Олег поблагодарил за ответ и распрощался с собеседником. Отец Валентин не задал вопрос, о ком идет речь, значит, Ульяна существует. Уже хорошо.
Набрал Ульяну – и снова три гудка и мягкий, ровный голос в ухо:
- Ульяна.
Как тогда, когда он звонил ей в первый раз, чтобы договориться о сеансе.
- Алло?
- Привет, - отозвался Олег, ощущая приятный прилив тепла, словно снова сидел в ее квартире и пил тот чудесный травяной чай, каким она отпаивала его тогда, после вызова духа.
- Привет, - ответила она, сменяя приветливый деловой тон на дружелюбный.
- Как дела? – просто так спросил Олег.
- Хорошо. Бесы больше не беспокоят, если ты об этом, - в голосе звучали веселые озорные нотки.
- Да нет… я в общем…
- Недавно ушел последний клиент, хотел заговор на удачу в бизнесе.
- Помогла?
- Посоветовала доверять партнеру. Ты же знаешь, я не заговариваю.
- Ну да.
Хотелось слушать и слушать ее голос.
- Скажи, а твой дух предка больше не приходил? – неожиданно для Ульяны спросил Олег. Судя по непродолжительному молчанию в трубке, она несколько опешила.
- Нет. Он редко приходит сам. Только если зову.
Значит, и дух предка – не бред.
Сумасшествие тихонько сидит в своей норке до поры до времени, подумалось Олегу.
- Не хочешь зайти? Напою чаем, – заботливо поинтересовался голос из трубки.
- В другой раз. Я зайду, - пообещал Олег. – Спасибо!
Спрятал телефон обратно в карман и вздохнул облегченно. Ведь уже поверил, что снова сходит с ума! Хотя… что может быть безумнее, чем охота на оборотня. Усмехнувшись, нащупал во внутреннем кармане куртки пистолет, заряженный самодельными серебряными патронами.
Разговор с Ульяной придал ему некоторой уверенности. Все будет, как пообещал ее призрак. Он еще раз отсчитал от того дня – все было верно, сегодня – седьмые сутки. И до их окончания осталось не так много. Нужно просто ждать.
Уже ближе к девяти вечера он легко поужинал в очередной забегаловке, не переставая разглядывать лица окружающих. Ее среди них не было.
Остаток вечера и ночь он собирался провести на улице. Заметно похолодало, поднялся довольно сильный ветер, по тротуарам носилась поземка. В который раз пришлось пожалеть об отсутствии шапки. Хотелось купить водки для сугрева, но это непременно сказалось бы на меткости.
Время приближалось к полуночи – как символично! – когда он наконец-то встретил ее.
Она шла ему навстречу.
Невысокая девушка, длинные волосы, разметанные порывами ветра, снег на голове и плечах, небрежно наброшенная шуба, едва скрывающая живот. Руки в карманы, бредет куда-то неторопливо, задумавшись о своем, будто и нет вокруг холода, ледяного ветра, взбунтовавшегося снега. Олег остановился, как вкопанный, сжав в ладони рукоять пистолета. Она прошла мимо него, даже не заметив. Лицо – то самое, с рисунков Алены. Те же глаза и линия подбородка, те же скулы. И она – зверь.
Он повернулся, глядя ей в след, теряя драгоценное время.
Она – зверь! Зверь!!!
Он рывком выхватил пистолет и выстрелил, почти не целясь. Она вздрогнула и повернулась, во взгляде было удивление. Значит, не попал… Старательно прицелился, стараясь больше не терять ни секунды, думая лишь о том, что все-таки стоило озаботиться и о ноже, инкрустированном серебром, выстрелил второй раз.
Она отшатнулась чуть назад, прижала ладонь к левому предплечью. К удивлению во взгляде примешалось что-то, похожее на обиду и возмущение.
