Малинка! Айя узнала бы ее из тысячи. Лошадь Шорса. Любимая, старая, боевая подруга. Что была для старика семьей. Единственным родным ему существом. Паренек ловко вел ее к господам, глядя себе под ноги.
— Чего встали? Уберите это быстрее! — нервно зашептала подбежавшая к девушкам служанка верхнего яруса. — Там тазы и лопаты, и тряпки. Ужасная ночь. — И убежала прочь, прикрывая нос ладонью.
Чернавки задрожали, вопросительно переглядываясь. Глубоко вдохнув, Айя сделала шаг первой. Направилась дальше к беседке, где за столом лилось вино, и шумел праздник, а чуть поодаль снег захлебывался кровью.
Бесшумно обошла туи и плетущийся барвинок, припорошенные снегом, оставаясь незамеченной, и замерла у беседки, прикрыв рот ладонью, давя вскрик ужаса.
Прямо перед пышно накрытым столом лежало бездыханное тело гнедой лошадки, окровавленное, с вывернутым наружу брюхом. А чуть поодаль в алом снегу, лежала белая, тяжело дыша и странно дергаясь в лунном свете. Все ее тело было испещрено рваными ранами, кровь вырывалась из них густыми точками, заливая белое красным, предсмертным. Из больших ноздрей Снежинки, как успел окрестить ее Шорс, вырывалось клубами прерывистое дыхание и протяжный хрип. Животное умирало в муках.
Внутри у Айи все оборвалось. Что-то окончательно лопнуло, сломалось.
Девушки, пришедшие с ней, резво похватали тазы и лопаты, сгребая вывалившиеся внутренности и пропитанный кровью снег. Морщились и гребли, глотали слезы. А Айя все никак не могла заставить себя сдвинуться с места. Словно вросла в эту снежную, жуткую ночь, с едким запах крови и уходящей, безвинной жизни. А еще где-то внутри росла уверенность, что это все из-за нее…
— А ты чего встала? Работу свою не знаешь?
Айя вздрогнула, медленно повернула непослушную голову на звук. Вперила опустошенный взгляд в рыжую красотку, что смотрела не нее свысока, восседая на широком стуле, укутанная в белую шубку, и с длинным бокалом в изящной ручке. Губы ее кривила неуместная ухмылка, делая утонченные черты какими-то по-змеиному отталкивающими. Скользкими. Мерзкими.
Все они, сидящие под узорчатым навесом, вдруг разом показались Айе ничтожными червями, что радуются гниющей плоти, ибо ни к чему другому больше не способны.
Опарыши. Стервятники. Мнящие себя хозяевами мира и чужих жизней.
Айя не знала, да и не думала в тот момент, что выражают ее глаза, с какими эмоциями она смотрит на женщину в дорогих одеждах. Что отражается на ее лице, но рыжей это явно не понравилось. Она вопросительно изогнула тонкую, смоляную бровь и вздернула узкий подбородок.
Айя отвернулась, не проявив должного почтения и не извинившись. Отвернулась так, словно перед ней сидела не дочь правителя и гостья господина, а всего — навсего противный плевок, в который вступить, и то жалко. Впервые, того не осознавая, Айя позволила себе молчаливые эмоции. Впервые показала незнакомым Майю. Когда-то свободную и независимую. Гордую. Настоящую.
Дрожащими руками приняла от Лили лопату и тут же выпустила ее из непослушных, словно одеревеневших пальцев. И опустившись на колени, принялась дрожащими руками зачерпывать горячий, остро пахнущий снег. Словно через вязкую пелену до девушки донеся мягкий, словно патока голос:
— Нир, мне казалось, твои слуги самые примерные в Северных землях…
Змея…
Айя принялась усерднее складывать снег и внутренние органы несчастного животного в большие лохани, борясь с подступающей тошнотой. На Снежинку, что издавала леденящие душу звуки, старалась не смотреть. Молча, глотала катящиеся по щекам слезы. Девушка даже и не заметила, что плачет. Что все ее тело сотрясают бесшумные рыдания. В тот момент она ненавидела рыжую гадину, господина и весь этот погрязший в жестокости и крови мир. Айе казалось, что, будь у нее в руках огнестрельное оружие, она бы не колеблясь, спустила курок. И не раз… Выпускала бы пулю за пулей, пока не закончилась бы вся обойма. И снег бы тогда оросила не кровь невинных существ, а действительно бездушных тварей, мнящих себя господами…
Рвущий воздух свист…
— Мамочки! — взвизгнула Айя, отпрыгивая в сторону.
