Мой план не сработал, хотя я благодарна Майлзу за то, что он не упрекает меня.
Он останавливается в дверях так резко, что я натыкаюсь на его спину, мое лицо оказывается прямо между его лопаток, и я сбрасываю очки. Вдыхаю древесный аромат, который был в ту ночь, когда я обрызгала его баллончиком, и что-то в нем немного успокаивает мою тревогу. Наверное, в нем содержатся какие-то травы или химикаты с успокаивающими свойствами.
— Если я возьму тебя сюда, то должна будешь поклясться, что сохранишь тайну, — говорит он.
Я оставляю между нами еще один фут пространства и поправляю очки. — Если я кому-нибудь расскажу, — говорю я его серой футболке, — они все равно не вспомнят. Так что ты никогда не узнаешь.
Он вздыхает, ворчит на это, но все же открывает дверь.
Этот сад на крыше предназначен исключительно для преподавателей и сотрудников, хотя им разрешено приводить гостей раз в квартал, сказал мне Майлз. Первое, что я замечаю, — это зелень. Листопадные растения и яркие цветы вырываются из почвы по спирали между гамаками, плетеными креслами и деревянными столами. Есть растения с целыми занавесками из листьев и растения, которые выглядят так, будто могут сожрать карманного суслика. А потом открывается вид на гору Рейнир, возвышающуюся вдалеке, как будто она не совсем настоящая.
— Это прекрасно, — говорю я тихо, чтобы не нарушить умиротворение. Не могу подобрать ни одного язвительного слова. Вот как здесь прекрасно.
Тут несколько профессоров, одни обедают, другие болтают с друзьями, один из них поливает растения и собирает данные в планшет. Доктор Окамото сидит на одном конце крыши в плетеном кресле, в одной руке сэндвич, в другой — iPad. В начале занятия мы с Майлзом сидели в первом ряду. И когда доктор Окамото задала вопрос, Майлз что-то напечатал на экране своего компьютера и постучал по нему ручкой, чтобы привлечь мое внимание. Ответь на вопрос, написал он, и я постаралась не закатить глаза. Тем не менее, подняла руку.
— Физика — это изучение материи и энергии и того, как они связаны друг с другом, — сказала я, слова практически вбиты в мою память, и доктор Окамото ответила: «Да. Точно».
При звуке закрывающейся тяжелой металлической двери она поднимает взгляд и ухмыляется, увидев Майлза.
— Майлз! Я не ожидала увидеть тебя здесь, — говорит она, махая ему своим сэндвичем. — Как твой первый день?
— Я еще не уверен в своем профессоре физики, но в целом неплохо.
— Она, как я слышала, та еще штучка, — говорит доктор Окамото.
Майлз Кашер-Окамото шутит со своей матерью. Мне приходится сдерживать улыбку — в этом есть что-то такое неожиданное и, возможно, даже трогательное. Мне кажется, что ему, наверное, нелегко видеть ее почти каждый день.
— Это Барретт, — говорит он, указывая на меня. — Надеюсь, ничего страшного, что я привел ее. Она работает над статьей о физическом факультете для Washingtonian.
Я неловко взмахиваю рукой, все еще наполовину не уверенная в себе. Он не сказал мне, что собирается представить меня таким образом, и что-то в этом похоже на невезение: сказать, что я работаю над статьей, когда я чувствую себя еще дальше от этого, чем после моего первого неудачного собеседования.
Уголок рта доктора Окамото вздергивается вверх, и я задаюсь вопросом, сдерживает ли она улыбки так, как это делает Майлз. — О? Я читаю газету каждый день. Ну, каждый понедельник и среду. Жаль, что она больше не ежедневная.
Рука Майлза находит мою поясницу, подталкивая меня вперед. Это самый мягкий толчок, очень короткий момент контакта, и все же он придает мне уверенность, в которой я так нуждаюсь. Как будто этот жест говорит: "Я знаю, что ты сможешь это сделать".
— Я Вас помню.
Доктор Окамото кладет свой iPad на кожаную сумку рядом со своим стулом. — Вы были сегодня утром на моем занятии в классе 101. О чем статья?
