И плевать, что подобный жест будет воспринят как открытая демонстрация, почти заявление: «она моя». Похоже, и самой Тине было уже всё равно на условности. Увидев, что он двинулся в её сторону, она выдохнула и неуверенно сделала шаг навстречу, потом ещё один, уже не замечая ни студентов, ни взглядов, ни неловкости.
Когда расстояние между ними сократилось до одного шага, Тина замерла. Её губы дрогнули, дыхание сбилось.
– Я… – прошептала она, но не успела договорить. Эмоции оказались сильнее. Она шагнула вперёд и обняла его – без стеснения, без оглядки, так, как обнимают не просто мужчину, а того, кого ждут, кому доверяют, кого боятся потерять. Её руки легли ему на шею, пальцы чуть сжались, будто ей было важно убедиться, что он действительно рядом, живой и целый. Тина уткнулась лицом в его грудь, выдохнула, а потом глубоко вдохнула, и только тогда, кажется, смогла вновь дышать по-настоящему.
Алекс едва заметно вздрогнул – он не ожидал такого порыва именно от неё. Но не отстранился. Его руки мягко сомкнулись вокруг её талии, и он прижал её к себе, не торопясь, осторожно, словно опасаясь спугнуть. Под ладонями ощущалась дрожь её напряжённого тела, а в груди, у его ключицы, Тина выдохнула с заметным облегчением; только в этот момент она отпустила страх. Сердце Алекса вновь наполнилось теплом, в котором смешались и нежность, и растерянность. Он провёл ладонью по её спине – мягко, как бы успокаивая, одновременно пытаясь справиться с собственным волнением. И только теперь начал осознавать, насколько важной для него стала эта женщина.
Тина, сделав глубокий вдох, медленно отстранилась и подняла голову. Их взгляды встретились, задержались, и Алекс, не разрывая зрительного контакта, мягко убрал с её щеки выбившуюся прядь волос. Его ладонь на мгновение задержалась у её скулы – тёплая, уверенная. Он не торопился, и, поддавшись внутреннему порыву, склонился ближе. Их губы соприкоснулись осторожно, без напора и спешки, и в этом поцелуе не было ни демонстрации, ни игры. Он был простым, мягким и одновременно предельно искренним – подтверждением взаимного выбора, который давно назревал, но только теперь стал очевидным для обоих.
Именно в этот момент Алекс окончательно понял, что Тина – это не просто коллега, не просто преподаватель, не просто понравившаяся женщина… Она занимала в его жизни всё больше пространства, и это было неслучайно. Он начал чувствовать её присутствие иначе, как что-то глубоко личное, важное, необратимое. Всё в ней – её тревога, её взгляд, её выбор прийти сюда, несмотря ни на что, – говорило не о случайной привязанности, а о чём-то, что перерастает даже влечение. Она становилась для него человеком, за которого он готов был отвечать и защищать, человеком, без которого уже не мыслилось ни одного дня, ни одной мысли о будущем.
Некоторые из студентов отпрянули, кто-то неловко отвёл взгляд, кто-то сдержанно вскинул брови, а кто-то, наоборот, поспешил покинуть зал, не желая оказаться вовлечённым в неловкость чужой близости. Никто, однако, не осмелился ни на грубую реплику, ни на демонстративный смешок: и положение Кромского, и его поведение, и выражение его лица ясно давали понять, что границы дозволенного лучше не проверять. Алекс, взяв себя в руки, первым прервал поцелуй – мягко, аккуратно, без резкости. Он чуть отстранился, заглядывая Тине в лицо, а она, наконец, улыбнулась – почти с облегчением, вновь вернув контроль над собой. Она выдохнула тише и ровнее, уже не пряча глаза. Всё её существо излучало одновременно уязвимость и решимость, как будто внутри неё что-то важное, наконец, встало на своё место.
– Пойдём отсюда, – негромко произнёс Алекс, обхватив её лицо ладонями и погладив большими пальцами скулы, словно хотел стереть последние остатки тревоги.