Снежинка истошно заржала, беспомощно перебирая ногами. Чернавки, рухнув на колени, прижали головы. Айя осталась стоять, метнула бешеный взгляд на звук. Нирхасс стоял чуть поодаль, держа в руках окровавленную плеть.
Один вдох, глухой удар сердца и кобыла снова заржала, выдыхая хрипы в морозную пустоту. А затем еще и еще.
Айя даже не поняла, в какой момент сорвалась с места и встала перед несчастным животным, закрывая его свои жалким телом.
— Хватит! Прошу Вас господин, хватит! Молю!
Рухнула на колени, не сводя взгляда с равнодушного лица. С серых, льдистых и холодных глаз. В голове мелькнула неуместная мысль, что как столь прекрасное создание, может быть таким жестоким.
И снова свист, горячий воздух задевает плечо и приземляется рядом в уже истерзанную плоть. Лошадь за ее спиной хрипит в агонии.
— Господин! Молю Вас! Пожалуйста! Прошу! Пожалуйста! — зашептала Айя, проглатывая ком в горле и расставляя руки в стороны, в тщетной попытке прикрыть и помочь.
А от беседки доносится смех и грубые шуточки. Совершенно неуместные и какие-то дикие.
— Тебе жаль ее? — без особого интереса спрашивает хозяин.
Служанка кивнула в ответ, обливаясь слезами и не сводя глаз с лица своего господина.
И снова свист. Еще и еще.
За спиной раздается дикое ржание и хрип. Отчаянный. Страшный. Последний.
Все стихает.
Тишина становится какой-то звенящей. Пахнущей загубленной жизнью.
А Аяй все так и стояла на коленях, расставив руки в стороны. Не веря во все происходящее.
Очнулась только тогда, когда на поляну перед беседкой конюх потянул взбрыкивающую и сопротивляющуюся Малинку.
— О Боже…
Айя всхлипнула и разрыдалась, оседая в окровавленный снег. Служанки молчали, прижавшись друг к другу, глядя бешеными глазами на разворачивающуюся картину.
А за спиной Нирхасса улыбалась его огненная гостья. Аккуратно положила в пухлогубый рот виноградинку и снова улыбнулась, отпивая из бокала. Остальные наблюдали, не выражая никаких эмоций. Большинство были очень пьяны. И происходящие волновало их мало, словно это было чем-то обыденным и не стоящим внимания.
А он вытер хлыст о подол своего отороченного мехом плаща и перевел взгляд на старую кобылицу.
— Господи! Зачем? Господин! Пожалуйста…
Запричитала Айя, подползая на коленях ближе к беседке. Все происходящее казалось ей нереальным. Адреналин в крови заставлял действовать не думая. Девушку трясло, слезы текли не переставая, голос предательски срывался в сиплый визг. Служанка была готова на все, лишь бы этот кошмар скорее закончился. Чтобы больше ни одно живое существо не погибло по ее вине. А вину Айя чувствовала каждой клеточкой своего существа. Не понимала в чем именно, но чувствовала. На уровне инстинктов, интуиции. И эта вина, тяжким грузом давила, пригибая несчастную чернавку к земле.
Когда услышала уже знакомый свист рассекаемого воздуха и пронзительное ржание, подавилась слезами. Метнула дикий взгляд в сторону хозяина. И не помня себя от страха, рванула вперед. Как была — на коленях.
Упала, цепляясь руками в кожу сапога. Обнимая ненавистную ногу, прижимаясь к ней всем телом. Целуя, вдыхая аромат хвои, своего унижения и отчаяния.
— Пожалуйста, господин! Мой господин! Молю Вас, Нирхасс! Если кто и достоин наказания, так это я! Накажите меня! Накажите! Только молю Вас хозяин, остановите это! Пожалуйста! Пожалуйста, господин! Я сделаю, что прикажите! Все сделаю!