Подняв брови, я пытаюсь донести до Майлза, что позже накажу его тысячей раздражающих вопросов о путешествиях во времени за то, что свалил это на меня. Он делает вид, что не замечает. — Это для выпуска "Снова в школу". Мы берем интервью у любимых профессоров студентов, давая им возможность взглянуть на их жизнь в аудитории и вне ее.
Доктор Окамото выглядит тронутой. — И Вы остановили свой выбор на мне?
Ложь словно кислота на языке. — По результатам прошлогоднего опроса, Вы были фаворитом на кафедре физики.
— Для меня это большая честь, — говорит она искренне. — У меня есть около двадцати минут, прежде чем мне нужно будет вернуться в аудиторию. Я не против ответить на несколько вопросов.
Мы придвигаем стулья рядом с ней, взгляд Майлза задерживается на особенно грозной монстере, висящей над его головой. В этой обстановке доктор Окамото выглядит по-другому — более непринужденно.
Барретт, расслабься.
— Хорошо.
Я складываю руки на коленях, как будто я настоящий профессионал. — Давайте, гм, начнем с небольшой справочной информации. Как вы начали преподавать в университете?
— Я получила степень бакалавра и магистра в Техасском университете.
Она делает паузу. — Разве вам не нужно что-то, чтобы делать записи?
Ах, да. Настоящий профессионал, который забыл самый базовый шаг.
Соберись, Барретт. Это может быть интервью под ложным предлогом, но это все равно интервью. Я знаю, как это делается. И если я смогу вскользь задать несколько случайных вопросов о путешествиях во времени, тем лучше.
— Конечно, конечно, — говорю я, добавляя в голос немного плавности. — Вы ведь не возражаете, если я воспользуюсь своим телефоном для записи?
Она жестом показывает, чтобы я продолжала, и я беру блокнот и ручку, которые Майлз так любезно предоставил мне, и запускаю диктофон.
В течение следующих нескольких минут доктор Окамото рассказывает мне историю своей жизни. Она родилась в Далласе в семье японцев и познакомилась с отцом Майлза в аспирантуре. Конечно, Майлз слышал все это уже сотни раз, но он сидит вежливо, сложив руки на коленях, лишь изредка теребя лямку своего рюкзака.
— Вскоре после окончания университета у нас родился ребенок...
— Майлз, — вмешиваюсь я, но она качает головой.
— Макс. Брат Майлза. Майлз появился только через пару лет, — говорит она. — Я преподавала в UT, пока в UW в течение нескольких недель друг за другом не открылись вакансии по физике и истории. Нам повезло — был легкий выбор, чтобы перевезти нашу семью сюда. Это произошло около двенадцати лет назад. В любом случае, я уверена, что читатели Washingtonian предпочтут услышать о моем преподавании.
Майлз не упоминал о брате. Я поднимаю на него брови, но он по-прежнему сосредоточен на, возможно, плотоядном растении.
Доктор Окамото загорается, когда она говорит о физике, хотя я не понимаю и половины того, что она рассказывает о своих исследованиях.
— Я бы с удовольствием затронула некоторые вопросы, которые могут быть немного нестандартными, — говорю я, когда она достаточно разогрелась.
— Я постараюсь ответить.
Постукиваю ручкой Майлза по блокноту, обдумывая свои слова. — Обычный человек может ассоциировать физику с путешествиями во времени. Вы когда-нибудь сталкивались с этим в своих исследованиях? Не само путешествие во времени, а теории, которые могли бы показать, возможно ли это?
— Меня каждый год спрашивают о путешествиях во времени в моей 101 группе, — говорит она со смехом. — Я не знаю, ищут ли студенты уравнение, или они просто шутят.
Сидящий рядом профессор, поворачивает голову. — Надеюсь, вы не возражаете, если я вмешаюсь, — говорит он. — Вас не было здесь, когда Элла еще преподавала, не так ли, Суми?
Доктор Окамото нахмуривает брови, как это делает Майлз, когда зарывается в учебник. — Элла...?
— Деверо.