Промазал, совсем чуть-чуть! Скорее, третий выстрел – теперь в сердце, просто взять немного левее…
Всего лишь мгновение, чтобы зажмуриться от резкого звука и короткого толчка в ладонь, - и ее уже нет. Он был уверен, что попал и в третий раз, но где же она? Убежала, чтобы умереть в своем логове? Или прячется где-то здесь, чтобы напасть неожиданно, со спины или сверху?
Он поднял глаза, осматривая балконы и крыши возвышающихся вокруг домов. Только белые хлопья, бездумно, бессмысленно порхающие в воздухе, уходящие невесомыми цепочками в бесконечность ночного неба. Олег стоял и смотрел, пытаясь понять, что же все-таки произошло. Он стрелял в девушку, будучи уверенным, что это – зверь, нечисть. А девушка исчезла, не издав ни звука, не позвав на помощь и не пытаясь обороняться.
Может, все привиделось?
В который раз не доверяя собственному разуму, Олег достал магазин и посчитал оставшиеся патроны. Пять штук. Значит, он выстрелил три раза… в пустоту?..
Чай в чашке давно остыл, и ноги уже одеревенели от неудобной позы.
- Ладно, спать, - устало сказал сам себе Олег и, махнув рукой на недопитый чай, поковылял на негнущихся ногах к постели.
Вдруг словно холодом обдало по спине. Олег рывком повернулся, прижимаясь к стене, захлебываясь воздухом. В темном углу возле двери проступали неясные очертания. Снова этот пристальный взгляд немигающих, давно мертвых глаз – словно в душу, суровый излом густых бровей, плотно сжатые губы. Призрак качнулся и двинулся вперед, на свет, навстречу ужасу Олега.
Олег медленно закрыл глаза, поднес вздрагивающую руку к лицу, потер веки и переносицу. Осторожно посмотрел впереди себя. В прихожей призрака уже не было. Он ждал его в комнате, стоя возле дивана, что служил Олегу постелью.
Бесплотный мужчина нагнулся и коснулся чего-то, что лежало на полу. Перехваченные кожаной полоской косички скользнули по широким плечам тонкими черными змеями. Выпрямившись, призрак откинул их обратно за спину небрежным движением руки. В руках он держал пистолет Олега.
Держал… призрак?!
Олег не смел сдвинуться с места, лишь смотрел во все глаза на явившееся ему полупрозрачное видение. Несомненно, он узнал его сразу – это дух предка Ульяны, только теперь он казался более явным, более материальным. Теперь, кроме белых зубов на шее, собранных в ожерелье, можно было разглядеть длинные кисти шнурков, свисающие с рукавов кожаной куртки, и странную вышивку по бокам в виде человеческого скелета. На ногах – кожаные сапоги.
Призрак стоял посреди комнаты и вновь пристально глядел в лицо Олегу, держа на раскрытой ладони пистолет. Он ведь оставил его в куртке! Как он оказался здесь, в комнате, на полу?
Брови нахмурены, во взгляде читается упрек.
- Не так. Не правильно, - сказал он тихо, но его голос зазвучал отовсюду. Казалось, что источником звука является не призрачная фигура, а воздух в комнате.
- Не убил, - покачал головой призрак, и пистолет с его ладоней соскользнул на диван, упруго подпрыгнув на старых пружинах.
- А как убить? – полушепотом спросил Олег, не решаясь отделиться от стены.
По лицу духа проскользнула улыбка, морщины на лбу чуть разгладились.
- Я научу. Убьешь.
Сегодня ее день рожденья.
Настоятельница поморщилась, случайно вспомнив об этом.
Фактический день рожденья, который отмечался, когда она жила в миру. Глупый, ничего не значащий праздник, для большинства являвшийся лишь поводом покутить.
Отложив книгу в сторону и аккуратно отметив закладкой недочитанную страницу, настоятельница перевела взгляд на расстилающиеся за окном снежные долины. Стоял март, в городах теперь начинается слякоть и грязь, а здесь снег лежит почти нетронутый, все такой же девственно свежий.
