– Что такого, брат?
Амброзий смотрел в глаза Утера и видел, как пелена вновь застилала их. Жажда былого величия и легендарных побед, запах крови и рев толпы, блеск золотых аквил2 – все это встало нерушимой стеной и вновь заслонило от него того человека, которого он когда-то знал.
– Применяешь на себя роль Помпея? – Утер смеялся, смотря на его замешательство, но все ещё протягивал руку. – Или же Марка Аврелия? Или же, может – Лепида?
Амброзий покосился на императора. У обоих сейчас не было выбора, либо принять эту руку и довериться безумию, случаю… Или же сдаться ещё до начала борьбы.
Вортигерн кивнул и ничего не ответил. Рука Утера крепко сжала его пальцы. На короткий миг Амброзий почувствовал, что за годы брат стал сильнее его. Боль сверкнула в суставах, пальцы заныли, его охватили сомнения и странный ужас, будто Утер хотел лишить его и второй руки тоже. Но брат отступил. Новый союз был заключен, и Утер был счастлив.
«Мой брат – лишь безумный фанатик. И кому мы доверились – ему, как последней надежде.»
– Запомни одно хорошенько, – он подошёл к нему ближе. На все изменяющемся лице незнакомца Амброзий хотел отыскать черты настоящего Утера, а не все новую маску. – Если ты однажды проснёшься и поймёшь, что тебя мучают лавры Цезаря с Августом. Я убью тебя не раздумывая. Даже за тень от предательства.
Вероломство и честность делили Утера со Стены на две равные части. Он был монетой, подброшенной в воздухе.
– Надо же, – наконец ответил Повелитель Стены. – Значит, на пиру ты не лгал. Тогда неплохо ведь, что я не хочу предавать?
1 с лат. «горе побежденным»
2 Аквила - боевое знамя легионов в древнеримской армии в виде орла, сделанного из серебра или золота и размещённого на шесте.
Глава 16. Vae victis. Часть II
Повис, обобранный и поруганный, был точно старая обнищавшая землевладелица – силами императора, его речами и хитростью он ещё наводил страх и трепет на острове, но знал, что скоро придется платить по счетам, а союзников не выбирают. Царство олова надолго осталось без своей сердцевины. Амброзий подождал, пока Утер скрылся за поворотом, затем не выдержал и спросил:
– Ну и что?
– Что?
Вортигерн сделал вид, будто не понял его, а может и правда голова императора была занята иными материями.
– Я не слышу обвинений в предательстве, – Амброзий рубанул с плеча. Ему надоело таиться. – В былое бы время ты вырезал мне сердце и легкое.
Император поджал губы.
– Сейчас не былое время… И я никогда не вырезал сердца, не порочь мое благородное и честное имя, – съехидничал он. – Я не верю, что ты предал меня. Отдать карту ходов – кому, Лодегрансу? – да ты б скорей удавился.
– Да, это верно.
Солдат-император развел руками. Сегодня утром Амброзий заметил, что тот постарел. Те девять лет никак не сказались на нем, но последним дням удалось сокрушить.
– Вот так, Полу-бритт. Мы снова вернулись в то место, где начали. У тебя нет на примете нового олова?
Император закашлялся.
– Ты должен оставить Ровену, – выпалил центурион.
Вортигерн поднял на него убийственный взгляд.
– Не говори. О моей. Жене!
Амброзий стукнул здоровой рукой по столу. Безумие последних трёх дней выводило его из себя. Он собственноручно был готов повесить на дереве жрицу. И пусть все друиды Повиса ненавидят его. Он смахнул карты и схватил императора за ворот рубахи.
– Да, вот именно, да! – о жене! – негодование и бессилие душили его. – О жене, Вортигерн. Ты сам говоришь. Ровена – твоя жена! Настоящая жена, возлюбленная и любимая, не чета всем «пряхам мира», которых отдали за два тюка зерна. Она нужна тебе, а значит Повису. Если ты прогонишь ее – ты идиот! Если ты решишь остаться один – то ты сдохнешь, как пёс, очень скоро, да. Как та сутулая псина, которой ты был – до Повиса, до шахты. Сколько ты протянешь без нее Вортигерн? Год или два? А затем, скуля, сгниешь, как старая репа. Ты этого хочешь?
