За квадропарком находится Красная площадь, заполненная фудтраками и клубами, а в одном из углов — группа танцоров свинга. Восемь утра кажется рановато для танцев, но я все равно подаю им знак кивком головы.
Затем я совершаю роковую ошибку: смотрю в глаза девушке, сидящей в одиночестве перед библиотекой Одегаарда.
— Привет! — воскликнула она. — Мы пытаемся повысить осведомленность о карманном суслике Мазама.
Я останавливаюсь.
— О чем?
Когда она ухмыляется, становится ясно, что я попала в ее ловушку. Она высокая, каштановые волосы убраны в узел, перевязанный фиолетовой и золотой лентами.
— Карманный суслик Мазама. Они обитают в округах Пирс и Терстон и встречаются только в штате Вашингтон. Более девяноста процентов их среды обитания было уничтожено в результате застройки.
Мне в руки суют листовку.
— Он очарователен, — говорю я, понимая, что то же самое изображение напечатано на ее футболке.
— Эта мордочка!
— Разве он не заслуживает того, чтобы есть столько травы, сколько пожелает? Она указала на листок.
— Это Гильермо. Он может поместиться у тебя на ладони. Сегодня в три тридцать мы проводим мероприятие по написанию писем местным чиновникам, и мы будем рады видеть тебя там.
Меня раздражает то, что "мы будем рады видеть тебя там" делает со мной.
— О, извини, — говорю я. — Не то чтобы мне было наплевать на сусликов, но я не смогу прийти. Мое собеседование с главным редактором Washingtonian назначено на четыре часа, после последнего урока.
Когда я пытаюсь вернуть ей флаер, она качает головой.
— Оставь себе, может натолкнет на размышление. Им нужна наша помощь.
Поэтому я прячу его в задний карман, пообещав ей, что так и сделаю.
Здание, где должны были преподавать физику гораздо дальше, чем оно выглядело на карте кампуса, которую я открыла на своем телефоне и продолжаю украдкой поглядывать на нее. Стоит отметить, что каждый третий, мимо которого я прохожу, делает то же самое. Все было бы не так плохо, если бы я была в восторге от занятий. Я планировала перейти в другой класс — регистрация была кошмаром, места заполнялись так быстро, так что я выбрала один из первых свободных классов, которые увидела, но, черт возьми, новая Барретт соблюдает правила, так что вот она я, бреду через кампус на Физику 101. Понедельник-среда-пятница, восемь тридцать утра.
К тому времени, когда я замечаю здание, моя футболка приклеилась к спине, а пуговицы идеальных джинсов впиваются в живот. Тем не менее, я заставляю себя не терять надежды. Возможно, это не предзнаменование. Не думаю, что предзнаменования обычно бывают такими потными.
Когда я поднималась по ступенькам, в кармане завибрировал телефон,
Мама: Как же я тебя люблю! Мы с Джосс желаем тебе сегодня огромной удачи!
То, что сообщение отправлено сорок пять минут назад, я объясняю нестабильной связью в кампусе, и к нему прилагается фотография: моя мама и ее подружка Джослин в одинаковых плюшевых халатах, которые я подарила им на Хануку в прошлом году, поднимают за меня тост с кружками кофе.
У моей мамы отошли воды на втором курсе на уроке британской поэзии, и в результате меня назвали в честь Элизабет Барретт Браунинг, наиболее известной по стихотворению "Как я люблю тебя". Позвольте мне прояснить кое-что. Именно в колледже произошли два лучших события в жизни моей мамы: я и степень по бизнесу, которая позволила ей открыть магазин канцелярских товаров, поддерживавший нас на плаву на протяжении многих лет. Она всегда говорила, как мне понравится колледж, и я крепко держалась за надежду, что хотя бы один из этих сорока тысяч человек обязательно найдет меня очаровательной, а не неприятной, интригующей, а не отталкивающей.