В ее последний день рожденья ей исполнилось двадцать пять. В тот год весна выдалась ранней, и по утрам ее будила капель, отбивавшая раздражающий, сбивчивый ритм на жестяном листе подоконника. Небо было свинцово-унылым, точно испорченный акварелью лист, воздух тяжелым и липким от испарений. Всюду – на тротуарах и газонах, в скверах и под окнами из-под снега появлялось собачье дерьмо, скопившееся за долгую зиму. Девушки, боязливо стуча тонкими каблуками, обходили лужи; автомобили безбашенно мчались, щедро окатывая злившихся прохожих потоками жидкой грязи.
Уныло и гадко.
На работе ее скучно поздравили, сверкая казенными улыбками, и вручили в качестве подарка большую коробку чая и букет желтых тюльпанов. Именинница отделывалась дежурными «спасибо», тихо ненавидя окружающих. Она проработала на этом месте около трех лет, но никто из сотрудников, как оказалось, не знал, что она не пьет чай – только кофе, и ненавидит желтые тюльпаны. Она любила алые гвоздики и никогда этого не скрывала, достаточно было лишь внимательности и хорошей памяти, чтобы иметь этот факт в виду в день ее рожденья. Но ни один парень ни разу не подарил ей гвоздик. Банальные розы или просто ничего – разве большая разница?
Нет, конечно, все они знали. Просто всем им было все равно, каким подарком выполнить многолетнюю традицию – поздравлять друг друга с днем рожденья. Все равно относительно нее…
Сестра вдруг вспомнила, что тогда ее звали Женя… Имя показалось чужим, пресным на вкус. Не имя, а так… Набор звуков.
- Женечка, с днем рожденья! – трещали в прихожей по очереди подруги, вручая то вазу, то банное полотенце, то прихватки для кухни. Для каждой нашлась ложь о том, что прихваток на кухне недоставало или что красивую вазу сейчас так трудно достать; на самом деле для равнодушной к вещам Жени ни то, ни другое не представляла особенной ценности. Ребята несли цветы и конфеты; впрочем, некоторые посчитали, что сами по себе являются прекрасным подарком и украсят своим присутствием любой праздник. Нет, конечно, все подарки были хороши, некоторые даже долгожданные – две лучших подруги подарили ей вскладчину маленькие наручные часы. Сама бы уже давно могла купить его себе, но постеснялась баловать. Постеснялась… саму себя?
Женя громко смеялась, шутила, стараясь ни на минуту не прерывать бессмысленной, веселой болтовни то с одним, то с другим гостем. Кто был друг с другом не знаком, уже успели перезнакомиться, а кое-кто даже наметил себе пару на оставшийся вечер. Парни залихватски искрили своим все еще студенческим юмором, девушки звонко хохотали и сверкали захмелевшими глазами. Было действительно весело, и казалось, что все эти люди – как родные, и каждый из них готов был душу дьяволу отдать за нее, за Женю; нынче она была нарасхват для объятий и поцелуев.
- Ты куда? – Катя, ее лучшая подруга, оторвалась от страстного поцелуя с едва знакомым ей мужчиной, которого Женя знала не больше, чем как приветливого соседа по лестничной клетке.
- В туалет, - хриплым шепотом ответила Женя, и, покачиваясь и сжимая бутыль красного вина в руке, отправилась по направлению к заветной двери.
Едва справившись с защелкой и молнией на собственной юбке, плюхнулась на пластиковое сиденье. Потянулась к бутылке, которую поставила на бортик ванны, и на пол что-то упало, тихонько стукнув. Женя сконцентрировала зрение – бритвенный станок.
Женя подняла станок и положила обратно на бортик ванны. Открыла воду, старательно настроила температуру. Пора освежиться.