Вортигерн поднял на него глаза, налитые кровью. Амброзий почувствовал укол совести где-то внутри, лёгкий, неуловимый, ему стало жаль этого жестокого, странного человека, который умудрился стать ему новым братом. Таким же мерзким, как Утер, но… Он мог на него положиться.
– И что ты хочешь сказать, – медленно и безлико спросил его Вортигерн. – Ты, Полу-бритт. Ну, говори? Что тебе вообще может быть известно о браке?
– Оставь саксонку в Повисе, – припечатал Амброзий. Он не мог подобрать слова. Ему казалось, если он пятнадцать раз повторит то же самое, император услышит его. Он повторял это, глядя в спокойные вопрошающие глаза, надеясь увидеть в них хоть проблеск здравого смысла. Затем Амброзий понял, что смущало его.
– Постой, – оторопело спросил он. – Ведь ты, как Килух. Тебе плевать на Морриган, на остальных. Тебе чужда вера бриттов. Так за какой же радостью ты гонишь ее?!
Ответ пришел тут же, едва он произнёс это вслух. Зелёное болотное чудище ревности обвило Вортигерна уже очень давно. Хозяин Повиса не замечал, что походит на тряпичную куклу на ниточках. Что ж, не он первый.
– Как думаешь, Полу-бритт…
Амброзий вспомнил, как император в дни свадьбы и радости каждый день напоминал ему об отвергнутой дружбе. Как скалился, скрывая обиду. Теперь тот был сломлен, как и любой властелин. Ни жены, ни друга, ни олова.
– Как долго мне надо слышать насмешки в своем собственном доме, чтобы окончательно растерять силу и власть? Как долго… как долго, Полу-бритт, мне слушать из каждого угла, что моя жена не верна мне – и не лишиться рассудка?! Хорош повелитель…
Амброзий слышал о чем-то таком. В той истории тоже был муж. Жена. Мир между ними. А затем из-за малости и Помпея Сулла была отослана прочь – ведь супруга императора должна быть превыше любых подозрений.
– Но ведь ты не Цезарь, – тихо ответил Амброзий. Ему так надоело видеть глупость и горе других. – Ты так не похож на него, ты, варвар, трижды раб, безотцовщина, вообще не разберёшь, что ты такое, – он внезапно расхохотался. – Ты, счастливый ублюдок, ты сам выбираешь судьбу. Помнишь, ты мне говорил? Царство свободы и безнаказанности. Бери то, на что хватит силы и наглости. И тебе не хватит сил побороться за женщину? Забудь про оковы былого мира. Ты всегда был свободен от них.
– Слишком много добрых слов, Полу-бритт. От того, кто считал меня злейшим врагом.
– У меня была женщина, которую я любил больше жизни. Все сокровища старого легиона – Повиса, Рима – не стоят теперь без нее ничего.
– И где теперь это светило небес?
Амброзий вспомнил слова Уны и Мирддина. Запах шалфея и мяты.
– Умерла. Уже очень давно.
Вортигерн поджал губы.
– Я тоже терял мать Моргаузы. Я знаю, о чем говорю.
На другом конце крепости служанки Ровены заплетали ей жёлтые, как рожь, косы. Во дворе ржали кони, готовые увезти ее в Кантий.
– Все, что про нее говорят – наветы и ложь. Ты лишился олова. Не лишай себя другого оружия.
Он сделал шаг назад и склонил голову. Всего на мгновение. Вортигерн оставался стоять застывший и недвижимый возле стены, похожий на статую. Дверь за центурионом затворилась беззвучно.
Саксонская пташка осталась в Повисе. Слуги молчали и не шушукались, и даже Килух, который знал все про всех, лишь пожимал плечами, но улыбался. К Ровене привыкли.
