- Лин, а ты давно Кая знаешь?
- Что?.. А-а… Несколько дней.
- Вот ничего себе… И уже под его опекой…
- А он – красивый… Как ей лучше?
- На два дели.
- Лады…
- Он – красивый, да. Но, я его побаиваюсь.
- И я… Еще когда он с Эшей был… Только ей и улыбался…
- Марь, подай мне вон ту ленту.
- Много чести для нее.
- Ты чего?
- Да ничего.
- Тебе-то какое дело? Все равно б не достался.
- Да все мужики одинаковые. Быстро он Эшу забыл.
- Да уж сколько времени прошло?
- Ну и что?
- Ой, да ты просто ей завидуешь. Признайся.
- Кому? Этой рыжей пигалице?
- Марь, давно по вождю сохнешь? Хи-хи…
- Сама ты… хвост от лисы…
- И не пигалица она. Смотри, всё на местах.
- Да на что там смотреть?
- Не нравится, не смотрите, - и распахнула глаза.
В комнате наступила тишина, в которой я расслышала стук часов-ходиков и: «Кати ее! Только до площади не сверни!» Но, это уже с улицы. Потом тихий голос Лиллы:
- Лин?
- Что? – через зеркало уставилась я на нее.
- Ты это, извини нас.
- Извиняю.
- Мы просто не знали.
- О чем вы не знали? – перевела я взгляд на Сарику. Та дернула пухлым плечом, смутившись еще сильней:
- Не знали, что ты понимаешь наш язык.
- Ваш?! – подбросило меня со стула.
Ута с расческой в руке, отпрянула:
- Наш.
Я тряхнула головой:
- То есть…
- То есть, мы на нем и говорили.
- Как это?
- Ага, - подтвердила Лилла. - Я только на анкримском спросила: давно ли ты знаешь Кая. И все.
- И все? – открыла я рот. Девушки закивали… Мамочка моя… Я и сама не знала…
- Лин?
- А-а?
- А мы уже закончили. Ты глянь на себя... Тебе нравится?
- Нравится, - констатировала я, глядя в отражение с двумя высокими рыжими хвостами… Мне, безусловно, оно нравилось. Но, я ли там? И кто теперь я?
- От-то ж и славно! – выдохнула Лилла. – А хочешь пирога с изюмом?
- Нет. Спасибо.
- А леденца за щеку?
- Нет. Спасибо, Ута.
- Ну… Тогда пойдем на праздник?.. Девчонки?
- Пошли-пошли.
- Там теперь – самое веселье и мы тебе все покажем.
И мы опять пошли. Только на этот раз в другом составе: без Кая, но с «девчонками».
На площади, действительно, во всю ширь разливалось веселье. Картина эта напоминала недавнюю Рахасью в огнях. С той лишь разницей, что была она уже в моей прошлой жизни. Давней-давней… и не моей, а чьей-то другой.
- Лин, а танцевать ты умеешь? – проорала мне в ухо Ута, сильно при этом наклонясь.
Я дернула в ответ плечами:
- Не уверена. Я просто постою пока.
- Мы вместе постоим.
- Лека?! – и расплылась в нежданно искренней улыбке.
Юный воруль, смущенно почесав свой взъерошенный затылок, мне тоже улыбнулся:
- Я не помешал?
- Нет!
- Тогда знакомь меня с девушками.
- Хорошо!
И через несколько минут мы все вместе уже болтали. Одна лишь Марья торчала сбоку, бросая по сторонам строгие взгляды (точно, наша экономка).
Вскоре музыка на площади стихла и вместо разудалых волынщиков на помосте появилась тройка строгих скрипачей. Народ же среагировал на эту перемену очень воодушевленно. Я привстала на цыпочках, чтобы получше разглядеть, но…
- Ничего я не вижу.
- А пока и не на что там смотреть.
- А когда будет «на что»? – и обернулась к Марье.
Та впервые выдала подобие улыбки:
- Когда пойдешь в круг танцевать.
- Я-я?!
- Лин, Лин! Точно! – Ута даже подпрыгнула, Сарика захлопала в ладоши:
- Танцевать, танцевать!
- Это – особый танец, - засмеялся мне Лека.
Угу, помню я один… с ленточкой:
- Я не умею.