От веселья не осталось и следа, будто не с собственного дня рожденья она ушла, а с похорон. Да что там, ведь и не было никакого веселья: все напускное, показное. Никто не заметил, что в ее смехе не было искренности; никто никогда не замечал, что кроется за простым «Все хорошо». От жизни не осталось ничего – одно существование, бессмысленное, унылое, одноцветное. Она выслушивала нытье подруг о неудачах в личной жизни, о проблемах, заботах, обидах; утешала и впитывала их слезы, как самая верная подушка, внутренне им завидуя. У нее не было ни обид, ни неудач, ни личной жизни.
Не было ничего…
Она неуклюже разделась и залезла в ванну, улеглась, не обращая внимания на расплескивающуюся на пол воду. Подняла с пола бутылку, сделала крупный глоток из горла.
Она неизлечимо больна. Больна своей меланхолией. Больна без всякой надежды на излечение. Что бы ни происходило в ее жизни – все это было так мелочно, так неважно. Что она уже прошла? Детство, школа, институт, работа. Все как у всех. Потом – замужество, роды, дети, внуки, старость, смерть. Ее дети безропотно, бездумно пройдут тот же цикл, что и она; потом ее внуки, правнуки… Что из этого действительно важно? Что из этого имеет какое-то значение для кого-то извне?
Пальцы уже держали лезвие из развинченного бритвенного станка.
Разве будет для кого-то извне иметь значение ее смерть? Разве имеет она какое-то значение для самой Жени, уже давно умершей?
Боли почти не было, лишь немного саднило свежие порезы от хлорированной воды. Алая кровь тяжелыми, густыми потеками заструилась по запястьям, окрашивая в воду. Женя удовлетворенно откинула голову, закрыв глаза и расслабившись в такой теплой, уютной воде, неторопливо принимающей в себя живительный цвет. Еще один глоток…
Забавно – поглощать и одновременно изливать багряную, жизнеутверждающую своей яркостью и насыщенностью жидкость.
И кровь моя сделается вином…
Вино - кровью.
Хотелось плакать, но слез не было. Как всегда. Одно большое ничто занимало всю ее сущность, распирая изнутри; и сейчас это ничто медленно выходило из Жени, ослабляя давление и боль, позволяя покою заполнять умирающее тело.
В дверь ванной кто-то стучал, кричал… Вроде бы Катя.
- Женя, ты в порядке? Открой! Жень!
Кровь из переброшенной через бортик руки и вино, смешиваясь в рубиновый коктейль, стекали на пол ванной. В глазах уже было черно, когда дверь вышибли и тесная, облицованная кафелем комната заполнилась эхом тревожных, пугающих голосов. Кто-то тащил ее за руки, в какой-то момент она поняла, что уже лежит на диване; сосед с лестничной площадки (или не он?) перетягивал плечи Жени полотенцем, испачканным в красном.
Тогда ее вытащили, заставили жить дальше.
Для чего, зачем?
Может, для того, чтобы окружающие неприязненно косились на ее шрамы, чтобы те, кто раньше называли ее подругой, вычеркнули ее из своих телефонных книжек, а при встрече отводили взгляд? Для того, чтобы встретить каменное непонимание единственной оставшейся рядом подруги? Для того, чтобы жалеть лишь о том, что не выставила всех гостей за порог, прежде чем делать это.
Прошло меньше полугода.
Дождливый, слякотный март сменился жарким, удушливым летом.
Полгода, чтобы убедиться, что причин жить по-прежнему нет.
Жареный воздух ощутимо поднимался вверх от покрытия крыши, обдавая ноздри запахом прогретого гудрона. Даже здесь, в десятках метрах над землей, ветер был мертв; солнце равнодушно и медленно ползло к горизонту.
