Тогда еще – вполне свободная дама, обремененная лишь самую малость… близкой связью с Его Величеством, Василием Вторым. А сейчас, вот уж месяц как законная невеста вассального правителя, графа Курубы. Хотя, сия информация - уже «детали перед отъездом» от моего начальника…
И зачем баронессе срочно понадобились назад свои письма?.. И зачем эти письма срочно понадобились семь лет назад здешнему инкубу?.. Да нет… Хотя… Политика, чтоб ее…
- Ух, ты, Спас!
Мой подвал, нацеленный другим концом на дверь номера в «Радушном очаге», чуть не завершился весьма неожиданно – мечом в лоб. Мужчина, прокрутив оный в воздухе, сунул обратно в ножны:
- Здрава будь. Как оно?
- Нормально. А ты с утра пораньше упражняешься в коридоре?
- Угу… Значит, закончила? – вытер Спас рукавом пот. – И мы теперь можем…
- Спас, у меня к тебе просьба. Личная.
Мужчина усмехнулся:
- И какая?
- Мне нужно в Стожки. Это отсюда всего в трех с небольшим верстах.
- А что там, в тех Стожках?
- Там ответ на вопрос. Очень важный. И если ты согласишься махнуть до них со мной, я по дороге расскажу… Спас?.. Хотя, я могу и…
- Ладно, - кивнул башенник. – Когда выдвигаемся?
- Дай мне два часа на помывку и восстановление запаса. Это…
- Я помню, Агата. Не первый год с тобой знакомы, - и, круто развернувшись, запрыгал по лестнице вниз…
На рассвете тридцать первого декабря хлопьями повалил снег. Вмиг исчезли из видимости и высокие дорожные обочины, и притихший за ними лес. Да и сами мы со Спасом превратились в два сугроба на лошадиных, переступающих по дороге ногах. Одна радость – мороз сразу спал.
Однако вывернув из-за последних берез, разглядеть ее я все же сумела – деревню Стожки. Очень схожую сейчас с Вариной игрушкой – шариком. Сказка, да и только. Причем, новогодняя.
- Ага… Погост возле оврага я вижу. Дом Стэнки… правее развалин… вижу. Кстати, ты не знаешь, чьих именно развалин?
Спас, смахивающий с тулупа налипший снег, прищурился туда же, в низинную даль:
- А Бог его… Вроде как, семья там жила. Не то графья приезжие, не то князья местные. У них на погосте склеп есть семейный. Вот это я знаю - четыре года назад упыря вокруг него гоняли с Ильей.
- Понятно, - протянула я. Вряд ли «князья», конечно – уж больно плотная их численность получается на квадратную версту. Да это так – из чистого любопытства был вопрос. А, если по существу. – Спас, я личину наброшу. А то меня здесь узнать могут. Так что не шарахайся. И зовут меня теперь…
- Хе-х. Пашута, - с прищуром обозрел меня Спас - значит, и это помнит. – «Оригинал» в гробу не перевернется?
- Не должен, - оскалилась я. – Ну что, до дома Стэнки сначала? – и, сжав шенкеля, дернула свой «сугроб» за поводья.
Внизу избы, утонувшие в снегу, выглядели гораздо выше, не смотря на свои «пышные юбки», а окраинная улица, удивив своей предпраздничной пустотой и тишиной, вскоре круто взяла влево. И повела вдоль внешней изгороди к нужной нам цели. Ну, почти до нее. Потому что в самом конце пришлось пробираться сквозь снег…
Все-таки странное отношение у местных к нужным им людям. В который раз убеждаюсь. Захворали – бегут к травнице: «Пожалуйста, помоги». В глазах – мольба. В кармане – кукиш. А случилась с ней самой беда: «Знать не знаю, как ей там жилось. Я с ней в церкви рядом не стоял», «Да у нее мужиков этих было, как лебеды в огороде. Мож, кого лишнего и до этого прибрала», - «А? Чаво? Да я – не тутошний, так что, отступитесь».
- Да-а. Поработали на славу.
- Ага, - поправив шапку, и я обозрела разобранную наполовину крышу когда-то красивого светлого дома, черные дыры вместо оконных рам и одинокие поперечины вместо забора палисадника. – Попользовали Стэнку до самого конца. Хотя, нет – крыльцо уцелело.