Профессор, мужчина средних лет с аккуратной седой козлиной бородкой, подходит ближе. — Тот курс, который она вела, и от которого все были в восторге. Путешествие во времени для начинающих.
Что-то щелкнуло, и лицо доктора Окамото озарилось узнаванием. — О! Кажется, мой первый год был ее последним. Удивительный курс, я полагаю?
— Это еще мягко сказано, — говорит он, затем протягивает руку Майлзу и мне. — Кстати, я профессор Ривера. Садоводство.
— Барретт. Приятно познакомиться, — говорю я. — С удовольствием побольше узнала бы о занятиях.
— Ты и все остальные, — говорит он со смехом. — Это был абсурдно популярный курс. Он посвящен физике путешествий во времени — все теоретически, конечно. Доктор Деверо преподавала его один семестр в год, и всегда был лист ожидания на пару сотен студентов.
Майлз издал низкий свист. — Это невероятно.
— Невозможно получить пятерку тоже, как я слышал, — говорит профессор Ривера. — За десять лет она, вероятно, поставила только несколько.
— Она ушла на пенсию? Или пошла преподавать в другое место?
— В этом я не уверен, — говорит он, почесывая свою козлиную бородку. — Я не знал ее очень хорошо, и никто из нас не слышал о ней после того, как она ушла из UW".
— Извините, но мне нужно вернуться в кабинет примерно через пять минут, — говорит доктор Окамото, взглянув на часы, и я, спотыкаясь, задаю еще несколько вопросов.
— Деверо, Деверо..., — говорит Майлз, сидя напротив меня за нашим столом в библиотеке физики. Он нажимает несколько клавиш на своем ноутбуке. — Я нахожу менеджера по персоналу, влиятельного пользователя TikTok и кого-то, кто умер в 1940 году.
Я вытаскиваю один из наушников. Занимаюсь расшифровкой интервью. — Ты взял ее имя в кавычки? Или попробовал "Элла Деверо физик"?
Майлз бросает на меня взгляд, как будто я только что спросила его, знает ли он все этапы разработки научного исследования. — Пробовал и то, и другое.
Его телефон звонит на столе между нами — 15:26, и он отклоняет звонок быстрым движением указательного пальца.
— Может быть, мы неправильно пишем ее имя?
Я осуществляю несколько собственных попыток поиска, записываю, пробую также архивы Washingtonian. — А может, Элла — это псевдоним, а на самом деле ее звали как-то иначе?
За час мы перебрали Элла, Эллен, Елена, Изабелла, Элеонора, Элизабет и еще около дюжины вариантов.
— Я кое-что нашла! — говорю я.
После того, как Глэдис подбегает к нам, и мы заверяем ее, что все в порядке, переворачиваю свой ноутбук, чтобы показать Майлзу. — Элоиза Деверо. Получила степень доктора философии в Оксфорде в 1986 году.
Это фотография со дня ее выпуска: маленькая, кудрявая женщина, одетая в красно-фиолетовую мантию с капюшоном, пожимает руку заведующему кафедрой. — Впечатляет.
— Мы вообще уверены, что это она? — говорит Майлз, и я издаю стон, потому что, ну, нет. Имя совпадает, но это не обязательно связывает ее с UW.
Я возвращаюсь к расшифровке, надеясь, что это даст мне какую-то новую информацию, но в интервью нет ничего, что уже не отпечаталось бы в моей памяти. Это достаточно жутко, у меня пробегает дрожь по позвоночнику, и дело не только в сквозняке. Вся эта ситуация, и этот курс, который, если верить профессору Ривере, пользовался бешеной популярностью... И одно единственное совпадение, которое, возможно, даже не является верным.
Как будто этой женщины не существовало вовсе.
Глава 18
МАЙЛЗ КАШЕР-ОКАМОТО, ОКАЗЫВАЕТСЯ, имеет несколько серьезных пробелов в поп-культуре.
— Ты никогда не смотрел "День сурка"? — говорю я, сидя на своей кровати в общежитии и пролистывая список фильмов. —Ты вообще с этой планеты?
Майлз сидит в моем кресле, вытянув перед собой длинные ноги. От его присутствия комната мгновенно становится меньше. Может быть, даже немного теплее, учитывая, насколько плохо здесь циркулирует воздух. — Нет. И я не хочу, чтобы ты мне предъявляла за это.