Амброзий раз за разом дивился хитрости Вортигерна. В первый день император свалил задержку на лошадей и дурную дорогу. Во второй – на сборы приданного, которое по закону возвращалось бретвальдам. На третий – рвал и метал по поводу Лодегранса и шахты. Поездки за данью, указы, приказы, и на исходе луны император вновь позвал Ровену на ночь в покои, как ни в чем не бывало. Вортигерн из Повиса представил смертельное оскорбление и угрозу войны, как обычную ссору влюбленных. Напряжение, страх и насмешки над повелителем, угроза смещения рогоносца или врага друидов – все это лопнуло, как пузырь в корыте у прачки. Хмыкнула пара старушек, вот, в общем, и все. Неделю Амброзий Аврелиан таился и старался не попадаться на глаза императору. Если что-то наконец шло, как надо – это лучше было не трогать, Амброзий это усвоил ещё в легионе. Того же мнения была и Ровена. Лишь раз за неделю, он увидел кончик бурого платья своей госпожи. Та спешила на встречу к мужу. Она сторонилась других и проводила все время с ним, это значило только одно – у Амброзия Аврелиана прибавилось дел.
«Пусть так,» – думал центурион. Он старался устоять на ногах в знакомом вихре приказов, лязга мечей и заржавевших негодных кольчуг.
Утер же сказал, что через пару дней, он поедет на Стену.
– Зачем ему Адриан?
Килух пребывал в скверном расположении духа. Его раздражало все – от затянувшихся летних дождей до любого приказа Амброзия, и иберниец буравил его подозрительным, вопрошающим взглядом.
– Забрать два отряда. Поставить к северу от Лодегранса, – Амброзий пожал плечами. – Почему это заботит тебя?
Триумвират с Вортигерном и братом висел на нем, точно петля висельника, Килух же затягивал ее все туже и туже, говоря, что Утеру нельзя доверять.
– Я уже говорил тебе, господин. Ты слишком добр.
– Ты прав лишь в одном, – с севера доносились тревожные вести. К Лодегрансу стягивались соратники, шахта с касситеритом стала сокровищницей, на которой дремал страшный чешуйчатый зверь. Варвар-разбойник умудрился стать лидером, а они проглядели это, точно слепые котята. Как? Когда? Амброзий недоуменно молчал. – Я – твой господин.
Они вышли за крепостные стены. Огонь вился в воздухе, в мокрый тяжёлый туман взмывали яркие искры, трещали и тут же тухли, дымили поленья. Лугнасад стоял в полный рост, скоро лето перевалит за середину, а сегодня костры солдат не отличимы от праздничных. Здесь вперемешку девицы из поселений, потаскухи и достойные женщины, жители крепости, его люди, люди Утера, Вортигерна, военный совет и пляски вокруг полуночных костров.
– Может, ты направишься к ним?
Амброзий проследил за взглядом Килуха. Иберниец моложе. Ему все ещё неймётся вступить в этот красочный хоровод безумных теней и смеха. Запах горелого дерева въедался в кожу и волосы.
Килух исподлобья мрачно взглянул на него и помотал головой.
– Скольких людей берет с собой Утер на Стену?
– Почти всех. Они с Вортигерном решили, что Стена будет сдерживать с севера.
– А если саксы явятся с юга из Кантия?
Амброзий пожал плечами.
– Император говорит, ему хватит сил. Сколько дней прошло?
– Десять.
От Хенгиста с Хорсой ни слуху, ни духу.
Амброзий замолчал и нахмурился. Ни весточки, ни нападения. Саксы хранили безмолвие, будто не в их вероломные руки потек рекою черный касситерит.
– Значит, голову гонца скоро доставят нам в прогнившей корзине. Это хотя бы будет ответ.
Килух хмыкнул. Амброзий ни разу не спрашивал ибернийца, что тот думает о собственной жизни. О легионе, о Вортигерне, обо всей этой невозможной возне вперемешку с попойками, истерящем водовороте битв и предательств, проносящейся мимо юности и женщин, чьи лица слились в одно, красивое, но доступное. Килух отлично балансировал на этом канате, но центуриону чудилось в нем что-то от Мирддина. Возможно, все ибернийцы немного такие.
Кто-то тронул Амброзия за плечо. Тот вздрогнул и обернулся. Возле костров было светло, но уже в двух шагах темнота колола глаза. Килух тут же потянулся к мечу.
– Аврелиан?
Амброзий облегчённо вздохнул. Блик от огня пронёсся по лицу незнакомца, и он узнал в нем Мирддина.