- Еще бы, - зло хмыкнул Спас, сползая с седла. – Под ним же ведьмин оберег зарыт, охрана дома. Вдруг, чиреи на носах повыскакивают? - я с удивлением глянула на Божьего воина. Потом тоже ухнула со своего прямиком в снег, утонув в нем до колен. – Руку давай, Агата. Тфу ты, Пашута.
- Даю!
Через две минуты мы уже были внутри дома. В отличие от фасада, на удивленье, не тронутого. Толи причуды воспитания не позволили и сюда влезть, толи (если верить Спасу) инстинкт самосохраненья, но здесь даже половики на полу уцелели. А вялый ветер качал потемневшие вышитые занавески, щедро пуская хлопья вовнутрь. На рассохшемся комоде – глиняный горшок с букетом из высоких сухих стеблей. Что там было? Пижма. Ею тогда густо несло. На лавке у стены – детская деревянная люлька, теперь занесенная снегом. Готовилась к появлению дочки. Для нее и недошитая распашонка, торчащая из корзины с клубками… Моя ж ты мать…
- Ты чего?
- Уф-ф, - громко выдохнула, сглотнув. Загоняя обратно подступивший ком злости. – Ничего… Та-ак. Надо работать, - и сдернула с рук перчатки, сунув их за край тулупа. – Надо работать… Где он тогда лежал со своим колом в груди?.. Ага, точно, здесь.
Спас, вздохнув, вышел из дома в сени. И чем-то там брякал потом, ругаясь, тоже, невесть на кого. Я была занята, чтоб уточнять, сосредоточенно изучая пространство. А через час, наконец, застыла. Полностью ошарашенная результатом. Но, осознать его мне помешал вернувшийся Спас. Потому что вернулся не один:
- Пашута, тут к тебе… пришли. Хе-х, гости.
Щуплый мужичок, сдернув ушанку с седой лохматой головы, сначала огляделся по сторонам. И лишь после, мимо Спаса, переступил высокий порог:
- Здравствуй, дЕвица. А я тута мимо проходил, гляжу… - и для наглядности сосредоточился на мне, видно, на предмет ведьминского чирея.
- Ну, здрасьте, – в ответ прищурилась я.
Мужичок оживился:
- Ага. А вы по делу в этой избе или тоже – по пути?
- По делу, - гаркнул Спас так, что любознат вздрогнул. – Это – племянница вашей бывшей травницы. Зовут Пашута. Наводила в Крылатой башне справки про родню, ей и поведали о случившемся. А я ее сопровождаю от монастыря.
- Кхе-кхе. Да неужто? – и скосился на два «опознавательных» меча башенника. Ну, теперь дело пойдет. – О-о, - в подтвержденье, уважительно протянул мужик. – Раз так, то… А чего вы, миллюди, хотели? Сгребли да увели Стэнку. Уж семь годочков, как. А травница хорошая была. Мне зубы лечила и бабке моей ноги… Или наоборот?.. Да не помню. Говорю ж, хорошая была – все излечила.
- Зовут- то вас как? – решила и я пойти на сближение.
- Зовут? – расплылись мне во всю физиономию. – Прохор. Прохор Гуревич. Живем с бабкой наискось отсюда, вот я вас и заприметил.
- Ага. А староста ваш где? Мне бы в книгу глянуть с записью о тетке, чтоб точно удостовериться в родстве.
- Так вы, миллюди, сегодня его не найдете.
- Это еще почему? – вздернул брови Спас.
Селянин на всякий случай отступил от него к косяку:
- Тверёзым не найдете. Праздник ведь. Вся деревня - в корчме Гргура или возле, на площади, гуляет. И вы бы туда пошли? Праздник ведь, Новый год.
- Значит, и староста там? – строго уточнила я.
- Ага. Я ж говорю.
- Про то мы слышали, - Спас, напоследок пугнув мужика бровями, подошел вплотную ко мне. – Что будем делать?
- А что будем делать? – в задумчивости протянула я. – Надо идти к…
- Гргуру! – спешно встряли из-за широкой Спасовой спины. – Я и провожу вас. Там и заночевать можно. А то тут-то? Околеть разве что, - и так прочувствованно вздохнул, что мы с башенником переглянулись: точно, чего-нибудь вынес.
- Ладно, Прохор Гуревич, - развернулся к нему Спас. - Веди к этому…
- Гргуру.
- К нему. Хе-х. Корчмарь и с таким именем?