Мужчина смотрел на заплаканную и униженную служанку сверху вниз. Лицо его выражало презрение и отвращение. Остальные смотрели так же. Но, Айе тогда было все равно на их взгляды и мнение. Ей просто хотелось, чтобы весь этот ужас, наконец, закончился.
— Жаль кобылу? — спросил хозяин, глядя на Малинку.
Айя энергично закивала, сильнее прижимаясь к его ноге. Так девушке казалось, что есть надежда, что все не зря.
— Готова занять ее место?
— Что? — не поняла служанка, подняла лицо, заглядывая мужчине в глаза.
— Выдержишь одиннадцать ударов плетью, и вы свободны. Согласна?
Айя задумалась лишь на секунду.
Кивнула.
Господин тряхнул ногой, пытаясь скинуть с себя девушку, словно противную букашку. Айя послушно отпустила чужую конечность.
— Оголяй спину, — скомандовал он.
Люди за его спиной одобрительно заулюлюкали, предвкушая продолжение зрелища.
А люди ли?
Айя медленно поднялась с колен, сглатывая вязкую слюну и смахивая слезы. Холода не замечала. Чужие, неприязненные взгляды кололи сильнее мороза.
Скинула с себя шаль. Непослушными пальцами принялась расстегивать ворот платья, спускаясь все ниже и ниже. Спустила его с плеч, высвободила руки, ежась под холодным порывами ветра.
— Оголяй.
Девушка стянула с плеч сорочку, прикрывая руками грудь. Кожа ее покрылась мурашками, а в голове было пусто, только сердце билось в груди как сумасшедшее. И несколько пар глаз, что шарили по ее обнаженному торсу, вызывали нескрываемое отвращение.
Медленно отвернулась, глядя прямо перед собой. На высокие стволы деревьев, что прятались в темноте и уходили вдаль, к самым заснеженным вершинам, освещенным светом красной, скорбной луны. На большие, пушистые хлопья, что в ее свете казались волшебными, как когда-то в детстве, когда смотришь на падающий снег в свете уличного фонаря, и все так сказочно и вот-вот, кажется свершиться самое настоящее зимнее волшебство. А впереди целая жизнь полная радости и чудес и все непременно будет хорошо.
Первый удар вышиб весь воздух из ее легких. Айя протяжно застонала сквозь зубы, пошатнувшись и обнимая себя руками. Слезы вновь брызнули из глаз.
Второй, третий…
На четвертом Айя упала на колени, чувствуя, как рвется под тугой плетью нежная кожа. Как потекло горячее по ребрам. Как горит, там, где он приласкал своим орудием.
Пятый и шестой, проскулила сквозь сжатые зубы, впиваясь ногтями в снег, вгрызаясь до самой промерзшей почвы.
Седьмой хлестко задел грудь справа и тут не сдержалась, вскрикнула. Истошно. Пронзительно. Закусывая губы и давясь вдохом.
В голове шумело и плыло. С груди на снег капало горячим. Красным. Скорбным.
— Ты можешь это прекратить. Это всего лишь кобыла, — ударил по ушам знакомый хрипловатый голос. Не хуже плети ударил.
— Бей уже!
Не выдержала, Выказала неуважение. Отчаялась. Не сдержалась.
Следующие три уда прилетели подряд. Хлесткие, жестокие, сильные.
Айя невольно выгнулась, закричала, захлебываясь слезами. Спина и правая грудь горели огнем. Мысли путались.
Заметил. Не спустил. Показал кто хозяин. Кто решает, будет ли жить обычная чернавка или нет. Наказал за проявленную горячесть.
Айя успокаивала себя, что еще один удар и все закончится…
А следующие три были сильнее предыдущих. Девушке показалось, что плеть распорола ее до самого позвоночника. Запах лошадиной крови смешался с ее собственным, горячим и металлическим. А небо окрасилось в цвет луны. На мгновение показалось, что он ее убьет. Порешит за проявленную дерзость.
Не успела перевести дыхание, как еще один удар выбил из груди весь дух.
Упала в снег. Взвыла.
— Мамочка…
И еще один…
Впечатал жалкое тело в снег. Вдавил сильнее, прошелся по уже рассеченному. Айя от нестерпимой боли засучила ногами, кусая собственную руку. Все вокруг плыло. Звуки стихли. Только собственное дыхание и боль. Жгучая, нестерпимая настолько, что весь окружающий мир перестал существовать. Осталась только она и боль, что завладела несчастным телом, как злобная ханша с алыми глазами.
