Алекс продолжил, уже тише, переместившись чуть ближе к её уху. – Это не рана, это часть меня, и я это принял. Это и есть жизнь, Тина, – с её потерями и её дарами. Просто так вышло, что именно это место стало для меня точкой тишины и покоя. Местом, куда можно прийти, если хочется успокоиться или снова найти себя. А ещё… здесь просто красиво. Разве не идеальное место для первого свидания? Только мы. Никакой суеты, никого вокруг. Я угадал с местом? Или предпочтёшь центр города и… что-то более оживлённое? Воздухолёт рядом, я припарковал его неподалёку. Потому что с самого начала планировал привести тебя сюда. Так что скажешь?
– Мы определённо останемся здесь, – тихо рассмеялась Тина. Она чуть изменила положение, повернула голову, приподнялась и, потянувшись к Алексу, легко поцеловала его в щёку. Затем снова устроилась у него на груди, позволив ему крепче обнять себя. Её глаза прикрылись, и на лице осталась спокойная, счастливая улыбка – она наслаждалась его теплом, голосом и редким, драгоценным покоем. Потом открыла глаза и тихо произнесла:
– Знаешь… когда я была совсем маленькой, у меня тоже было одно такое место. Это нельзя назвать “местом тишины”, – Тина легко улыбнулась, но в этой улыбке не было веселья. – У бабушки, в доме за городом, на чердаке было крошечное окно, и через него можно было видеть линию леса и кусочек реки. Я сидела там часами, читала, сочиняла истории, делала вид, что я не там, где я есть, а в другом месте. Иногда это была воображаемая сказочная страна, иногда другая планета с её невероятными пейзажами и историей. Чердак… Он был моим убежищем какое-то время…
– А потом? – тихо спросил Алекс.
– Потом всё кончилось. Бабушки не стало, дом продали, а мне пришлось очень быстро повзрослеть. Слишком быстро, – тихо сказала Тина. – Мы с тобой чем-то похожи. Тебя воспитывал дедушка, меня – бабушка. А родители… Отец был инженером, мама всегда ездила с ним. Они работали на проекте по освоению планеты, как раз на рубежах. В общем, тоже погибли из-за пиратов, – она вздохнула. – Рубежи и сейчас небезопасны, а тогда это вообще была игра в рулетку. Но он не мог отказаться.
Алекс едва заметно кивнул, давая понять, что её понимает. Некоторое время они молчали. Это молчание не разъединяло, а, напротив, сближало их ещё сильнее. Он медленно поднял руку и легко коснулся её пальцев. Тина не отдёрнула ладонь; напротив, её рука мягко скользнула в его, полностью вложившись в его ладонь.
– Спасибо, что ты меня сюда привёл, – сказала Тина негромко.
– Спасибо, что ты согласилась сюда со мной прийти, – так же тихо проговорил Алекс. – И за то, что переживала за меня, узнав о «спектакле», который устроил Бронкс. Ты зря волновалась, но это многое для меня значит.
– Кстати, о Бронксе, – вздохнула Тина. – Тебе стоит быть с ним осторожнее. Эргерт способен на подлость, и немалую. Я это уже не застала, но в прошлом году из-за него отчислили одного курсанта. Парня, который реально подавал надежды, в целом характеризовался положительно. Отчислили со скандалом и фактически с волчьим билетом. Что-то произошло во время тренировочного вылета – какая-то нештатная ситуация. Потом началось разбирательство, но все свидетели встали на сторону Бронкса. Хотя… одна из моих студенток – сестра того парня, и она рассказала, как всё было на самом деле. Там случился конфликт. Была драка. Бронкс был старшим в группе, и его приказы могли закончиться очень плохо. Тим – так звали того курсанта – заступился за кого-то и отказался выполнять приказ. В завязавшейся потасовке Эргерт толкнул Тима прямо на панель управления. Все чудом выжили, но последствия были тяжёлыми. А потом… Все дали показания против Тима. Даже та, за кого он заступился.