- Это – не имя. Это проверка целая! – радостно огласились нам уже из сеней. – Бабы наши стожковые так мужиков своих проверяют: если затрудняешься внятно сказать, у кого весь вечер проторчал, значит, нетверёзый. И тогда… Проверка еще та!
- По-шли, - в последний раз окинув глазами дом, качнулась к порогу и я. Вслед за Спасом…
Деревенское гулянье мы застали уже в полной красе. И вдоль и поперек. И вширь и в глубину. Вот «в глубину» вначале и занырнули. Оставив у корчмового входа лошадей подскочившему шустрому пареньку. Вроде, пока «тверёзому». И сразу попали в Новый год. Здесь он выражался во многом: во-первых, сам факт непотребной пьянки с утра - селяне даже зимой в обычный день себе такого позволить не могут. Во-вторых, щедро натыканными по щелям между бревен еловыми ветками с кое-где уже объеденными на них кренделями. И в третьих:
- С праздником, милгости! Бог – на небе, Новый год – на земле! – вот этим приветствием сразу от входа.
- Гыгур, тащи нам сюда еще своего этого!
- Да погоди ж ты! Проходите. У меня как раз два места освободились. Прохор, и ты здесь? Тож проходи! – длинный корчмарь с залихватски подкрученными черными усами, радостно раскинул нам руки. – О, Божий воин, у меня для вас квас шиповниковый найдется.
Спас в ответ воздел глаза к потолочным расписным балкам. Я хмыкнула:
- Так Новый год же? Он для всех на земле. Спас?
- Так а мы…
- Все нормально. Можно.
- Ладно, - кивнул мне башенник, пытаясь спрятать в щетину улыбку. – Куда нам?..
И мы, все трое, считая местного Прохора, гармонично влились в стожковый Новый год.
Сначала время тянулось на удивление медленно. Мы со Спасом, слушая краеведческую лекцию от втиснувшегося рядом Прохора, просто с удовольствием поглощали еду. Иногда, правда, кивали и задавали лектору наводящие вопросы. В основном, сворачивая от местной флоры и фауны в мою «родственную» тему. И я еще четко помнила, что сегодня надо много успеть… Потом Прохор в порыве энтузиазма, начал знакомить нас с местным населением. Их мы тоже «опрашивали». И чем дольше, тем больше узнавали подробностей о моей родной «тетке»:
- Она вообще добрая была. Отзывчивая. И брала недорого: двух кур за настой. Настой хороший. Да и куры у меня – тож… Зачем ей столько кур? – и задумчивым взором в рюмку перед своим курносым носом. – Ну, будем! С Новым годом, миллюди!
Потом – следующая с откровениями:
- А и жилось Стэнке трудно. Все время – одна. А что с этих мужиков-то? Мы ведь с ней подруги были. Да. Лучшие. Бывало, придет ко мне, и сядем с ней на завалинке семечки грызть. Она мне про все рассказывала. И про мужиков своих. Трех или четырех. Только про последнего всегда молчала… О-ох. Ну, за упокой ее души, прости Господи. Да, и с Новым годом, - смахнув кончиком косы скупую подружью слезу.
Но, больше всего «порадовала» меня лично третья. Самая, пожалуй, осведомленная и непредвзятая. Как и положено хозяйке деревенской лавки:
- А что о ней, о Стэнке, говорить? Тетка у тебя была – простая баба. И налюбилась всласть и натерпелась. Но, молчала всегда. Не то что некоторые – на пол деревни орут. Я один раз лишь видала следы от этой ее «любви». Роковой. И, знаешь что? Все ж, ведьма она была. Хоть и баба… Почему? А, пришла тогда ко мне в лавку за солью и руку с деньгами через прилавок протянула. У нее выше ладошки – след от мужской пятерни. Смачный такой. И вдруг… - сглотнула лавочница слюну. – исчез. Прям у меня на глазах. Стэнка тогда рукав одернула, на меня зыркнула и вон бежать… Долго после не приходила… Вот так вот… Ну что, Пашута, давай, за наше с тобой бабье счастье. Не чокаясь…
Уф-ф… А вот старосту мы со Спасом так и не дождались. А, не надо уже. И без него больно «весело».
- Ты чего это загрустила невзначай?
- Не знаю, Спас.
- А я вот знаю, А… Пашута. Думаешь, слепой?
- Сколько пальцев? – растопырила я перед мужским носом пятерню.
