— Мне кажется, ты чего-то не договариваешь, Торвальд, — неторопливо объявил Харальд. — За то, что не рассказал этого раньше, вины на тебе нет. Я сам должен был спросить. К тому же ты тогда не был в моем хирде. Но сейчас ты в нем, и я спрашиваю — что ещё говорил родич Арнстейна? Что ещё связывает Гудрема с Ёрмунгардом? С тем, кому приносят жертву только по весне?
— Клянусь честным именем отца, ярл, я больше ничего не знаю, — просипел Торвальд. — Разве что… родич Арнстейна сказал, что Гудрем иногда уходит в море на лодке. Один, без охраны, чего конунги обычно не делают. И говорят, что кое-кто из свободных людей, живших рядом с Вёллинхелом, этим летом обвинил Гудрема в краже своей дочери. Девица домой так и не вернулась, а тот человек после этого пропал… вот и все! Клянусь, ярл! Больше мне ничего не известно!
— Хорошо, — бросил Харальд. — Теперь скажи, когда ты в последний раз видел Рагнхильд Белую Лань. Только не ври, что в Йорингарде. Да семь дней назад, перед налетом Гудрема…
— После этого мы столкнулись с ней в Мейдехольме, — пробормотал Торвальд, заворожено глядя на Харальда. — Случайно. Она там пряталась у дальних родичей Ольвдана. Два… нет, уже три дня назад. Ольвдансдоттир сказала, что тоже хочет отправиться к тебе, ярл, и просила о помощи. Мы не могли ей отказать. Мы же клялись её отцу в верности!
— И о чем же, — поинтересовался Харальд, — вас попросила Белая Лань?
— Она сказала, что ей надо как-то узнать, примешь ли ты нас. Поэтому просила прийти и сказать, если ты нас выгонишь. Это означало бы…
Торвальд сглотнул.
Харальд немного надавил на его запястье. Торвальд всхрапнул, простонал:
— Это означало бы, что ты не пойдешь против Гудрема! Все, больше ничего не было! Клянусь тебе, ярл!
Харальд вгляделся в белое лицо, помеченное каплями пота. Вроде не врет.
Впрочем, дальше будет видно, мелькнуло у него. Надо послушать и Снугги.
И ещё раз поговорить с Рагнхильд.
Он резко отпустил Торвальда, приказал:
— Заткните ему рот и отведите на причал. Пусть посидит пока там. Олав, ты за него отвечаешь.
Олав кивнул, заламывая Торвальду руки за спину.
Со Снугги Харальд разговаривал, вытащив того за ворота — чтобы не мозолить глаза всему поместью.
Снугги подтвердил слова Торвальда.
Интересная штука выходит, размышлял Харальд, наблюдая, как двое воинов тащат Снугги к причалу — по задам поместья, подальше от главного дома, где сейчас сидела Рагнхильд.
Якобы утонувший Гудрем, его прогулки в море, пропавшая девица…
А затем прилюдная жертва Ёрмунгарду.
Уж не стал ли Гудрем драугаром, ожившим мертвецом? До сих пор Харальд о драугарах слышал только в сказаниях скальдов — но очень многие и о Ёрмунгарде знали из тех же сказаний.
Меж тем он Ёрмунгарда не просто видел. Во вторую встречу родитель наконец открыл рот и признал его своим сыном. Так что…
Пора потолковать с Рагнхильд, решил Харальд, шагая к главному дому.
И тут со стороны псарни появилась Добава. Он скользнул по ней взглядом, подумал — вроде цела, но рукав разорван. Кресив? Все-таки придется заняться и этим.
Рагнхильд в покоях не оказалось. Как и рабынь, что дали ей в услужение.
Харальд, заглянув в опочивальню, вышел из главного дома. Если конунгова дочка ничего не замыслила прямо сейчас — тогда она в бане. Пошла смыть соль после морской дороги, как положено дочери знатного человека.
Харальд размашисто дошагал до бани, стоявшей на задах за дровяниками. Пнул дверь в предбанник. Там никого не было — но на деревянных крюках висели бабьи тряпки. Он распахнул дверь в парную и встал на пороге.
За каменной стенкой очага жаром исходили угли — под сизым налетом посверкивали кровавые огни. У потолка клубился пар.