— Ненавижу! Как же я тебя ненавижу! — шептала Айя в снег, боясь пошевелиться. Даже вдох, давался служанке с большим трудом.
— Можешь забирать эту клячу и проваливать, — долетел до девушки ненавистный голос, частично возвращая в реальность.
Несколько долгих минут Айя поднималась. Ноги и руки дрожали, не слушаясь, перед глазами плыло.
Больше не стыдясь, чернавка медленно повернулась к зрителям, являя тем располосованную грудь и истерзанные в кровь губы. Медленно обвела каждого мутным взглядом и наклонилась за шалью. Пошатнулась. С неимоверным усилием удержала равновесие. Накинула вязаную ткань на плечи, взвыв от боли. Бросила быстрый взгляд на хозяина, который снова вытирал хлыст уже от крови чернавки. Лицо его было каким-то задумчивым и злым. Почувствовав взгляд Айи, Нирхасс вопросительно вздернул идеальную бровь.
— Хочешь что-то сказать?
Девушка кивнула.
— Спасибо за вашу милость. Мой господин.
Слова тонули в завываниях ветра. Оседали на грешную землю вместе со снежинками. Но Айя знала, что он слышал.
Преодолевая себя, девушка добрела до всхрапнувшей лошади, молча приняла вожжи из рук конюха и направилась прочь от беседки, вглубь сада, а затем и через калитку в хозяйственный двор. Шла Айя медленно, давясь слезами и взвизгивая от нестерпимой боли. Малинка шла следом, не торопя и не брыкаясь, слоно понимала, благодаря кому избежала незавидной участи.
Как дошла до конюшни, сама не знала. Просто увидела знакомый силуэт постройки, а подойдя ближе и плачущего старика, на обледеневшей лавке. Шорс сначала и не понял, что произошло, не поверил своим глазам.
— Дочка, как же…
Начал было конюх, поднимаясь навстречу, да так и замер, заметив кровавый след, что проложил дорожку по следам хрупкой девушки.
— Прости деда, прости, пожалуйста, я не думала… — прошептала Айя, протягивая старику поводья.
Пара вдохов и свет в ее глазах померк.
Шорс едва успел поймать падающую девушку, измазавшись в ее крови…
Айя выкарабкивалась долго. Шорс выхаживал девчонку в своей каморке. Пару раз приходила Тойра, приносила лечебные отвары и мази. Ругала старика и бессознательную девушку. Велела обязательно сообщить, когда та очнется. Забегал даже лакей из верхних ярусов, принес какой-то жутко дорогой порошок, что должен обеззараживать и затягивать раны. Все расспрашивал, да высматривал, требовал разбудить служанку. Чем рассердил Шорса, и был изгнан из старой конюшни взашей.
Очнулась девушка на седьмой день. Просто вынырнула из спасительно забытья и уставилась опустошенным взглядом в стену. Для чего ей дальше дышать, Айя решительно не понимала. Тело болело, душа выла, а мысли, то и дело возвращались к гнетущей безысходности.
Никогда Майя не считала себя очень слабой, изнеженной или ранимой. Но и сильной себя не считала. Девушка всегда была немного труслива и осторожна. А имеющаяся действительность сломала все, что в несчастной оставалось прежнего. Последнюю волю. Последнее желание бороться. Айя не чувствовала в себе сил на это. Всё вышибла его плеть. Содрала вместе с кожей, выдрала с мясом и утопила в холодных сугробах севера. Ей просто не хотелось больше чувствовать боль, просто не хотелось существовать.
— Девочка, не надо, — причитал Шорс, глядя на слезы Айи, — все образумится…Хотя, и сам в это верил с трудом. Старик понимал всю серьёзность ситуации,что помочь он никак не может. Никто не может.
— Ты должна сказать Тойре, может она что-то присоветует.
— Тойре? Что рассказать? Я сама виновата, влезла, куда не надо. Не переживай деда, — протянула Айя, понимая весь абсурд предложения Шорса. При всем желании, Тойра всего лишь слуга, несколькими рангами выше, но все же, та же рабыня. Чем она поможет? И она недолюбливают слуг с нижнего яруса. С чего ей помогать какой-то девке, что сама выпросила прилюдную порку?