- А я тебе покажу, - вытянула шею Сарика, явно кого-то выискивая в толпе. – Я тебе… Анкер! Анкер, я тут! – и замахала рукой. – Лин, это танец, ну, доказательство. Его танцуют настоящие пары. И самой убедительной полагается приз. Награда. Да ведь, Лилла?
- А мне откуда знать? – весело скривилась ей подружка. – Отец в конторе ее всегда прячет. Но, знаю, что есть. И большая. На телеге из Сани вчера привезли.
- Ой, как здорово! – открыла Сарика рот. – Я в этом году так «докажу», что выскочке этой с Придорожной…
А дальше грянула музыка и я не расслышала, что именно «выскочке с Придорожной» в этом году грозит. А мне оно надо? И потихоньку попятилась назад…
- Ой.
Кай за моей спиной, запрокинув голову, рассмеялся:
- Не получилось.
Девушки вмиг стихли. Он обвел их взглядом:
- Светлого вечера всем. Лека, ты свободен… Лин?
- Что? – зашарила я руками в поисках хвоста от косы.
Кай перехватил мою ладонь:
- Пошли. Так положено.
- Но, я не умею.
- Я покажу тебе, - отмерла Сарика. – Просто, повторяй за мной и все.
- А у меня есть выбор?
- Нет, - качнув головой, потянул меня через толпу Кай.
Народ встретил «желающих доказать» громкими радостными криками с присвистыванием и улюлюканьем. Мы же выстроились в круг лицом друг к другу и на секунды замерли. Я лишь успела найти глазами Сарику. Та, стоя рядом, напротив щуплого симпатичного парня, мне ободряюще подмигнула и музыка вдарила с новой силой. Сарика распахнула рот:
- Ах, как я его люблю! Раз-два-три, раз-два-три! – и вместе с остальными поскакала вокруг своего воруля. - Всему свету говорю! Раз-два-три, раз-два-три! Раз-два-три-четыре-пять! Буду мух я отгонять! – вскинулись над неподвижными мужчинами женские руки, имитирующие объявленный процесс.
Мне пришлось все увиденное повторять. И пока получилось! Но, тут после первого над площадью под хлопанье зрителей загремел новый куплет, и я с остальными снова подорвалась с места.
- Ах, как я его люблю! Раз-два-три, раз-два-три! Всему свету говорю! Раз-два-три, раз-два-три! Раз-два-три-четыре-пять! Буду тесто я мешать!
На этот раз женщины изо всех сил замолотили руками перед партнерами. Мне и это удалось. Но, уже через секунду я снова запрыгала вокруг Кая.
- Ах, как я его люблю! Раз-два-три, раз-два-три! Всему свету говорю! Раз-два-три, раз-два-три! Раз-два-три-четыре-пять!.. Буду жарко целовать!
Что?! Сарика вмиг забыла о своей наставнической роли… впрочем, Анкер был только «за» такому ее «доказательству». А через мгновенье я почувствовала под своим подбородком пальцы Кая:
- Посмотри на меня, - глаза воруля явно смеялись. Однако мне сейчас было не до смеха:
- Мы с тобой друзья, Кай.
- Угу, - наклонился ко мне мужчина.
- А друзья… - и испуганно зажмурилась.
- Не целуются, - просто выдохнул он мне в губы…
Это невозможно. Вспыхнуло в голове поле в ярких лютиках под ветром, далекое одинокое дерево и… Еще через мгновенье я была подхвачена на руки и под свист с улюлюканьем Кай пошел прямо на толпу…
- Куда ты притащил меня? – ветер вмиг подхватил оба моих хвоста, хлестанув ими по нашим лицам.
- Здесь – хорошее место, - с прищуром произнес Кай.
- Тогда скажи, друг: в «Гордом хорьке», когда ты… ночевал со мной в одной постели, ты…
- Что?
- Ты…
- Я?
- Ты меня… целовал?
Кай опустил меня на камни, но рук не разжал:
- Я тебя лечил.
- Лечил? – дернулась я в его кольце. – Ты меня лечил?
- Ага. Такое у избранных лечение.
- Да как тебе не стыдно? – выпучила я в темноте глаза. – Ты воспользовался моей слабостью.
- Я тебя вылечил, - непреклонно парировали мне. – А это – главное… Как ты догадалась?
А как я догадалась?.. Поле с лютиками, дерево вдали, ветер и…
- По твоему запаху.
- По запаху? – вскинул брови Кай.
- Ага.