Женя сидела на краю и безучастно смотрела на бетонные коробки, серыми, безликими массивами заполнявшие все обозреваемое пространство. Не было ни страха, ни волнения. Она думала о бывших подругах, которые сейчас развлекаются с какими-нибудь очередными ухажерами в каких-нибудь очередных клубах. Женю уже давно никуда не звали, ей и не хотелось, - просто могли хотя бы вспоминать о ней? Наверное, они тоже подумают об этом, когда придут на ее похороны.
Родственникам от нее останутся только хлопоты и никому не нужное тело. Ничего. Похлопочут последний раз.
Патологоанатом поковыряется в ее трупе, соберет всевозможные мазки, отпечатки, пробы и образцы, напишет конкретный и детальный отчет. Зачем? Кому это может быть нужно, хотя бы интересно?!
Поднялась на ноги, выпрямившись во весь рост на краю индустриальной пропасти. Маленький камешек, потревоженный неосторожным движением, полетел вниз и исчез из виду раньше, чем достиг асфальта.
Вдохнула горячий, вонючий воздух в последний раз. Наверное, в падении у нее перехватит дыхание, а там, на тротуаре, она выдохнет от удара – тоже последний раз. Чуть качнулась вперед…
Набрал Ульяну – и снова три гудка и мягкий, ровный голос в ухо:
- Ульяна.
Как тогда, когда он звонил ей в первый раз, чтобы договориться о сеансе.
- Алло?
- Привет, - отозвался Олег, ощущая приятный прилив тепла, словно снова сидел в ее квартире и пил тот чудесный травяной чай, каким она отпаивала его тогда, после вызова духа.
- Привет, - ответила она, сменяя приветливый деловой тон на дружелюбный.
- Как дела? – просто так спросил Олег.
- Хорошо. Бесы больше не беспокоят, если ты об этом, - в голосе звучали веселые озорные нотки.
- Да нет… я в общем…
- Недавно ушел последний клиент, хотел заговор на удачу в бизнесе.
- Помогла?
- Посоветовала доверять партнеру. Ты же знаешь, я не заговариваю.
- Ну да.
Хотелось слушать и слушать ее голос.
- Скажи, а твой дух предка больше не приходил? – неожиданно для Ульяны спросил Олег. Судя по непродолжительному молчанию в трубке, она несколько опешила.
- Нет. Он редко приходит сам. Только если зову.
Значит, и дух предка – не бред.
Сумасшествие тихонько сидит в своей норке до поры до времени, подумалось Олегу.
- Не хочешь зайти? Напою чаем, – заботливо поинтересовался голос из трубки.
- В другой раз. Я зайду, - пообещал Олег. – Спасибо!
Спрятал телефон обратно в карман и вздохнул облегченно. Ведь уже поверил, что снова сходит с ума! Хотя… что может быть безумнее, чем охота на оборотня. Усмехнувшись, нащупал во внутреннем кармане куртки пистолет, заряженный самодельными серебряными патронами.
Разговор с Ульяной придал ему некоторой уверенности. Все будет, как пообещал ее призрак. Он еще раз отсчитал от того дня – все было верно, сегодня – седьмые сутки. И до их окончания осталось не так много. Нужно просто ждать.
Уже ближе к девяти вечера он легко поужинал в очередной забегаловке, не переставая разглядывать лица окружающих. Ее среди них не было.
Остаток вечера и ночь он собирался провести на улице. Заметно похолодало, поднялся довольно сильный ветер, по тротуарам носилась поземка. В который раз пришлось пожалеть об отсутствии шапки. Хотелось купить водки для сугрева, но это непременно сказалось бы на меткости.
Время приближалось к полуночи – как символично! – когда он наконец-то встретил ее.
Она шла ему навстречу.
Невысокая девушка, длинные волосы, разметанные порывами ветра, снег на голове и плечах, небрежно наброшенная шуба, едва скрывающая живот. Руки в карманы, бредет куда-то неторопливо, задумавшись о своем, будто и нет вокруг холода, ледяного ветра, взбунтовавшегося снега. Олег остановился, как вкопанный, сжав в ладони рукоять пистолета. Она прошла мимо него, даже не заметив. Лицо – то самое, с рисунков Алены. Те же глаза и линия подбородка, те же скулы. И она – зверь.