Две рабыни, присев на корточки, растирали тряпицами ноги Белой Лани.
Белые. Стройные. С ямочками под влажными коленками, на которых таяли отблески огней из очага — красноватыми, горячими метками дрожали.
И все, чего Харальд так и не смог вообразить мысленно, теперь бросилось ему в глаза — налитая грудь, округлая, белоснежная, с темно-розовыми сосками. Тонкая талия, белая поросль между бедер, отливавших снегом. Сейчас слегка расставленных…
Рабыни, тоже заголившиеся, чтобы не промочить одежду, завозились на полу, оборачиваясь к ярлу. Рагнхильд, сидевшая с закрытыми глазами, вскинула ресницы. Посмотрела с испугом, сглотнула.
Но не шевельнулась. Даже не попыталась прикрыться. Гордая дочь конунга…
— Вон, — бросил Харальд.
Рабыни, пригнувшись, проскочили мимо него в предбанник. Он, не закрыв двери, подошел к Рагнхильд. Белые пряди намокших от пота волос прилипли к высоким скулам, длинной шее…
Ниже пояса у Харальда вдруг потяжелело. Дыхание участилось. И он со злостью осознал, что на эту женщину его рука может и не подняться.
Не сейчас.
Зато уже поднималось кое-что другое.
Колени Рагнхильд белели всего в шаге. Один шаг, подумал Харальд. Сделать его, развести ей ноги и…
Он оскалился, яростно тряхнул головой. Проговорил, слегка наклоняясь к Рагнхильд:
— Ты вряд ли захочешь, дочь конунга, чтобы я обошелся с тобой так, как с воинами твоего отца. С Торвальдом и Снугги. Прежде чем прийти к тебе, я побеседовал с ними. И боюсь, перестарался. Теперь у меня на пару воинов меньше.
Рагнхильд снова сглотнула, посмотрела расширившимися глазами. Но ответила без дрожи в голосе:
— А в чем провинились перед тобой Торвальд и Снугги?
— Теперь уже ни в чем, — выдохнул Харальд. — Я скажу тебе несколько слов, Ольвдансдоттир. И послушаю, что ты мне ответишь. Если услышу неправду, или не всю правду — посмотрю, какого цвета у тебя кости. Такие же белые, как твоя кожа? Или успели пожелтеть, как у старой коровы?
Она сжалась, наконец-то прикрывшись руками. Посмотрела умоляюще.
— Мейдехольм, — обронил Харальд. — Говорят, у тебя там родня. И ты слишком долго добиралась до Хааленсваге. А по пути успела побеседовать с Торвальдом и Снугги. Так много встреч, так много бесед… я жду. Говори правду.
— В этом нет ничего, что угрожало бы тебе, ярл Харальд! Я просто хотела знать, примешь ли ты беглецов из Йорингарда… клянусь!
Харальд шагнул вперед. В голень ему уперлась коленка Рагнхильд — и та, задохнувшись, тут же раздвинула бедра. Прогнулась, запрокидываясь всем телом, поднимая к нему лицо. В небесно-голубых глазах плескался ужас.
Рука, прикрывавшая грудь, дрогнула и опустилась.
Даже страх не мешает Белой Лани понимать, что любую угрозу лучше встречать раздвинутыми ногами, с насмешкой подумал вдруг Харальд.
И с облегчением ощутил, как его собственное дыхание становится ровней. Нет, тяжесть ниже пояса не схлынула — но теперь это было просто неудобство.
А не властный, давящий зов плоти, туманящий ум.
— Я просила Торвальда и Снугги зайти в Мейдехольм, если ты их прогонишь, — торопливо заявила Рагнхильд. — Больше ничего, клянусь! Они не стали бы рисковать ради меня чем-то серьезным. Кто я теперь? Дочь конунга, погибшего позорной смертью, сама побывавшая под врагом…
Может, и так, подумал Харальд. Но это ещё не все.
Родня в Мейдехольме. Почему Рагнхильд сразу о ней не рассказала?
Ольвдансдоттир, видимо, сообразила, что слишком долго предлагать себя не следует. И снова прикрылась руками.
— А о чем ты попросила свою родню из Мейдехольма, Белая Лань? — обманчиво мягко поинтересовался Харальд.