Я прижимаю руку к сердцу. — Я не предъявляю! Мне жаль тебя, Майлз. Это трагедия, что ты еще не испытал радость от Стивена Тоболовски в роли Неда!
Он поднимает на меня одну бровь.
— Ты бы понял, если бы посмотрел фильм!
Опять та самая маленькая улыбка, которую он так старается сдержать. Отпусти это. Ослабь мышцы. Я верю в тебя, хочу сказать я ему.
Мне кажется, какой-то его части начинает нравиться мое поддразнивание, что слишком странно. Может быть, он никогда не получал его в достаточном объеме от своего старшего брата. Таинственный Макс.
Мы решили пока оставить доктора Деверо в стороне, но журналист во мне по-прежнему неспокоен. После того как Люси ушла в Дзета Каппу, мне не понравилась идея провести остаток ночи в одиночестве, и, хотя я понимаю, что эта вечеринка, скорее всего, не единственная в радиусе полумили, я не доверяла себе. Потом вспомнила: в зале идет фильм "День сурка". И это натолкнуло меня на мысль. Почему она не пришла мне в голову раньше?
— Есть ли причина, по которой мы смотрим это здесь? — спросил Майлз, махнув рукой в неопределенном направлении.
Я поправляю подушки, которыми подпираю стену за моей кроватью. — Во-первых, холодно. Во-вторых, здесь легче есть.
Протягиваю одну из коробок с тайским карри, которое я заказала для нас. — В-третьих, возможно, найдем вдохновение, потому что мы не можем учиться только по книгам. Это я расширяю твои горизонты. И в-четвертых... Наверное, я хотела увидеть твою реакцию вблизи. Раз уж ты его раньше не смотрел.
По какой-то причине вслух это звучит более странно, чем в моей голове. Я не уверена, почему меня волнует его реакция — если мы выберемся из этой петли, не похоже, что нам суждено стать друзьями на всю жизнь.
— Ты хочешь посмотреть, будем ли мы смеяться над одними и теми же моментами?
— Я уже знаю, что нет. Ты редко смеешься.
Как бы доказывая, что я ошибаюсь, он испускает тихий смех, а затем закидывает одну ногу на колено, потянувшись за коробкой карри. Даже пытаясь расслабиться, Майлз выглядит неловко, не зная, куда деть свои конечности.
— Дело не в том, что я не смотрю фильмы, — продолжает он. — Я вообще-то... ладно, ты должна пообещать не смеяться.
— Я ничего такого не сделаю.
Он бросает в меня рисовое зерно. — Иногда ты так предсказуема.
Я пытаюсь поймать его ртом, но вместо этого оно попадает мне в щеку. — Неправда. Ты знал, что я собираюсь это сделать?
Майлз фыркает, затем прочищает горло. Он ставит свой контейнер на мой стол, вертит в нем вилкой, затем проводит рукой по волосам. Несколько прядей торчат сзади, но он, кажется, не замечает. Не отставая от верхней половины тела, одна из его ног начинает дергаться вверх-вниз, как будто он не может решить, на каком из тревожных тиков сосредоточиться.
Майлз... нервничает. Несмотря на его частое волнение, такого взгляда я у него раньше не видела. Это очеловечивает его, напоминает мне, что он все еще подросток, а не работающий ученый, и это осознание сопровождается моим учащенным сердцебиением.
— Хорошо, — говорит он на выдохе. — Я... хочу получить второе образование в кино.
Я просто смотрю на него, ожидая чего-то еще, например, что я хочу получить второе образование в кино, а моя любимая песня в караоке — "Spice Up Your Life", или что я хочу получить второе образование в кино, и я воспитываю котят, брошенных матерью в холле седьмого этажа.
— Я еще не объявил об этом, — продолжает он. — Но собираюсь. Я был на занятиях по актерскому мастерству уже дюжину раз, и это всего лишь вводный курс — необходимое условие для специализации, но даже план занятий захватывает. Это же смешно, правда? Быть в восторге от подобного?