– Тебе, наверное, нужно переодеться, – так же тихо ответила Тина, но глаза её уже не были испуганными, в них вернулась осмысленность.
– Стесняешься? – она покачала головой, и Алекс улыбнулся. – Не хочу задерживаться здесь. Тина, мой внешний вид вполне допустим для прогулки, – голос его стал мягче. – Хочу показать тебе одно особое место. Там спокойно и тихо, никто не помешает.
Он опустил руки, одной обнял её за плечи и мягко повёл к выходу, прижимая к себе так, чтобы ни один из взглядов оставшихся здесь курсантов не показался ей навязчивым и опасным. По пути Алекс обернулся через плечо, пробежав глазами по курсантам, и, заметив несколько выражений чересчур откровенного интереса, произнёс уже громче, в официальной манере:
– Время позднее. Зал скоро закрывается, спектакль уже окончен. Не задерживайтесь и не создавайте лишней работы для охраны.
– Простите, инструктор, – кто-то кашлянул, пятясь к выходу.
– Приятного вечера, – пробормотал другой с лёгкой усмешкой.
– А можно к вам на тренировки?
– Капитан, вы красавчик!
– Разошлись! – сдержанно, но резко бросила Тина, окинув взглядом тех, у кого язык развязался окончательно.
Ей было всё равно на возможные сплетни. Академия жила слухами, особенно когда дело касалось преподавателей. Но вот на взгляды, которые бросали на Алекса некоторые студентки – слишком внимательные, слишком восторженные, слишком оценивающие – Тина уже не могла не реагировать. В груди, против воли, поднялось острое, неловкое чувство: неуверенность, смешанная с раздражением. Она знала, что Алекс не поощряет такой флирт и не воспринимает его всерьёз. И всё же внутренне сжалась: не от ревности как таковой, а от собственного неожиданного желания закрыть его от всех. Как он сделал это для неё всего минуту назад.
Всё развивалось стремительно, но… Тина и сама не сразу поняла, как именно оказалась в зале для тренировок. После последней лекции она задержалась – две студентки у доски, не торопясь собираться, довольно громко обсуждали, что спарринг между Бронксом и капитаном Кромским, скорее всего, уже закончился. Одна из них с усмешкой заявила, что «красавчик капитан» вряд ли выстоял, особенно после ночи в медблоке. Эти слова, вырванные из контекста, да ещё и сказанные с нарочитой самоуверенностью, вцепились в сознание Тины с ледяным холодом. Она знала, каков Бронкс – злопамятный, грубый, привыкший действовать грязно. А Алекс… Он не успел восстановиться после имплантационных загрузок, а ведь и другие травмы были не до конца залечены. И если Бронкс… Если этот мерзавец решит воспользоваться моментом, чтобы унизить Алекса… Тина даже не дослушала. Просто сорвалась с места и почти бегом направилась туда, где могла происходить драка. Страх за Алекса был острым, тяжелым, почти паническим – гораздо сильнее того, что она пережила тогда, в экспедиции, когда сама оказалась практически между жизнью и смертью…
Бой она застала в самом разгаре. Бронкс атаковал грубо, резкими выпадами, с явным желанием ударить и унизить. Сердце Тины сжималось каждый раз, когда он резко шёл вперёд или заносил руку – в этих движениях не было ни дисциплины, ни спортивной корректности. Но Алекс… он двигался иначе. Спокойно, точно, уверенно. Он словно видел удары раньше, чем они наносились. Уходил с линии атаки ловко, как будто танцуя. Его тело слушалось безукоризненно: плавно, точно, как отточенный механизм. И именно это зрелище – не грубость Бронкса, а сосредоточенная, выверенная уверенность Алекса – постепенно вытеснило из Тины тревогу. Страх не исчез, но отступил перед чувством глубокой, почти осязаемой гордости. В этот момент она поняла, что не просто волнуется за него. Она восхищается им. С каждым его движением это чувство крепло и наполняло её изнутри. Алекс сочетал в себе всё, что ей нравилось, и ассоциировался именно с настоящим мужчиной, с мечтой… Ещё бы унять всё разбушевавшееся внутри, успокоиться…
Они направились к выходу, а за их спинами зал постепенно вновь наполнился звуками, но уже без прежней бравады, шуток и язвительности.
