- Куда? – в голос выдали мы.
- Так у Колина, моего мужа, день рождения через три дня, - еле сдерживая улыбку, ответила алант. – Мы обычно его не празднуем, но в этом году все старшие дети обещали слететься. Разве не особый случай?… К Зигмунду, значит? – хмыкнув мне в полголоса, пошла она тараном на загородившего проход музейщика. – Мы вас ждем!
- Всего доброго, - едва успел отшатнуться Ветран, шибанув-таки, корзиной засмотревшегося на мясные рулеты покупателя. – Простите.
- День рождения, - сосредоточенно прищурившись, повторила я. – И сколько же ему, интересно, исполняется?
- Что ты говоришь?
- Да так… - дернула я головой, размывая воображаемый столбик из цифр. – Пойдем копченки покупать.
- Я уже.
- Что, «уже»? – удивленно открыла я рот.
- Купил, - смущенно расплылся мужчина и откинул край еще совсем недавно аккуратно сложенной на дне корзины салфетки. Под ней, кроме связанных в пучок миниатюрных колбасок радовал глаз большой шмат сала, присыпанного солью с перцем и приличный кусок говяжьей мякоти.
- Ветран, а откуда у тебя на все это деньги? – перехватившим голосом пробасила я.
- На постоялом дворе сэкономил, - поспешно буркнул мужчина и, ухватив меня за руку, потащил вон из лавки. – Что ж ты так кричишь, Анастэйс? Перед людьми же стыдно.
- Перед людьми стыдно? – припустила я следом за ним по мостовой. – А ночевать под нашим забором тебе не стыдно? Да что у вас за музей такой? Ты меня, вообще, слушаешь?
- Я тебя слышу, - внезапно остановился мужчина. – Нормальный… музей. И давай вообще этот разговор про деньги закончим. Я же обещал тебе помогать?
- Обещал, - согласно кивнула я. – Но…
- Вот и все, - поволок меня музейщик дальше по улице. – Разговор закончен.
- Нет, не закончен.
- Что еще? – вновь застыл мужчина.
- Иди, пожалуйста, по медленнее… Я за тобой не успеваю.
Ветран, видимо приготовившийся к затяжному препирательству, удивленно вскинул брови, а потом, вдруг, улыбнулся:
- Хорошо, - и крепче перехватил мою ладонь. – Пошли?
- Пошли, - промямлила я, не предприняв даже робкой попытки освободиться. – Только нам еще за хлебом и калачами надо зайти. Это через дорогу и вообще, в другую сторону…
Через дорогу и в совершенно другой стороне прямо в центре дощатой площади с распахнутыми на нее лавками всех мастей шла полноценная культурная жизнь – в Мэзонруж приехал залатанный балаганный фургон. Что он забыл в нашей деревне в это буднее утро, да еще и задолго до Медового спаса, ума не приложу. Может, просто заблудился во времени и пространстве. Говорят, с артистами такое бывает: выступают в одной таверне, а просыпаются… Прямо, как наш поэт Аргус. Который, впрочем, тоже здесь присутствовал. И даже участвовал, тренькая на своей раздолбаной лютне в такт прыгающему через горящие кольца акробату. Правда, соотношение выступающих и зрителей сильно перевешивало в сторону первых. Видно, поэтому мужчина, едва завидев меня, тут же перекинул свой инструмент через плечо и поспешил навстречу:
- Лучезарного дня, Анастэйс! Неужто, пришли насладиться?
- И вам не замерзнуть, Аргус. Нет, мы здесь проходом, - в ответ оскалилась я. – Как ваши поэтические будни?
- О-о, лучше не спрашивайте, - тяжко вздохнул тот, а потом добавил. – Четыре дня не били - уже замечательно… Анастэйс, представьте меня вашему… спутнику, - опустил он глаза на наши, по прежнему сцепленные руки.
- С удовольствием, - тут же освободила я свою. – Аргус, местный поэт и борец за вдохновение… Ветран, научный коллега Зигмунда, - кивками указала я мужчинам друг на друга и дождалась рукопожатия.
- Научный коллега… - со значением протянул поэт. – Уважаемый Ветран, может, посидим сегодня вечером в «Лишнем зубе» за чаркой вина, побеседуем о проблемах нравственности? Меня, знаете, она очень сильно волнует.