И в ответ поймал её загнанный взгляд. Замахнулся наобум, но угадал, решил удовлетворенно. Пригнулся ещё ниже, чуть опустил веки, глядя на Рагнхильд змеиным неподвижным взглядом.
— Я… я хотела, чтобы они послали человека во Фрогсгард. Чтобы тот выкупил мою мать, когда Гудрем выставит её на торги!
— Это ещё не вся правда, Рагнхильд, — мягче прежнего проговорил Харальд.
И наконец-то протянул руку.
Коснулся её покатого, гладкого — шелком, белым лепестком трепетавшего под пальцами — плеча. Сжал, растягивая губы в намеке на улыбку.
Надавил Харальд несильно, и выемок на суставе в этот раз не нащупывал. Тем не менее она должна была ощутить боль.
Но Рагнхильд стон сдержала.
Кровь конунгов, молча признал Харальд.
— Я буду продолжать, — прошипел он. — Пока не увижу, как твои кости вылезают из плеча…
— Я скажу! — загнанно крикнула Рагнхильд. — Но прошу тебя! Моя родня не виновата! Они лишь обещали прислать гонца, если тебя убьют во Фрогсгарде! Я, как вдова, забрала бы драккар, все твои богатства… и пообещала бы твоему хирду щедро заплатить! Мы уплыли бы на Гротвейские острова, к брату моего отца, ярлу Скули Желтоглазому! Прежде, чем сюда явится Гудрем!
— Опять не вся правда, — свистяще заметил Харальд. — Рагнхильд, ты играешь со мной? Знаешь, чем кончаются игры с такими, как я? Моя мать могла бы тебе рассказать, будь она жива. Её выдали замуж за берсерка.
И тут Рагнхильд Белая Лань зарыдала.
— Ярл Харальд, прошу, будь милостив! Они лишь хотели уплыть вместе со мной, если ты погибнешь. Мои родичи тоже боятся Гудрема!
— А выживи я, они помогли бы избавиться от ненужного берсерка, — протянул Харальд.
Ответ Рагнхильд на последние слова его не интересовал. Даже не будь у неё таких мыслей сейчас — они появились бы потом.
У Белой Лани следовало узнать другое. И сейчас она достаточно напугана, чтобы ничего не скрывать.
— Я спрошу ещё кое-что, Рагнхильд. Но помни — отвечать только правду.
Жар из парной уже выдуло, от раскрытой двери к дымоходу тянуло сквозняком. Харальд отступил в сторону, чтобы свет из очага упал на лицо Рагнхильд. Приказал:
— Смотри на меня и говори, как есть. Когда Гудрем заваливал тебя на спину и брал, ты видела его руки? Какого цвета была на них кожа? Ногти?
В разного рода преданиях и легендах говорилось, что у драугаров ладони и ногти меняют цвет, размышлял он. Или белеют, или чернеют. Конечно, сказания могут врать…
— В первый раз у него на руках была кровь моих братьев, — как-то внезапно напрягшись, с ненавистью выдохнула Рагнхильд. — Кожа у него была красной от крови, и ногти… даже на пиру он сидел с окровавленными руками!
Она оскалилась — широко, по-мужски. Разом перестала всхлипывать. И почему-то задрожала.
Может, это от проснувшейся ярости, рассудил Харальд. Все-таки в ней текла кровь конунгов.
— Хорошо, — проворчал он. — Было ли его тело слишком тяжелым? Холодным? Вода на нем выступала?
Рагнхильд уставилась на него непонимающе.
Значит, нет, решил Харальд. Тех врак, которые скальды приписывают драугарам, за Гудремом не водилось.
Вот только это ничего не доказывало. Про его отца тоже всякое болтали — а на самом деле он был немного другим.
— Мне нужно знать все, что связывает Гудрема и Ёрмунгарда, — уронил Харальд. — Ну?
Белая Лань несколько мгновений смотрела на него, сузив глаза. Затем крикнула:
— Мой отец! Мой отец, которого он принес в жертву твоему отцу! Это их связывает! Разодранное тело конунга Ольвдана, водившего в битву двенадцать драккаров! И знай я хоть что-то о связи Гудрема и Ёрмунгарда, я кричала бы это всему миру… чтобы все знали! Может, хоть тогда кто-то осмелится убить Гудрема!