Они шли молча. Алекс выбрал боковую дорожку, ведущую к склону холма, за которым скрывался небольшой парк – старый, почти дикий и, пожалуй, именно этим особенно ценный. Здесь не было ни толп курсантов, ни сверкающих тренировочных площадок, ни визжащих в коммуникаторы студентов. Узкие песчаные тропинки тянулись между соснами, редкие фонари отбрасывали тёплый свет на землю, а в стороне виднелось озерцо с камышами вдоль берегов. Вечер стоял тёплый и тихий. Над головой расстилалось прозрачное небо, в котором уже начали пробиваться первые звёзды, а на востоке обозначилась тонкая дуга одной из лун. Над гладью воды гулял лёгкий, едва ощутимый ветер. Всё здесь казалось отрезанным от остального мира, будто время забывало о своём существовании и позволяло себе замедлиться, сбавить шаг, затаиться.
Алекс провёл Тину по знакомой тропинке вдоль рядов сосен и остановился, когда они вышли к берегу, скрытому за невысокими деревьями. В тени одной из крон стояла старая чугунная скамья. Она была пуста, и Алекс, сделав приглашающий жест, указал на неё. Он не сел сразу, дождавшись, пока Тина устроится первой, затем опустился рядом и, не колеблясь, обнял её за плечи. Она не возразила: с коротким, едва слышным выдохом прижалась к нему и чуть склонилась набок, устроившись у него на груди так, словно давно ждала этой возможности. Алекс подстроился под её положение тела, обхватив чуть плотнее, и, опустив голову, нежно коснулся губами её виска. На мгновение задержался, вдыхая знакомый запах её волос, и только тогда позволил себе по-настоящему выдохнуть. Несколько мгновений они сидели молча. Он смотрел на озеро, ощущая, как постепенно выравнивается дыхание, как уходит изнутри лишнее напряжение. Тина не отстранялась. Она немного поёрзала, чтобы устроиться удобнее, и одной рукой закинула непослушную прядь волос за ухо. Потом чуть сильнее прижалась к Алексу, позволяя себе остаться в этом очаровании момента и его тепле – спокойно, доверчиво. Весь остальной мир просто перестал существовать для них.
– Здесь красиво, – сказала она наконец негромко, боясь нарушить хрупкую ткань покоя, которая только что установилась между ними. Её голос звучал мягко, с искренним уважением к той тишине, что окутала их.
– Этот парк не найти ни в списках рекомендованных маршрутов, ни на картах отдыха, – ответил Алекс так же негромко, с лёгкой, почти рассеянной усмешкой, не отрывая взгляда от воды. – Его считают пустырём. Слишком тихо, слишком далеко, ни тренажёров, ни кафе, даже связь здесь работает через раз. Но именно это и делает его особенным. Такое вот место, где можно на время спрятаться от шума и постоянного движения. Я сам удивлён, что оно ещё существует. Думал, давно снесли или застроили, как всё остальное, что не укладывается в стратегические планы.
– А как ты его нашёл? – задумчиво спросила Тина, откидывая голову чуть назад и поворачивая её набок, чтобы увидеть лицо Алекса. Находиться в его объятиях было очень приятно и… как-то правильно. Тину уже совершенно не пугало, что всё начинает так стремительно закручиваться, наоборот, хотелось даже ускорить этот процесс.