- Охотно верю, - бросил музейщик ответный оценивающий взгляд на пожухлый синяк Аргуса. – Только, к сожалению, все мои вечера заняты уважаемым Зигмундом с его… проблемами, – и вновь поймал мою ладонь. – Всего доброго, Аргус.
- И вам всех благ, - в развороте проследя за нами, стянул тот со спины свой инструмент. –
Что стоит в мире волшебство?
Кто даст мне цену за него?
И пусть огромна та цена,
Я заплачу ее сполна… - понеслась нам вслед вольная интерпретация народной песенки.
Я на ходу обернулась, чтобы выразить свое отношение к репертуару Аргуса, но увидев лишь его вальяжно удаляющуюся спину, скользнула взглядом по всей площади… Потом еще раз и уже развернулась целиком, суматошно шаря глазами по ее центру и народу у лавок, ненароком дернув при этом Ветрана за руку.
- Нам еще куда-то… - удивленно произнес он, а потом остановился и тоже заозирался по сторонам. – Анастэйс…
- Что?..
- Ты знаешь…
- Что?..
- А-а… ничего, - поймал он на себе мой пристальный взгляд и растерянно расплылся. – Думал, знакомого увидел… Пойдем, а то от хождений по вашим изобильным лавкам так есть захотелось.
- Ну, пойдем, - обернувшись напоследок к, твердо настроенным на выручку артистам и парочке неотзывчивых зрителей, двинула я рядом с мужчиной. – «Как интересно у нас получается, господин музейный работник. Очень интересно…»
Любят ли люди баню?.. Любят, и не они одни. Такую, чтоб с замоченным в крутом кипятке дубовым веником, ковшом с хлебным квасом, выплеснутым на шипящие камни и зеленым чаем с травами на высоком крыльце после. Ветран такую баню уважал и, на мою сегодняшнюю удачу, идею с «а не протопить ли нам по жарче?» воспринял с большим энтузиазмом. Я, видя его сияющую физиономию, на несколько минут загрустила, почувствовав себя Симкой-оберушкой(4), но вскоре взяла в руки… А потом подхватила на них и недовольно мявкнувшего Зигмунда. Надо же кого-то в подельники приспособить, а Груша у нас с ограниченным передвижением в пространстве.
- Анастэйс, я скоро задвижку закрываю – дрова уже прогорели, - поставил меня в известность мужчина, придерживая одной ногой банную дверь.
- Ага, - застыла я с перекинутым через руку умником у входа в смежную.
- А ты пойдешь? Ну, в смысле, вообще.
- Ага… Только, как выстоится(5), ты - первый. А у меня к Зене несколько вопросов по моей… специфике.
- Понятно, - кивнул он в ответ и, качнув дверь, боком занес бадейки с холодной водой.
- Кратагус меня накрой, как же врать тяжко, - не глядя, кинула я кота на деревянный диванчик и плюхнулась за свой, заставленный склянками стол. Потом спохватилась и, опустив дверной крюк, навесила купол неслышимости. – Что молчишь то?
Зигмунд выразительно глянул на меня и выплюнул торчащий из пасти хвост карася:
- На какую тему прикажете высказаться? Сначала объясни толком, что за причина вообще кому-то что-то врать.
- Причина?.. - собираясь с мыслями, отвернулась я к окошку над столом. – Веская, Зеня. Очень веская. Не верю я твоему столичному коллеге. И от этого на душе муторно.
- Та-ак… Приехали, дальше пёхом… Давай, Стася, выкладывай, - подхватив недоеденный обед, спрыгнул кот с дивана.
- Выкладываю… Понимаешь, у меня с самого первого дня было к нему настороженное отношение. А потом жизнь так закрутила, что пришлось делить с ним одну крышу. Да и сам он, если бы не все эти тайны, его окружающие...
- Он тебе нравится, - вздохнул умник. – И от этого тебе сейчас так тяжело. Ты боишься, что признаясь себе в этом, ты предашь отвергнутую любовь Глеба, а еще боишься, что все повторится, как когда-то с ним?