Только я никогда не расскажу ему, что в том моем сне точно также пах мой желанный и единственный в этом мире дом…
- Лин, смотри!
Мы стояли на краю скалистого обрыва. В том самом месте, где далеко под нами в океан Соль впадала узкая речушка, названия которой я не знаю, но уверена, что запомню саму, потому что именно по ней в полной темноте и тишине плыли сейчас десятки маленьких огоньков. Плыли прямо в безбрежный океан Соль.
- Что… это? – развернулась я в руках Кая.
Воруль за моей спиной вздохнул:
- «Праздник чистых душ». Сегодня день такой. А эти огни «чистые души» и есть. Души погибших за Анкрим ворулей – воинов.
- Их так много.
- Очень много. В каждом городе и деревне. Мы помним всех. А их помнит наш бог Один, - и уткнулся подбородком в мою макушку. – Вот так вот, Лин.
- Вот так вот, - эхом повторила я, не отрывая глаз от маленьких храбрых огоньков…
10. 12. Настоящая женщина даже
сидя в луже, держит спину прямой.
(пункт из «Пособия для начинающей королевы»)
Раннее сырое утро месяца июня украсило травяные заросли по обочинам дороги прозрачным жемчугом только прошедшего дождя. В его тяжелых изогнутых нитях стояли, не колыхаясь, синие васильки вперемешку с полузакрытыми, еще сонными ромашками. Но, солнце, выплывающее из-за восточных горных пиков, уже взялось за свою ежедневную работу: медленно, но неизбежно растворяло в длинных косых лучах туман, прибитый к колеям, и сумрак под ветвями редких серебристых ракит. Разбудило оно и голодных после ночи луговых птиц… Впрочем, мы разбудили их гораздо раньше.
- Эээ-оо-у!
- Пасть свою прикрой, когда зеваешь, лошади шарахаются… Эээ-эуу! Лека! Тьфу!
Юный воруль с большим удовольствием потянулся, привстав на стременах своей Соломки, и только потом решил дать ответ:
- Бала, ночью старикам спать положено, а молодым…
- Это кто тут старик?! Да я двух таких мокроносов уделаю одной трухлявой палкой!
- Бала! А он нарывается! – подбодрили энтузиаста из-за наших спин.
- Еще как нарывается! – выкрикнули со смехом оттуда же. – Лека, а не твой ли мятый загривок я этой ночью видал под окном своей племянницы Уты?!
- Нее! – прилетело теперь протестом спереди. – Ута с Лиллой и подружками всю ночь танцевала! И Лекин загривок там рядом мелькал!
- Чего?! – взвился хозяин загривка на все услышанное. – Анкер, скажи! Я с тобой до рассвета в вашем трактире сидел!.. Анкер!
- Ага. Подтверждаю, - донеслось совсем тихим голосом, будто его обладателя только разбудили. – Со мной… И еще шестью парнями.
Бала снисходительно ухмыльнулся на все это оправдание:
- И даже нечего будет Руне рассказать? А, Лека?
Леку передернуло в седле, но он лишь фыркнул в ответ и уткнулся взглядом в хвост бегущего впереди коня:
- И без тебя рассказчиков хватает, - все-таки выговорил, чем тут же вызвал громкий и разноголосый мужской хохот.
Вот именно этим мы, по всей видимости, луговых птиц и разбудили. Я же, развернувшись, внимательно глянула на трусящего следом за мной на привязи Малыша. Осел хранил одинокое гордое молчание и, кажется был полностью поглощен дорогой… Дорогой… В этот раз нас лишили привычного уже фургона. Не знаю, из каких стратегических взглядов, но взамен мне выдали серебристо-гнедого жеребца по кличке Бугор, а Малыша на своих четырех пустили трусцой. Возможно, причиной этому стала моя личная «стратегическая ошибка» в виде: «Да, конечно. Верховой езде меня превосходно обучили»… И чего решила блеснуть? Теперь вот отдуваемся на пару с ослом - он бежит самолично, а я трясусь в неловком мужском седле… среди отряда ворулей, пополненного в Мыне на семь новых воинственных персон. И из личных знакомцев моих среди них лишь сам староста веселой деревни да еще танцевальный партнер пылкой Сарики, худощавый Анкер. А остальные… Н-да.
- Ли-ин? – Кай, кажется, тоже зевнул и со своей Ильги, бегущей впереди меня, не обернулся. – Лин?!