– Когда ещё учился здесь, в этой Академии, – спокойно сказал Алекс, и голос его на миг стал тише и плотнее. – Знаешь… У всех бывают сложные периоды в жизни. У меня такой случился после смерти отца. Было тяжело – не только учиться, но и просто вставать по утрам. Я терял себя и всерьёз думал бросить академию, хотя поступал в неё с большими надеждами… – он слегка помедлил и покачал головой, – нет, врал сам себе: поступал я в неё с ощущением, что следую за тенью отца в попытке его догнать. Я уже говорил тебе: бредил им… В детстве я почти не видел отца. Меня воспитывал дед, мама погибла, когда мне был всего год. Она возвращалась с курорта – её корабль попал под пиратскую атаку. Отец сорвался… дед так рассказывал. Вся его жизнь после этого проходила на дальних рубежах или среди торговых трасс. Он искал тех, кто лишил его любимой женщины и смысла жизни. Я не смог заполнить пустующую нишу, и… в общем, я не был для него смыслом жизни, эту нишу заняло желание мести.
Алекс замолчал на секунду, а потом продолжил, медленно, вдумчиво:
– Я, наверное, и правда был одержим им, тогда этого не замечал и... Нет, не от любви – скорее от нехватки его присутствия в моей жизни. Возможно… Я же в детстве тянулся за ним, надеялся, что, если стану таким, как он, он обратит на меня внимание и всё изменится. Когда он погиб, ощущение бессмысленности внутри оказалось сильнее всего. Деда тоже уже на тот момент не было, и я… просто не знал, как жить дальше. Цели исчезли, приоритеты рассыпались. Всё, что раньше казалось важным, вдруг утратило смысл. Я помню, как в один из таких вечеров безысходности просто вышел из корпуса и шёл, не разбирая дороги, пока не оказался здесь. Я сел на берег, почти как сейчас, долго смотрел на воду, на небо и впервые за много дней почувствовал, что могу снова дышать. Просто дышать... Не быть кому-то нужным, не быть сильным, не делать вид, что всё в порядке, не гнаться за призрачными чужими мечтами. Здесь, в этой тишине, от меня никто ничего не требовал и не ждал. Это место просто было и было… прекрасным.
Алекс снова на мгновение замолчал и с лёгкой усмешкой посмотрел в сторону. Ветер шевельнул листву над их головами, и Тина, не перебивая, лишь затаила дыхание. Внутри неё крепло ощущение правильности происходящего – словно что-то долгое время сжатое расправилось и нашло тонкую, едва уловимую грань равновесия. Он говорил вещи очень личные, откровенные, те, что, казалось, никогда прежде никому не доверял.
– Я приходил сюда, когда не справлялся с эмоциями или ситуацией. Иногда просто сидел, иногда спал прямо здесь, если не мог оставаться в общежитии. Это место не решало проблем, но помогло мне выдержать удары судьбы и выжить. Именно здесь я впервые признал, что не в силах изменить прошлое, но могу не сдаваться и не падать в пропасть. Сломаться всегда проще. Гораздо сложнее – подняться, когда уже упал, и всё же продолжить путь вперёд. Я остался в Академии, а потом окончил её. Надолго забыл об этом месте. И только когда меня направили сюда снова на переквалификацию и реабилитацию, оно неожиданно вспомнилось. Возникло в памяти так живо, как будто всегда было частью меня. Я решил проверить, уцелел ли этот уголок, и, оказавшись здесь, вдруг понял, что хочу показать его тебе. Давно хотел. Просто… я веду себя сейчас как мальчишка, – мягко рассмеялся Алекс, наклоняясь и проводя подбородком по её макушке. – Ты мне очень нравишься, Тина, с самого нашего знакомства. Я не хотел быть навязчивым и не был уверен, что тебе это нужно. Вижу, как тебе тяжело с этими смешанными потоками, с учениками. Мне показалось, ты тоже не любишь шума и умеешь слушать… и видеть душой. Это место… оно особенное.
Алекс снова умолк, и Тина не сразу решилась нарушить тишину. Она опустила взгляд, чуть наклонилась вперёд, давая себе время переварить услышанное, а потом, так же спокойно, как он, произнесла:
– Оно действительно волшебное… Прости, Алекс, если мой вопрос вырвал столько воспоминаний наружу. Я не хотела…
– Не стоит извиняться, – мягко сказал он, медленно опуская ладонь ей на живот, касаясь сквозь тонкую ткань платья. Его жест был скорее успокаивающим, почти незаметным, но Тина почувствовала тепло его пальцев так отчётливо, что неожиданно для себя прерывисто выдохнула и, слегка улыбнувшись, позволила ему не убирать руку.
