Ни осторожности в словах, ни опасливых взглядов в свою сторону Харальд не заметил. Добрый знак. Ему доверяют.
Он уже выходил из зала, раздумывая, а не сплавать ли к верфи, проведав по пути лодочный дозор во фьорде, когда заметил метку дыма, лениво приподнявшуюся вдали. Над скалами, чуть слева.
Харальд замер, всматриваясь в ленту фьорда.
Мгновенье спустя с причала грянул вопль. Со стороны мужского дома, погромыхивая оружием, к лестнице в скалах кинулись викинги, свободные от стражи. Харальд, мимо которого уже неслись те, кто только что сидел в зале, зашагал следом. Размашисто, поспешно…
Запыхавшийся Кейлев нагнал ярла у начала лестницы.
— Не спеши, — бросил Харальд ему через плечо. — Это не драккар, это лодка. Кто-то решил нас проведать.
Большая часть его воинов уже успела забраться на драккар — на случай, если ярл решит встретить гостей на воде. Где-то с десяток остались стоять на причале. Посторонились, когда Харальд прошагал мимо.
Он дошел до конца дощатого настила и замер в шаге от его края.
Приближавшаяся лодка оказалась крупной, на три пары весел. Но ветер дул со стороны моря — и суденышко ходко шло под парусом. Харальд разглядел на корме фигурку в красном плаще.
Разглядел и нахмурился. Дорогой плащ на человеке, приплывшем в одиночку…
Кейлев, замерший у ярла за левым плечом, вдруг бросил:
— Баба.
Но Харальд уже и сам увидел поток длинных светлых волос, падавших на красный плащ. Кто-то из воинов восхищенно крикнул у него за спиной:
— Это же Рагнхильд Белая Лань! Ольвдансдоттир! Откуда она тут? Я-то думал, всех дочерей Ольвдана…
Возглас оборвался — кто-то догадался ткнуть крикуну под ребро.
— Да, похожа на дочку убитого конунга, — хмуро согласился с говорившим Кейлев. — Не к добру это.
Харальд молчал, вглядываясь в подплывавшую лодку.
Рагнхильд собрала парус незадолго до причала — уверенными красивыми движениями. Встала на носу, пока лодка на остатках набранной скорости подплывала к сваям. Поглядела прямо в глаза Харальду…
И веревку, чтобы закрепить на причале, бросила ему.
Харальд поймал, не отводя от гостьи взгляда. Потом повел рукой вбок, разжал пальцы. Кейлев, стоявший сзади, подхватил конец, дернул и закрепил на резном столбе, торчавшем из угла настила.
Лодочный борт стукнулся о сваю. Рагнхильд Белая Лань стояла на носу лодки, вскинув голову. Смотрела на него и надменно, и беззащитно — все вместе, как умеют только женщины.
Потом она громко сказала:
— Приветствую тебя, ярл Харальд. Я Рагнхильд Ольвдансдоттир, дочь конунга, убитого Гудремом Кровавой Секирой. Позволь сказать тебе то, что услышали мои уши в Йорингарде. Потом я уйду. Разреши мне ступить на твою землю, потому что вести, которые я тебе принесла, лучше узнать наедине.
Харальд молчал, рассматривая её.
Ему доводилось слышать о красоте Белой Лани Рагнхильд. Все похвалы, что ей воздавались, оказались правдой. Высокая, белокожая, с глазами цвета неба в ясный солнечный день. Волосы, отливающие снегом. Безупречные скулы, прямой точеный нос, крылья надломленных посередине светлых бровей…
И губы, красоту которых воспевали скальды на всех пирах Нартвегра. Темно-алые, как рассветное зарево перед грозовым днем.
— Приветствую тебя, Ольвдансдоттир, — ответил наконец Харальд. — Будь моей гостьей, если того желаешь.
Он шагнул к краю помоста. Нагнулся, протягивая дочери конунга правую ладонь. Та стиснула её обеими руками.
В следующий миг Харальд рывком выдернул Рагнхильд на помост. И развернулся, уже не глядя на гостью. Тихо сказал, проходя мимо Кейлева:
— Угощение в зал для пиров. Но не сразу.