— Я так рада за тебя, Барретт, — сказала моя мама, когда помогала мне переезжать. Мне хотелось вцепиться в ее юбку и позволить ей тащить меня обратно к машине, обратно на Мерсер-Айленд, к вышивке крестиком, висевшей в моей спальне. Потому что, хотя я и была одинока в школе, по крайней мере, это одиночество было знакомым. Неизвестное всегда страшнее, и, может быть, поэтому было так легко притвориться, что мне все равно, когда вся школа решила, что мне нельзя доверять, после истории с Navigator , которая все изменила.
— Вот увидишь, эти четыре или пять лет — но, пожалуйста, не беременей — будут лучшими в твоей жизни.
Боже, я очень надеюсь, что она права.
«ФИЗИКА 101: ГДЕ ВСЕ (И КАЖДЫЙ) ИМЕЕТ ПОТЕНЦИАЛ», — гласит слайд презентации. Под текстом расположилось изображение утки, которая говорит: "Кварк!". Я могу оценить хороший каламбур, но два на одном слайде могут служить криком о помощи.
В лекционном зале витает густой запах средств для волос и кофе, все болтают о расписании занятий и петициях, которые они подписали на Красной площади. Профессор возится со скоплением кабелей за трибуной. Это одна из самых больших аудиторий в кампусе, она вмещает около трехсот студентов, но пока заполнена лишь на четверть.
Я никогда не была застенчивой ученицей, которая вечно прячется в задней части класса, несмотря на то, что некоторые из моих старых учителей, возможно, хотели бы, чтобы я была именно такой, поэтому я поднимаюсь по лестнице и останавливаюсь у пустого места в конце пятого ряда, рядом с высоким худым азиатом, уставившимся в свой ноутбук.
— Привет, — говорю я, все еще немного запыхавшись. – Тут не занято?
— Падай, куда хочешь, — говорит он ровным голосом, даже не оторвав глаз от экрана.
Я снимаю свитер и достаю ноутбук.
— Ты знаешь пароль от вайфая? — спрашиваю я.
По-прежнему никакого зрительного контакта. Даже ворсистый воротник его клетчатой красной фланели выглядит основательно раздраженным мной.
— На доске.
— О. Спасибо.
К счастью, у меня нет никаких дополнительных причин побеспокоить его до того, как профессор, женщина азиатка средних лет в мандариновом пиджаке с черными волосами, подстриженными до подбородка, включит микрофон на трибуне. На часах ровно 8:30.
— Доброе утро, — говорит она. — Я доктор Суми Окамото, и я хотела бы поприветствовать вас в захватывающем мире физики.
Я открываю новый вордовский файл и начинаю печатать. Новая Барретт лучше прежней Барретт, она делает заметки даже для класса, который она еще не выбрала.
— Мне было девятнадцать лет, когда физика появилась в моей жизни, — продолжает она, ее взгляд скользит вверх и вниз по рядам аудитории. — Это был мой последний семестр перед тем, как мне нужно было объявить специальность, и я была, мягко говоря, в стрессе. Я никогда не считала себя человеком науки. Начала учиться в колледже, совершенно не зная, что буду изучать, и мой вводный курс изменил мою жизнь. Что-то щелкнуло во мне так, как это не происходило на других предметах. В физике была поэзия, красота в познании окружающего мира.
В ее словах чувствуется явная искренность. Класс восторженно внимает, и я вынуждена последовать его примеру.
— Этот курс будет трудным...
Ну, неважно.