- Боюсь?.. – отвернувшись, замолчала я. – Ты… прав, Зеня. Пора быть с собой честной – я, действительно, всего этого боюсь и он мне, действительно нравится. И с этим уже ничего не поделаешь. И чтобы этот страх перебороть, я должна быть в нем уверена. А эти его шрамы… Да что шрамы? Ожог, татуировка, и то, что он упорно ничего о себе не рассказывает.
- А как же сказки про облака? – совершенно серьезно возразил мне кот.
- Сказки? Меня сейчас очень быль интересует, а не его детские небесные фантазии.
- Ну, не скажи, Стася. Ветран, делясь самым сокровенным, определенно дал понять, что полностью нам доверяет. Потому что именно такие… сказки обнажают душу, делая нас уязвимыми. Это тоже самое, что раскрыть кому то свое любимое место или познакомить с самым дорогим существом в этом мире. Ведь ты же не хотела, чтобы он узнал про твой холм? А почему? Потому что ему не доверяешь.
- Наверное, ты прав, - вспомнила я вчерашнюю внезапную воронку, рожденную ради двух слов на «мертвом» языке, а потом потрясенный взгляд Ветрана, услышавшего их значение. – Зеня, я должна знать про него все… Там, на холме ветер мы вызывали вместе. Мы просили у него привести к нам свою любовь. Ответ ты знаешь.
- Вот оно что, - покачал головой умник. – Теперь мне ясно… «Ветран» с исходного старославянского переводится, как «ветреный» или «родственный ветру». Не мудрено, что стихия вам отозвалась.
- Так он еще и бабник. А я даже не знаю, есть ли у него жена или просто зазноба и вообще, откуда он у нашей калитки выпал. Тем более…
- Тем более, что?
- Помнишь, я тебе рассказывала про странное ощущение преследующего взгляда, там, у дома отца Аполлинария? Сегодня оно повторилось – на старой площади, которую мы с Ветраном переходили, чтобы купить хлеб. И ты знаешь, он его тоже почувствовал – этот взгляд. Я в этом уверена.
- Почувствовал взгляд? Но, ведь он же обычный человек, а не маг с сверхчувствительными рецепторами?
- В том то все и дело. И еще – его деньги, точнее их наличие. Ты знаешь, что домой к нам я его позвала перебраться после того, как он провел ночь под нашим садовым забором?
- Что? – разинул пасть кот. – А как же постоялый двор?
- Понятия не имею… Сейчас не имею. А тогда я подумала, что у него просто нет на постой денег. И, видимо, мои выводы Ветрана вполне устроили. А сегодня он в мясной лавке набрал, минимум на сребень. И потом еще в хлебной – на пару меденей. И я так подозреваю, что если он и впредь будет таскаться за мной по таким местам, то все расходы возьмет на себя. Зеня, сам подумай, зачем ему тогда ночевать на улице?
- Ответ один, - задумчиво протянул умник. То есть, их два – либо он нас от кого-то оберегает, либо…
- …либо наоборот, считает, что мы с тобой представляем угрозу для кого-то и за нами нужен постоянный контроль. И то и другое вполне логично.
- Стася, я понял, - вдруг, скорбно протянул Зигмунд. – Он такой же работник столичного музея, как я – порхающая бабочка... А я-то ему всю душу, можно сказать, раскрыл… Та-ак. Что мы делаем дальше?
- Что делаем?.. Есть у меня одна идея. Надеюсь, получится. Энергетический отпечаток.
- Это что такое?
- Я хочу осмотреть то место, где он провел вчерашнюю ночь и узнать, что делал, когда его никто не видел. Это просто, если применить нужное заклятие.
- Ты что, следы его будешь нюхать? – опешил умник.
- Не нюхать, а идти по ним. Помнишь, как я нашла то место в саду, где от нас с Грушей был спрятан твой висменский сыр?
- Странно, что не по запаху. Я думал, именно так.
- Не-ет, - не удержалась я от смешка. – Хотя, вонял он погибельно. Но, Глеб, с которым вы этот кусок прятали, принял тогда притупляющие меры. Я тебя выследила, Зеня – отправилась за тобой по твоим энергетическим отпечаткам прямо от дивана и до яблони с деликатесной захоронкой в дупле.