Харальд прошелся по причалу, слыша за спиной не только шаги Рагнхильд, но и шепотки воинов. Взобрался по лестнице, ступил на дорожку, ведущую к главному дому. И неожиданно наткнулся взглядом на Добаву.
Синеглазая бежала к кухне. Старуха-славянка ковыляла за ней, не хватало только брехливого щенка…
Девчонка на ходу улыбнулась Харальду — робко, мимолетно. Но тут же застыла, увидев идущую следом Белую Лань.
Не вовремя она, с досадой подумал Харальд. Затем, нахмурившись, кивнул в сторону кухни. Приказывая идти туда, куда шла.
Добава развернулась с таким лицом, словно разом ослепла и ничего вокруг не видела. Но Харальд думал уже не о ней — а о вестях, которые принесла Рагнхильд.
Близится Фимбулвинтер, сказал его родитель.
…Надо думать, эта та рабыня, о которой болтали в Мейдехольме, решила Рагнхильд, провожая взглядом невысокую девку в платье из серой некрашеной шерсти.
Та самая, которой берсерк Харальд простил все — и побег, и испорченную крышу дома.
Ничего особенного. Но и не уродина. Непонятно только, почему Харальд не оденет её подостойнее. Или это её наказание?
Во всяком случае, держалась девка тихо, послушно. Значит, именно это нравится здешнему хозяину.
На скамью, которую ярл Харальд ногой подтянул к своему столу, Рагнхильд опустилась мягко, неслышно. Ткань красного плаща, по которой рассыпались длинные белые волосы, прятала тело, обрисовывая лишь выступы — плечо, грудь…
— Говори, — велел Харальд, садясь напротив, в разлапистое хозяйское кресло.
Голубовато-серебряные глаза ярко и бешено блеснули, поймав свет, падавший из раскрытых дверей по ту сторону зала.
— Я приплыла сюда для того, чтобы рассказать тебе о словах Гудрема Кровавой Секиры, сказанных на пиру в честь смерти моего отца, — без предисловий объявила Рагнхильд.
Берсерков лучше не заставлять ждать, мелькнуло у неё.
— Он сказал, что вся эта округа, и Фрогсгард, и Мейдехольм, и даже земли севернее Хааленсваге будут платить ему подать. А ещё давать воинов на его драккары. Ещё он сказал, что ты, ярл Харальд, пойдешь к нему под руку и подчинишься, потому что этого хочет сам Ёрмунгард, твой отец. Но если ты воспротивишься, то он превратит тебя в покорного раба, и заставит служить ему, поскольку знает, как этого добиться. Затем Гудрем объявил себя великим конунгом, которому суждено объединить Нартвегр…
Рагнхильд замолчала, давая ярлу время обдумать её слова.
— Это все? — отозвался наконец Харальд.
— Что касается тебя, то все. — Рагнхильд негромко вздохнула. Наступало то, ради чего она приплыла в Хааленсваге. — Пир этот был пять дней назад. И на нем Гудрем Кровавая Секира обмолвился, что спустя шесть дней отправится во Фрогсгард. У него там много дел. Он хочет собрать первую подать с людей из той округи. Кроме того, Гудрему нужны люди на драккары. А ещё он хочет продать на торжище жен моего отца. Они дочери ярлов и свободных людей. Но Гудрем продаст их как рабынь для черной работы…
Белая Лань на мгновенье опустила взгляд. Потом снова посмотрела на Харальда.
— Гудрем заявил, что старые клячи Ольвдана ему не нужны, поскольку он уже сделал своими наложницами его дочерей. Ни один из моих братьев не выжил. Их смерть, даже самых маленьких, была страшной…
Харальд едва заметно склонил голову, давая знать, что уважает её скорбь.
А в уме крутилось другое.
Гудрем сказал, что превратит его в покорного раба… и заставит служить, как раба?!
Красноватый туман уже полоскался перед глазами, дыхание вдруг стало хриплым — берсерк рвался наружу. Харальд глубоко вздохнул. Медленно выдохнул.
И, смирив бешенство, уже плескавшееся в крови, расслышал последние слова Рагнхильд:
— Но если ты, ярл, женишься на мне и вызовешь Гудрема на хольмганг (поединок), он не сможет отказать тебе, не опозорившись. Ты можешь потребовать хольмганга за право владеть крепостью и всем добром, которое должно достаться мне — как одной из дочерей Ольвдана, после смерти всех его сыновей!