— Но это не значит, что вы не должны обращаться ко мне, если вам понадобится помощь, — говорит она. — Это может и вводный курс, но я все равно ожидаю, что вы отнесетесь к нему серьезно. У меня есть стаж — я не обязана вести 101 класс. На самом деле, большинство людей на моем месте не прикоснулись бы к этому классу даже с десятифутовым маятником. — смех, я полагаю, со стороны тех, кто понял шутку. — Но я преподаю, и только одну четверть в году. Физика 101 обычно является обзорным курсом для тех, кто не является специалистом в области естественных наук — но я преподаю ее иначе. Некоторые из вас здесь, потому что вы надеетесь изучать физику. Некоторые из вас, вероятно, просто хотят получить зачет по физике. Независимо от причины, я хочу, чтобы вы вынесли из этого курса способность продолжать задавать вопросы. Задавать вопросы "почему". Конечно, я не стану жаловаться, если этот курс станет небольшой частью вашего пути, скажем, к докторской степени по физике. Она позволяет себе усмешку по этому поводу. — Но я буду считать свою деятельность успешной, если я заставила вас задуматься о функционировании нашей вселенной больше, чем вы делали это до сегодняшнего дня. Переходим к организационным вопросам: в этом университете не терпят плагиат.
— Ты это записываешь? — спрашивает парень рядом со мной, застыв возле моего ноутбука. Я смотрю вниз на то, что я написала. Что-то о маятнике. Вопросы: хорошо. Курс: сложно. Плагиат: плохо.
— Ты смотришь на мой экран? — шепчу я. — Я пытаюсь быть внимательной. Это ты все это время был на реддите. Думаю — я поворачиваю шею — r/BreadStapledToTrees обойдется без тебя.
— Так ты смотрела на мой экран.
Я опускаю руку в щель между нашими сиденьями.
— Невозможно не смотреть.
— Тогда я уверен, что ты знаешь, что это очень творческий и поднимающий настроение сабреддит.
Доктор Окамото поднимается по лестнице в противоположном конце зала, раздавая конспект курса.
— Мне он не нужен, — говорю я, когда мой восхитительный сосед протягивает мне один, но я все равно беру его. – Не могу удержаться, увы, он должен знать, что, несмотря на неоспоримую искру между нами, наша любовь может не выдержать разлуки.
Он действительно смеется над этим?
— Не можешь удержаться?
— Я сдавала физику в прошлом году, так что...
И получил два балла на экзамене, но это ему знать необязательно.
— Ох, извини, я не знал, что нахожусь в присутствии бывшей студентки, сдававшую физику.
Он постукивает по конспекту.
— Тогда я уверен, что ты уже знаешь все об электромагнетизме и о квантовых явлениях.
Этот парень, должно быть, также учился в Школе возмутительного эпатажа Люси Ламонт и специализировался на принятии всего на свой счет. Я не могу придумать другого объяснения, почему он так саркастичен в 8:47 утра.
— Знаешь, мой мозг все еще не проснулся, поэтому мне придется взять отсрочку от демонстрации своих невероятных знаний в области физики.
Он выглядит не впечатленным. Его уши, как я заметила, немного торчат.
— Доктор Окамото сказала, что она проводит этот курс только раз в год. Есть лист ожидания. Для студентов-физиков.
— И я полагаю, что ты именно такой, — говорю я.
— Дай угадаю: ты еще не определилась.
Я уже собираюсь сказать ему, к какому пришла решению, но доктор Окамото снова на трибуне и начинает сегодняшнюю лекцию о том, что такое физика.
— Я не из тех профессоров, которые довольствуются тем, что пятьдесят минут подряд разговаривают со своими студентами, — говорит она. – Вовлеченность в процесс занятия поощряется, даже если у вас нет правильного ответа. На самом деле, в большинстве случаев правильного ответа может и не быть, не говоря уже об одном истинном. Она дарит нам улыбку Чеширского кота. — И именно сейчас я молю Ньютона, Галилея и Эйнштейна, чтобы больше, чем двое из вас прочитали то, о чем я писала в письме, отправленном по электронной почте на прошлой неделе. Давайте начнем с основы основ. Кто может сказать мне, что изучает физика?
Письмо, которое она писала на прошлой неделе, скорее всего, весит в школьном почтовом ящике, который я еще не проверила, потому что произошла путаница с другой Б. Блум, а UW только вчера присвоил мне новое имя пользователя: babloom. Из меня вырывается звук, который издает человек, когда понимает, что он не сделал задание.