Когда расстояние между ними сократилось до одного шага, Тина замерла. Её губы дрогнули, дыхание сбилось.
– Я… – прошептала она, но не успела договорить. Эмоции оказались сильнее. Она шагнула вперёд и обняла его – без стеснения, без оглядки, так, как обнимают не просто мужчину, а того, кого ждут, кому доверяют, кого боятся потерять. Её руки легли ему на шею, пальцы чуть сжались, будто ей было важно убедиться, что он действительно рядом, живой и целый. Тина уткнулась лицом в его грудь, выдохнула, а потом глубоко вдохнула, и только тогда, кажется, смогла вновь дышать по-настоящему.
Алекс едва заметно вздрогнул – он не ожидал такого порыва именно от неё. Но не отстранился. Его руки мягко сомкнулись вокруг её талии, и он прижал её к себе, не торопясь, осторожно, словно опасаясь спугнуть. Под ладонями ощущалась дрожь её напряжённого тела, а в груди, у его ключицы, Тина выдохнула с заметным облегчением; только в этот момент она отпустила страх. Сердце Алекса вновь наполнилось теплом, в котором смешались и нежность, и растерянность. Он провёл ладонью по её спине – мягко, как бы успокаивая, одновременно пытаясь справиться с собственным волнением. И только теперь начал осознавать, насколько важной для него стала эта женщина.
Тина, сделав глубокий вдох, медленно отстранилась и подняла голову. Их взгляды встретились, задержались, и Алекс, не разрывая зрительного контакта, мягко убрал с её щеки выбившуюся прядь волос. Его ладонь на мгновение задержалась у её скулы – тёплая, уверенная. Он не торопился, и, поддавшись внутреннему порыву, склонился ближе. Их губы соприкоснулись осторожно, без напора и спешки, и в этом поцелуе не было ни демонстрации, ни игры. Он был простым, мягким и одновременно предельно искренним – подтверждением взаимного выбора, который давно назревал, но только теперь стал очевидным для обоих.
Именно в этот момент Алекс окончательно понял, что Тина – это не просто коллега, не просто преподаватель, не просто понравившаяся женщина… Она занимала в его жизни всё больше пространства, и это было неслучайно. Он начал чувствовать её присутствие иначе, как что-то глубоко личное, важное, необратимое. Всё в ней – её тревога, её взгляд, её выбор прийти сюда, несмотря ни на что, – говорило не о случайной привязанности, а о чём-то, что перерастает даже влечение. Она становилась для него человеком, за которого он готов был отвечать и защищать, человеком, без которого уже не мыслилось ни одного дня, ни одной мысли о будущем.
Некоторые из студентов отпрянули, кто-то неловко отвёл взгляд, кто-то сдержанно вскинул брови, а кто-то, наоборот, поспешил покинуть зал, не желая оказаться вовлечённым в неловкость чужой близости. Никто, однако, не осмелился ни на грубую реплику, ни на демонстративный смешок: и положение Кромского, и его поведение, и выражение его лица ясно давали понять, что границы дозволенного лучше не проверять. Алекс, взяв себя в руки, первым прервал поцелуй – мягко, аккуратно, без резкости. Он чуть отстранился, заглядывая Тине в лицо, а она, наконец, улыбнулась – почти с облегчением, вновь вернув контроль над собой. Она выдохнула тише и ровнее, уже не пряча глаза. Всё её существо излучало одновременно уязвимость и решимость, как будто внутри неё что-то важное, наконец, встало на своё место.
– Пойдём отсюда, – негромко произнёс Алекс, обхватив её лицо ладонями и погладив большими пальцами скулы, словно хотел стереть последние остатки тревоги.
– Тебе, наверное, нужно переодеться, – так же тихо ответила Тина, но глаза её уже не были испуганными, в них вернулась осмысленность.