— А его слова на пиру? — напомнил Харальд.
— Все, что я слышала, я тебе уже сказала! — выпалила Рагнхильд. — Одно я знаю точно — Гудрем тебя боится! На пиру, когда он хвастал, что совладает с тобой, в его голосе прятался страх!
Если так, то Гудрем точно не выйдет на хольмганг, подумал Харальд.
Бабы. Наслушаются сказок скальдов и думают, что в жизни люди поступают так же…
Он развернулся и вышел.
Викинг, посланный Харальдом в Мейдехольм, вернулся после обеда. Среди новостей, принесенных им, было известие и о Рагнхильд. Её видели в поселении.
А один небедный человек из Мейдехольма собирался отправиться во Фрогсгард, чтобы выкупить там младшую жену Ольвдана. Та приходилась ему племянницей.
Ещё викинг сказал, что люди в округе беспокоятся. Но есть и такие, кто говорит, что под рукой Гудрема всем заживется спокойнее.
Человек, посланный во Фрогсгард, пока не пришел. То ли сам задержался, то ли его задержали…
И второй допрос Снугги с Торвальдом не дал ничего нового. Калечить воинов Харальд не собирался — все-таки в том, что они хотели помочь дочери конунга, которому когда-то принесли клятву, не было злого умысла.
Покончив с допросами, Харальд до самого вечера мотался от устья фьорда к воротам поместья. Высматривал. Ждал. Прислушивался к себе…
Но так и не решил, что делать.
Рагнхильд не высовывала носа из покоя, отведенного ей. Торвальда и Снугги Харальд пока оставил связанными, приказав запереть в одной из кладовых.
Решение
А вечером, зайдя в опочивальню, Харальд увидел Добаву. Та сидела в изножье кровати — и что-то шила.
Ему мигом вспомнился разодранный рукав её платья.
Про Кресив я забыл, подумал Харальд. Да и к Хели её. Будет день, будет и время.
Старуха испуганно метнулась мимо него к двери. И Харальд не стал её останавливать. Воспоминание о жаркой тяжести, сдавившей ему нутро при виде белоснежно-голой Рагнхильд, по-прежнему горело в памяти.
Занозой пекло тело ниже пояса.
Харальд пропустил старуху и захлопнул дверь.
Добава, вскинув голову, улыбнулась — но смущенно, словно сама застыдилась этой улыбки. И своей радости.
Зато Харальду вдруг стало спокойно. На стене напротив поблескивало его оружие. На кровати ждала женщина, тоже его…
Что ещё желать тому, кто в детстве засыпал рядом с коровами? И просыпался, когда кишки сводило от голода?
Мысль мелькнула и погасла. Харальд, поморщившись, тряхнул головой. Он не любил вспоминать то время. Для него жизнь по-настоящему началась в четырнадцать лет, когда он отправился в свой первый поход.
И отправился не на драккаре деда Турле или брата матери Огера — а на корабле ярла Рюльви Длинноногого. Заглянувшего в поместье Турле перед тем, как плыть к берегам англов…
Все, что было до этого, Харальд вспоминать не любил.
Он торопливо дошагал до кровати и присел на корточки перед Добавой. Обхватил ладонями её коленки — прямо поверх платья из грубой шерсти. Посмотрел в глаза, сиявшие темно-синим блеском морских глубин.
Девчонка засмущалась ещё сильней. Улыбка с её лица почему-то сошла, она глянула на Харальда уже осторожно. А следом вскинула повыше то, что шила. И развернула перед ним.
Рубаха. Судя по вороту и недлинному подолу, мужская.
Но шелковая, с вышитой птицей на плече. Харальд разглядел два почти готовых крыла и длинную шею, закрученную завитком.
Лебедь, подумал он. Птица, которой не место на рубахе воина. Слишком слабая… но верная.
Все-таки многовато народу печется нынче о моих тряпках, мелькнуло у Харальда. Вон даже славянская рабыня — и та…
Рубаха из шелка. Он что, баба?
Но Добава смотрела с такой надеждой, что Харальд вздохнул, смиряясь. Покопался в памяти, пробурчал, отыскав одно из славянских слов, которые знал:
— Карош.