Парень рядом со мной вскидывает руку в воздух, словно он детсадовец, отчаянно желающий сходить в туалет. Если я не смогу сразу же перевестись в другой класс, в следующий раз я точно выберу другое место.
— Она делает очень подробный конспект, — говорит он. — Мне было бы интересно послушать, что она скажет.
И он показывает на меня.
Какого черта?
Профессор бросает на него странный взгляд, а затем говорит: — Хорошо. Скажите, как Вас зовут?
Черт. Я думаю о том, чтобы назвать вымышленное имя, но мне ничего не приходит на ум.
— Барретт. Барретт Блум.
— Здравствуй, Барретт Блум.
Она идет через аудиторию, оставив микрофон на трибуне. Ее голос достаточно силен и без него.
— Что изучает физика? Предполагаю, конечно, что вы читали.
— Ну...
Эта двойка по физике ничего мне не дает. Я поправляю очки, как будто хорошее зрение как-то поможет сгенерировать правильный ответ. — Изучение физических объектов?
Даже когда я говорю это, я знаю, что это неправильно. В прошлом году мы изучали множество вещей, которые были нематериальными. — А также... нефизические объекты?
Кто-то позади меня приглушенно смеется, но доктор Окамото поднимает руку. — Не могли бы Вы уточнить?
— По правде говоря, я не уверена, что могу.
— Вот почему мы начинаем с этого. Майлз, ты не хотел бы прояснить ситуацию?
Парень рядом со мной опустился на край своего кресла. Конечно, профессор уже знает его имя. Наверняка он пришел пораньше, принес ей кофе и кекс, рассказал, как ему нравится заданная лекция.
— Физика — это изучение материи и энергии, — говорит он плавно, в его словах сквозит уверенность, — и того, как они связаны друг с другом. Она используется для того, чтобы понять, как ведет себя Вселенная, и предсказать, как она может вести себя в будущем.
— Отлично, — говорит доктор Окамото, и я практически чувствую, как Майлз доволен собой.
К концу урока, который доктор Окамото заканчивает ровно в 9:20, у меня болит шея от того, что я заставляю себя все время смотреть прямо перед собой, ни разу не повернувшись направо.
Майлз не спеша укладывает все в рюкзак. PHYSICS MATTERS, гласит одна из наклеек на его ноутбуке. В этой науки действительно нет недостатка в каламбурах.
— Ты ведь не ходил в среднюю школу Айленда, не так ли? — спрашиваю я. Возможно, я просто не помню его, и он носит в себе ту же обиду, что и большинство моих одноклассников.
— Нет. В Западном Сиэтле.
Ах. Городской ребенок.
— Я не знаю, чем я тебя обидела, кроме того, что мягко намекнула, что не люблю физику, но есть семидесятипроцентная вероятность, что моя соседка по комнате подмешала мне в шампунь средство для удаления волос, так что сегодняшний день нельзя назвать легким. И то, что ты сделал, в некотором роде ухудшило его.
Его лицо искажается довольно странным образом, темные глаза не мигают.
— Да. У меня тоже, — тихо говорит он, проводя рукой по волосам.
— Тяжелый день, я имею в виду, а не средство.
— Уверена, это было настоящим испытанием, — говорю я, — решить, какое место лучше всего позиционирует тебя в качестве наиболее вероятного кандидата на звание лучшего сосунка года.
— И все же именно ты села рядом со мной.
— Ошибка, которую я больше не повторю.
Хватаю свой рюкзак и сужаю глаза, ожидая, когда его фасад треснет. Я должна почувствовать облегчение — нашла еще одного человека, которому, скорее всего, сложнее завести друзей, чем мне. Я терпима к враждебности, но так много, так рано и от незнакомого человека? Это что-то новенькое.
— Ну. Я хочу сказать, что увидимся в классе в пятницу, но я иду на встречу с консультантом, так что, скорее всего, это последний раз, когда наши пути пересекаются.