– Тина… Спасибо, что волнуешься и предупредила, – с лёгкой улыбкой сказал Алекс. – Но я уже большой мальчик. Лучше скажи мне фамилию этого Тима. Вряд ли я смогу что-то изменить, но, возможно, попробую.
– Фамилия Тима – Норский, и… Алекс, ты взрослый «мальчик», – серьёзно сказала Тина, – и я это понимаю. У тебя за плечами боевой опыт, ты капитан, но… У тебя нет дяди-адмирала! Пожалуйста, Алекс, будь осторожен. И перестань вливать в свой мозг мой курс через имплантационные загрузки. Хотя бы сейчас. Твоё тело должно восстанавливаться, а не работать на износ. Я обещала тебе помочь с археоанализом – и помогу. Не так уж трудно будет систематизировать то, что ты уже успел в себя внедрить.
– Хорошо, Тина, я тебя услышал, – спокойно произнёс Алекс, не желая развивать эту тему и расстраивать девушку.
Тина чуть повернулась, положила голову ему на плечо, ища не столько физический комфорт, сколько внутреннее равновесие. Алекс обнял её одной рукой очень бережно. Они какое-то время сидели вот так, рядом, в тишине. Он опустил голову и зарылся носом в её волосы. Умиротворение, поселившееся внутри вместе с теплом и ароматом желанного женского тела, медленно кружило голову. Ему хотелось притянуть её ближе, усадить на колени, зарыться пальцами в её волосы и поцеловать, но уже не невинно, а полностью отдавшись чувствам и страсти. Так, чтобы в этом поцелуе исчез весь остаток дня и растворились тревоги…
Чтобы удержать себя от порыва и не спугнуть хрупкое ощущение близости, Алекс продолжал медленно поглаживать Тину по спине. Чувствовал, как под его рукой она чуть подрагивает. Голос прозвучал негромко, но хрипло:
– Останемся у озера или прогуляемся по парку? Вот там, – указав рукой вдаль, он произнёс. – Там, чуть дальше, сосновая роща, – пояснил Алекс. – И белки. Правда, ночью мы их, конечно, вряд ли увидим.
– Почему бы и нет, – улыбаясь, произнесла Тина, поднимаясь с лавочки первой. Кажется, ей тоже было трудно оставаться в прежнем равновесии – от прикосновений, от тепла его взгляда, от желания, набиравшего силу в ответ.
Алекс поднялся вслед за ней и предложил руку. Тина сразу же приняла его предложение и, подхватив его под руку, они медленно пошли туда, куда до этого указывал Алекс – к тёмным контурам высоких сосен.
– А тебе вообще где больше нравится? Там, в космосе, среди звёзд? Или здесь, на планете? – задумчиво спросила Тина, даже не осознавая, насколько для неё важен был его ответ.
Алекс чуть приподнял голову, посмотрел на ночное небо, усмехнулся и после короткой паузы произнёс:
– Среди звёзд действительно красиво, но слишком холодно. Там начинаешь по-настоящему ценить другие вещи – тепло, дом, место, где тебя ждут или хотя бы тебе рады. Даже просто воздух, ветер, запах нагретой почвы. И солнце – не через иллюминатор или обзорный экран, а настоящее, тёплое, играющее на коже. А ещё хочется, чтобы под ногами был не металл, а песок или трава. Самые обыденные вещи, ценность которых осознаёшь только тогда, когда их лишаешься.
– Алекс, ты романтик, – рассмеялась Тина, и в смехе её чувствовалось облегчение. Она вдруг поняла, насколько сильно надеялась на вот такой ответ. Ведь если Алекс тянется к земле, возможно, он не захочет уезжать. Может, он останется здесь, в Академии, рядом… Нет, она понимала, что не стоит увлекаться мечтами, но…
– Скорее прагматик и гуманист, – усмехнулся Алекс и легко повёл плечом. – Просто устал от замкнутого пространства, от отсеков и людей, таких же уставших, как и я сам. Поначалу всё это кажется красивым, даже захватывающим, пока ты сталкиваешься с реальностью. Когда попадаешь в мясорубку, когда на глазах гибнут близкие, когда тебя самого буквально разрывает, – розовый туман рассеивается. Всё трезвеет, и дальше ты уже просто живёшь по инерции. Работаешь, потому что так надо, потому что кто-то должен это делать. Держит одно – «а кто, если не ты?», и осознание, что другого пути ты уже не знаешь и ничего другого не умеешь.