Спас сосредоточенно скосился в самый ее центр:
- Много.
- Значит, не слепой, а просто… как это, «нетверёзый».
- А даже и так, - мотнул башенник головой. – И поэтому тебе скажу, девица: что-то тебя гнетет.
- О-о, только вот исповеди сейчас недостает. Хватит с меня и одного Святого.
- Не богохульствуй.
- А ты не лезь в душу.
- А ты… - смолкнув, прищурился Спас. – Что, так и не скажешь? По старой-то дружбе?
- А-а… А ты ведь мне и вправду, друг.
- А то?
- И как я раньше не догадалась?
- И-и? – склонился ко мне через стол Спас.
- И-и… гнетусь, друг.
- Во-от!
- Еще как гнетусь. Понимаешь… Я ведь люблю его.
- Кого?
- Ника, - недоуменно уточнила я. – Я его люблю. И все у нас замечательно. Даже слишком.
- А такое бывает? – выгнул башенник бровь.
- Ага. Бывает, - вздохнула в ответ я. – Только, он замуж меня хочет взять.
- А ты?
- А я?.. Спас, ну какая из меня «жена»? Это ж – обязанности. Одни сплошные обязанности.
- А ты их боишься?
- Ага. Боюсь. Я вообще жизни боюсь. Настоящей. Цивили… цивилизован-ной.
- Все с тобой ясно.
- И что? – подняла я от стопки глаза.
- А то, что пора тебе.
- Куда?
Мужчина насмешливо хмыкнул:
- Замуж. Иначе так и будешь бегать от жизни. Настоящей. С настоящими радостями и обязанностями. Их никакая служба не заменит. Ни здесь, ни у тебя в твоей канцелярии. Потому, как это – не жизнь. Это – служба.
- И где-то я уже подобное слышала, - скривилась я, глядя в разрисованное мелом окно. – Точно. Лекарь мой прежний тоже самое вещал. Господин Дучи… Все, Спас.
- Что, терпение лопнуло? – ехидно уточнили у меня.
- Нет. Просто, уже пора.
- Куда?
- Дело еще есть, - сказала и, как можно тверже поднялась из-за стола.
Спас мою попытку повторил:
- Что за дело?
- На местном погосте. Осталось последнее уточнить… кое-что.
- Милгости! Куда ж вы? Скоро все на площадь - костер жечь.
- Господин Гр-р-гу-р, мы – ненадолго. Туда-обратно…
- Глухо и уныло, - громко вздохнула я.
- Тихо и спокойно, - поправил, стоящий сбоку Спас.
- А может, повеселимся? – прищурилась в погостную даль я.
- А может, через плечо тебя да обратно – в корчму? – поднял брови он.
- Фу, как невоспитанно. А еще дру-уг… Ладно. Сейчас сторожа вызову, чтоб процесс ускорил.
- Какого сторожа? – уточнил Спас. – Где ж ты видела, чтоб на деревенских погостах и… А-а. Этого.
- Ага-а, - и сдернула с рук перчатки… хотела сдернуть – они у меня уже из карманов распахнутого тулупа торчали. – Один… момент.
- Х-хе-х!
- А ты – назад, к воротам, чтоб «нимбом» не отсвечивать.
У меня за спиной послушно заскрипели ботинками. Я же оборвала травяной стебель, и пальцем расчертив на снегу пентаграмму, воткнула его в самый центр. После произнесла слова… Еще раз произнесла… И еще… Да, моя ж ты мать! «Амнистия(1)» нынче или нет? Или она на таких древностей не распространяется?.. О-о! Появился.
«Сторожем», выражаясь некромантским языком, а попросту, первым захороненным на данном погосте, оказался мужик с явными язвами на почти размытой временем физиономии. Лет триста, не меньше стожковому старожилу. «От того, видно и недослышит» - подумала и хмыкнула. Сторож над пентаграммой зло оскалился:
- Чаво баламутишь тута, ведьмино отродье? – не то ветер по верхушкам прошел, не то – камыш зашуршал. Хотя, откуда здесь камышу?
- Что-что вы сказали? Погромче извольте.
- Чаво приперлась, говорю?
- А дальше? – в вышеозначенном образе прищурилась я.
Мужик старательно напыжился:
- Ведьма богомерзкая, чаво надоть?
- О-о, теперь хорошо расслышала, - и подбоченилась. – Ты, хамло, как с вызывающим разговариваешь? Отрыжка болотная, светлячок, лопатой пристукнутый. Или тебя оставить здесь колыхаться, детей на Пасху пугать?