Я машу рукой в сторону класса. — Желаю хорошо провести время, постигая Вселенную.
Затем я совершаю роковую ошибку: смотрю в глаза девушке, сидящей в одиночестве перед библиотекой Одегаарда.
— Привет! — воскликнула она. — Мы пытаемся повысить осведомленность о карманном суслике Мазама.
Я останавливаюсь.
— О чем?
Когда она ухмыляется, становится ясно, что я попала в ее ловушку. Она высокая, каштановые волосы убраны в узел, перевязанный фиолетовой и золотой лентами.
— Карманный суслик Мазама. Они обитают в округах Пирс и Терстон и встречаются только в штате Вашингтон. Более девяноста процентов их среды обитания было уничтожено в результате застройки.
Мне в руки суют листовку.
— Он очарователен, — говорю я, понимая, что то же самое изображение напечатано на ее футболке.
— Эта мордочка!
— Разве он не заслуживает того, чтобы есть столько травы, сколько пожелает? Она указала на листок.
— Это Гильермо. Он может поместиться у тебя на ладони. Сегодня в три тридцать мы проводим мероприятие по написанию писем местным чиновникам, и мы будем рады видеть тебя там.
Меня раздражает то, что "мы будем рады видеть тебя там" делает со мной.
— О, извини, — говорю я. — Не то чтобы мне было наплевать на сусликов, но я не смогу прийти. Мое собеседование с главным редактором Washingtonian назначено на четыре часа, после последнего урока.
Когда я пытаюсь вернуть ей флаер, она качает головой.
— Оставь себе, может натолкнет на размышление. Им нужна наша помощь.
Поэтому я прячу его в задний карман, пообещав ей, что так и сделаю.
Здание, где должны были преподавать физику гораздо дальше, чем оно выглядело на карте кампуса, которую я открыла на своем телефоне и продолжаю украдкой поглядывать на нее. Стоит отметить, что каждый третий, мимо которого я прохожу, делает то же самое. Все было бы не так плохо, если бы я была в восторге от занятий. Я планировала перейти в другой класс — регистрация была кошмаром, места заполнялись так быстро, так что я выбрала один из первых свободных классов, которые увидела, но, черт возьми, новая Барретт соблюдает правила, так что вот она я, бреду через кампус на Физику 101. Понедельник-среда-пятница, восемь тридцать утра.
К тому времени, когда я замечаю здание, моя футболка приклеилась к спине, а пуговицы идеальных джинсов впиваются в живот. Тем не менее, я заставляю себя не терять надежды. Возможно, это не предзнаменование. Не думаю, что предзнаменования обычно бывают такими потными.
Когда я поднималась по ступенькам, в кармане завибрировал телефон,
Мама: Как же я тебя люблю! Мы с Джосс желаем тебе сегодня огромной удачи!
То, что сообщение отправлено сорок пять минут назад, я объясняю нестабильной связью в кампусе, и к нему прилагается фотография: моя мама и ее подружка Джослин в одинаковых плюшевых халатах, которые я подарила им на Хануку в прошлом году, поднимают за меня тост с кружками кофе.
У моей мамы отошли воды на втором курсе на уроке британской поэзии, и в результате меня назвали в честь Элизабет Барретт Браунинг, наиболее известной по стихотворению "Как я люблю тебя". Позвольте мне прояснить кое-что. Именно в колледже произошли два лучших события в жизни моей мамы: я и степень по бизнесу, которая позволила ей открыть магазин канцелярских товаров, поддерживавший нас на плаву на протяжении многих лет. Она всегда говорила, как мне понравится колледж, и я крепко держалась за надежду, что хотя бы один из этих сорока тысяч человек обязательно найдет меня очаровательной, а не неприятной, интригующей, а не отталкивающей.