Он повернулся, глядя ей в след, теряя драгоценное время.
Она – зверь! Зверь!!!
Он рывком выхватил пистолет и выстрелил, почти не целясь. Она вздрогнула и повернулась, во взгляде было удивление. Значит, не попал… Старательно прицелился, стараясь больше не терять ни секунды, думая лишь о том, что все-таки стоило озаботиться и о ноже, инкрустированном серебром, выстрелил второй раз.
Она отшатнулась чуть назад, прижала ладонь к левому предплечью. К удивлению во взгляде примешалось что-то, похожее на обиду и возмущение.
Промазал, совсем чуть-чуть! Скорее, третий выстрел – теперь в сердце, просто взять немного левее…
Всего лишь мгновение, чтобы зажмуриться от резкого звука и короткого толчка в ладонь, - и ее уже нет. Он был уверен, что попал и в третий раз, но где же она? Убежала, чтобы умереть в своем логове? Или прячется где-то здесь, чтобы напасть неожиданно, со спины или сверху?
Он поднял глаза, осматривая балконы и крыши возвышающихся вокруг домов. Только белые хлопья, бездумно, бессмысленно порхающие в воздухе, уходящие невесомыми цепочками в бесконечность ночного неба. Олег стоял и смотрел, пытаясь понять, что же все-таки произошло. Он стрелял в девушку, будучи уверенным, что это – зверь, нечисть. А девушка исчезла, не издав ни звука, не позвав на помощь и не пытаясь обороняться.
Может, все привиделось?
В который раз не доверяя собственному разуму, Олег достал магазин и посчитал оставшиеся патроны. Пять штук. Значит, он выстрелил три раза… в пустоту?..
Чай в чашке давно остыл, и ноги уже одеревенели от неудобной позы.
- Ладно, спать, - устало сказал сам себе Олег и, махнув рукой на недопитый чай, поковылял на негнущихся ногах к постели.
Вдруг словно холодом обдало по спине. Олег рывком повернулся, прижимаясь к стене, захлебываясь воздухом. В темном углу возле двери проступали неясные очертания. Снова этот пристальный взгляд немигающих, давно мертвых глаз – словно в душу, суровый излом густых бровей, плотно сжатые губы. Призрак качнулся и двинулся вперед, на свет, навстречу ужасу Олега.
Олег медленно закрыл глаза, поднес вздрагивающую руку к лицу, потер веки и переносицу. Осторожно посмотрел впереди себя. В прихожей призрака уже не было. Он ждал его в комнате, стоя возле дивана, что служил Олегу постелью.
Бесплотный мужчина нагнулся и коснулся чего-то, что лежало на полу. Перехваченные кожаной полоской косички скользнули по широким плечам тонкими черными змеями. Выпрямившись, призрак откинул их обратно за спину небрежным движением руки. В руках он держал пистолет Олега.
Держал… призрак?!
Олег не смел сдвинуться с места, лишь смотрел во все глаза на явившееся ему полупрозрачное видение. Несомненно, он узнал его сразу – это дух предка Ульяны, только теперь он казался более явным, более материальным. Теперь, кроме белых зубов на шее, собранных в ожерелье, можно было разглядеть длинные кисти шнурков, свисающие с рукавов кожаной куртки, и странную вышивку по бокам в виде человеческого скелета. На ногах – кожаные сапоги.
Призрак стоял посреди комнаты и вновь пристально глядел в лицо Олегу, держа на раскрытой ладони пистолет. Он ведь оставил его в куртке! Как он оказался здесь, в комнате, на полу?
Брови нахмурены, во взгляде читается упрек.