- Да? – клацнула я зубами на очередном дорожном ухабе. Хоть челюсть подвязывай!
А вот теперь воруль оглянулся. И вперился в меня тем же самым взглядом, что и я недавно в своего осла:
- С тобой все в порядке?
- Да, спасибо.
- Пожалуйста… И в твоей второй седельной сумке к куртке платок есть. Слева. Бала!
- Сейчас достану!
- Спасибо. Не над… - клац!.. Может, этим платком ее и перевязать?
- Утро сегодня холодное, - в это время с расстановкой произнес Кай и, вдруг, вскинул вверх правую руку.
Отряд, как по команде застопорился, туго натягивая поводья. Мой Бугор последним едва не ткнулся в черный Ильгин хвост. И все замерли…
Вокруг по-прежнему царила влажная травяная тишина. Слева, там, где дорога делала изгиб, на скошенной «заплате» круглой буханкой высился стожок, и туман серой дымкой накрывал заросли кустов за ним. А сразу за зарослями начинался высокий, казалось непроницаемый для света в этот ранний час лес. Дорога вела именно туда.
- Олень, - староста Мыны, сидящий в седле справа от Кая, глубоко вдохнул длинным носом. – Рядом от дороги, в подлеске.
- Олень и олениха с ним, – прищурился туда же левый его сосед, молодой воруль с черной бородой под стать гному в годах.
- Тогда кто же по другую сторону дороги? – медленно произнес Кай.
И стало совсем-совсем тихо. Я сглотнула слюну, боясь пошелохнуться и оторвать взгляд от черноты леса впереди. Слова Кая, сказанные вполне спокойно, отозвались, вдруг, в душе странной тревогой. Она обволокла меня, мигом превратив в застывшую статую. Так «парализует» в детстве жуткая байка на ночь. С одной только существенной разницей – нет на мне теперь «спасительного» толстого одеяла… Внезапный порыв ветра прошелся по верхушкам леса. Вдали гулко вскрикнула птица и вслед за ней, громко хлопая крыльями над деревьями взмыли еще пять, а секунду спустя моего «окаменевшего» носа походя вскользь коснулся, прилетевший с их стороны запах гниющей прелой травы… Странный запах… Странно знакомый… И все вновь стихло вокруг замершего на дороге отряда. Я с душой выдохнула. Кай потер свой нос:
- Теперь я ничего не слышу, - и повернулся ко мне. – А ты?
- Нет, - мотнула я головой, даже не подумав удивиться. А, наверное, надо было. Хотя…
- Трогаем! – первой дернулась с места Ильга. За ней – все остальные десять лошадей и седоков на них…
Странное это ощущение – видеть собственный страх изнутри. И утренний хмурый лес - наглядное тому свидетельство. Точнее главный его вывод: страшит по-настоящему неизвестность. Потому что лес этот, как исправный адепт матери-природы, обязательно проснулся. Просветлел, наполнился жизнью, скинув с себя вместе с ночным сном и туман, и сумрак и временное безмолвие. А ближе к обеду наша узкая дорога и вовсе расширилась, облагородилась выполотыми обочинами, собирая по пути то с одной стороны, то с другой ответвления с вполне цивилизованными указателями возле них, удивив меня уже по-настоящему одним: «Махан – 8,5 миль» и толстая стрелка на запад, к океану. Но, ее мы проехали уже в сумерках, и вскоре сами свернули к предгорному полю за низким зазубренным частоколом.
Слезть с коня за весь день у меня, на тот момент получилось всего только раз. Перекусывали мы вчерашним «праздничным» мясом и холодными пирогами в седлах на ходу, так что усердным клацаньем зубов в этом процессе я наверняка радовала весь отряд. Хотя судя по слуху ворулей, и близлежащие деревни тоже. Поэтому единственными моими желаниями сейчас были: сползти с седла и непременно рухнуть. А на Малыша я даже боялась смотреть.
- Мы здесь и заночуем сегодня, - разминая на ходу плечи, подошел к Бугру Кай. – Ты… - и, вдруг, замолчав, пригляделся ко мне внимательней. – Лин, давай, я помогу.
- Спасибо, я сама… Ой!.. Ай! – тоже мне, «превосходная наездница». И уже на земле громко выдохнула. – Сама бы спустилась.
- Ты еще «спасибо» забыла сказать. Во второй раз.