- Ну, ничего себе... – хотел было возмутиться философ, но, лишь хмыкнул. – Отпечатки, значит... Ты и баню для этого придумала?
- Ага. Когда Ветран туда зайдет, я прямо отсюда по подвалу махну к нашему забору. А дальше… Зеня, ну, почему в этой жизни нет места простым ответам на вопросы? - скорбно закатила я глаза к низкому потолку.
- Потому что мы сами свою жизнь усложняем, Стася, нежеланием искать простые ответы на вопросы… Я иду с тобой.
- Это совсем не обязательно, - понуро мотнула я головой. – Ты можешь дождаться меня и здесь.
- Ну, уж нет. Все эти эфирные испарения, которыми твоя комнатушка пропитана, действуют на мой кошачий нюх крайне отрицательно. Хочу на свежий воздух, - дернул хвостом кот. – Только дай, обед догрызу.
- Тогда грызи, - развернулась я к столу и опустила подбородок в подставленные ладони. – Время еще есть… Я вот знаешь, о чем думаю… Мы сами вещаем себе то, чего страстно желаем. Даже неосознанно. Мы запускаем в мир свои грезы, а они потом возвращаются к нам обратно. Я вот очень сильно хотела и боялась любви. А теперь она, кажется, пришла. И мне опять страшно… Получается, я имею то, что просила. Это тоже самое, когда, например, ты хочешь научиться летать, но боишься высоты. И в результате тебя сбрасывают с обрыва.
- Или с башни, - запрыгнул на диванчик кот и облизнул языком пасть.
- Почему, с башни?
- Ну, ты же их тоже боишься… Слышала? Дверь в баню хлопнула.
- Ага… Ну что, пошли?
- Пошли…
* * *
Башня была огромной. Конечно, с прибрежным маяком она ни в какое сравнение не шла. Толи он, шпилем царапающий пуза дождевых туч, толи долговязая городская достопримечательность. Правда, видная даже с кораблей, качающихся на якорях недалеко от причалов. Башня была красивой. Белокаменной и многоярусной, как и большинство зданий в Тайриле. И как большинство из них отреставрированной после прошедшей войны(6). Ее даже принарядили за счет побежденной стороны бликующим на солнце позолоченным куполом. А еще башня была с часами, показывающими время, числа месяца и фазы луны. И за этими часами ухаживал мой отец. Именно, ухаживал. В нашей семье только так их обслуживание и называли. Потому что гордились своей причастностью к древней истории Ладмении. Особенно бабушка. Она так всем и говорила, даже если ее не спрашивали (к чему, если ответ уже знали, причем от нее же?): «Мой зять - башенный ухажер. А что? Зато на баб у него времени не хватает». И это была правда, если под словом «бабы» подразумевать членов нашей семьи: бабушку, маму и меня. Служба отнимала у отца почти все его время. Поэтому я постоянно таскалась вместе с ним на эту его службу, чтобы компенсировать общение с родителем. Особенно, когда была маленькой. А позже времени и у меня оказалось не так много: гимназия, школа танцев и основы магии, вдалбливаемые всеми, у кого было на то настроение (хотя, обычно случалось наоборот). Куда от всего этого деваться, если тебе вот-вот приспичит гулять с мальчиками, причем, обязательно из приличной семьи? Я, конечно, не спорила, хотя на взаимоотношения между полами смотрела несколько иначе, чем сто двадцать лет назад. Но, не просвещать же в этом вопросе бабушку? Тогда меня даже к отцу с обеденной корзинкой не выпустят. А мне это надо?
Мне это совсем было ни к чему. Хотя, зря бабушка волновалась, потому что сверстники мои меня совсем не вдохновляли. Впрочем, как и сверстницы, подруг среди которых заводить я категорически отказывалась. Что может интересного рассказать о жизни прыщавый подросток с гусиной шеей? Толи дело взрослые. Особенно, мужчины и особенно моряки, пропахшие морской солью и дешевым табаком. Да они только взглядом одним уже тебе говорят: «Я знаю столько, что тебе лучше об этом не знать». А эти их благородные манеры: «Прошу прощения за мою неловкость, с-сударыня. З-занесло» или «Да я сойдусь якорями(7) с любым, кто криво на вас глянет».