— Чего встали? Уберите это быстрее! — нервно зашептала подбежавшая к девушкам служанка верхнего яруса. — Там тазы и лопаты, и тряпки. Ужасная ночь. — И убежала прочь, прикрывая нос ладонью.
Чернавки задрожали, вопросительно переглядываясь. Глубоко вдохнув, Айя сделала шаг первой. Направилась дальше к беседке, где за столом лилось вино, и шумел праздник, а чуть поодаль снег захлебывался кровью.
Бесшумно обошла туи и плетущийся барвинок, припорошенные снегом, оставаясь незамеченной, и замерла у беседки, прикрыв рот ладонью, давя вскрик ужаса.
Прямо перед пышно накрытым столом лежало бездыханное тело гнедой лошадки, окровавленное, с вывернутым наружу брюхом. А чуть поодаль в алом снегу, лежала белая, тяжело дыша и странно дергаясь в лунном свете. Все ее тело было испещрено рваными ранами, кровь вырывалась из них густыми точками, заливая белое красным, предсмертным. Из больших ноздрей Снежинки, как успел окрестить ее Шорс, вырывалось клубами прерывистое дыхание и протяжный хрип. Животное умирало в муках.
Внутри у Айи все оборвалось. Что-то окончательно лопнуло, сломалось.
Девушки, пришедшие с ней, резво похватали тазы и лопаты, сгребая вывалившиеся внутренности и пропитанный кровью снег. Морщились и гребли, глотали слезы. А Айя все никак не могла заставить себя сдвинуться с места. Словно вросла в эту снежную, жуткую ночь, с едким запах крови и уходящей, безвинной жизни. А еще где-то внутри росла уверенность, что это все из-за нее…
— А ты чего встала? Работу свою не знаешь?
Айя вздрогнула, медленно повернула непослушную голову на звук. Вперила опустошенный взгляд в рыжую красотку, что смотрела не нее свысока, восседая на широком стуле, укутанная в белую шубку, и с длинным бокалом в изящной ручке. Губы ее кривила неуместная ухмылка, делая утонченные черты какими-то по-змеиному отталкивающими. Скользкими. Мерзкими.
Все они, сидящие под узорчатым навесом, вдруг разом показались Айе ничтожными червями, что радуются гниющей плоти, ибо ни к чему другому больше не способны.
Опарыши. Стервятники. Мнящие себя хозяевами мира и чужих жизней.
Айя не знала, да и не думала в тот момент, что выражают ее глаза, с какими эмоциями она смотрит на женщину в дорогих одеждах. Что отражается на ее лице, но рыжей это явно не понравилось. Она вопросительно изогнула тонкую, смоляную бровь и вздернула узкий подбородок.
Айя отвернулась, не проявив должного почтения и не извинившись. Отвернулась так, словно перед ней сидела не дочь правителя и гостья господина, а всего — навсего противный плевок, в который вступить, и то жалко. Впервые, того не осознавая, Айя позволила себе молчаливые эмоции. Впервые показала незнакомым Майю. Когда-то свободную и независимую. Гордую. Настоящую.
Дрожащими руками приняла от Лили лопату и тут же выпустила ее из непослушных, словно одеревеневших пальцев. И опустившись на колени, принялась дрожащими руками зачерпывать горячий, остро пахнущий снег. Словно через вязкую пелену до девушки донеся мягкий, словно патока голос:
— Нир, мне казалось, твои слуги самые примерные в Северных землях…
Змея…
Айя принялась усерднее складывать снег и внутренние органы несчастного животного в большие лохани, борясь с подступающей тошнотой. На Снежинку, что издавала леденящие душу звуки, старалась не смотреть. Молча, глотала катящиеся по щекам слезы. Девушка даже и не заметила, что плачет. Что все ее тело сотрясают бесшумные рыдания. В тот момент она ненавидела рыжую гадину, господина и весь этот погрязший в жестокости и крови мир. Айе казалось, что, будь у нее в руках огнестрельное оружие, она бы не колеблясь, спустила курок. И не раз… Выпускала бы пулю за пулей, пока не закончилась бы вся обойма. И снег бы тогда оросила не кровь невинных существ, а действительно бездушных тварей, мнящих себя господами…
Рвущий воздух свист…
— Мамочки! — взвизгнула Айя, отпрыгивая в сторону.