— Я так рада за тебя, Барретт, — сказала моя мама, когда помогала мне переезжать. Мне хотелось вцепиться в ее юбку и позволить ей тащить меня обратно к машине, обратно на Мерсер-Айленд, к вышивке крестиком, висевшей в моей спальне. Потому что, хотя я и была одинока в школе, по крайней мере, это одиночество было знакомым. Неизвестное всегда страшнее, и, может быть, поэтому было так легко притвориться, что мне все равно, когда вся школа решила, что мне нельзя доверять, после истории с Navigator , которая все изменила.
— Вот увидишь, эти четыре или пять лет — но, пожалуйста, не беременей — будут лучшими в твоей жизни.
Боже, я очень надеюсь, что она права.
Глава 2
«ФИЗИКА 101: ГДЕ ВСЕ (И КАЖДЫЙ) ИМЕЕТ ПОТЕНЦИАЛ», — гласит слайд презентации. Под текстом расположилось изображение утки, которая говорит: "Кварк!". Я могу оценить хороший каламбур, но два на одном слайде могут служить криком о помощи.
В лекционном зале витает густой запах средств для волос и кофе, все болтают о расписании занятий и петициях, которые они подписали на Красной площади. Профессор возится со скоплением кабелей за трибуной. Это одна из самых больших аудиторий в кампусе, она вмещает около трехсот студентов, но пока заполнена лишь на четверть.
Я никогда не была застенчивой ученицей, которая вечно прячется в задней части класса, несмотря на то, что некоторые из моих старых учителей, возможно, хотели бы, чтобы я была именно такой, поэтому я поднимаюсь по лестнице и останавливаюсь у пустого места в конце пятого ряда, рядом с высоким худым азиатом, уставившимся в свой ноутбук.
— Привет, — говорю я, все еще немного запыхавшись. – Тут не занято?
— Падай, куда хочешь, — говорит он ровным голосом, даже не оторвав глаз от экрана.
Я снимаю свитер и достаю ноутбук.
— Ты знаешь пароль от вайфая? — спрашиваю я.
По-прежнему никакого зрительного контакта. Даже ворсистый воротник его клетчатой красной фланели выглядит основательно раздраженным мной.
— На доске.
— О. Спасибо.
К счастью, у меня нет никаких дополнительных причин побеспокоить его до того, как профессор, женщина азиатка средних лет в мандариновом пиджаке с черными волосами, подстриженными до подбородка, включит микрофон на трибуне. На часах ровно 8:30.
— Доброе утро, — говорит она. — Я доктор Суми Окамото, и я хотела бы поприветствовать вас в захватывающем мире физики.
Я открываю новый вордовский файл и начинаю печатать. Новая Барретт лучше прежней Барретт, она делает заметки даже для класса, который она еще не выбрала.
— Мне было девятнадцать лет, когда физика появилась в моей жизни, — продолжает она, ее взгляд скользит вверх и вниз по рядам аудитории. — Это был мой последний семестр перед тем, как мне нужно было объявить специальность, и я была, мягко говоря, в стрессе. Я никогда не считала себя человеком науки. Начала учиться в колледже, совершенно не зная, что буду изучать, и мой вводный курс изменил мою жизнь. Что-то щелкнуло во мне так, как это не происходило на других предметах. В физике была поэзия, красота в познании окружающего мира.
В ее словах чувствуется явная искренность. Класс восторженно внимает, и я вынуждена последовать его примеру.
— Этот курс будет трудным...
Ну, неважно.
— Но это не значит, что вы не должны обращаться ко мне, если вам понадобится помощь, — говорит она. — Это может и вводный курс, но я все равно ожидаю, что вы отнесетесь к нему серьезно. У меня есть стаж — я не обязана вести 101 класс. На самом деле, большинство людей на моем месте не прикоснулись бы к этому классу даже с десятифутовым маятником. — смех, я полагаю, со стороны тех, кто понял шутку. — Но я преподаю, и только одну четверть в году. Физика 101 обычно является обзорным курсом для тех, кто не является специалистом в области естественных наук — но я преподаю ее иначе. Некоторые из вас здесь, потому что вы надеетесь изучать физику. Некоторые из вас, вероятно, просто хотят получить зачет по физике. Независимо от причины, я хочу, чтобы вы вынесли из этого курса способность продолжать задавать вопросы. Задавать вопросы "почему". Конечно, я не стану жаловаться, если этот курс станет небольшой частью вашего пути, скажем, к докторской степени по физике. Она позволяет себе усмешку по этому поводу. — Но я буду считать свою деятельность успешной, если я заставила вас задуматься о функционировании нашей вселенной больше, чем вы делали это до сегодняшнего дня. Переходим к организационным вопросам: в этом университете не терпят плагиат.