В зал вошла рабыня с подносом, и Рагнхильд замолчала. Харальд дождался, пока баба расставит по столу кувшин с элем, пару серебряных блюд с едой и чаши.
И только после того, как рабыня отошла, он спросил:
— Значит, все дочери Ольвдана теперь наложницы Гудрема?
Рангхильд помолчала. Затем отозвалась, вскидывая подбородок — и вытягивая шею так, словно подставляла нежное горло под лезвие:
— Я понимаю твое недоверие. Но я пришла к тебе не ради предательства… я лишь оказалась хитрей, чем мои сестры. И удачливей. Я смирила себя. Когда Гудрем ворвался в женский дом, я сказала, что приму его с охотой. Что склоняюсь перед его силой… что я почитаю того, кого по всему Нартвегру скоро назовут убийцей конунгов. Я восхваляла его. Обманула, чтобы жить. И чтобы когда-нибудь отплатить кровью за кровь.
Харальд прищурился. Подумал, вглядываясь в лицо Рагнхильд — не врет.
— После этого, — тихо сказала Рагнхильд, — он взял меня, как простую рабыню. В ту же ночь, когда погибли мои братья, сражавшиеся за Йорингард. Наутро Гудрем страшно казнил младших сыновей моего отца — сам, одного за другим, перед залом для пиров. Он убил даже Сверра, который родился этим летом. А вечером Гудрем Кровавая Секира устроил пир и пожелал, чтобы я сидела рядом. Я улыбалась ему… но когда он потащил меня в опочивальню и уснул на ложе, я сбежала.
— Как? — холодно спросил Харальд.
Пир после удачного штурма — это понятно, подумал он. Но покои, которые выбрал для себя конунг, не могли не охраняться. Мимо старых, опытных бойцов, которых обычно набирают в личную охрану конунгов, Рагнхильд не прошла бы.
— В опочивальне нас ждала девка, которую Гудрем привез из своего Вёллинхела, — ровно сказала Рагнхильд. — Когда Гудрем захрапел, я убила рабыню, оделась в её одежду… и перевязала голову тряпкой, измазанной в её крови. Я сделала это, чтобы спрятать волосы и лицо. Потом вышла из покоев, жалуясь, что Гудрем ударил меня и прогнал. И все из-за девки Ольвдана, которая вытворяет такое, на что не решится даже последняя потаскушка с торжища. Воины хохотали. Никто не заглянул мне в лицо.
Харальд глянул на Рагнхильд с невольным уважением.
— Дальше все было просто. По всему Йорингарду воины Гудрема валялись пьяные. Рабынь и наложниц все ещё насиловали. Под их крики я сумела ускользнуть. Спустилась к берегу в темноте, затем выбралась за стену…
— Лодка откуда? — отозвался Харальд.
И неторопливо отхлебнул эля. Он примерно догадывался, как Белая Лань её получила.
Она не стала увиливать или обманывать.
— Я попросила одного рыбака, который живет неподалеку от Йорингарда, отвезти меня. Он отказался, потому что боялся Гудрема. Но согласился отдать одну из своих лодок в обмен на ночь со мной.
Харальд кивнул. Подумал с насмешкой — кое-кто до конца жизни будет вспоминать, как лежала под ним Рагнхильд Белая Лань. Да, за такое простой рыбак может отдать многое. Оставлять у себя дочь конунга рискованно — Гудрем наверняка кинется искать беглянку. А вот разок попробовать ту, о которой скальды слагали песни…
— Ярл Харальд, — торопливо сказала Рагнхильд. — Я сделаю все, что ты захочешь. Буду следить за твоим домом. Служить тебе. Греть для тебя ложе, если… когда ты этого пожелаешь. Я умею управлять поместьем. Меня учили всему, что должна знать жена ярла или конунга. Я могу присмотреть за тем, чтобы на твоем ложе всегда были юные наложницы, чтобы зимний эль готовили вовремя и на весь год. Чтобы твои рубахи были из лучшего полотна!
Харальду неожиданно вспомнился Свальд. Что-то в последнее время его рубахи не дают всем покоя…
— Став моим мужем, ты получишь право на Йорингард. И… и Гудрем угрожал тебе! А завтра он отправится во Фрогсгард!