Следом он выдернул из её пальцев рубаху. Поднялся, дошагал до одного из сундуков, бросил на него противно-скользкую тряпку. Быстрым движением, словно грязь с руки стряхивал.
Добава следила за ним, не отводя глаз. С неуверенной улыбкой.
— Клянусь честным именем отца, ярл, я больше ничего не знаю, — просипел Торвальд. — Разве что… родич Арнстейна сказал, что Гудрем иногда уходит в море на лодке. Один, без охраны, чего конунги обычно не делают. И говорят, что кое-кто из свободных людей, живших рядом с Вёллинхелом, этим летом обвинил Гудрема в краже своей дочери. Девица домой так и не вернулась, а тот человек после этого пропал… вот и все! Клянусь, ярл! Больше мне ничего не известно!
— Хорошо, — бросил Харальд. — Теперь скажи, когда ты в последний раз видел Рагнхильд Белую Лань. Только не ври, что в Йорингарде. Да семь дней назад, перед налетом Гудрема…
— После этого мы столкнулись с ней в Мейдехольме, — пробормотал Торвальд, заворожено глядя на Харальда. — Случайно. Она там пряталась у дальних родичей Ольвдана. Два… нет, уже три дня назад. Ольвдансдоттир сказала, что тоже хочет отправиться к тебе, ярл, и просила о помощи. Мы не могли ей отказать. Мы же клялись её отцу в верности!
— И о чем же, — поинтересовался Харальд, — вас попросила Белая Лань?
— Она сказала, что ей надо как-то узнать, примешь ли ты нас. Поэтому просила прийти и сказать, если ты нас выгонишь. Это означало бы…
Торвальд сглотнул.
Харальд немного надавил на его запястье. Торвальд всхрапнул, простонал:
— Это означало бы, что ты не пойдешь против Гудрема! Все, больше ничего не было! Клянусь тебе, ярл!
Харальд вгляделся в белое лицо, помеченное каплями пота. Вроде не врет.
Впрочем, дальше будет видно, мелькнуло у него. Надо послушать и Снугги.
И ещё раз поговорить с Рагнхильд.
Он резко отпустил Торвальда, приказал:
— Заткните ему рот и отведите на причал. Пусть посидит пока там. Олав, ты за него отвечаешь.
Олав кивнул, заламывая Торвальду руки за спину.
***
Со Снугги Харальд разговаривал, вытащив того за ворота — чтобы не мозолить глаза всему поместью.
Снугги подтвердил слова Торвальда.
Интересная штука выходит, размышлял Харальд, наблюдая, как двое воинов тащат Снугги к причалу — по задам поместья, подальше от главного дома, где сейчас сидела Рагнхильд.
Якобы утонувший Гудрем, его прогулки в море, пропавшая девица…
А затем прилюдная жертва Ёрмунгарду.
Уж не стал ли Гудрем драугаром, ожившим мертвецом? До сих пор Харальд о драугарах слышал только в сказаниях скальдов — но очень многие и о Ёрмунгарде знали из тех же сказаний.
Меж тем он Ёрмунгарда не просто видел. Во вторую встречу родитель наконец открыл рот и признал его своим сыном. Так что…
Пора потолковать с Рагнхильд, решил Харальд, шагая к главному дому.
И тут со стороны псарни появилась Добава. Он скользнул по ней взглядом, подумал — вроде цела, но рукав разорван. Кресив? Все-таки придется заняться и этим.
***
Рагнхильд в покоях не оказалось. Как и рабынь, что дали ей в услужение.
Харальд, заглянув в опочивальню, вышел из главного дома. Если конунгова дочка ничего не замыслила прямо сейчас — тогда она в бане. Пошла смыть соль после морской дороги, как положено дочери знатного человека.
Харальд размашисто дошагал до бани, стоявшей на задах за дровяниками. Пнул дверь в предбанник. Там никого не было — но на деревянных крюках висели бабьи тряпки. Он распахнул дверь в парную и встал на пороге.
За каменной стенкой очага жаром исходили угли — под сизым налетом посверкивали кровавые огни. У потолка клубился пар.
Две рабыни, присев на корточки, растирали тряпицами ноги Белой Лани.
Белые. Стройные. С ямочками под влажными коленками, на которых таяли отблески огней из очага — красноватыми, горячими метками дрожали.