- Не так. Не правильно, - сказал он тихо, но его голос зазвучал отовсюду. Казалось, что источником звука является не призрачная фигура, а воздух в комнате.
- Не убил, - покачал головой призрак, и пистолет с его ладоней соскользнул на диван, упруго подпрыгнув на старых пружинах.
- А как убить? – полушепотом спросил Олег, не решаясь отделиться от стены.
По лицу духа проскользнула улыбка, морщины на лбу чуть разгладились.
- Я научу. Убьешь.
Глава 6. Сестра камня
Сегодня ее день рожденья.
Настоятельница поморщилась, случайно вспомнив об этом.
Фактический день рожденья, который отмечался, когда она жила в миру. Глупый, ничего не значащий праздник, для большинства являвшийся лишь поводом покутить.
Отложив книгу в сторону и аккуратно отметив закладкой недочитанную страницу, настоятельница перевела взгляд на расстилающиеся за окном снежные долины. Стоял март, в городах теперь начинается слякоть и грязь, а здесь снег лежит почти нетронутый, все такой же девственно свежий.
В ее последний день рожденья ей исполнилось двадцать пять. В тот год весна выдалась ранней, и по утрам ее будила капель, отбивавшая раздражающий, сбивчивый ритм на жестяном листе подоконника. Небо было свинцово-унылым, точно испорченный акварелью лист, воздух тяжелым и липким от испарений. Всюду – на тротуарах и газонах, в скверах и под окнами из-под снега появлялось собачье дерьмо, скопившееся за долгую зиму. Девушки, боязливо стуча тонкими каблуками, обходили лужи; автомобили безбашенно мчались, щедро окатывая злившихся прохожих потоками жидкой грязи.
Уныло и гадко.
На работе ее скучно поздравили, сверкая казенными улыбками, и вручили в качестве подарка большую коробку чая и букет желтых тюльпанов. Именинница отделывалась дежурными «спасибо», тихо ненавидя окружающих. Она проработала на этом месте около трех лет, но никто из сотрудников, как оказалось, не знал, что она не пьет чай – только кофе, и ненавидит желтые тюльпаны. Она любила алые гвоздики и никогда этого не скрывала, достаточно было лишь внимательности и хорошей памяти, чтобы иметь этот факт в виду в день ее рожденья. Но ни один парень ни разу не подарил ей гвоздик. Банальные розы или просто ничего – разве большая разница?
Нет, конечно, все они знали. Просто всем им было все равно, каким подарком выполнить многолетнюю традицию – поздравлять друг друга с днем рожденья. Все равно относительно нее…
Сестра вдруг вспомнила, что тогда ее звали Женя… Имя показалось чужим, пресным на вкус. Не имя, а так… Набор звуков.
- Женечка, с днем рожденья! – трещали в прихожей по очереди подруги, вручая то вазу, то банное полотенце, то прихватки для кухни. Для каждой нашлась ложь о том, что прихваток на кухне недоставало или что красивую вазу сейчас так трудно достать; на самом деле для равнодушной к вещам Жени ни то, ни другое не представляла особенной ценности. Ребята несли цветы и конфеты; впрочем, некоторые посчитали, что сами по себе являются прекрасным подарком и украсят своим присутствием любой праздник. Нет, конечно, все подарки были хороши, некоторые даже долгожданные – две лучших подруги подарили ей вскладчину маленькие наручные часы. Сама бы уже давно могла купить его себе, но постеснялась баловать. Постеснялась… саму себя?
Женя громко смеялась, шутила, стараясь ни на минуту не прерывать бессмысленной, веселой болтовни то с одним, то с другим гостем. Кто был друг с другом не знаком, уже успели перезнакомиться, а кое-кто даже наметил себе пару на оставшийся вечер. Парни залихватски искрили своим все еще студенческим юмором, девушки звонко хохотали и сверкали захмелевшими глазами. Было действительно весело, и казалось, что все эти люди – как родные, и каждый из них готов был душу дьяволу отдать за нее, за Женю; нынче она была нарасхват для объятий и поцелуев.