Харальд ещё раз отхлебнул эля. Едва заметно шевельнул бровью.
Баба. Она думает, стоит кому-то бросить вызов конунгу — и тот побежит на хольмганг, словно мальчишка, только вчера получивший от отца свой первый меч.
Нет, Гудрем выставит против него своего воина. Опытного бойца, побывавшего во многих поединках… или берсерка, навроде него самого. Чтобы уровнять силы.
А когда он его убьет, Гудрем предложит победителю самому явиться в Йорингард и забрать имущество жены. Если сумеет, конечно. У конунгов свои хольмганги.
И кончится это новым штурмом Йорингарда. Словно хольмганга и не было.
Но тут есть и другое. Если Гудрем Секира действительно может подчинить его своей воле — тогда здесь замешано колдовство. В этом случае берсерка Харальда будут ждать в Йорингарде с нетерпением.
Впрочем, колдовством его могут скрутить и во Фрогсгарде. Сразу после хольмганга или перед ним. И все же…
Завтра Гудрем Секира отправится на торжище во Фрогсгард, пролетело в уме у Харальда. Над этим стоит подумать.
Если он отплывет туда засветло, то прибудет даже раньше Гудрема — Хааленсваге ближе к Фрогсгарду, чем Йорингард.
А конунг Гудрем что-то знает о Харальде, сыне Ёрмунгарда, раз бросается такими словами. И это что-то нужно узнать.
Если родитель ничего не говорит — или не хочет, или не может — пусть знаниями поделятся чужие.
Рагнхильд сидела тихо. Смотрела на него, вскинув надломленные брови, дышала часто и затаенно. Харальд вдруг вспомнил, как она собирала парус — быстро, уверенно. Как смотрели на неё воины. Дочь конунга, Белая Лань Нартвегра. Сколько бы ни было у неё мужчин, она всегда будет желанна!
Может, и впрямь жениться, подумал Харальд, разглядывая Рагнхильд. Теперь, когда у него есть Добава, он не опасен для баб.
Но даже если опасен — Рагнхильд лишилась семьи. Мстить за неё некому.
А тот мужчина, что провел с ней ночь в обмен на лодку, никогда об этом не проговорится. Если хочет жить. И в случае чего, его всегда можно заткнуть. Мертвые не болтают.
— Будь моей гостьей, Рагнхильд Ольвдансдоттир, — проговорил Харальд. — Я распоряжусь, чтобы тебе отвели покой и дали рабынь в услужение. Ешь.
Следом Харальд встал, собираясь уйти.
— Так ты убьешь Гудрема? — дрогнувшим голосом спросила Рагнхильд. — Если убьешь… знай, я буду благословлять тебя всю жизнь. Всегда. Даже если ты сделаешь со мной то, что делаешь с рабынями…
— А прежде, — бросил Харальд, — ты в мою сторону даже не взглянула бы, Рагнхильд Белая Лань. Или взглянула, но с отвращением.
Она чуть слышно вздохнула. Ответила, не отводя голубых глаз:
— Это было раньше. Цену таким, как ты, узнаешь, потеряв все.
Кейлев поджидал своего ярла у выхода из зала.
— Ольвдансдоттир останется здесь, — объявил Харальд. — Дай ей рабынь и все, что положено. Отведи покой на хозяйской половине. Воины пусть разойдутся… но пришли четырех парней сюда, к этим дверям. Хочу размяться.
Он не отправился к устью фьорда, как собирался. Вместо этого сходил за затупленным мечом, и вернулся к входу в зал для пиров.
Харальд подошел вовремя. Миг спустя из дверей в сопровождении пары рабынь вышла Рагнхильд.
Белая Лань ступала неспешно, опустив ресницы. Четверо викингов, поджидавших ярла возле главного дома, пялились на неё с восхищением.
— Трое, — негромко велел Харальд, — нападайте. Я вас встречу.
Затем Харальд крутнул перед собой меч, разминая кисть.
Ему всегда лучше думалось в движении. Кроме того, если он решится на хольмганг — хотя смысла в этом не видел — то выбор оружия может достаться человеку Гудрема. И тот мог выбрать не секиру, которую предпочитал Харальд, а меч. Поэтому не мешало поупражнять руку.