- Так у Колина, моего мужа, день рождения через три дня, - еле сдерживая улыбку, ответила алант. – Мы обычно его не празднуем, но в этом году все старшие дети обещали слететься. Разве не особый случай?… К Зигмунду, значит? – хмыкнув мне в полголоса, пошла она тараном на загородившего проход музейщика. – Мы вас ждем!
- Всего доброго, - едва успел отшатнуться Ветран, шибанув-таки, корзиной засмотревшегося на мясные рулеты покупателя. – Простите.
- День рождения, - сосредоточенно прищурившись, повторила я. – И сколько же ему, интересно, исполняется?
- Что ты говоришь?
- Да так… - дернула я головой, размывая воображаемый столбик из цифр. – Пойдем копченки покупать.
- Я уже.
- Что, «уже»? – удивленно открыла я рот.
- Купил, - смущенно расплылся мужчина и откинул край еще совсем недавно аккуратно сложенной на дне корзины салфетки. Под ней, кроме связанных в пучок миниатюрных колбасок радовал глаз большой шмат сала, присыпанного солью с перцем и приличный кусок говяжьей мякоти.
- Ветран, а откуда у тебя на все это деньги? – перехватившим голосом пробасила я.
- На постоялом дворе сэкономил, - поспешно буркнул мужчина и, ухватив меня за руку, потащил вон из лавки. – Что ж ты так кричишь, Анастэйс? Перед людьми же стыдно.
- Перед людьми стыдно? – припустила я следом за ним по мостовой. – А ночевать под нашим забором тебе не стыдно? Да что у вас за музей такой? Ты меня, вообще, слушаешь?
- Я тебя слышу, - внезапно остановился мужчина. – Нормальный… музей. И давай вообще этот разговор про деньги закончим. Я же обещал тебе помогать?
- Обещал, - согласно кивнула я. – Но…
- Вот и все, - поволок меня музейщик дальше по улице. – Разговор закончен.
- Нет, не закончен.
- Что еще? – вновь застыл мужчина.
- Иди, пожалуйста, по медленнее… Я за тобой не успеваю.
Ветран, видимо приготовившийся к затяжному препирательству, удивленно вскинул брови, а потом, вдруг, улыбнулся:
- Хорошо, - и крепче перехватил мою ладонь. – Пошли?
- Пошли, - промямлила я, не предприняв даже робкой попытки освободиться. – Только нам еще за хлебом и калачами надо зайти. Это через дорогу и вообще, в другую сторону…
Через дорогу и в совершенно другой стороне прямо в центре дощатой площади с распахнутыми на нее лавками всех мастей шла полноценная культурная жизнь – в Мэзонруж приехал залатанный балаганный фургон. Что он забыл в нашей деревне в это буднее утро, да еще и задолго до Медового спаса, ума не приложу. Может, просто заблудился во времени и пространстве. Говорят, с артистами такое бывает: выступают в одной таверне, а просыпаются… Прямо, как наш поэт Аргус. Который, впрочем, тоже здесь присутствовал. И даже участвовал, тренькая на своей раздолбаной лютне в такт прыгающему через горящие кольца акробату. Правда, соотношение выступающих и зрителей сильно перевешивало в сторону первых. Видно, поэтому мужчина, едва завидев меня, тут же перекинул свой инструмент через плечо и поспешил навстречу:
- Лучезарного дня, Анастэйс! Неужто, пришли насладиться?
- И вам не замерзнуть, Аргус. Нет, мы здесь проходом, - в ответ оскалилась я. – Как ваши поэтические будни?
- О-о, лучше не спрашивайте, - тяжко вздохнул тот, а потом добавил. – Четыре дня не били - уже замечательно… Анастэйс, представьте меня вашему… спутнику, - опустил он глаза на наши, по прежнему сцепленные руки.
- С удовольствием, - тут же освободила я свою. – Аргус, местный поэт и борец за вдохновение… Ветран, научный коллега Зигмунда, - кивками указала я мужчинам друг на друга и дождалась рукопожатия.
- Научный коллега… - со значением протянул поэт. – Уважаемый Ветран, может, посидим сегодня вечером в «Лишнем зубе» за чаркой вина, побеседуем о проблемах нравственности? Меня, знаете, она очень сильно волнует.