И зачем баронессе срочно понадобились назад свои письма?.. И зачем эти письма срочно понадобились семь лет назад здешнему инкубу?.. Да нет… Хотя… Политика, чтоб ее…
- Ух, ты, Спас!
Мой подвал, нацеленный другим концом на дверь номера в «Радушном очаге», чуть не завершился весьма неожиданно – мечом в лоб. Мужчина, прокрутив оный в воздухе, сунул обратно в ножны:
- Здрава будь. Как оно?
- Нормально. А ты с утра пораньше упражняешься в коридоре?
- Угу… Значит, закончила? – вытер Спас рукавом пот. – И мы теперь можем…
- Спас, у меня к тебе просьба. Личная.
Мужчина усмехнулся:
- И какая?
- Мне нужно в Стожки. Это отсюда всего в трех с небольшим верстах.
- А что там, в тех Стожках?
- Там ответ на вопрос. Очень важный. И если ты согласишься махнуть до них со мной, я по дороге расскажу… Спас?.. Хотя, я могу и…
- Ладно, - кивнул башенник. – Когда выдвигаемся?
- Дай мне два часа на помывку и восстановление запаса. Это…
- Я помню, Агата. Не первый год с тобой знакомы, - и, круто развернувшись, запрыгал по лестнице вниз…
На рассвете тридцать первого декабря хлопьями повалил снег. Вмиг исчезли из видимости и высокие дорожные обочины, и притихший за ними лес. Да и сами мы со Спасом превратились в два сугроба на лошадиных, переступающих по дороге ногах. Одна радость – мороз сразу спал.
Однако вывернув из-за последних берез, разглядеть ее я все же сумела – деревню Стожки. Очень схожую сейчас с Вариной игрушкой – шариком. Сказка, да и только. Причем, новогодняя.
- Ага… Погост возле оврага я вижу. Дом Стэнки… правее развалин… вижу. Кстати, ты не знаешь, чьих именно развалин?
Спас, смахивающий с тулупа налипший снег, прищурился туда же, в низинную даль:
- А Бог его… Вроде как, семья там жила. Не то графья приезжие, не то князья местные. У них на погосте склеп есть семейный. Вот это я знаю - четыре года назад упыря вокруг него гоняли с Ильей.
- Понятно, - протянула я. Вряд ли «князья», конечно – уж больно плотная их численность получается на квадратную версту. Да это так – из чистого любопытства был вопрос. А, если по существу. – Спас, я личину наброшу. А то меня здесь узнать могут. Так что не шарахайся. И зовут меня теперь…
- Хе-х. Пашута, - с прищуром обозрел меня Спас - значит, и это помнит. – «Оригинал» в гробу не перевернется?
- Не должен, - оскалилась я. – Ну что, до дома Стэнки сначала? – и, сжав шенкеля, дернула свой «сугроб» за поводья.
Внизу избы, утонувшие в снегу, выглядели гораздо выше, не смотря на свои «пышные юбки», а окраинная улица, удивив своей предпраздничной пустотой и тишиной, вскоре круто взяла влево. И повела вдоль внешней изгороди к нужной нам цели. Ну, почти до нее. Потому что в самом конце пришлось пробираться сквозь снег…
Все-таки странное отношение у местных к нужным им людям. В который раз убеждаюсь. Захворали – бегут к травнице: «Пожалуйста, помоги». В глазах – мольба. В кармане – кукиш. А случилась с ней самой беда: «Знать не знаю, как ей там жилось. Я с ней в церкви рядом не стоял», «Да у нее мужиков этих было, как лебеды в огороде. Мож, кого лишнего и до этого прибрала», - «А? Чаво? Да я – не тутошний, так что, отступитесь».
- Да-а. Поработали на славу.
- Ага, - поправив шапку, и я обозрела разобранную наполовину крышу когда-то красивого светлого дома, черные дыры вместо оконных рам и одинокие поперечины вместо забора палисадника. – Попользовали Стэнку до самого конца. Хотя, нет – крыльцо уцелело.
- Еще бы, - зло хмыкнул Спас, сползая с седла. – Под ним же ведьмин оберег зарыт, охрана дома. Вдруг, чиреи на носах повыскакивают? - я с удивлением глянула на Божьего воина. Потом тоже ухнула со своего прямиком в снег, утонув в нем до колен. – Руку давай, Агата. Тфу ты, Пашута.