— Ярл Харальд, — певуче сказала вдруг Рангхильд.
Он уже выходил из зала, раздумывая, а не сплавать ли к верфи, проведав по пути лодочный дозор во фьорде, когда заметил метку дыма, лениво приподнявшуюся вдали. Над скалами, чуть слева.
Харальд замер, всматриваясь в ленту фьорда.
Мгновенье спустя с причала грянул вопль. Со стороны мужского дома, погромыхивая оружием, к лестнице в скалах кинулись викинги, свободные от стражи. Харальд, мимо которого уже неслись те, кто только что сидел в зале, зашагал следом. Размашисто, поспешно…
Запыхавшийся Кейлев нагнал ярла у начала лестницы.
— Не спеши, — бросил Харальд ему через плечо. — Это не драккар, это лодка. Кто-то решил нас проведать.
Большая часть его воинов уже успела забраться на драккар — на случай, если ярл решит встретить гостей на воде. Где-то с десяток остались стоять на причале. Посторонились, когда Харальд прошагал мимо.
Он дошел до конца дощатого настила и замер в шаге от его края.
Приближавшаяся лодка оказалась крупной, на три пары весел. Но ветер дул со стороны моря — и суденышко ходко шло под парусом. Харальд разглядел на корме фигурку в красном плаще.
Разглядел и нахмурился. Дорогой плащ на человеке, приплывшем в одиночку…
Кейлев, замерший у ярла за левым плечом, вдруг бросил:
— Баба.
Но Харальд уже и сам увидел поток длинных светлых волос, падавших на красный плащ. Кто-то из воинов восхищенно крикнул у него за спиной:
— Это же Рагнхильд Белая Лань! Ольвдансдоттир! Откуда она тут? Я-то думал, всех дочерей Ольвдана…
Возглас оборвался — кто-то догадался ткнуть крикуну под ребро.
— Да, похожа на дочку убитого конунга, — хмуро согласился с говорившим Кейлев. — Не к добру это.
Харальд молчал, вглядываясь в подплывавшую лодку.
Рагнхильд собрала парус незадолго до причала — уверенными красивыми движениями. Встала на носу, пока лодка на остатках набранной скорости подплывала к сваям. Поглядела прямо в глаза Харальду…
И веревку, чтобы закрепить на причале, бросила ему.
Харальд поймал, не отводя от гостьи взгляда. Потом повел рукой вбок, разжал пальцы. Кейлев, стоявший сзади, подхватил конец, дернул и закрепил на резном столбе, торчавшем из угла настила.
Лодочный борт стукнулся о сваю. Рагнхильд Белая Лань стояла на носу лодки, вскинув голову. Смотрела на него и надменно, и беззащитно — все вместе, как умеют только женщины.
Потом она громко сказала:
— Приветствую тебя, ярл Харальд. Я Рагнхильд Ольвдансдоттир, дочь конунга, убитого Гудремом Кровавой Секирой. Позволь сказать тебе то, что услышали мои уши в Йорингарде. Потом я уйду. Разреши мне ступить на твою землю, потому что вести, которые я тебе принесла, лучше узнать наедине.
Харальд молчал, рассматривая её.
Ему доводилось слышать о красоте Белой Лани Рагнхильд. Все похвалы, что ей воздавались, оказались правдой. Высокая, белокожая, с глазами цвета неба в ясный солнечный день. Волосы, отливающие снегом. Безупречные скулы, прямой точеный нос, крылья надломленных посередине светлых бровей…
И губы, красоту которых воспевали скальды на всех пирах Нартвегра. Темно-алые, как рассветное зарево перед грозовым днем.
— Приветствую тебя, Ольвдансдоттир, — ответил наконец Харальд. — Будь моей гостьей, если того желаешь.
Он шагнул к краю помоста. Нагнулся, протягивая дочери конунга правую ладонь. Та стиснула её обеими руками.
В следующий миг Харальд рывком выдернул Рагнхильд на помост. И развернулся, уже не глядя на гостью. Тихо сказал, проходя мимо Кейлева:
— Угощение в зал для пиров. Но не сразу.
Харальд прошелся по причалу, слыша за спиной не только шаги Рагнхильд, но и шепотки воинов. Взобрался по лестнице, ступил на дорожку, ведущую к главному дому. И неожиданно наткнулся взглядом на Добаву.