- Охотно верю, - бросил музейщик ответный оценивающий взгляд на пожухлый синяк Аргуса. – Только, к сожалению, все мои вечера заняты уважаемым Зигмундом с его… проблемами, – и вновь поймал мою ладонь. – Всего доброго, Аргус.
- И вам всех благ, - в развороте проследя за нами, стянул тот со спины свой инструмент. –
Что стоит в мире волшебство?
Кто даст мне цену за него?
И пусть огромна та цена,
Я заплачу ее сполна… - понеслась нам вслед вольная интерпретация народной песенки.
Я на ходу обернулась, чтобы выразить свое отношение к репертуару Аргуса, но увидев лишь его вальяжно удаляющуюся спину, скользнула взглядом по всей площади… Потом еще раз и уже развернулась целиком, суматошно шаря глазами по ее центру и народу у лавок, ненароком дернув при этом Ветрана за руку.
- Нам еще куда-то… - удивленно произнес он, а потом остановился и тоже заозирался по сторонам. – Анастэйс…
- Что?..
- Ты знаешь…
- Что?..
- А-а… ничего, - поймал он на себе мой пристальный взгляд и растерянно расплылся. – Думал, знакомого увидел… Пойдем, а то от хождений по вашим изобильным лавкам так есть захотелось.
- Ну, пойдем, - обернувшись напоследок к, твердо настроенным на выручку артистам и парочке неотзывчивых зрителей, двинула я рядом с мужчиной. – «Как интересно у нас получается, господин музейный работник. Очень интересно…»
Любят ли люди баню?.. Любят, и не они одни. Такую, чтоб с замоченным в крутом кипятке дубовым веником, ковшом с хлебным квасом, выплеснутым на шипящие камни и зеленым чаем с травами на высоком крыльце после. Ветран такую баню уважал и, на мою сегодняшнюю удачу, идею с «а не протопить ли нам по жарче?» воспринял с большим энтузиазмом. Я, видя его сияющую физиономию, на несколько минут загрустила, почувствовав себя Симкой-оберушкой(4), но вскоре взяла в руки… А потом подхватила на них и недовольно мявкнувшего Зигмунда. Надо же кого-то в подельники приспособить, а Груша у нас с ограниченным передвижением в пространстве.
- Анастэйс, я скоро задвижку закрываю – дрова уже прогорели, - поставил меня в известность мужчина, придерживая одной ногой банную дверь.
- Ага, - застыла я с перекинутым через руку умником у входа в смежную.
- А ты пойдешь? Ну, в смысле, вообще.
- Ага… Только, как выстоится(5), ты - первый. А у меня к Зене несколько вопросов по моей… специфике.
- Понятно, - кивнул он в ответ и, качнув дверь, боком занес бадейки с холодной водой.
- Кратагус меня накрой, как же врать тяжко, - не глядя, кинула я кота на деревянный диванчик и плюхнулась за свой, заставленный склянками стол. Потом спохватилась и, опустив дверной крюк, навесила купол неслышимости. – Что молчишь то?
Зигмунд выразительно глянул на меня и выплюнул торчащий из пасти хвост карася:
- На какую тему прикажете высказаться? Сначала объясни толком, что за причина вообще кому-то что-то врать.
- Причина?.. - собираясь с мыслями, отвернулась я к окошку над столом. – Веская, Зеня. Очень веская. Не верю я твоему столичному коллеге. И от этого на душе муторно.
- Та-ак… Приехали, дальше пёхом… Давай, Стася, выкладывай, - подхватив недоеденный обед, спрыгнул кот с дивана.
- Выкладываю… Понимаешь, у меня с самого первого дня было к нему настороженное отношение. А потом жизнь так закрутила, что пришлось делить с ним одну крышу. Да и сам он, если бы не все эти тайны, его окружающие...
- Он тебе нравится, - вздохнул умник. – И от этого тебе сейчас так тяжело. Ты боишься, что признаясь себе в этом, ты предашь отвергнутую любовь Глеба, а еще боишься, что все повторится, как когда-то с ним?