Снежинка истошно заржала, беспомощно перебирая ногами. Чернавки, рухнув на колени, прижали головы. Айя осталась стоять, метнула бешеный взгляд на звук. Нирхасс стоял чуть поодаль, держа в руках окровавленную плеть.
Один вдох, глухой удар сердца и кобыла снова заржала, выдыхая хрипы в морозную пустоту. А затем еще и еще.
Айя даже не поняла, в какой момент сорвалась с места и встала перед несчастным животным, закрывая его свои жалким телом.
— Хватит! Прошу Вас господин, хватит! Молю!
Рухнула на колени, не сводя взгляда с равнодушного лица. С серых, льдистых и холодных глаз. В голове мелькнула неуместная мысль, что как столь прекрасное создание, может быть таким жестоким.
И снова свист, горячий воздух задевает плечо и приземляется рядом в уже истерзанную плоть. Лошадь за ее спиной хрипит в агонии.
— Господин! Молю Вас! Пожалуйста! Прошу! Пожалуйста! — зашептала Айя, проглатывая ком в горле и расставляя руки в стороны, в тщетной попытке прикрыть и помочь.
А от беседки доносится смех и грубые шуточки. Совершенно неуместные и какие-то дикие.
— Тебе жаль ее? — без особого интереса спрашивает хозяин.
Служанка кивнула в ответ, обливаясь слезами и не сводя глаз с лица своего господина.
И снова свист. Еще и еще.
За спиной раздается дикое ржание и хрип. Отчаянный. Страшный. Последний.
Все стихает.
Тишина становится какой-то звенящей. Пахнущей загубленной жизнью.
А Аяй все так и стояла на коленях, расставив руки в стороны. Не веря во все происходящее.
Очнулась только тогда, когда на поляну перед беседкой конюх потянул взбрыкивающую и сопротивляющуюся Малинку.
— О Боже…
Айя всхлипнула и разрыдалась, оседая в окровавленный снег. Служанки молчали, прижавшись друг к другу, глядя бешеными глазами на разворачивающуюся картину.
А за спиной Нирхасса улыбалась его огненная гостья. Аккуратно положила в пухлогубый рот виноградинку и снова улыбнулась, отпивая из бокала. Остальные наблюдали, не выражая никаких эмоций. Большинство были очень пьяны. И происходящие волновало их мало, словно это было чем-то обыденным и не стоящим внимания.
А он вытер хлыст о подол своего отороченного мехом плаща и перевел взгляд на старую кобылицу.
— Господи! Зачем? Господин! Пожалуйста…
Запричитала Айя, подползая на коленях ближе к беседке. Все происходящее казалось ей нереальным. Адреналин в крови заставлял действовать не думая. Девушку трясло, слезы текли не переставая, голос предательски срывался в сиплый визг. Служанка была готова на все, лишь бы этот кошмар скорее закончился. Чтобы больше ни одно живое существо не погибло по ее вине. А вину Айя чувствовала каждой клеточкой своего существа. Не понимала в чем именно, но чувствовала. На уровне инстинктов, интуиции. И эта вина, тяжким грузом давила, пригибая несчастную чернавку к земле.
Когда услышала уже знакомый свист рассекаемого воздуха и пронзительное ржание, подавилась слезами. Метнула дикий взгляд в сторону хозяина. И не помня себя от страха, рванула вперед. Как была — на коленях.
Упала, цепляясь руками в кожу сапога. Обнимая ненавистную ногу, прижимаясь к ней всем телом. Целуя, вдыхая аромат хвои, своего унижения и отчаяния.
— Пожалуйста, господин! Мой господин! Молю Вас, Нирхасс! Если кто и достоин наказания, так это я! Накажите меня! Накажите! Только молю Вас хозяин, остановите это! Пожалуйста! Пожалуйста, господин! Я сделаю, что прикажите! Все сделаю!
Мужчина смотрел на заплаканную и униженную служанку сверху вниз. Лицо его выражало презрение и отвращение. Остальные смотрели так же. Но, Айе тогда было все равно на их взгляды и мнение. Ей просто хотелось, чтобы весь этот ужас, наконец, закончился.