– Ты. Что ты здесь делаешь?
Он не видел сына с тех самых пор, как тот выходил его после ранения.
Мирддин пошарил за пазухой и сжал в кулаке мятый пергамент.
– Император просил найти тебя и передать, – юноша вдруг смутился. – Я могу прочитать тебе вслух. Если хочешь.
– Я умею читать.
Амброзий принял послание и попросил Килуха его развернуть. В мигающем свете огня и теней он понял, что оно от братьев Ровены. Амброзий бегло пробежался по корявым строкам. Грубый язык саксов вперемешку с ужасной латынью. Бретвальды обвиняли Вортигерна во лжи и прочих обидах. Призывали беды и гром на головы всех из Повиса, грозились вернуть сестру домой силой, Хорса обещал вырвать гнилой язык Вортигерна и прибить его в Кантии на главных воротах. В общем-то, это было не ново.
– Чего хотят саксы?
– Вырвать язык императору и прибить его молотком.
– На острове это признак хорошего тона, – ответил Килух. – Что-то ещё?
– Да, – Амброзий с трудом продирался через толщу загадок. Он нарочно пошел в легион, чтобы все было просто, и раз за разом увязал в топком болоте интриг. – Саксы пишут, что они не при чем.
Килух нахмурился.
– В чем не при чем?
– Во всем, – Амброзий смял пергамент в жалкий комок. – Они говорят, что Лодегранс действует в одиночку. Что он им больше не служит и не признает их владычества.
Иберниец фыркнул и расплескал вокруг себя пиво из рога.
– Ага, разумеется. А я король сидов. Жру на золоте, сплю на золоте, и даже…
– Довольно, – Амброзий его перебил.
– Аврелиан, ты этому веришь?
– Нет, конечно же… Нет.
Амброзий понял, что ему пора отказаться от любых убеждений. Он обернулся к сыну.
– Верни послание Вортигерну. И вот. Возьми за труды, – он не глядя протянул ему четыре монеты из кошеля. Ему стоило подарить сыну нож, меч, достойную жизнь, живую мать, наконец – любой подарок, который чего-то да стоил. Но он может дать ему лишь пригоршню денег и общаться с ним, как господин.
– Аврелиан, многовато за работу гонца.
– Возьми. Ты меня вылечил и заслужил.
Проклятое олово в итоге не принесло добра никому.
Он вспомнил, о чем ещё хотел спросить Мирддина.
– Вортигерн отдает в мое ведение крепость к востоку от моря.
– Господин?
– Камулодун1, – он с трудом произнес незнакомое слово. – Старая римская крепость. Император отдает ее мне – велел набрать достойных людей, слуг, воинов, добра, припасов… Хочет, чтобы я следил за границей.
Килух хлопнул его по плечу.
– Вортигерн хочет сделать его правой рукой. На зло Утеру, разумеется.
Иберниец расхохотался.
Юноша тепло улыбнулся.
– Ты спас его брак, Аврелиан. Его благодарность вполне объяснима. Прими и мою.
Мирддин поклонился. Да, Амброзий Аврелиан смог уберечь хозяйку Повиса. До новой бури – а та настигнет ее без него.
– Я предлагаю тебе поехать в Камулодун, – ответил он сыну. – Со мной. Мне будет нужен советник. Лекарь, в конце концов.
– Я ведь слуга.
Амброзий вспомнил первую встречу с собственным сыном.
– Скажу честно – как слуга ты просто ужасен.
Мирддин расхохотался, но после надежда и предчувствие новизны сменились на его лице мыслями о невозможном. Он грустно улыбнулся и покачал головой.
– Аврелиан, ты ведь знаешь, что я не могу. У меня тавро на руке, я не уйду просто так, и Моргауза…
– Вортигерн обещал тебя отпустить, – чего уж таить, из благосклонности императора он решил выжать все. – Он дал тебе вольную, как только я попросил, ты волен остаться свободным слугой в его доме, можешь уйти со мной и Килухом в старую крепость. А можешь… – с лёгким страхом Амброзий понял, что раньше не думал об этом. – А можешь выбрать свой собственный путь. От Арморики до Каледонии. Куда тебе хочется.