- Даю!
Через две минуты мы уже были внутри дома. В отличие от фасада, на удивленье, не тронутого. Толи причуды воспитания не позволили и сюда влезть, толи (если верить Спасу) инстинкт самосохраненья, но здесь даже половики на полу уцелели. А вялый ветер качал потемневшие вышитые занавески, щедро пуская хлопья вовнутрь. На рассохшемся комоде – глиняный горшок с букетом из высоких сухих стеблей. Что там было? Пижма. Ею тогда густо несло. На лавке у стены – детская деревянная люлька, теперь занесенная снегом. Готовилась к появлению дочки. Для нее и недошитая распашонка, торчащая из корзины с клубками… Моя ж ты мать…
- Ты чего?
- Уф-ф, - громко выдохнула, сглотнув. Загоняя обратно подступивший ком злости. – Ничего… Та-ак. Надо работать, - и сдернула с рук перчатки, сунув их за край тулупа. – Надо работать… Где он тогда лежал со своим колом в груди?.. Ага, точно, здесь.
Спас, вздохнув, вышел из дома в сени. И чем-то там брякал потом, ругаясь, тоже, невесть на кого. Я была занята, чтоб уточнять, сосредоточенно изучая пространство. А через час, наконец, застыла. Полностью ошарашенная результатом. Но, осознать его мне помешал вернувшийся Спас. Потому что вернулся не один:
- Пашута, тут к тебе… пришли. Хе-х, гости.
Щуплый мужичок, сдернув ушанку с седой лохматой головы, сначала огляделся по сторонам. И лишь после, мимо Спаса, переступил высокий порог:
- Здравствуй, дЕвица. А я тута мимо проходил, гляжу… - и для наглядности сосредоточился на мне, видно, на предмет ведьминского чирея.
- Ну, здрасьте, – в ответ прищурилась я.
Мужичок оживился:
- Ага. А вы по делу в этой избе или тоже – по пути?
- По делу, - гаркнул Спас так, что любознат вздрогнул. – Это – племянница вашей бывшей травницы. Зовут Пашута. Наводила в Крылатой башне справки про родню, ей и поведали о случившемся. А я ее сопровождаю от монастыря.
- Кхе-кхе. Да неужто? – и скосился на два «опознавательных» меча башенника. Ну, теперь дело пойдет. – О-о, - в подтвержденье, уважительно протянул мужик. – Раз так, то… А чего вы, миллюди, хотели? Сгребли да увели Стэнку. Уж семь годочков, как. А травница хорошая была. Мне зубы лечила и бабке моей ноги… Или наоборот?.. Да не помню. Говорю ж, хорошая была – все излечила.
- Зовут- то вас как? – решила и я пойти на сближение.
- Зовут? – расплылись мне во всю физиономию. – Прохор. Прохор Гуревич. Живем с бабкой наискось отсюда, вот я вас и заприметил.
- Ага. А староста ваш где? Мне бы в книгу глянуть с записью о тетке, чтоб точно удостовериться в родстве.
- Так вы, миллюди, сегодня его не найдете.
- Это еще почему? – вздернул брови Спас.
Селянин на всякий случай отступил от него к косяку:
- Тверёзым не найдете. Праздник ведь. Вся деревня - в корчме Гргура или возле, на площади, гуляет. И вы бы туда пошли? Праздник ведь, Новый год.
- Значит, и староста там? – строго уточнила я.
- Ага. Я ж говорю.
- Про то мы слышали, - Спас, напоследок пугнув мужика бровями, подошел вплотную ко мне. – Что будем делать?
- А что будем делать? – в задумчивости протянула я. – Надо идти к…
- Гргуру! – спешно встряли из-за широкой Спасовой спины. – Я и провожу вас. Там и заночевать можно. А то тут-то? Околеть разве что, - и так прочувствованно вздохнул, что мы с башенником переглянулись: точно, чего-нибудь вынес.
- Ладно, Прохор Гуревич, - развернулся к нему Спас. - Веди к этому…
- Гргуру.
- К нему. Хе-х. Корчмарь и с таким именем?
- Это – не имя. Это проверка целая! – радостно огласились нам уже из сеней. – Бабы наши стожковые так мужиков своих проверяют: если затрудняешься внятно сказать, у кого весь вечер проторчал, значит, нетверёзый. И тогда… Проверка еще та!