Этот воруль явно надо мной издевается!
- Что?.. А-а… Несколько дней.
- Вот ничего себе… И уже под его опекой…
- А он – красивый… Как ей лучше?
- На два дели.
- Лады…
- Он – красивый, да. Но, я его побаиваюсь.
- И я… Еще когда он с Эшей был… Только ей и улыбался…
- Марь, подай мне вон ту ленту.
- Много чести для нее.
- Ты чего?
- Да ничего.
- Тебе-то какое дело? Все равно б не достался.
- Да все мужики одинаковые. Быстро он Эшу забыл.
- Да уж сколько времени прошло?
- Ну и что?
- Ой, да ты просто ей завидуешь. Признайся.
- Кому? Этой рыжей пигалице?
- Марь, давно по вождю сохнешь? Хи-хи…
- Сама ты… хвост от лисы…
- И не пигалица она. Смотри, всё на местах.
- Да на что там смотреть?
- Не нравится, не смотрите, - и распахнула глаза.
В комнате наступила тишина, в которой я расслышала стук часов-ходиков и: «Кати ее! Только до площади не сверни!» Но, это уже с улицы. Потом тихий голос Лиллы:
- Лин?
- Что? – через зеркало уставилась я на нее.
- Ты это, извини нас.
- Извиняю.
- Мы просто не знали.
- О чем вы не знали? – перевела я взгляд на Сарику. Та дернула пухлым плечом, смутившись еще сильней:
- Не знали, что ты понимаешь наш язык.
- Ваш?! – подбросило меня со стула.
Ута с расческой в руке, отпрянула:
- Наш.
Я тряхнула головой:
- То есть…
- То есть, мы на нем и говорили.
- Как это?
- Ага, - подтвердила Лилла. - Я только на анкримском спросила: давно ли ты знаешь Кая. И все.
- И все? – открыла я рот. Девушки закивали… Мамочка моя… Я и сама не знала…
- Лин?
- А-а?
- А мы уже закончили. Ты глянь на себя... Тебе нравится?
- Нравится, - констатировала я, глядя в отражение с двумя высокими рыжими хвостами… Мне, безусловно, оно нравилось. Но, я ли там? И кто теперь я?
- От-то ж и славно! – выдохнула Лилла. – А хочешь пирога с изюмом?
- Нет. Спасибо.
- А леденца за щеку?
- Нет. Спасибо, Ута.
- Ну… Тогда пойдем на праздник?.. Девчонки?
- Пошли-пошли.
- Там теперь – самое веселье и мы тебе все покажем.
И мы опять пошли. Только на этот раз в другом составе: без Кая, но с «девчонками».
На площади, действительно, во всю ширь разливалось веселье. Картина эта напоминала недавнюю Рахасью в огнях. С той лишь разницей, что была она уже в моей прошлой жизни. Давней-давней… и не моей, а чьей-то другой.
- Лин, а танцевать ты умеешь? – проорала мне в ухо Ута, сильно при этом наклонясь.
Я дернула в ответ плечами:
- Не уверена. Я просто постою пока.
- Мы вместе постоим.
- Лека?! – и расплылась в нежданно искренней улыбке.
Юный воруль, смущенно почесав свой взъерошенный затылок, мне тоже улыбнулся:
- Я не помешал?
- Нет!
- Тогда знакомь меня с девушками.
- Хорошо!
И через несколько минут мы все вместе уже болтали. Одна лишь Марья торчала сбоку, бросая по сторонам строгие взгляды (точно, наша экономка).
Вскоре музыка на площади стихла и вместо разудалых волынщиков на помосте появилась тройка строгих скрипачей. Народ же среагировал на эту перемену очень воодушевленно. Я привстала на цыпочках, чтобы получше разглядеть, но…
- Ничего я не вижу.
- А пока и не на что там смотреть.
- А когда будет «на что»? – и обернулась к Марье.
Та впервые выдала подобие улыбки:
- Когда пойдешь в круг танцевать.
- Я-я?!
- Лин, Лин! Точно! – Ута даже подпрыгнула, Сарика захлопала в ладоши:
- Танцевать, танцевать!
- Это – особый танец, - засмеялся мне Лека.
Угу, помню я один… с ленточкой:
- Я не умею.