Синеглазая бежала к кухне. Старуха-славянка ковыляла за ней, не хватало только брехливого щенка…
Девчонка на ходу улыбнулась Харальду — робко, мимолетно. Но тут же застыла, увидев идущую следом Белую Лань.
Не вовремя она, с досадой подумал Харальд. Затем, нахмурившись, кивнул в сторону кухни. Приказывая идти туда, куда шла.
Добава развернулась с таким лицом, словно разом ослепла и ничего вокруг не видела. Но Харальд думал уже не о ней — а о вестях, которые принесла Рагнхильд.
Близится Фимбулвинтер, сказал его родитель.
…Надо думать, эта та рабыня, о которой болтали в Мейдехольме, решила Рагнхильд, провожая взглядом невысокую девку в платье из серой некрашеной шерсти.
Та самая, которой берсерк Харальд простил все — и побег, и испорченную крышу дома.
Ничего особенного. Но и не уродина. Непонятно только, почему Харальд не оденет её подостойнее. Или это её наказание?
Во всяком случае, держалась девка тихо, послушно. Значит, именно это нравится здешнему хозяину.
***
На скамью, которую ярл Харальд ногой подтянул к своему столу, Рагнхильд опустилась мягко, неслышно. Ткань красного плаща, по которой рассыпались длинные белые волосы, прятала тело, обрисовывая лишь выступы — плечо, грудь…
— Говори, — велел Харальд, садясь напротив, в разлапистое хозяйское кресло.
Голубовато-серебряные глаза ярко и бешено блеснули, поймав свет, падавший из раскрытых дверей по ту сторону зала.
— Я приплыла сюда для того, чтобы рассказать тебе о словах Гудрема Кровавой Секиры, сказанных на пиру в честь смерти моего отца, — без предисловий объявила Рагнхильд.
Берсерков лучше не заставлять ждать, мелькнуло у неё.
— Он сказал, что вся эта округа, и Фрогсгард, и Мейдехольм, и даже земли севернее Хааленсваге будут платить ему подать. А ещё давать воинов на его драккары. Ещё он сказал, что ты, ярл Харальд, пойдешь к нему под руку и подчинишься, потому что этого хочет сам Ёрмунгард, твой отец. Но если ты воспротивишься, то он превратит тебя в покорного раба, и заставит служить ему, поскольку знает, как этого добиться. Затем Гудрем объявил себя великим конунгом, которому суждено объединить Нартвегр…
Рагнхильд замолчала, давая ярлу время обдумать её слова.
— Это все? — отозвался наконец Харальд.
— Что касается тебя, то все. — Рагнхильд негромко вздохнула. Наступало то, ради чего она приплыла в Хааленсваге. — Пир этот был пять дней назад. И на нем Гудрем Кровавая Секира обмолвился, что спустя шесть дней отправится во Фрогсгард. У него там много дел. Он хочет собрать первую подать с людей из той округи. Кроме того, Гудрему нужны люди на драккары. А ещё он хочет продать на торжище жен моего отца. Они дочери ярлов и свободных людей. Но Гудрем продаст их как рабынь для черной работы…
Белая Лань на мгновенье опустила взгляд. Потом снова посмотрела на Харальда.
— Гудрем заявил, что старые клячи Ольвдана ему не нужны, поскольку он уже сделал своими наложницами его дочерей. Ни один из моих братьев не выжил. Их смерть, даже самых маленьких, была страшной…
Харальд едва заметно склонил голову, давая знать, что уважает её скорбь.
А в уме крутилось другое.
Гудрем сказал, что превратит его в покорного раба… и заставит служить, как раба?!
Красноватый туман уже полоскался перед глазами, дыхание вдруг стало хриплым — берсерк рвался наружу. Харальд глубоко вздохнул. Медленно выдохнул.
И, смирив бешенство, уже плескавшееся в крови, расслышал последние слова Рагнхильд:
— Но если ты, ярл, женишься на мне и вызовешь Гудрема на хольмганг (поединок), он не сможет отказать тебе, не опозорившись. Ты можешь потребовать хольмганга за право владеть крепостью и всем добром, которое должно достаться мне — как одной из дочерей Ольвдана, после смерти всех его сыновей!