– Стесняешься? – она покачала головой, и Алекс улыбнулся. – Не хочу задерживаться здесь. Тина, мой внешний вид вполне допустим для прогулки, – голос его стал мягче. – Хочу показать тебе одно особое место. Там спокойно и тихо, никто не помешает.
Он опустил руки, одной обнял её за плечи и мягко повёл к выходу, прижимая к себе так, чтобы ни один из взглядов оставшихся здесь курсантов не показался ей навязчивым и опасным. По пути Алекс обернулся через плечо, пробежав глазами по курсантам, и, заметив несколько выражений чересчур откровенного интереса, произнёс уже громче, в официальной манере:
– Время позднее. Зал скоро закрывается, спектакль уже окончен. Не задерживайтесь и не создавайте лишней работы для охраны.
– Простите, инструктор, – кто-то кашлянул, пятясь к выходу.
– Приятного вечера, – пробормотал другой с лёгкой усмешкой.
– А можно к вам на тренировки?
– Капитан, вы красавчик!
– Разошлись! – сдержанно, но резко бросила Тина, окинув взглядом тех, у кого язык развязался окончательно.
Ей было всё равно на возможные сплетни. Академия жила слухами, особенно когда дело касалось преподавателей. Но вот на взгляды, которые бросали на Алекса некоторые студентки – слишком внимательные, слишком восторженные, слишком оценивающие – Тина уже не могла не реагировать. В груди, против воли, поднялось острое, неловкое чувство: неуверенность, смешанная с раздражением. Она знала, что Алекс не поощряет такой флирт и не воспринимает его всерьёз. И всё же внутренне сжалась: не от ревности как таковой, а от собственного неожиданного желания закрыть его от всех. Как он сделал это для неё всего минуту назад.
Всё развивалось стремительно, но… Тина и сама не сразу поняла, как именно оказалась в зале для тренировок. После последней лекции она задержалась – две студентки у доски, не торопясь собираться, довольно громко обсуждали, что спарринг между Бронксом и капитаном Кромским, скорее всего, уже закончился. Одна из них с усмешкой заявила, что «красавчик капитан» вряд ли выстоял, особенно после ночи в медблоке. Эти слова, вырванные из контекста, да ещё и сказанные с нарочитой самоуверенностью, вцепились в сознание Тины с ледяным холодом. Она знала, каков Бронкс – злопамятный, грубый, привыкший действовать грязно. А Алекс… Он не успел восстановиться после имплантационных загрузок, а ведь и другие травмы были не до конца залечены. И если Бронкс… Если этот мерзавец решит воспользоваться моментом, чтобы унизить Алекса… Тина даже не дослушала. Просто сорвалась с места и почти бегом направилась туда, где могла происходить драка. Страх за Алекса был острым, тяжелым, почти паническим – гораздо сильнее того, что она пережила тогда, в экспедиции, когда сама оказалась практически между жизнью и смертью…
Бой она застала в самом разгаре. Бронкс атаковал грубо, резкими выпадами, с явным желанием ударить и унизить. Сердце Тины сжималось каждый раз, когда он резко шёл вперёд или заносил руку – в этих движениях не было ни дисциплины, ни спортивной корректности. Но Алекс… он двигался иначе. Спокойно, точно, уверенно. Он словно видел удары раньше, чем они наносились. Уходил с линии атаки ловко, как будто танцуя. Его тело слушалось безукоризненно: плавно, точно, как отточенный механизм. И именно это зрелище – не грубость Бронкса, а сосредоточенная, выверенная уверенность Алекса – постепенно вытеснило из Тины тревогу. Страх не исчез, но отступил перед чувством глубокой, почти осязаемой гордости. В этот момент она поняла, что не просто волнуется за него. Она восхищается им. С каждым его движением это чувство крепло и наполняло её изнутри. Алекс сочетал в себе всё, что ей нравилось, и ассоциировался именно с настоящим мужчиной, с мечтой… Ещё бы унять всё разбушевавшееся внутри, успокоиться…
Они направились к выходу, а за их спинами зал постепенно вновь наполнился звуками, но уже без прежней бравады, шуток и язвительности.