И все, чего Харальд так и не смог вообразить мысленно, теперь бросилось ему в глаза — налитая грудь, округлая, белоснежная, с темно-розовыми сосками. Тонкая талия, белая поросль между бедер, отливавших снегом. Сейчас слегка расставленных…
Рабыни, тоже заголившиеся, чтобы не промочить одежду, завозились на полу, оборачиваясь к ярлу. Рагнхильд, сидевшая с закрытыми глазами, вскинула ресницы. Посмотрела с испугом, сглотнула.
Но не шевельнулась. Даже не попыталась прикрыться. Гордая дочь конунга…
— Вон, — бросил Харальд.
Рабыни, пригнувшись, проскочили мимо него в предбанник. Он, не закрыв двери, подошел к Рагнхильд. Белые пряди намокших от пота волос прилипли к высоким скулам, длинной шее…
Ниже пояса у Харальда вдруг потяжелело. Дыхание участилось. И он со злостью осознал, что на эту женщину его рука может и не подняться.
Не сейчас.
Зато уже поднималось кое-что другое.
Колени Рагнхильд белели всего в шаге. Один шаг, подумал Харальд. Сделать его, развести ей ноги и…
Он оскалился, яростно тряхнул головой. Проговорил, слегка наклоняясь к Рагнхильд:
— Ты вряд ли захочешь, дочь конунга, чтобы я обошелся с тобой так, как с воинами твоего отца. С Торвальдом и Снугги. Прежде чем прийти к тебе, я побеседовал с ними. И боюсь, перестарался. Теперь у меня на пару воинов меньше.
Рагнхильд снова сглотнула, посмотрела расширившимися глазами. Но ответила без дрожи в голосе:
— А в чем провинились перед тобой Торвальд и Снугги?
— Теперь уже ни в чем, — выдохнул Харальд. — Я скажу тебе несколько слов, Ольвдансдоттир. И послушаю, что ты мне ответишь. Если услышу неправду, или не всю правду — посмотрю, какого цвета у тебя кости. Такие же белые, как твоя кожа? Или успели пожелтеть, как у старой коровы?
Она сжалась, наконец-то прикрывшись руками. Посмотрела умоляюще.
— Мейдехольм, — обронил Харальд. — Говорят, у тебя там родня. И ты слишком долго добиралась до Хааленсваге. А по пути успела побеседовать с Торвальдом и Снугги. Так много встреч, так много бесед… я жду. Говори правду.
— В этом нет ничего, что угрожало бы тебе, ярл Харальд! Я просто хотела знать, примешь ли ты беглецов из Йорингарда… клянусь!
Харальд шагнул вперед. В голень ему уперлась коленка Рагнхильд — и та, задохнувшись, тут же раздвинула бедра. Прогнулась, запрокидываясь всем телом, поднимая к нему лицо. В небесно-голубых глазах плескался ужас.
Рука, прикрывавшая грудь, дрогнула и опустилась.
Даже страх не мешает Белой Лани понимать, что любую угрозу лучше встречать раздвинутыми ногами, с насмешкой подумал вдруг Харальд.
И с облегчением ощутил, как его собственное дыхание становится ровней. Нет, тяжесть ниже пояса не схлынула — но теперь это было просто неудобство.
А не властный, давящий зов плоти, туманящий ум.
— Я просила Торвальда и Снугги зайти в Мейдехольм, если ты их прогонишь, — торопливо заявила Рагнхильд. — Больше ничего, клянусь! Они не стали бы рисковать ради меня чем-то серьезным. Кто я теперь? Дочь конунга, погибшего позорной смертью, сама побывавшая под врагом…
Может, и так, подумал Харальд. Но это ещё не все.
Родня в Мейдехольме. Почему Рагнхильд сразу о ней не рассказала?
Ольвдансдоттир, видимо, сообразила, что слишком долго предлагать себя не следует. И снова прикрылась руками.
— А о чем ты попросила свою родню из Мейдехольма, Белая Лань? — обманчиво мягко поинтересовался Харальд.
И в ответ поймал её загнанный взгляд. Замахнулся наобум, но угадал, решил удовлетворенно. Пригнулся ещё ниже, чуть опустил веки, глядя на Рагнхильд змеиным неподвижным взглядом.