– Ты участвовал во многих таких миссиях? – тихо спросила Тина, не сдержавшись и прикусив губу.
– Всех не упомнишь, – с лёгким вздохом пожал плечами Алекс. – Давай не будем об этом. Честно говоря, я не люблю вспоминать. А ты… не жалеешь, что стала преподавателем? – Он перевёл взгляд на неё, и в его голосе прозвучала заинтересованность, но в глубине он уже знал: что бы она ни ответила, он не пойдёт на поводу у Октавия.
Намёки, приказы, предостережения – всё это не имело значения. Алекс чувствовал нутром, что ситуация, в которую его втягивает командор, далека от простоты. Слишком много нестыковок, молчания, тонких ловушек и манипуляций. Его использовали, и использовали вслепую. Он пытался распутать клубок, тянул за нитки, но всё оставалось на месте. Отказаться он не мог, но взять ответственность на себя и защитить Тину – мог.
– Ну… как сказать… не жалею, – после недолгой паузы ответила она. – Это не то, о чём я мечтала в детстве, но мой романтизм, в конце концов, тоже избавился от розовых очков. Авантюризм отступил, а на его место пришёл простой инстинкт самосохранения. Пока тяжело, но, знаешь, мне это правда нравится. Алекс, а ты покажешь мне пару приёмов самообороны? То, как ты двигался… это было впечатляюще.
– Я с удовольствием стану твоим личным инструктором, – мягко улыбнулся Алекс, и взгляд его задержался на ней чуть дольше, чем обычно.
Потом они долго говорили – о древних цивилизациях, о звёздных маршрутах, обсуждали цитаты любимого философа Тины, спорили, смеялись. Разговор легко перешёл в воспоминания о курсах подготовки пилотов, где хватало и курьёзов, и тяжёлых моментов. Их сближало именно это – простое, живое общение без признаний, но с настоящим человеческим теплом.
Когда они свернули на боковую аллею, отгороженную от главных дорожек парка тонкой живой изгородью из сосен и редким рядом невысоких фонарей, освещавших путь мягким, приглушённым светом, Алекс заметил, что походка Тины изменилась. Шаг её стал менее уверенным, едва заметно укоротился, а в движениях появилась лёгкая напряжённость, отсутствовавшая прежде. Если раньше она шла спокойно, с выверенной, ровной поступью, то теперь явно старалась не привлекать внимания, осторожно перенося вес на правую сторону и избегая резких движений, особенно при выпрямлении левого бедра во время шага.
Спустя несколько минут она без лишних слов отпустила его руку и, не колеблясь, опустилась на край ближайшей скамьи, не обращая внимания на пыльное деревянное сиденье. Её ладони легли на поверхность скамьи, и она села с той осторожностью, которая свойственна людям, давно привыкшим к постоянному дискомфорту и научившимся действовать в его пределах без демонстративных признаков боли. Алекс остановился рядом, не присаживаясь сразу, и сделал вид, что смотрит вверх, туда, где между вершинами деревьев проступали редкие звёзды. Однако краем глаза он заметил, как Тина, почти машинально, провела ладонью по внешней стороне бедра, затем медленно согнула ногу, будто проверяя подвижность сустава или оценивая внутреннее напряжение в мышцах.
Он слегка нахмурился, сел рядом с ней и, выдержав короткую паузу, заговорил ровным, спокойным тоном, без давления в голосе, но с той прямотой, которая не оставляла пространства для уклончивых ответов и не допускала игры в неопределённость:
– Мне показалось, или у тебя действительно была серьёзная травма ноги?