— Жаль кобылу? — спросил хозяин, глядя на Малинку.
Айя энергично закивала, сильнее прижимаясь к его ноге. Так девушке казалось, что есть надежда, что все не зря.
— Готова занять ее место?
— Что? — не поняла служанка, подняла лицо, заглядывая мужчине в глаза.
— Выдержишь одиннадцать ударов плетью, и вы свободны. Согласна?
Айя задумалась лишь на секунду.
Кивнула.
Господин тряхнул ногой, пытаясь скинуть с себя девушку, словно противную букашку. Айя послушно отпустила чужую конечность.
— Оголяй спину, — скомандовал он.
Люди за его спиной одобрительно заулюлюкали, предвкушая продолжение зрелища.
А люди ли?
Айя медленно поднялась с колен, сглатывая вязкую слюну и смахивая слезы. Холода не замечала. Чужие, неприязненные взгляды кололи сильнее мороза.
Скинула с себя шаль. Непослушными пальцами принялась расстегивать ворот платья, спускаясь все ниже и ниже. Спустила его с плеч, высвободила руки, ежась под холодным порывами ветра.
— Оголяй.
Девушка стянула с плеч сорочку, прикрывая руками грудь. Кожа ее покрылась мурашками, а в голове было пусто, только сердце билось в груди как сумасшедшее. И несколько пар глаз, что шарили по ее обнаженному торсу, вызывали нескрываемое отвращение.
Медленно отвернулась, глядя прямо перед собой. На высокие стволы деревьев, что прятались в темноте и уходили вдаль, к самым заснеженным вершинам, освещенным светом красной, скорбной луны. На большие, пушистые хлопья, что в ее свете казались волшебными, как когда-то в детстве, когда смотришь на падающий снег в свете уличного фонаря, и все так сказочно и вот-вот, кажется свершиться самое настоящее зимнее волшебство. А впереди целая жизнь полная радости и чудес и все непременно будет хорошо.
Первый удар вышиб весь воздух из ее легких. Айя протяжно застонала сквозь зубы, пошатнувшись и обнимая себя руками. Слезы вновь брызнули из глаз.
Второй, третий…
На четвертом Айя упала на колени, чувствуя, как рвется под тугой плетью нежная кожа. Как потекло горячее по ребрам. Как горит, там, где он приласкал своим орудием.
Пятый и шестой, проскулила сквозь сжатые зубы, впиваясь ногтями в снег, вгрызаясь до самой промерзшей почвы.
Седьмой хлестко задел грудь справа и тут не сдержалась, вскрикнула. Истошно. Пронзительно. Закусывая губы и давясь вдохом.
В голове шумело и плыло. С груди на снег капало горячим. Красным. Скорбным.
— Ты можешь это прекратить. Это всего лишь кобыла, — ударил по ушам знакомый хрипловатый голос. Не хуже плети ударил.
— Бей уже!
Не выдержала, Выказала неуважение. Отчаялась. Не сдержалась.
Следующие три уда прилетели подряд. Хлесткие, жестокие, сильные.
Айя невольно выгнулась, закричала, захлебываясь слезами. Спина и правая грудь горели огнем. Мысли путались.
Заметил. Не спустил. Показал кто хозяин. Кто решает, будет ли жить обычная чернавка или нет. Наказал за проявленную горячесть.
Айя успокаивала себя, что еще один удар и все закончится…
А следующие три были сильнее предыдущих. Девушке показалось, что плеть распорола ее до самого позвоночника. Запах лошадиной крови смешался с ее собственным, горячим и металлическим. А небо окрасилось в цвет луны. На мгновение показалось, что он ее убьет. Порешит за проявленную дерзость.
Не успела перевести дыхание, как еще один удар выбил из груди весь дух.
Упала в снег. Взвыла.
— Мамочка…
И еще один…
Впечатал жалкое тело в снег. Вдавил сильнее, прошелся по уже рассеченному. Айя от нестерпимой боли засучила ногами, кусая собственную руку. Все вокруг плыло. Звуки стихли. Только собственное дыхание и боль. Жгучая, нестерпимая настолько, что весь окружающий мир перестал существовать. Осталась только она и боль, что завладела несчастным телом, как злобная ханша с алыми глазами.