В зал вошла рабыня с подносом, и Рагнхильд замолчала. Харальд дождался, пока баба расставит по столу кувшин с элем, пару серебряных блюд с едой и чаши.
И только после того, как рабыня отошла, он спросил:
— Значит, все дочери Ольвдана теперь наложницы Гудрема?
Рангхильд помолчала. Затем отозвалась, вскидывая подбородок — и вытягивая шею так, словно подставляла нежное горло под лезвие:
— Я понимаю твое недоверие. Но я пришла к тебе не ради предательства… я лишь оказалась хитрей, чем мои сестры. И удачливей. Я смирила себя. Когда Гудрем ворвался в женский дом, я сказала, что приму его с охотой. Что склоняюсь перед его силой… что я почитаю того, кого по всему Нартвегру скоро назовут убийцей конунгов. Я восхваляла его. Обманула, чтобы жить. И чтобы когда-нибудь отплатить кровью за кровь.
Харальд прищурился. Подумал, вглядываясь в лицо Рагнхильд — не врет.
— После этого, — тихо сказала Рагнхильд, — он взял меня, как простую рабыню. В ту же ночь, когда погибли мои братья, сражавшиеся за Йорингард. Наутро Гудрем страшно казнил младших сыновей моего отца — сам, одного за другим, перед залом для пиров. Он убил даже Сверра, который родился этим летом. А вечером Гудрем Кровавая Секира устроил пир и пожелал, чтобы я сидела рядом. Я улыбалась ему… но когда он потащил меня в опочивальню и уснул на ложе, я сбежала.
— Как? — холодно спросил Харальд.
Пир после удачного штурма — это понятно, подумал он. Но покои, которые выбрал для себя конунг, не могли не охраняться. Мимо старых, опытных бойцов, которых обычно набирают в личную охрану конунгов, Рагнхильд не прошла бы.
— В опочивальне нас ждала девка, которую Гудрем привез из своего Вёллинхела, — ровно сказала Рагнхильд. — Когда Гудрем захрапел, я убила рабыню, оделась в её одежду… и перевязала голову тряпкой, измазанной в её крови. Я сделала это, чтобы спрятать волосы и лицо. Потом вышла из покоев, жалуясь, что Гудрем ударил меня и прогнал. И все из-за девки Ольвдана, которая вытворяет такое, на что не решится даже последняя потаскушка с торжища. Воины хохотали. Никто не заглянул мне в лицо.
Харальд глянул на Рагнхильд с невольным уважением.
— Дальше все было просто. По всему Йорингарду воины Гудрема валялись пьяные. Рабынь и наложниц все ещё насиловали. Под их крики я сумела ускользнуть. Спустилась к берегу в темноте, затем выбралась за стену…
— Лодка откуда? — отозвался Харальд.
И неторопливо отхлебнул эля. Он примерно догадывался, как Белая Лань её получила.
Она не стала увиливать или обманывать.
— Я попросила одного рыбака, который живет неподалеку от Йорингарда, отвезти меня. Он отказался, потому что боялся Гудрема. Но согласился отдать одну из своих лодок в обмен на ночь со мной.
Харальд кивнул. Подумал с насмешкой — кое-кто до конца жизни будет вспоминать, как лежала под ним Рагнхильд Белая Лань. Да, за такое простой рыбак может отдать многое. Оставлять у себя дочь конунга рискованно — Гудрем наверняка кинется искать беглянку. А вот разок попробовать ту, о которой скальды слагали песни…
— Ярл Харальд, — торопливо сказала Рагнхильд. — Я сделаю все, что ты захочешь. Буду следить за твоим домом. Служить тебе. Греть для тебя ложе, если… когда ты этого пожелаешь. Я умею управлять поместьем. Меня учили всему, что должна знать жена ярла или конунга. Я могу присмотреть за тем, чтобы на твоем ложе всегда были юные наложницы, чтобы зимний эль готовили вовремя и на весь год. Чтобы твои рубахи были из лучшего полотна!
Харальду неожиданно вспомнился Свальд. Что-то в последнее время его рубахи не дают всем покоя…
— Став моим мужем, ты получишь право на Йорингард. И… и Гудрем угрожал тебе! А завтра он отправится во Фрогсгард!