ГЛАВА 4
Они шли молча. Алекс выбрал боковую дорожку, ведущую к склону холма, за которым скрывался небольшой парк – старый, почти дикий и, пожалуй, именно этим особенно ценный. Здесь не было ни толп курсантов, ни сверкающих тренировочных площадок, ни визжащих в коммуникаторы студентов. Узкие песчаные тропинки тянулись между соснами, редкие фонари отбрасывали тёплый свет на землю, а в стороне виднелось озерцо с камышами вдоль берегов. Вечер стоял тёплый и тихий. Над головой расстилалось прозрачное небо, в котором уже начали пробиваться первые звёзды, а на востоке обозначилась тонкая дуга одной из лун. Над гладью воды гулял лёгкий, едва ощутимый ветер. Всё здесь казалось отрезанным от остального мира, будто время забывало о своём существовании и позволяло себе замедлиться, сбавить шаг, затаиться.
Алекс провёл Тину по знакомой тропинке вдоль рядов сосен и остановился, когда они вышли к берегу, скрытому за невысокими деревьями. В тени одной из крон стояла старая чугунная скамья. Она была пуста, и Алекс, сделав приглашающий жест, указал на неё. Он не сел сразу, дождавшись, пока Тина устроится первой, затем опустился рядом и, не колеблясь, обнял её за плечи. Она не возразила: с коротким, едва слышным выдохом прижалась к нему и чуть склонилась набок, устроившись у него на груди так, словно давно ждала этой возможности. Алекс подстроился под её положение тела, обхватив чуть плотнее, и, опустив голову, нежно коснулся губами её виска. На мгновение задержался, вдыхая знакомый запах её волос, и только тогда позволил себе по-настоящему выдохнуть. Несколько мгновений они сидели молча. Он смотрел на озеро, ощущая, как постепенно выравнивается дыхание, как уходит изнутри лишнее напряжение. Тина не отстранялась. Она немного поёрзала, чтобы устроиться удобнее, и одной рукой закинула непослушную прядь волос за ухо. Потом чуть сильнее прижалась к Алексу, позволяя себе остаться в этом очаровании момента и его тепле – спокойно, доверчиво. Весь остальной мир просто перестал существовать для них.
– Здесь красиво, – сказала она наконец негромко, боясь нарушить хрупкую ткань покоя, которая только что установилась между ними. Её голос звучал мягко, с искренним уважением к той тишине, что окутала их.
– Этот парк не найти ни в списках рекомендованных маршрутов, ни на картах отдыха, – ответил Алекс так же негромко, с лёгкой, почти рассеянной усмешкой, не отрывая взгляда от воды. – Его считают пустырём. Слишком тихо, слишком далеко, ни тренажёров, ни кафе, даже связь здесь работает через раз. Но именно это и делает его особенным. Такое вот место, где можно на время спрятаться от шума и постоянного движения. Я сам удивлён, что оно ещё существует. Думал, давно снесли или застроили, как всё остальное, что не укладывается в стратегические планы.
– А как ты его нашёл? – задумчиво спросила Тина, откидывая голову чуть назад и поворачивая её набок, чтобы увидеть лицо Алекса. Находиться в его объятиях было очень приятно и… как-то правильно. Тину уже совершенно не пугало, что всё начинает так стремительно закручиваться, наоборот, хотелось даже ускорить этот процесс.
– Когда ещё учился здесь, в этой Академии, – спокойно сказал Алекс, и голос его на миг стал тише и плотнее. – Знаешь… У всех бывают сложные периоды в жизни. У меня такой случился после смерти отца. Было тяжело – не только учиться, но и просто вставать по утрам. Я терял себя и всерьёз думал бросить академию, хотя поступал в неё с большими надеждами… – он слегка помедлил и покачал головой, – нет, врал сам себе: поступал я в неё с ощущением, что следую за тенью отца в попытке его догнать. Я уже говорил тебе: бредил им… В детстве я почти не видел отца. Меня воспитывал дед, мама погибла, когда мне был всего год. Она возвращалась с курорта – её корабль попал под пиратскую атаку. Отец сорвался… дед так рассказывал. Вся его жизнь после этого проходила на дальних рубежах или среди торговых трасс. Он искал тех, кто лишил его любимой женщины и смысла жизни. Я не смог заполнить пустующую нишу, и… в общем, я не был для него смыслом жизни, эту нишу заняло желание мести.