- Боюсь?.. – отвернувшись, замолчала я. – Ты… прав, Зеня. Пора быть с собой честной – я, действительно, всего этого боюсь и он мне, действительно нравится. И с этим уже ничего не поделаешь. И чтобы этот страх перебороть, я должна быть в нем уверена. А эти его шрамы… Да что шрамы? Ожог, татуировка, и то, что он упорно ничего о себе не рассказывает.
- А как же сказки про облака? – совершенно серьезно возразил мне кот.
- Сказки? Меня сейчас очень быль интересует, а не его детские небесные фантазии.
- Ну, не скажи, Стася. Ветран, делясь самым сокровенным, определенно дал понять, что полностью нам доверяет. Потому что именно такие… сказки обнажают душу, делая нас уязвимыми. Это тоже самое, что раскрыть кому то свое любимое место или познакомить с самым дорогим существом в этом мире. Ведь ты же не хотела, чтобы он узнал про твой холм? А почему? Потому что ему не доверяешь.
- Наверное, ты прав, - вспомнила я вчерашнюю внезапную воронку, рожденную ради двух слов на «мертвом» языке, а потом потрясенный взгляд Ветрана, услышавшего их значение. – Зеня, я должна знать про него все… Там, на холме ветер мы вызывали вместе. Мы просили у него привести к нам свою любовь. Ответ ты знаешь.
- Вот оно что, - покачал головой умник. – Теперь мне ясно… «Ветран» с исходного старославянского переводится, как «ветреный» или «родственный ветру». Не мудрено, что стихия вам отозвалась.
- Так он еще и бабник. А я даже не знаю, есть ли у него жена или просто зазноба и вообще, откуда он у нашей калитки выпал. Тем более…
- Тем более, что?
- Помнишь, я тебе рассказывала про странное ощущение преследующего взгляда, там, у дома отца Аполлинария? Сегодня оно повторилось – на старой площади, которую мы с Ветраном переходили, чтобы купить хлеб. И ты знаешь, он его тоже почувствовал – этот взгляд. Я в этом уверена.
- Почувствовал взгляд? Но, ведь он же обычный человек, а не маг с сверхчувствительными рецепторами?
- В том то все и дело. И еще – его деньги, точнее их наличие. Ты знаешь, что домой к нам я его позвала перебраться после того, как он провел ночь под нашим садовым забором?
- Что? – разинул пасть кот. – А как же постоялый двор?
- Понятия не имею… Сейчас не имею. А тогда я подумала, что у него просто нет на постой денег. И, видимо, мои выводы Ветрана вполне устроили. А сегодня он в мясной лавке набрал, минимум на сребень. И потом еще в хлебной – на пару меденей. И я так подозреваю, что если он и впредь будет таскаться за мной по таким местам, то все расходы возьмет на себя. Зеня, сам подумай, зачем ему тогда ночевать на улице?
- Ответ один, - задумчиво протянул умник. То есть, их два – либо он нас от кого-то оберегает, либо…
- …либо наоборот, считает, что мы с тобой представляем угрозу для кого-то и за нами нужен постоянный контроль. И то и другое вполне логично.
- Стася, я понял, - вдруг, скорбно протянул Зигмунд. – Он такой же работник столичного музея, как я – порхающая бабочка... А я-то ему всю душу, можно сказать, раскрыл… Та-ак. Что мы делаем дальше?
- Что делаем?.. Есть у меня одна идея. Надеюсь, получится. Энергетический отпечаток.
- Это что такое?
- Я хочу осмотреть то место, где он провел вчерашнюю ночь и узнать, что делал, когда его никто не видел. Это просто, если применить нужное заклятие.
- Ты что, следы его будешь нюхать? – опешил умник.
- Не нюхать, а идти по ним. Помнишь, как я нашла то место в саду, где от нас с Грушей был спрятан твой висменский сыр?
- Странно, что не по запаху. Я думал, именно так.
- Не-ет, - не удержалась я от смешка. – Хотя, вонял он погибельно. Но, Глеб, с которым вы этот кусок прятали, принял тогда притупляющие меры. Я тебя выследила, Зеня – отправилась за тобой по твоим энергетическим отпечаткам прямо от дивана и до яблони с деликатесной захоронкой в дупле.