- А я тебе покажу, - вытянула шею Сарика, явно кого-то выискивая в толпе. – Я тебе… Анкер! Анкер, я тут! – и замахала рукой. – Лин, это танец, ну, доказательство. Его танцуют настоящие пары. И самой убедительной полагается приз. Награда. Да ведь, Лилла?
- А мне откуда знать? – весело скривилась ей подружка. – Отец в конторе ее всегда прячет. Но, знаю, что есть. И большая. На телеге из Сани вчера привезли.
- Ой, как здорово! – открыла Сарика рот. – Я в этом году так «докажу», что выскочке этой с Придорожной…
А дальше грянула музыка и я не расслышала, что именно «выскочке с Придорожной» в этом году грозит. А мне оно надо? И потихоньку попятилась назад…
- Ой.
Кай за моей спиной, запрокинув голову, рассмеялся:
- Не получилось.
Девушки вмиг стихли. Он обвел их взглядом:
- Светлого вечера всем. Лека, ты свободен… Лин?
- Что? – зашарила я руками в поисках хвоста от косы.
Кай перехватил мою ладонь:
- Пошли. Так положено.
- Но, я не умею.
- Я покажу тебе, - отмерла Сарика. – Просто, повторяй за мной и все.
- А у меня есть выбор?
- Нет, - качнув головой, потянул меня через толпу Кай.
Народ встретил «желающих доказать» громкими радостными криками с присвистыванием и улюлюканьем. Мы же выстроились в круг лицом друг к другу и на секунды замерли. Я лишь успела найти глазами Сарику. Та, стоя рядом, напротив щуплого симпатичного парня, мне ободряюще подмигнула и музыка вдарила с новой силой. Сарика распахнула рот:
- Ах, как я его люблю! Раз-два-три, раз-два-три! – и вместе с остальными поскакала вокруг своего воруля. - Всему свету говорю! Раз-два-три, раз-два-три! Раз-два-три-четыре-пять! Буду мух я отгонять! – вскинулись над неподвижными мужчинами женские руки, имитирующие объявленный процесс.
Мне пришлось все увиденное повторять. И пока получилось! Но, тут после первого над площадью под хлопанье зрителей загремел новый куплет, и я с остальными снова подорвалась с места.
- Ах, как я его люблю! Раз-два-три, раз-два-три! Всему свету говорю! Раз-два-три, раз-два-три! Раз-два-три-четыре-пять! Буду тесто я мешать!
На этот раз женщины изо всех сил замолотили руками перед партнерами. Мне и это удалось. Но, уже через секунду я снова запрыгала вокруг Кая.
- Ах, как я его люблю! Раз-два-три, раз-два-три! Всему свету говорю! Раз-два-три, раз-два-три! Раз-два-три-четыре-пять!.. Буду жарко целовать!
Что?! Сарика вмиг забыла о своей наставнической роли… впрочем, Анкер был только «за» такому ее «доказательству». А через мгновенье я почувствовала под своим подбородком пальцы Кая:
- Посмотри на меня, - глаза воруля явно смеялись. Однако мне сейчас было не до смеха:
- Мы с тобой друзья, Кай.
- Угу, - наклонился ко мне мужчина.
- А друзья… - и испуганно зажмурилась.
- Не целуются, - просто выдохнул он мне в губы…
Это невозможно. Вспыхнуло в голове поле в ярких лютиках под ветром, далекое одинокое дерево и… Еще через мгновенье я была подхвачена на руки и под свист с улюлюканьем Кай пошел прямо на толпу…
- Куда ты притащил меня? – ветер вмиг подхватил оба моих хвоста, хлестанув ими по нашим лицам.
- Здесь – хорошее место, - с прищуром произнес Кай.
- Тогда скажи, друг: в «Гордом хорьке», когда ты… ночевал со мной в одной постели, ты…
- Что?
- Ты…
- Я?
- Ты меня… целовал?
Кай опустил меня на камни, но рук не разжал:
- Я тебя лечил.
- Лечил? – дернулась я в его кольце. – Ты меня лечил?
- Ага. Такое у избранных лечение.
- Да как тебе не стыдно? – выпучила я в темноте глаза. – Ты воспользовался моей слабостью.
- Я тебя вылечил, - непреклонно парировали мне. – А это – главное… Как ты догадалась?
А как я догадалась?.. Поле с лютиками, дерево вдали, ветер и…
- По твоему запаху.
- По запаху? – вскинул брови Кай.
- Ага.