— Я… я хотела, чтобы они послали человека во Фрогсгард. Чтобы тот выкупил мою мать, когда Гудрем выставит её на торги!
— Это ещё не вся правда, Рагнхильд, — мягче прежнего проговорил Харальд.
И наконец-то протянул руку.
Коснулся её покатого, гладкого — шелком, белым лепестком трепетавшего под пальцами — плеча. Сжал, растягивая губы в намеке на улыбку.
Надавил Харальд несильно, и выемок на суставе в этот раз не нащупывал. Тем не менее она должна была ощутить боль.
Но Рагнхильд стон сдержала.
Кровь конунгов, молча признал Харальд.
— Я буду продолжать, — прошипел он. — Пока не увижу, как твои кости вылезают из плеча…
— Я скажу! — загнанно крикнула Рагнхильд. — Но прошу тебя! Моя родня не виновата! Они лишь обещали прислать гонца, если тебя убьют во Фрогсгарде! Я, как вдова, забрала бы драккар, все твои богатства… и пообещала бы твоему хирду щедро заплатить! Мы уплыли бы на Гротвейские острова, к брату моего отца, ярлу Скули Желтоглазому! Прежде, чем сюда явится Гудрем!
— Опять не вся правда, — свистяще заметил Харальд. — Рагнхильд, ты играешь со мной? Знаешь, чем кончаются игры с такими, как я? Моя мать могла бы тебе рассказать, будь она жива. Её выдали замуж за берсерка.
И тут Рагнхильд Белая Лань зарыдала.
— Ярл Харальд, прошу, будь милостив! Они лишь хотели уплыть вместе со мной, если ты погибнешь. Мои родичи тоже боятся Гудрема!
— А выживи я, они помогли бы избавиться от ненужного берсерка, — протянул Харальд.
Ответ Рагнхильд на последние слова его не интересовал. Даже не будь у неё таких мыслей сейчас — они появились бы потом.
У Белой Лани следовало узнать другое. И сейчас она достаточно напугана, чтобы ничего не скрывать.
— Я спрошу ещё кое-что, Рагнхильд. Но помни — отвечать только правду.
Жар из парной уже выдуло, от раскрытой двери к дымоходу тянуло сквозняком. Харальд отступил в сторону, чтобы свет из очага упал на лицо Рагнхильд. Приказал:
— Смотри на меня и говори, как есть. Когда Гудрем заваливал тебя на спину и брал, ты видела его руки? Какого цвета была на них кожа? Ногти?
В разного рода преданиях и легендах говорилось, что у драугаров ладони и ногти меняют цвет, размышлял он. Или белеют, или чернеют. Конечно, сказания могут врать…
— В первый раз у него на руках была кровь моих братьев, — как-то внезапно напрягшись, с ненавистью выдохнула Рагнхильд. — Кожа у него была красной от крови, и ногти… даже на пиру он сидел с окровавленными руками!
Она оскалилась — широко, по-мужски. Разом перестала всхлипывать. И почему-то задрожала.
Может, это от проснувшейся ярости, рассудил Харальд. Все-таки в ней текла кровь конунгов.
— Хорошо, — проворчал он. — Было ли его тело слишком тяжелым? Холодным? Вода на нем выступала?
Рагнхильд уставилась на него непонимающе.
Значит, нет, решил Харальд. Тех врак, которые скальды приписывают драугарам, за Гудремом не водилось.
Вот только это ничего не доказывало. Про его отца тоже всякое болтали — а на самом деле он был немного другим.
— Мне нужно знать все, что связывает Гудрема и Ёрмунгарда, — уронил Харальд. — Ну?
Белая Лань несколько мгновений смотрела на него, сузив глаза. Затем крикнула:
— Мой отец! Мой отец, которого он принес в жертву твоему отцу! Это их связывает! Разодранное тело конунга Ольвдана, водившего в битву двенадцать драккаров! И знай я хоть что-то о связи Гудрема и Ёрмунгарда, я кричала бы это всему миру… чтобы все знали! Может, хоть тогда кто-то осмелится убить Гудрема!
— А его слова на пиру? — напомнил Харальд.
— Все, что я слышала, я тебе уже сказала! — выпалила Рагнхильд. — Одно я знаю точно — Гудрем тебя боится! На пиру, когда он хвастал, что совладает с тобой, в его голосе прятался страх!
