был непомерно тяжел. С места не сдвинуть, словно его железяками набили.
Красава, как только уверилась в неподъемности сундука, сразу поняла — вот где уборы золотые запрятаны!
Правда, дарить ей хоть один ярл Харальд пока не торопился. Но и так ясно, что украшенья в опочивальне он держал не для себя. Сам ярл носил лишь ремень с чернеными бляхами. И близок, близок тот день, когда она пройдется по двору, надев по нескольку зарукавий (браслетов) на каждую руку. В поясе, утыканном самоцветами, с брошью на каждом плече, с перстнями на каждом пальце…
Пройдется, дай только срок!
Красава и дальше бы лежала, грезя об украшениях. Но тут в опочивальню без стука влетел белоголовый старик. Она, решив поначалу, что это ярл Харальд, вскинулась ему навстречу.
Даже покрывало, соскользнувшее с высокой обнаженной груди, не придержала.
Белоголовый в ответ глянул холодно, и каркнул что-то непонятное. Потом, отвернувшись, уставился на стену.
Однако из опочивальни не вышел.
Может, ярл старого дурня за мной прислал, подумала Красава. Отвести к нему — скажем, в баню, спину потереть… а то уж сколько вместе, а мыться ходят по отдельности. Нехорошо.
Или и вовсе — кладовые ей показать? Ключи дать?!
Красава, вскочив, начала поспешно одеваться.
Но старик, когда она подошла к нему, второпях приглаживая волосы ладонями, шагнул почему-то не к двери. Вместо этого он направился к тому самому неподъемному сундуку. Быстро отпер замок, откинул крышку. И махнул рукой, подзывая её к себе.
А когда Красава подошла, старик свел перед собой обе руки, словно воду зачерпывал. Затем кивнул на сундук.
Она, не веря такому счастью, зачерпнула полными пригоршнями. В пальцы впилась заколка какой-то броши — но Красава стерпела.
Старик тут же захлопнул крышку. Гаркнул что-то — и в опочивальню влетели рабыни. Одна подсунула под её ладони кусок холста, кивком показала, чтобы высыпала взятое туда.