Тина не повела плечом, не отвернулась и не попыталась перевести разговор на другую тему, как это часто делают те, кого подобный вопрос застал врасплох. Она лишь слегка нахмурила брови, выждала пару секунд и тихо, без раздражения, ответила:
– Ты наблюдательный, Алекс.
– Ты волнуешься за меня, и я волнуюсь за тебя, – так же мягко, но уже с более личной интонацией, произнёс Алекс, чуть повернувшись к ней. – Кроме того, наблюдательность давно стала неотъемлемой частью профессии. Я заметил, что ты никогда не переходишь на бег, даже когда по-настоящему торопишься. При подъёме по лестнице ты всегда держишься за поручень, даже если руки свободны от сумки или планшета. Когда сидишь, чаще опираешься на правую сторону, как будто это просто привычка, но на самом деле потому, что левая нога отзывается напряжением. И да, ты иногда едва заметно массируешь её, особенно если думаешь, что никто не обращает внимания. Я ведь не ошибаюсь? Что с тобой произошло? Это ведь не только физическая, но и психологическая травма, я это чувствую…
Тина не ответила сразу. Она опустила взгляд, медленно сцепила пальцы на колене и несколько мгновений молчала. Её дыхание оставалось ровным, но в плечах ощущалось то лёгкое напряжение, которое выдаёт человека, находящегося в моменте внутренней оценки: говорить или нет, открываться или сохранить прежнюю дистанцию. Вздохнув, Тина спокойно начала говорить, избегая интонаций, которые могли бы выдать напряжение в её голосе из-за воспоминаний:
– Это случилось во время одной из экспедиций, на Сваярке. Мы обследовали платформу древней конструкции – массивное перекрытие, на первый взгляд стабильное, но, как выяснилось уже слишком поздно, подмытое изнутри. Я шла по центральному участку, рассчитывая на расчёты и визуальную оценку, когда плита подо мной внезапно обрушилась. Падение было резким, почти вертикальным. Я ударилась о нижнюю поверхность, соскользнула в просвет между двумя уровнями и оказалась зажатой между фрагментами каменной кладки. Левая нога была полностью заблокирована, движения резко ограничились, оборудование разбилось при ударе, и связаться с остальными участниками экспедиции не представлялось возможным.
Тина на секунду замолчала, собираясь с мыслями, и попыталась отогнать навязчивые образы, которые слишком часто возвращались к ней по ночам. Ей вдруг показалось, что рассказ – пусть даже краткий – может стать первым шагом к освобождению. Алекс не перебивал, не торопил, просто ждал, и, чуть вздохнув, она продолжила:
– Самое страшное было даже не это. Со мной тогда находился стажёр. Совсем ещё юноша, он только начал выездную практику и буквально бредил темой древних цивилизаций. Ему едва исполнилось девятнадцать, он только что перешёл на второй курс университета, подавал большие надежды, обладал выдающейся памятью и редким аналитическим мышлением. Он мог стать известным исследователем. Я велела ему остаться наверху, ждать помощи и ни в коем случае не пытаться спуститься. Но он, несмотря на инструкции, попытался добраться до меня. Видимо, испугался, что я погибну. Конструкция не выдержала его веса. Он тоже упал, почти сразу… Упал рядом со мной. И я… я не могла сделать ничего, даже дотянуться к нему не могла. Он погиб буквально у меня на глазах. Это… Это по-настоящему страшно.
Тина подняла взгляд, но не обернулась к Алексу, а уставилась куда-то в сторону, туда, где за деревьями, сквозь кроны, едва мерцал далёкий, равномерный свет жилых зданий. В её лице не было ни истерики, ни театральности, только затаённая боль и усталость, которую не лечит время.