Если так, то Гудрем точно не выйдет на хольмганг, подумал Харальд.
Бабы. Наслушаются сказок скальдов и думают, что в жизни люди поступают так же…
Он развернулся и вышел.
***
Викинг, посланный Харальдом в Мейдехольм, вернулся после обеда. Среди новостей, принесенных им, было известие и о Рагнхильд. Её видели в поселении.
А один небедный человек из Мейдехольма собирался отправиться во Фрогсгард, чтобы выкупить там младшую жену Ольвдана. Та приходилась ему племянницей.
Ещё викинг сказал, что люди в округе беспокоятся. Но есть и такие, кто говорит, что под рукой Гудрема всем заживется спокойнее.
Человек, посланный во Фрогсгард, пока не пришел. То ли сам задержался, то ли его задержали…
И второй допрос Снугги с Торвальдом не дал ничего нового. Калечить воинов Харальд не собирался — все-таки в том, что они хотели помочь дочери конунга, которому когда-то принесли клятву, не было злого умысла.
Покончив с допросами, Харальд до самого вечера мотался от устья фьорда к воротам поместья. Высматривал. Ждал. Прислушивался к себе…
Но так и не решил, что делать.
Рагнхильд не высовывала носа из покоя, отведенного ей. Торвальда и Снугги Харальд пока оставил связанными, приказав запереть в одной из кладовых.
ГЛАВА 3
Решение
А вечером, зайдя в опочивальню, Харальд увидел Добаву. Та сидела в изножье кровати — и что-то шила.
Ему мигом вспомнился разодранный рукав её платья.
Про Кресив я забыл, подумал Харальд. Да и к Хели её. Будет день, будет и время.
Старуха испуганно метнулась мимо него к двери. И Харальд не стал её останавливать. Воспоминание о жаркой тяжести, сдавившей ему нутро при виде белоснежно-голой Рагнхильд, по-прежнему горело в памяти.
Занозой пекло тело ниже пояса.
Харальд пропустил старуху и захлопнул дверь.
Добава, вскинув голову, улыбнулась — но смущенно, словно сама застыдилась этой улыбки. И своей радости.
Зато Харальду вдруг стало спокойно. На стене напротив поблескивало его оружие. На кровати ждала женщина, тоже его…
Что ещё желать тому, кто в детстве засыпал рядом с коровами? И просыпался, когда кишки сводило от голода?
Мысль мелькнула и погасла. Харальд, поморщившись, тряхнул головой. Он не любил вспоминать то время. Для него жизнь по-настоящему началась в четырнадцать лет, когда он отправился в свой первый поход.
И отправился не на драккаре деда Турле или брата матери Огера — а на корабле ярла Рюльви Длинноногого. Заглянувшего в поместье Турле перед тем, как плыть к берегам англов…
Все, что было до этого, Харальд вспоминать не любил.
Он торопливо дошагал до кровати и присел на корточки перед Добавой. Обхватил ладонями её коленки — прямо поверх платья из грубой шерсти. Посмотрел в глаза, сиявшие темно-синим блеском морских глубин.
Девчонка засмущалась ещё сильней. Улыбка с её лица почему-то сошла, она глянула на Харальда уже осторожно. А следом вскинула повыше то, что шила. И развернула перед ним.
Рубаха. Судя по вороту и недлинному подолу, мужская.
Но шелковая, с вышитой птицей на плече. Харальд разглядел два почти готовых крыла и длинную шею, закрученную завитком.
Лебедь, подумал он. Птица, которой не место на рубахе воина. Слишком слабая… но верная.
Все-таки многовато народу печется нынче о моих тряпках, мелькнуло у Харальда. Вон даже славянская рабыня — и та…
Рубаха из шелка. Он что, баба?
Но Добава смотрела с такой надеждой, что Харальд вздохнул, смиряясь. Покопался в памяти, пробурчал, отыскав одно из славянских слов, которые знал:
— Карош.
Следом он выдернул из её пальцев рубаху. Поднялся, дошагал до одного из сундуков, бросил на него противно-скользкую тряпку. Быстрым движением, словно грязь с руки стряхивал.
Добава следила за ним, не отводя глаз. С неуверенной улыбкой.