Только я никогда не расскажу ему, что в том моем сне точно также пах мой желанный и единственный в этом мире дом…
- Лин, смотри!
Мы стояли на краю скалистого обрыва. В том самом месте, где далеко под нами в океан Соль впадала узкая речушка, названия которой я не знаю, но уверена, что запомню саму, потому что именно по ней в полной темноте и тишине плыли сейчас десятки маленьких огоньков. Плыли прямо в безбрежный океан Соль.
- Что… это? – развернулась я в руках Кая.
Воруль за моей спиной вздохнул:
- «Праздник чистых душ». Сегодня день такой. А эти огни «чистые души» и есть. Души погибших за Анкрим ворулей – воинов.
- Их так много.
- Очень много. В каждом городе и деревне. Мы помним всех. А их помнит наш бог Один, - и уткнулся подбородком в мою макушку. – Вот так вот, Лин.
- Вот так вот, - эхом повторила я, не отрывая глаз от маленьких храбрых огоньков…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
10. 12. Настоящая женщина даже
сидя в луже, держит спину прямой.
(пункт из «Пособия для начинающей королевы»)
Раннее сырое утро месяца июня украсило травяные заросли по обочинам дороги прозрачным жемчугом только прошедшего дождя. В его тяжелых изогнутых нитях стояли, не колыхаясь, синие васильки вперемешку с полузакрытыми, еще сонными ромашками. Но, солнце, выплывающее из-за восточных горных пиков, уже взялось за свою ежедневную работу: медленно, но неизбежно растворяло в длинных косых лучах туман, прибитый к колеям, и сумрак под ветвями редких серебристых ракит. Разбудило оно и голодных после ночи луговых птиц… Впрочем, мы разбудили их гораздо раньше.
- Эээ-оо-у!
- Пасть свою прикрой, когда зеваешь, лошади шарахаются… Эээ-эуу! Лека! Тьфу!
Юный воруль с большим удовольствием потянулся, привстав на стременах своей Соломки, и только потом решил дать ответ:
- Бала, ночью старикам спать положено, а молодым…
- Это кто тут старик?! Да я двух таких мокроносов уделаю одной трухлявой палкой!
- Бала! А он нарывается! – подбодрили энтузиаста из-за наших спин.
- Еще как нарывается! – выкрикнули со смехом оттуда же. – Лека, а не твой ли мятый загривок я этой ночью видал под окном своей племянницы Уты?!
- Нее! – прилетело теперь протестом спереди. – Ута с Лиллой и подружками всю ночь танцевала! И Лекин загривок там рядом мелькал!
- Чего?! – взвился хозяин загривка на все услышанное. – Анкер, скажи! Я с тобой до рассвета в вашем трактире сидел!.. Анкер!
- Ага. Подтверждаю, - донеслось совсем тихим голосом, будто его обладателя только разбудили. – Со мной… И еще шестью парнями.
Бала снисходительно ухмыльнулся на все это оправдание:
- И даже нечего будет Руне рассказать? А, Лека?
Леку передернуло в седле, но он лишь фыркнул в ответ и уткнулся взглядом в хвост бегущего впереди коня:
- И без тебя рассказчиков хватает, - все-таки выговорил, чем тут же вызвал громкий и разноголосый мужской хохот.
Вот именно этим мы, по всей видимости, луговых птиц и разбудили. Я же, развернувшись, внимательно глянула на трусящего следом за мной на привязи Малыша. Осел хранил одинокое гордое молчание и, кажется был полностью поглощен дорогой… Дорогой… В этот раз нас лишили привычного уже фургона. Не знаю, из каких стратегических взглядов, но взамен мне выдали серебристо-гнедого жеребца по кличке Бугор, а Малыша на своих четырех пустили трусцой. Возможно, причиной этому стала моя личная «стратегическая ошибка» в виде: «Да, конечно. Верховой езде меня превосходно обучили»… И чего решила блеснуть? Теперь вот отдуваемся на пару с ослом - он бежит самолично, а я трясусь в неловком мужском седле… среди отряда ворулей, пополненного в Мыне на семь новых воинственных персон. И из личных знакомцев моих среди них лишь сам староста веселой деревни да еще танцевальный партнер пылкой Сарики, худощавый Анкер. А остальные… Н-да.
- Ли-ин? – Кай, кажется, тоже зевнул и со своей Ильги, бегущей впереди меня, не обернулся. – Лин?!