– Меня нашли только через семнадцать часов. Всё это время я лежала, стараясь не двигаться, чтобы не усугубить внутреннее кровотечение. Давление падало медленно, и в какой-то момент я начала слышать собственное сердце, как удары барабана, гулкие и уходящие в глубину. Сознание не отключалось, но тело постепенно переставало реагировать и подчиняться. Каждый час приближал к состоянию, в котором даже дыхание давалось с усилием, было холодно… Я помню, насколько трудно было просто оставаться в себе. Иногда мне казалось, что я уже умерла, но тело этого ещё не поняло и продолжало цепляться за жизнь по инерции.
– Мы определённо останемся здесь, – тихо рассмеялась Тина. Она чуть изменила положение, повернула голову, приподнялась и, потянувшись к Алексу, легко поцеловала его в щёку. Затем снова устроилась у него на груди, позволив ему крепче обнять себя. Её глаза прикрылись, и на лице осталась спокойная, счастливая улыбка – она наслаждалась его теплом, голосом и редким, драгоценным покоем. Потом открыла глаза и тихо произнесла:
– Знаешь… когда я была совсем маленькой, у меня тоже было одно такое место. Это нельзя назвать “местом тишины”, – Тина легко улыбнулась, но в этой улыбке не было веселья. – У бабушки, в доме за городом, на чердаке было крошечное окно, и через него можно было видеть линию леса и кусочек реки. Я сидела там часами, читала, сочиняла истории, делала вид, что я не там, где я есть, а в другом месте. Иногда это была воображаемая сказочная страна, иногда другая планета с её невероятными пейзажами и историей. Чердак… Он был моим убежищем какое-то время…
– А потом? – тихо спросил Алекс.
– Потом всё кончилось. Бабушки не стало, дом продали, а мне пришлось очень быстро повзрослеть. Слишком быстро, – тихо сказала Тина. – Мы с тобой чем-то похожи. Тебя воспитывал дедушка, меня – бабушка. А родители… Отец был инженером, мама всегда ездила с ним. Они работали на проекте по освоению планеты, как раз на рубежах. В общем, тоже погибли из-за пиратов, – она вздохнула. – Рубежи и сейчас небезопасны, а тогда это вообще была игра в рулетку. Но он не мог отказаться.
Алекс едва заметно кивнул, давая понять, что её понимает. Некоторое время они молчали. Это молчание не разъединяло, а, напротив, сближало их ещё сильнее. Он медленно поднял руку и легко коснулся её пальцев. Тина не отдёрнула ладонь; напротив, её рука мягко скользнула в его, полностью вложившись в его ладонь.
– Спасибо, что ты меня сюда привёл, – сказала Тина негромко.
– Спасибо, что ты согласилась сюда со мной прийти, – так же тихо проговорил Алекс. – И за то, что переживала за меня, узнав о «спектакле», который устроил Бронкс. Ты зря волновалась, но это многое для меня значит.
– Кстати, о Бронксе, – вздохнула Тина. – Тебе стоит быть с ним осторожнее. Эргерт способен на подлость, и немалую. Я это уже не застала, но в прошлом году из-за него отчислили одного курсанта. Парня, который реально подавал надежды, в целом характеризовался положительно. Отчислили со скандалом и фактически с волчьим билетом. Что-то произошло во время тренировочного вылета – какая-то нештатная ситуация. Потом началось разбирательство, но все свидетели встали на сторону Бронкса. Хотя… одна из моих студенток – сестра того парня, и она рассказала, как всё было на самом деле. Там случился конфликт. Была драка. Бронкс был старшим в группе, и его приказы могли закончиться очень плохо. Тим – так звали того курсанта – заступился за кого-то и отказался выполнять приказ. В завязавшейся потасовке Эргерт толкнул Тима прямо на панель управления. Все чудом выжили, но последствия были тяжёлыми. А потом… Все дали показания против Тима. Даже та, за кого он заступился.
– Тина… Спасибо, что волнуешься и предупредила, – с лёгкой улыбкой сказал Алекс. – Но я уже большой мальчик. Лучше скажи мне фамилию этого Тима. Вряд ли я смогу что-то изменить, но, возможно, попробую.