— Ты это записываешь? — спрашивает парень рядом со мной, застыв возле моего ноутбука. Я смотрю вниз на то, что я написала. Что-то о маятнике. Вопросы: хорошо. Курс: сложно. Плагиат: плохо.
— Ты смотришь на мой экран? — шепчу я. — Я пытаюсь быть внимательной. Это ты все это время был на реддите. Думаю — я поворачиваю шею — r/BreadStapledToTrees обойдется без тебя.
— Так ты смотрела на мой экран.
Я опускаю руку в щель между нашими сиденьями.
— Невозможно не смотреть.
— Тогда я уверен, что ты знаешь, что это очень творческий и поднимающий настроение сабреддит.
Доктор Окамото поднимается по лестнице в противоположном конце зала, раздавая конспект курса.
— Мне он не нужен, — говорю я, когда мой восхитительный сосед протягивает мне один, но я все равно беру его. – Не могу удержаться, увы, он должен знать, что, несмотря на неоспоримую искру между нами, наша любовь может не выдержать разлуки.
Он действительно смеется над этим?
— Не можешь удержаться?
— Я сдавала физику в прошлом году, так что...
И получил два балла на экзамене, но это ему знать необязательно.
— Ох, извини, я не знал, что нахожусь в присутствии бывшей студентки, сдававшую физику.
Он постукивает по конспекту.
— Тогда я уверен, что ты уже знаешь все об электромагнетизме и о квантовых явлениях.
Этот парень, должно быть, также учился в Школе возмутительного эпатажа Люси Ламонт и специализировался на принятии всего на свой счет. Я не могу придумать другого объяснения, почему он так саркастичен в 8:47 утра.
— Знаешь, мой мозг все еще не проснулся, поэтому мне придется взять отсрочку от демонстрации своих невероятных знаний в области физики.
Он выглядит не впечатленным. Его уши, как я заметила, немного торчат.
— Доктор Окамото сказала, что она проводит этот курс только раз в год. Есть лист ожидания. Для студентов-физиков.
— И я полагаю, что ты именно такой, — говорю я.
— Дай угадаю: ты еще не определилась.
Я уже собираюсь сказать ему, к какому пришла решению, но доктор Окамото снова на трибуне и начинает сегодняшнюю лекцию о том, что такое физика.
— Я не из тех профессоров, которые довольствуются тем, что пятьдесят минут подряд разговаривают со своими студентами, — говорит она. – Вовлеченность в процесс занятия поощряется, даже если у вас нет правильного ответа. На самом деле, в большинстве случаев правильного ответа может и не быть, не говоря уже об одном истинном. Она дарит нам улыбку Чеширского кота. — И именно сейчас я молю Ньютона, Галилея и Эйнштейна, чтобы больше, чем двое из вас прочитали то, о чем я писала в письме, отправленном по электронной почте на прошлой неделе. Давайте начнем с основы основ. Кто может сказать мне, что изучает физика?
Письмо, которое она писала на прошлой неделе, скорее всего, весит в школьном почтовом ящике, который я еще не проверила, потому что произошла путаница с другой Б. Блум, а UW только вчера присвоил мне новое имя пользователя: babloom. Из меня вырывается звук, который издает человек, когда понимает, что он не сделал задание.