- По-шли, - в последний раз окинув глазами дом, качнулась к порогу и я. Вслед за Спасом…
Деревенское гулянье мы застали уже в полной красе. И вдоль и поперек. И вширь и в глубину. Вот «в глубину» вначале и занырнули. Оставив у корчмового входа лошадей подскочившему шустрому пареньку. Вроде, пока «тверёзому». И сразу попали в Новый год. Здесь он выражался во многом: во-первых, сам факт непотребной пьянки с утра - селяне даже зимой в обычный день себе такого позволить не могут. Во-вторых, щедро натыканными по щелям между бревен еловыми ветками с кое-где уже объеденными на них кренделями. И в третьих:
- С праздником, милгости! Бог – на небе, Новый год – на земле! – вот этим приветствием сразу от входа.
- Гыгур, тащи нам сюда еще своего этого!
- Да погоди ж ты! Проходите. У меня как раз два места освободились. Прохор, и ты здесь? Тож проходи! – длинный корчмарь с залихватски подкрученными черными усами, радостно раскинул нам руки. – О, Божий воин, у меня для вас квас шиповниковый найдется.
Спас в ответ воздел глаза к потолочным расписным балкам. Я хмыкнула:
- Так Новый год же? Он для всех на земле. Спас?
- Так а мы…
- Все нормально. Можно.
- Ладно, - кивнул мне башенник, пытаясь спрятать в щетину улыбку. – Куда нам?..
И мы, все трое, считая местного Прохора, гармонично влились в стожковый Новый год.
Сначала время тянулось на удивление медленно. Мы со Спасом, слушая краеведческую лекцию от втиснувшегося рядом Прохора, просто с удовольствием поглощали еду. Иногда, правда, кивали и задавали лектору наводящие вопросы. В основном, сворачивая от местной флоры и фауны в мою «родственную» тему. И я еще четко помнила, что сегодня надо много успеть… Потом Прохор в порыве энтузиазма, начал знакомить нас с местным населением. Их мы тоже «опрашивали». И чем дольше, тем больше узнавали подробностей о моей родной «тетке»:
- Она вообще добрая была. Отзывчивая. И брала недорого: двух кур за настой. Настой хороший. Да и куры у меня – тож… Зачем ей столько кур? – и задумчивым взором в рюмку перед своим курносым носом. – Ну, будем! С Новым годом, миллюди!
Потом – следующая с откровениями:
- А и жилось Стэнке трудно. Все время – одна. А что с этих мужиков-то? Мы ведь с ней подруги были. Да. Лучшие. Бывало, придет ко мне, и сядем с ней на завалинке семечки грызть. Она мне про все рассказывала. И про мужиков своих. Трех или четырех. Только про последнего всегда молчала… О-ох. Ну, за упокой ее души, прости Господи. Да, и с Новым годом, - смахнув кончиком косы скупую подружью слезу.
Но, больше всего «порадовала» меня лично третья. Самая, пожалуй, осведомленная и непредвзятая. Как и положено хозяйке деревенской лавки:
- А что о ней, о Стэнке, говорить? Тетка у тебя была – простая баба. И налюбилась всласть и натерпелась. Но, молчала всегда. Не то что некоторые – на пол деревни орут. Я один раз лишь видала следы от этой ее «любви». Роковой. И, знаешь что? Все ж, ведьма она была. Хоть и баба… Почему? А, пришла тогда ко мне в лавку за солью и руку с деньгами через прилавок протянула. У нее выше ладошки – след от мужской пятерни. Смачный такой. И вдруг… - сглотнула лавочница слюну. – исчез. Прям у меня на глазах. Стэнка тогда рукав одернула, на меня зыркнула и вон бежать… Долго после не приходила… Вот так вот… Ну что, Пашута, давай, за наше с тобой бабье счастье. Не чокаясь…
Уф-ф… А вот старосту мы со Спасом так и не дождались. А, не надо уже. И без него больно «весело».
- Ты чего это загрустила невзначай?
- Не знаю, Спас.
- А я вот знаю, А… Пашута. Думаешь, слепой?
- Сколько пальцев? – растопырила я перед мужским носом пятерню.
Спас сосредоточенно скосился в самый ее центр:
- Много.
- Значит, не слепой, а просто… как это, «нетверёзый».