– Фамилия Тима – Норский, и… Алекс, ты взрослый «мальчик», – серьёзно сказала Тина, – и я это понимаю. У тебя за плечами боевой опыт, ты капитан, но… У тебя нет дяди-адмирала! Пожалуйста, Алекс, будь осторожен. И перестань вливать в свой мозг мой курс через имплантационные загрузки. Хотя бы сейчас. Твоё тело должно восстанавливаться, а не работать на износ. Я обещала тебе помочь с археоанализом – и помогу. Не так уж трудно будет систематизировать то, что ты уже успел в себя внедрить.
– Хорошо, Тина, я тебя услышал, – спокойно произнёс Алекс, не желая развивать эту тему и расстраивать девушку.
Тина чуть повернулась, положила голову ему на плечо, ища не столько физический комфорт, сколько внутреннее равновесие. Алекс обнял её одной рукой очень бережно. Они какое-то время сидели вот так, рядом, в тишине. Он опустил голову и зарылся носом в её волосы. Умиротворение, поселившееся внутри вместе с теплом и ароматом желанного женского тела, медленно кружило голову. Ему хотелось притянуть её ближе, усадить на колени, зарыться пальцами в её волосы и поцеловать, но уже не невинно, а полностью отдавшись чувствам и страсти. Так, чтобы в этом поцелуе исчез весь остаток дня и растворились тревоги…
Чтобы удержать себя от порыва и не спугнуть хрупкое ощущение близости, Алекс продолжал медленно поглаживать Тину по спине. Чувствовал, как под его рукой она чуть подрагивает. Голос прозвучал негромко, но хрипло:
– Останемся у озера или прогуляемся по парку? Вот там, – указав рукой вдаль, он произнёс. – Там, чуть дальше, сосновая роща, – пояснил Алекс. – И белки. Правда, ночью мы их, конечно, вряд ли увидим.
– Почему бы и нет, – улыбаясь, произнесла Тина, поднимаясь с лавочки первой. Кажется, ей тоже было трудно оставаться в прежнем равновесии – от прикосновений, от тепла его взгляда, от желания, набиравшего силу в ответ.
Алекс поднялся вслед за ней и предложил руку. Тина сразу же приняла его предложение и, подхватив его под руку, они медленно пошли туда, куда до этого указывал Алекс – к тёмным контурам высоких сосен.
– А тебе вообще где больше нравится? Там, в космосе, среди звёзд? Или здесь, на планете? – задумчиво спросила Тина, даже не осознавая, насколько для неё важен был его ответ.
Алекс чуть приподнял голову, посмотрел на ночное небо, усмехнулся и после короткой паузы произнёс:
– Среди звёзд действительно красиво, но слишком холодно. Там начинаешь по-настоящему ценить другие вещи – тепло, дом, место, где тебя ждут или хотя бы тебе рады. Даже просто воздух, ветер, запах нагретой почвы. И солнце – не через иллюминатор или обзорный экран, а настоящее, тёплое, играющее на коже. А ещё хочется, чтобы под ногами был не металл, а песок или трава. Самые обыденные вещи, ценность которых осознаёшь только тогда, когда их лишаешься.
– Алекс, ты романтик, – рассмеялась Тина, и в смехе её чувствовалось облегчение. Она вдруг поняла, насколько сильно надеялась на вот такой ответ. Ведь если Алекс тянется к земле, возможно, он не захочет уезжать. Может, он останется здесь, в Академии, рядом… Нет, она понимала, что не стоит увлекаться мечтами, но…
– Скорее прагматик и гуманист, – усмехнулся Алекс и легко повёл плечом. – Просто устал от замкнутого пространства, от отсеков и людей, таких же уставших, как и я сам. Поначалу всё это кажется красивым, даже захватывающим, пока ты сталкиваешься с реальностью. Когда попадаешь в мясорубку, когда на глазах гибнут близкие, когда тебя самого буквально разрывает, – розовый туман рассеивается. Всё трезвеет, и дальше ты уже просто живёшь по инерции. Работаешь, потому что так надо, потому что кто-то должен это делать. Держит одно – «а кто, если не ты?», и осознание, что другого пути ты уже не знаешь и ничего другого не умеешь.