Парень рядом со мной вскидывает руку в воздух, словно он детсадовец, отчаянно желающий сходить в туалет. Если я не смогу сразу же перевестись в другой класс, в следующий раз я точно выберу другое место.
— Она делает очень подробный конспект, — говорит он. — Мне было бы интересно послушать, что она скажет.
И он показывает на меня.
Какого черта?
Профессор бросает на него странный взгляд, а затем говорит: — Хорошо. Скажите, как Вас зовут?
Черт. Я думаю о том, чтобы назвать вымышленное имя, но мне ничего не приходит на ум.
— Барретт. Барретт Блум.
— Здравствуй, Барретт Блум.
Она идет через аудиторию, оставив микрофон на трибуне. Ее голос достаточно силен и без него.
— Что изучает физика? Предполагаю, конечно, что вы читали.
— Ну...
Эта двойка по физике ничего мне не дает. Я поправляю очки, как будто хорошее зрение как-то поможет сгенерировать правильный ответ. — Изучение физических объектов?
Даже когда я говорю это, я знаю, что это неправильно. В прошлом году мы изучали множество вещей, которые были нематериальными. — А также... нефизические объекты?
Кто-то позади меня приглушенно смеется, но доктор Окамото поднимает руку. — Не могли бы Вы уточнить?
— По правде говоря, я не уверена, что могу.
— Вот почему мы начинаем с этого. Майлз, ты не хотел бы прояснить ситуацию?
Парень рядом со мной опустился на край своего кресла. Конечно, профессор уже знает его имя. Наверняка он пришел пораньше, принес ей кофе и кекс, рассказал, как ему нравится заданная лекция.
— Физика — это изучение материи и энергии, — говорит он плавно, в его словах сквозит уверенность, — и того, как они связаны друг с другом. Она используется для того, чтобы понять, как ведет себя Вселенная, и предсказать, как она может вести себя в будущем.
— Отлично, — говорит доктор Окамото, и я практически чувствую, как Майлз доволен собой.
К концу урока, который доктор Окамото заканчивает ровно в 9:20, у меня болит шея от того, что я заставляю себя все время смотреть прямо перед собой, ни разу не повернувшись направо.
Майлз не спеша укладывает все в рюкзак. PHYSICS MATTERS, гласит одна из наклеек на его ноутбуке. В этой науки действительно нет недостатка в каламбурах.
— Ты ведь не ходил в среднюю школу Айленда, не так ли? — спрашиваю я. Возможно, я просто не помню его, и он носит в себе ту же обиду, что и большинство моих одноклассников.
— Нет. В Западном Сиэтле.
Ах. Городской ребенок.
— Я не знаю, чем я тебя обидела, кроме того, что мягко намекнула, что не люблю физику, но есть семидесятипроцентная вероятность, что моя соседка по комнате подмешала мне в шампунь средство для удаления волос, так что сегодняшний день нельзя назвать легким. И то, что ты сделал, в некотором роде ухудшило его.
Его лицо искажается довольно странным образом, темные глаза не мигают.
— Да. У меня тоже, — тихо говорит он, проводя рукой по волосам.
— Тяжелый день, я имею в виду, а не средство.
— Уверена, это было настоящим испытанием, — говорю я, — решить, какое место лучше всего позиционирует тебя в качестве наиболее вероятного кандидата на звание лучшего сосунка года.
— И все же именно ты села рядом со мной.
— Ошибка, которую я больше не повторю.
Хватаю свой рюкзак и сужаю глаза, ожидая, когда его фасад треснет. Я должна почувствовать облегчение — нашла еще одного человека, которому, скорее всего, сложнее завести друзей, чем мне. Я терпима к враждебности, но так много, так рано и от незнакомого человека? Это что-то новенькое.
— Ну. Я хочу сказать, что увидимся в классе в пятницу, но я иду на встречу с консультантом, так что, скорее всего, это последний раз, когда наши пути пересекаются.
Я машу рукой в сторону класса. — Желаю хорошо провести время, постигая Вселенную.