— Ненавижу! Как же я тебя ненавижу! — шептала Айя в снег, боясь пошевелиться. Даже вдох, давался служанке с большим трудом.
— Можешь забирать эту клячу и проваливать, — долетел до девушки ненавистный голос, частично возвращая в реальность.
Несколько долгих минут Айя поднималась. Ноги и руки дрожали, не слушаясь, перед глазами плыло.
Больше не стыдясь, чернавка медленно повернулась к зрителям, являя тем располосованную грудь и истерзанные в кровь губы. Медленно обвела каждого мутным взглядом и наклонилась за шалью. Пошатнулась. С неимоверным усилием удержала равновесие. Накинула вязаную ткань на плечи, взвыв от боли. Бросила быстрый взгляд на хозяина, который снова вытирал хлыст уже от крови чернавки. Лицо его было каким-то задумчивым и злым. Почувствовав взгляд Айи, Нирхасс вопросительно вздернул идеальную бровь.
— Хочешь что-то сказать?
Девушка кивнула.
— Спасибо за вашу милость. Мой господин.
Слова тонули в завываниях ветра. Оседали на грешную землю вместе со снежинками. Но Айя знала, что он слышал.
Преодолевая себя, девушка добрела до всхрапнувшей лошади, молча приняла вожжи из рук конюха и направилась прочь от беседки, вглубь сада, а затем и через калитку в хозяйственный двор. Шла Айя медленно, давясь слезами и взвизгивая от нестерпимой боли. Малинка шла следом, не торопя и не брыкаясь, слоно понимала, благодаря кому избежала незавидной участи.
Как дошла до конюшни, сама не знала. Просто увидела знакомый силуэт постройки, а подойдя ближе и плачущего старика, на обледеневшей лавке. Шорс сначала и не понял, что произошло, не поверил своим глазам.
— Дочка, как же…
Начал было конюх, поднимаясь навстречу, да так и замер, заметив кровавый след, что проложил дорожку по следам хрупкой девушки.
— Прости деда, прости, пожалуйста, я не думала… — прошептала Айя, протягивая старику поводья.
Пара вдохов и свет в ее глазах померк.
Шорс едва успел поймать падающую девушку, измазавшись в ее крови…
Глава восьмая
Айя выкарабкивалась долго. Шорс выхаживал девчонку в своей каморке. Пару раз приходила Тойра, приносила лечебные отвары и мази. Ругала старика и бессознательную девушку. Велела обязательно сообщить, когда та очнется. Забегал даже лакей из верхних ярусов, принес какой-то жутко дорогой порошок, что должен обеззараживать и затягивать раны. Все расспрашивал, да высматривал, требовал разбудить служанку. Чем рассердил Шорса, и был изгнан из старой конюшни взашей.
Очнулась девушка на седьмой день. Просто вынырнула из спасительно забытья и уставилась опустошенным взглядом в стену. Для чего ей дальше дышать, Айя решительно не понимала. Тело болело, душа выла, а мысли, то и дело возвращались к гнетущей безысходности.
Никогда Майя не считала себя очень слабой, изнеженной или ранимой. Но и сильной себя не считала. Девушка всегда была немного труслива и осторожна. А имеющаяся действительность сломала все, что в несчастной оставалось прежнего. Последнюю волю. Последнее желание бороться. Айя не чувствовала в себе сил на это. Всё вышибла его плеть. Содрала вместе с кожей, выдрала с мясом и утопила в холодных сугробах севера. Ей просто не хотелось больше чувствовать боль, просто не хотелось существовать.
— Девочка, не надо, — причитал Шорс, глядя на слезы Айи, — все образумится…Хотя, и сам в это верил с трудом. Старик понимал всю серьёзность ситуации,что помочь он никак не может. Никто не может.
— Ты должна сказать Тойре, может она что-то присоветует.
— Тойре? Что рассказать? Я сама виновата, влезла, куда не надо. Не переживай деда, — протянула Айя, понимая весь абсурд предложения Шорса. При всем желании, Тойра всего лишь слуга, несколькими рангами выше, но все же, та же рабыня. Чем она поможет? И она недолюбливают слуг с нижнего яруса. С чего ей помогать какой-то девке, что сама выпросила прилюдную порку?