– Ты участвовал во многих таких миссиях? – тихо спросила Тина, не сдержавшись и прикусив губу.
– Всех не упомнишь, – с лёгким вздохом пожал плечами Алекс. – Давай не будем об этом. Честно говоря, я не люблю вспоминать. А ты… не жалеешь, что стала преподавателем? – Он перевёл взгляд на неё, и в его голосе прозвучала заинтересованность, но в глубине он уже знал: что бы она ни ответила, он не пойдёт на поводу у Октавия.
Намёки, приказы, предостережения – всё это не имело значения. Алекс чувствовал нутром, что ситуация, в которую его втягивает командор, далека от простоты. Слишком много нестыковок, молчания, тонких ловушек и манипуляций. Его использовали, и использовали вслепую. Он пытался распутать клубок, тянул за нитки, но всё оставалось на месте. Отказаться он не мог, но взять ответственность на себя и защитить Тину – мог.
– Ну… как сказать… не жалею, – после недолгой паузы ответила она. – Это не то, о чём я мечтала в детстве, но мой романтизм, в конце концов, тоже избавился от розовых очков. Авантюризм отступил, а на его место пришёл простой инстинкт самосохранения. Пока тяжело, но, знаешь, мне это правда нравится. Алекс, а ты покажешь мне пару приёмов самообороны? То, как ты двигался… это было впечатляюще.
– Я с удовольствием стану твоим личным инструктором, – мягко улыбнулся Алекс, и взгляд его задержался на ней чуть дольше, чем обычно.
Потом они долго говорили – о древних цивилизациях, о звёздных маршрутах, обсуждали цитаты любимого философа Тины, спорили, смеялись. Разговор легко перешёл в воспоминания о курсах подготовки пилотов, где хватало и курьёзов, и тяжёлых моментов. Их сближало именно это – простое, живое общение без признаний, но с настоящим человеческим теплом.
ГЛАВА 5
Когда они свернули на боковую аллею, отгороженную от главных дорожек парка тонкой живой изгородью из сосен и редким рядом невысоких фонарей, освещавших путь мягким, приглушённым светом, Алекс заметил, что походка Тины изменилась. Шаг её стал менее уверенным, едва заметно укоротился, а в движениях появилась лёгкая напряжённость, отсутствовавшая прежде. Если раньше она шла спокойно, с выверенной, ровной поступью, то теперь явно старалась не привлекать внимания, осторожно перенося вес на правую сторону и избегая резких движений, особенно при выпрямлении левого бедра во время шага.
Спустя несколько минут она без лишних слов отпустила его руку и, не колеблясь, опустилась на край ближайшей скамьи, не обращая внимания на пыльное деревянное сиденье. Её ладони легли на поверхность скамьи, и она села с той осторожностью, которая свойственна людям, давно привыкшим к постоянному дискомфорту и научившимся действовать в его пределах без демонстративных признаков боли. Алекс остановился рядом, не присаживаясь сразу, и сделал вид, что смотрит вверх, туда, где между вершинами деревьев проступали редкие звёзды. Однако краем глаза он заметил, как Тина, почти машинально, провела ладонью по внешней стороне бедра, затем медленно согнула ногу, будто проверяя подвижность сустава или оценивая внутреннее напряжение в мышцах.
Он слегка нахмурился, сел рядом с ней и, выдержав короткую паузу, заговорил ровным, спокойным тоном, без давления в голосе, но с той прямотой, которая не оставляла пространства для уклончивых ответов и не допускала игры в неопределённость:
– Мне показалось, или у тебя действительно была серьёзная травма ноги?
Тина не повела плечом, не отвернулась и не попыталась перевести разговор на другую тему, как это часто делают те, кого подобный вопрос застал врасплох. Она лишь слегка нахмурила брови, выждала пару секунд и тихо, без раздражения, ответила:
– Ты наблюдательный, Алекс.