Харальд ещё раз отхлебнул эля. Едва заметно шевельнул бровью.
Баба. Она думает, стоит кому-то бросить вызов конунгу — и тот побежит на хольмганг, словно мальчишка, только вчера получивший от отца свой первый меч.
Нет, Гудрем выставит против него своего воина. Опытного бойца, побывавшего во многих поединках… или берсерка, навроде него самого. Чтобы уровнять силы.
А когда он его убьет, Гудрем предложит победителю самому явиться в Йорингард и забрать имущество жены. Если сумеет, конечно. У конунгов свои хольмганги.
И кончится это новым штурмом Йорингарда. Словно хольмганга и не было.
Но тут есть и другое. Если Гудрем Секира действительно может подчинить его своей воле — тогда здесь замешано колдовство. В этом случае берсерка Харальда будут ждать в Йорингарде с нетерпением.
Впрочем, колдовством его могут скрутить и во Фрогсгарде. Сразу после хольмганга или перед ним. И все же…
Завтра Гудрем Секира отправится на торжище во Фрогсгард, пролетело в уме у Харальда. Над этим стоит подумать.
Если он отплывет туда засветло, то прибудет даже раньше Гудрема — Хааленсваге ближе к Фрогсгарду, чем Йорингард.
А конунг Гудрем что-то знает о Харальде, сыне Ёрмунгарда, раз бросается такими словами. И это что-то нужно узнать.
Если родитель ничего не говорит — или не хочет, или не может — пусть знаниями поделятся чужие.
Рагнхильд сидела тихо. Смотрела на него, вскинув надломленные брови, дышала часто и затаенно. Харальд вдруг вспомнил, как она собирала парус — быстро, уверенно. Как смотрели на неё воины. Дочь конунга, Белая Лань Нартвегра. Сколько бы ни было у неё мужчин, она всегда будет желанна!
Может, и впрямь жениться, подумал Харальд, разглядывая Рагнхильд. Теперь, когда у него есть Добава, он не опасен для баб.
Но даже если опасен — Рагнхильд лишилась семьи. Мстить за неё некому.
А тот мужчина, что провел с ней ночь в обмен на лодку, никогда об этом не проговорится. Если хочет жить. И в случае чего, его всегда можно заткнуть. Мертвые не болтают.
— Будь моей гостьей, Рагнхильд Ольвдансдоттир, — проговорил Харальд. — Я распоряжусь, чтобы тебе отвели покой и дали рабынь в услужение. Ешь.
Следом Харальд встал, собираясь уйти.
— Так ты убьешь Гудрема? — дрогнувшим голосом спросила Рагнхильд. — Если убьешь… знай, я буду благословлять тебя всю жизнь. Всегда. Даже если ты сделаешь со мной то, что делаешь с рабынями…
— А прежде, — бросил Харальд, — ты в мою сторону даже не взглянула бы, Рагнхильд Белая Лань. Или взглянула, но с отвращением.
Она чуть слышно вздохнула. Ответила, не отводя голубых глаз:
— Это было раньше. Цену таким, как ты, узнаешь, потеряв все.
***
Кейлев поджидал своего ярла у выхода из зала.
— Ольвдансдоттир останется здесь, — объявил Харальд. — Дай ей рабынь и все, что положено. Отведи покой на хозяйской половине. Воины пусть разойдутся… но пришли четырех парней сюда, к этим дверям. Хочу размяться.
Он не отправился к устью фьорда, как собирался. Вместо этого сходил за затупленным мечом, и вернулся к входу в зал для пиров.
Харальд подошел вовремя. Миг спустя из дверей в сопровождении пары рабынь вышла Рагнхильд.
Белая Лань ступала неспешно, опустив ресницы. Четверо викингов, поджидавших ярла возле главного дома, пялились на неё с восхищением.
— Трое, — негромко велел Харальд, — нападайте. Я вас встречу.
Затем Харальд крутнул перед собой меч, разминая кисть.
Ему всегда лучше думалось в движении. Кроме того, если он решится на хольмганг — хотя смысла в этом не видел — то выбор оружия может достаться человеку Гудрема. И тот мог выбрать не секиру, которую предпочитал Харальд, а меч. Поэтому не мешало поупражнять руку.
— Ярл Харальд, — певуче сказала вдруг Рангхильд.