Алекс замолчал на секунду, а потом продолжил, медленно, вдумчиво:
– Я, наверное, и правда был одержим им, тогда этого не замечал и... Нет, не от любви – скорее от нехватки его присутствия в моей жизни. Возможно… Я же в детстве тянулся за ним, надеялся, что, если стану таким, как он, он обратит на меня внимание и всё изменится. Когда он погиб, ощущение бессмысленности внутри оказалось сильнее всего. Деда тоже уже на тот момент не было, и я… просто не знал, как жить дальше. Цели исчезли, приоритеты рассыпались. Всё, что раньше казалось важным, вдруг утратило смысл. Я помню, как в один из таких вечеров безысходности просто вышел из корпуса и шёл, не разбирая дороги, пока не оказался здесь. Я сел на берег, почти как сейчас, долго смотрел на воду, на небо и впервые за много дней почувствовал, что могу снова дышать. Просто дышать... Не быть кому-то нужным, не быть сильным, не делать вид, что всё в порядке, не гнаться за призрачными чужими мечтами. Здесь, в этой тишине, от меня никто ничего не требовал и не ждал. Это место просто было и было… прекрасным.
Алекс снова на мгновение замолчал и с лёгкой усмешкой посмотрел в сторону. Ветер шевельнул листву над их головами, и Тина, не перебивая, лишь затаила дыхание. Внутри неё крепло ощущение правильности происходящего – словно что-то долгое время сжатое расправилось и нашло тонкую, едва уловимую грань равновесия. Он говорил вещи очень личные, откровенные, те, что, казалось, никогда прежде никому не доверял.
– Я приходил сюда, когда не справлялся с эмоциями или ситуацией. Иногда просто сидел, иногда спал прямо здесь, если не мог оставаться в общежитии. Это место не решало проблем, но помогло мне выдержать удары судьбы и выжить. Именно здесь я впервые признал, что не в силах изменить прошлое, но могу не сдаваться и не падать в пропасть. Сломаться всегда проще. Гораздо сложнее – подняться, когда уже упал, и всё же продолжить путь вперёд. Я остался в Академии, а потом окончил её. Надолго забыл об этом месте. И только когда меня направили сюда снова на переквалификацию и реабилитацию, оно неожиданно вспомнилось. Возникло в памяти так живо, как будто всегда было частью меня. Я решил проверить, уцелел ли этот уголок, и, оказавшись здесь, вдруг понял, что хочу показать его тебе. Давно хотел. Просто… я веду себя сейчас как мальчишка, – мягко рассмеялся Алекс, наклоняясь и проводя подбородком по её макушке. – Ты мне очень нравишься, Тина, с самого нашего знакомства. Я не хотел быть навязчивым и не был уверен, что тебе это нужно. Вижу, как тебе тяжело с этими смешанными потоками, с учениками. Мне показалось, ты тоже не любишь шума и умеешь слушать… и видеть душой. Это место… оно особенное.
Алекс снова умолк, и Тина не сразу решилась нарушить тишину. Она опустила взгляд, чуть наклонилась вперёд, давая себе время переварить услышанное, а потом, так же спокойно, как он, произнесла:
– Оно действительно волшебное… Прости, Алекс, если мой вопрос вырвал столько воспоминаний наружу. Я не хотела…
– Не стоит извиняться, – мягко сказал он, медленно опуская ладонь ей на живот, касаясь сквозь тонкую ткань платья. Его жест был скорее успокаивающим, почти незаметным, но Тина почувствовала тепло его пальцев так отчётливо, что неожиданно для себя прерывисто выдохнула и, слегка улыбнувшись, позволила ему не убирать руку.