- Ну, ничего себе... – хотел было возмутиться философ, но, лишь хмыкнул. – Отпечатки, значит... Ты и баню для этого придумала?
- Ага. Когда Ветран туда зайдет, я прямо отсюда по подвалу махну к нашему забору. А дальше… Зеня, ну, почему в этой жизни нет места простым ответам на вопросы? - скорбно закатила я глаза к низкому потолку.
- Потому что мы сами свою жизнь усложняем, Стася, нежеланием искать простые ответы на вопросы… Я иду с тобой.
- Это совсем не обязательно, - понуро мотнула я головой. – Ты можешь дождаться меня и здесь.
- Ну, уж нет. Все эти эфирные испарения, которыми твоя комнатушка пропитана, действуют на мой кошачий нюх крайне отрицательно. Хочу на свежий воздух, - дернул хвостом кот. – Только дай, обед догрызу.
- Тогда грызи, - развернулась я к столу и опустила подбородок в подставленные ладони. – Время еще есть… Я вот знаешь, о чем думаю… Мы сами вещаем себе то, чего страстно желаем. Даже неосознанно. Мы запускаем в мир свои грезы, а они потом возвращаются к нам обратно. Я вот очень сильно хотела и боялась любви. А теперь она, кажется, пришла. И мне опять страшно… Получается, я имею то, что просила. Это тоже самое, когда, например, ты хочешь научиться летать, но боишься высоты. И в результате тебя сбрасывают с обрыва.
- Или с башни, - запрыгнул на диванчик кот и облизнул языком пасть.
- Почему, с башни?
- Ну, ты же их тоже боишься… Слышала? Дверь в баню хлопнула.
- Ага… Ну что, пошли?
- Пошли…
* * *
Башня была огромной. Конечно, с прибрежным маяком она ни в какое сравнение не шла. Толи он, шпилем царапающий пуза дождевых туч, толи долговязая городская достопримечательность. Правда, видная даже с кораблей, качающихся на якорях недалеко от причалов. Башня была красивой. Белокаменной и многоярусной, как и большинство зданий в Тайриле. И как большинство из них отреставрированной после прошедшей войны(6). Ее даже принарядили за счет побежденной стороны бликующим на солнце позолоченным куполом. А еще башня была с часами, показывающими время, числа месяца и фазы луны. И за этими часами ухаживал мой отец. Именно, ухаживал. В нашей семье только так их обслуживание и называли. Потому что гордились своей причастностью к древней истории Ладмении. Особенно бабушка. Она так всем и говорила, даже если ее не спрашивали (к чему, если ответ уже знали, причем от нее же?): «Мой зять - башенный ухажер. А что? Зато на баб у него времени не хватает». И это была правда, если под словом «бабы» подразумевать членов нашей семьи: бабушку, маму и меня. Служба отнимала у отца почти все его время. Поэтому я постоянно таскалась вместе с ним на эту его службу, чтобы компенсировать общение с родителем. Особенно, когда была маленькой. А позже времени и у меня оказалось не так много: гимназия, школа танцев и основы магии, вдалбливаемые всеми, у кого было на то настроение (хотя, обычно случалось наоборот). Куда от всего этого деваться, если тебе вот-вот приспичит гулять с мальчиками, причем, обязательно из приличной семьи? Я, конечно, не спорила, хотя на взаимоотношения между полами смотрела несколько иначе, чем сто двадцать лет назад. Но, не просвещать же в этом вопросе бабушку? Тогда меня даже к отцу с обеденной корзинкой не выпустят. А мне это надо?
Мне это совсем было ни к чему. Хотя, зря бабушка волновалась, потому что сверстники мои меня совсем не вдохновляли. Впрочем, как и сверстницы, подруг среди которых заводить я категорически отказывалась. Что может интересного рассказать о жизни прыщавый подросток с гусиной шеей? Толи дело взрослые. Особенно, мужчины и особенно моряки, пропахшие морской солью и дешевым табаком. Да они только взглядом одним уже тебе говорят: «Я знаю столько, что тебе лучше об этом не знать». А эти их благородные манеры: «Прошу прощения за мою неловкость, с-сударыня. З-занесло» или «Да я сойдусь якорями(7) с любым, кто криво на вас глянет».