- А даже и так, - мотнул башенник головой. – И поэтому тебе скажу, девица: что-то тебя гнетет.
- О-о, только вот исповеди сейчас недостает. Хватит с меня и одного Святого.
- Не богохульствуй.
- А ты не лезь в душу.
- А ты… - смолкнув, прищурился Спас. – Что, так и не скажешь? По старой-то дружбе?
- А-а… А ты ведь мне и вправду, друг.
- А то?
- И как я раньше не догадалась?
- И-и? – склонился ко мне через стол Спас.
- И-и… гнетусь, друг.
- Во-от!
- Еще как гнетусь. Понимаешь… Я ведь люблю его.
- Кого?
- Ника, - недоуменно уточнила я. – Я его люблю. И все у нас замечательно. Даже слишком.
- А такое бывает? – выгнул башенник бровь.
- Ага. Бывает, - вздохнула в ответ я. – Только, он замуж меня хочет взять.
- А ты?
- А я?.. Спас, ну какая из меня «жена»? Это ж – обязанности. Одни сплошные обязанности.
- А ты их боишься?
- Ага. Боюсь. Я вообще жизни боюсь. Настоящей. Цивили… цивилизован-ной.
- Все с тобой ясно.
- И что? – подняла я от стопки глаза.
- А то, что пора тебе.
- Куда?
Мужчина насмешливо хмыкнул:
- Замуж. Иначе так и будешь бегать от жизни. Настоящей. С настоящими радостями и обязанностями. Их никакая служба не заменит. Ни здесь, ни у тебя в твоей канцелярии. Потому, как это – не жизнь. Это – служба.
- И где-то я уже подобное слышала, - скривилась я, глядя в разрисованное мелом окно. – Точно. Лекарь мой прежний тоже самое вещал. Господин Дучи… Все, Спас.
- Что, терпение лопнуло? – ехидно уточнили у меня.
- Нет. Просто, уже пора.
- Куда?
- Дело еще есть, - сказала и, как можно тверже поднялась из-за стола.
Спас мою попытку повторил:
- Что за дело?
- На местном погосте. Осталось последнее уточнить… кое-что.
- Милгости! Куда ж вы? Скоро все на площадь - костер жечь.
- Господин Гр-р-гу-р, мы – ненадолго. Туда-обратно…
ГЛАВА 6
- Глухо и уныло, - громко вздохнула я.
- Тихо и спокойно, - поправил, стоящий сбоку Спас.
- А может, повеселимся? – прищурилась в погостную даль я.
- А может, через плечо тебя да обратно – в корчму? – поднял брови он.
- Фу, как невоспитанно. А еще дру-уг… Ладно. Сейчас сторожа вызову, чтоб процесс ускорил.
- Какого сторожа? – уточнил Спас. – Где ж ты видела, чтоб на деревенских погостах и… А-а. Этого.
- Ага-а, - и сдернула с рук перчатки… хотела сдернуть – они у меня уже из карманов распахнутого тулупа торчали. – Один… момент.
- Х-хе-х!
- А ты – назад, к воротам, чтоб «нимбом» не отсвечивать.
У меня за спиной послушно заскрипели ботинками. Я же оборвала травяной стебель, и пальцем расчертив на снегу пентаграмму, воткнула его в самый центр. После произнесла слова… Еще раз произнесла… И еще… Да, моя ж ты мать! «Амнистия(1)» нынче или нет? Или она на таких древностей не распространяется?.. О-о! Появился.
«Сторожем», выражаясь некромантским языком, а попросту, первым захороненным на данном погосте, оказался мужик с явными язвами на почти размытой временем физиономии. Лет триста, не меньше стожковому старожилу. «От того, видно и недослышит» - подумала и хмыкнула. Сторож над пентаграммой зло оскалился:
- Чаво баламутишь тута, ведьмино отродье? – не то ветер по верхушкам прошел, не то – камыш зашуршал. Хотя, откуда здесь камышу?
- Что-что вы сказали? Погромче извольте.
- Чаво приперлась, говорю?
- А дальше? – в вышеозначенном образе прищурилась я.
Мужик старательно напыжился:
- Ведьма богомерзкая, чаво надоть?
- О-о, теперь хорошо расслышала, - и подбоченилась. – Ты, хамло, как с вызывающим разговариваешь? Отрыжка болотная, светлячок, лопатой пристукнутый. Или тебя оставить здесь колыхаться, детей на Пасху пугать?