– Ты волнуешься за меня, и я волнуюсь за тебя, – так же мягко, но уже с более личной интонацией, произнёс Алекс, чуть повернувшись к ней. – Кроме того, наблюдательность давно стала неотъемлемой частью профессии. Я заметил, что ты никогда не переходишь на бег, даже когда по-настоящему торопишься. При подъёме по лестнице ты всегда держишься за поручень, даже если руки свободны от сумки или планшета. Когда сидишь, чаще опираешься на правую сторону, как будто это просто привычка, но на самом деле потому, что левая нога отзывается напряжением. И да, ты иногда едва заметно массируешь её, особенно если думаешь, что никто не обращает внимания. Я ведь не ошибаюсь? Что с тобой произошло? Это ведь не только физическая, но и психологическая травма, я это чувствую…
Тина не ответила сразу. Она опустила взгляд, медленно сцепила пальцы на колене и несколько мгновений молчала. Её дыхание оставалось ровным, но в плечах ощущалось то лёгкое напряжение, которое выдаёт человека, находящегося в моменте внутренней оценки: говорить или нет, открываться или сохранить прежнюю дистанцию. Вздохнув, Тина спокойно начала говорить, избегая интонаций, которые могли бы выдать напряжение в её голосе из-за воспоминаний:
– Это случилось во время одной из экспедиций, на Сваярке. Мы обследовали платформу древней конструкции – массивное перекрытие, на первый взгляд стабильное, но, как выяснилось уже слишком поздно, подмытое изнутри. Я шла по центральному участку, рассчитывая на расчёты и визуальную оценку, когда плита подо мной внезапно обрушилась. Падение было резким, почти вертикальным. Я ударилась о нижнюю поверхность, соскользнула в просвет между двумя уровнями и оказалась зажатой между фрагментами каменной кладки. Левая нога была полностью заблокирована, движения резко ограничились, оборудование разбилось при ударе, и связаться с остальными участниками экспедиции не представлялось возможным.
Тина на секунду замолчала, собираясь с мыслями, и попыталась отогнать навязчивые образы, которые слишком часто возвращались к ней по ночам. Ей вдруг показалось, что рассказ – пусть даже краткий – может стать первым шагом к освобождению. Алекс не перебивал, не торопил, просто ждал, и, чуть вздохнув, она продолжила:
– Самое страшное было даже не это. Со мной тогда находился стажёр. Совсем ещё юноша, он только начал выездную практику и буквально бредил темой древних цивилизаций. Ему едва исполнилось девятнадцать, он только что перешёл на второй курс университета, подавал большие надежды, обладал выдающейся памятью и редким аналитическим мышлением. Он мог стать известным исследователем. Я велела ему остаться наверху, ждать помощи и ни в коем случае не пытаться спуститься. Но он, несмотря на инструкции, попытался добраться до меня. Видимо, испугался, что я погибну. Конструкция не выдержала его веса. Он тоже упал, почти сразу… Упал рядом со мной. И я… я не могла сделать ничего, даже дотянуться к нему не могла. Он погиб буквально у меня на глазах. Это… Это по-настоящему страшно.
Тина подняла взгляд, но не обернулась к Алексу, а уставилась куда-то в сторону, туда, где за деревьями, сквозь кроны, едва мерцал далёкий, равномерный свет жилых зданий. В её лице не было ни истерики, ни театральности, только затаённая боль и усталость, которую не лечит время.
– Меня нашли только через семнадцать часов. Всё это время я лежала, стараясь не двигаться, чтобы не усугубить внутреннее кровотечение. Давление падало медленно, и в какой-то момент я начала слышать собственное сердце, как удары барабана, гулкие и уходящие в глубину. Сознание не отключалось, но тело постепенно переставало реагировать и подчиняться. Каждый час приближал к состоянию, в котором даже дыхание давалось с усилием, было холодно… Я помню, насколько трудно было просто оставаться в себе. Иногда мне казалось, что я уже умерла, но тело этого ещё не поняло и продолжало цепляться за жизнь по инерции.