- Да? – клацнула я зубами на очередном дорожном ухабе. Хоть челюсть подвязывай!
А вот теперь воруль оглянулся. И вперился в меня тем же самым взглядом, что и я недавно в своего осла:
- С тобой все в порядке?
- Да, спасибо.
- Пожалуйста… И в твоей второй седельной сумке к куртке платок есть. Слева. Бала!
- Сейчас достану!
- Спасибо. Не над… - клац!.. Может, этим платком ее и перевязать?
- Утро сегодня холодное, - в это время с расстановкой произнес Кай и, вдруг, вскинул вверх правую руку.
Отряд, как по команде застопорился, туго натягивая поводья. Мой Бугор последним едва не ткнулся в черный Ильгин хвост. И все замерли…
Вокруг по-прежнему царила влажная травяная тишина. Слева, там, где дорога делала изгиб, на скошенной «заплате» круглой буханкой высился стожок, и туман серой дымкой накрывал заросли кустов за ним. А сразу за зарослями начинался высокий, казалось непроницаемый для света в этот ранний час лес. Дорога вела именно туда.
- Олень, - староста Мыны, сидящий в седле справа от Кая, глубоко вдохнул длинным носом. – Рядом от дороги, в подлеске.
- Олень и олениха с ним, – прищурился туда же левый его сосед, молодой воруль с черной бородой под стать гному в годах.
- Тогда кто же по другую сторону дороги? – медленно произнес Кай.
И стало совсем-совсем тихо. Я сглотнула слюну, боясь пошелохнуться и оторвать взгляд от черноты леса впереди. Слова Кая, сказанные вполне спокойно, отозвались, вдруг, в душе странной тревогой. Она обволокла меня, мигом превратив в застывшую статую. Так «парализует» в детстве жуткая байка на ночь. С одной только существенной разницей – нет на мне теперь «спасительного» толстого одеяла… Внезапный порыв ветра прошелся по верхушкам леса. Вдали гулко вскрикнула птица и вслед за ней, громко хлопая крыльями над деревьями взмыли еще пять, а секунду спустя моего «окаменевшего» носа походя вскользь коснулся, прилетевший с их стороны запах гниющей прелой травы… Странный запах… Странно знакомый… И все вновь стихло вокруг замершего на дороге отряда. Я с душой выдохнула. Кай потер свой нос:
- Теперь я ничего не слышу, - и повернулся ко мне. – А ты?
- Нет, - мотнула я головой, даже не подумав удивиться. А, наверное, надо было. Хотя…
- Трогаем! – первой дернулась с места Ильга. За ней – все остальные десять лошадей и седоков на них…
Странное это ощущение – видеть собственный страх изнутри. И утренний хмурый лес - наглядное тому свидетельство. Точнее главный его вывод: страшит по-настоящему неизвестность. Потому что лес этот, как исправный адепт матери-природы, обязательно проснулся. Просветлел, наполнился жизнью, скинув с себя вместе с ночным сном и туман, и сумрак и временное безмолвие. А ближе к обеду наша узкая дорога и вовсе расширилась, облагородилась выполотыми обочинами, собирая по пути то с одной стороны, то с другой ответвления с вполне цивилизованными указателями возле них, удивив меня уже по-настоящему одним: «Махан – 8,5 миль» и толстая стрелка на запад, к океану. Но, ее мы проехали уже в сумерках, и вскоре сами свернули к предгорному полю за низким зазубренным частоколом.
Слезть с коня за весь день у меня, на тот момент получилось всего только раз. Перекусывали мы вчерашним «праздничным» мясом и холодными пирогами в седлах на ходу, так что усердным клацаньем зубов в этом процессе я наверняка радовала весь отряд. Хотя судя по слуху ворулей, и близлежащие деревни тоже. Поэтому единственными моими желаниями сейчас были: сползти с седла и непременно рухнуть. А на Малыша я даже боялась смотреть.
- Мы здесь и заночуем сегодня, - разминая на ходу плечи, подошел к Бугру Кай. – Ты… - и, вдруг, замолчав, пригляделся ко мне внимательней. – Лин, давай, я помогу.
- Спасибо, я сама… Ой!.. Ай! – тоже мне, «превосходная наездница». И уже на земле громко выдохнула. – Сама бы спустилась.
- Ты еще «спасибо» забыла сказать. Во второй раз.
Этот воруль явно надо мной издевается!