- Ты куда? – Катя, ее лучшая подруга, оторвалась от страстного поцелуя с едва знакомым ей мужчиной, которого Женя знала не больше, чем как приветливого соседа по лестничной клетке.
- В туалет, - хриплым шепотом ответила Женя, и, покачиваясь и сжимая бутыль красного вина в руке, отправилась по направлению к заветной двери.
Едва справившись с защелкой и молнией на собственной юбке, плюхнулась на пластиковое сиденье. Потянулась к бутылке, которую поставила на бортик ванны, и на пол что-то упало, тихонько стукнув. Женя сконцентрировала зрение – бритвенный станок.
Женя подняла станок и положила обратно на бортик ванны. Открыла воду, старательно настроила температуру. Пора освежиться.
От веселья не осталось и следа, будто не с собственного дня рожденья она ушла, а с похорон. Да что там, ведь и не было никакого веселья: все напускное, показное. Никто не заметил, что в ее смехе не было искренности; никто никогда не замечал, что кроется за простым «Все хорошо». От жизни не осталось ничего – одно существование, бессмысленное, унылое, одноцветное. Она выслушивала нытье подруг о неудачах в личной жизни, о проблемах, заботах, обидах; утешала и впитывала их слезы, как самая верная подушка, внутренне им завидуя. У нее не было ни обид, ни неудач, ни личной жизни.
Не было ничего…
Она неуклюже разделась и залезла в ванну, улеглась, не обращая внимания на расплескивающуюся на пол воду. Подняла с пола бутылку, сделала крупный глоток из горла.
Она неизлечимо больна. Больна своей меланхолией. Больна без всякой надежды на излечение. Что бы ни происходило в ее жизни – все это было так мелочно, так неважно. Что она уже прошла? Детство, школа, институт, работа. Все как у всех. Потом – замужество, роды, дети, внуки, старость, смерть. Ее дети безропотно, бездумно пройдут тот же цикл, что и она; потом ее внуки, правнуки… Что из этого действительно важно? Что из этого имеет какое-то значение для кого-то извне?
Пальцы уже держали лезвие из развинченного бритвенного станка.
Разве будет для кого-то извне иметь значение ее смерть? Разве имеет она какое-то значение для самой Жени, уже давно умершей?
Боли почти не было, лишь немного саднило свежие порезы от хлорированной воды. Алая кровь тяжелыми, густыми потеками заструилась по запястьям, окрашивая в воду. Женя удовлетворенно откинула голову, закрыв глаза и расслабившись в такой теплой, уютной воде, неторопливо принимающей в себя живительный цвет. Еще один глоток…
Забавно – поглощать и одновременно изливать багряную, жизнеутверждающую своей яркостью и насыщенностью жидкость.
И кровь моя сделается вином…
Вино - кровью.
Хотелось плакать, но слез не было. Как всегда. Одно большое ничто занимало всю ее сущность, распирая изнутри; и сейчас это ничто медленно выходило из Жени, ослабляя давление и боль, позволяя покою заполнять умирающее тело.
В дверь ванной кто-то стучал, кричал… Вроде бы Катя.
- Женя, ты в порядке? Открой! Жень!
Кровь из переброшенной через бортик руки и вино, смешиваясь в рубиновый коктейль, стекали на пол ванной. В глазах уже было черно, когда дверь вышибли и тесная, облицованная кафелем комната заполнилась эхом тревожных, пугающих голосов. Кто-то тащил ее за руки, в какой-то момент она поняла, что уже лежит на диване; сосед с лестничной площадки (или не он?) перетягивал плечи Жени полотенцем, испачканным в красном.
Тогда ее вытащили, заставили жить дальше.
Для чего, зачем?
Может, для того, чтобы окружающие неприязненно косились на ее шрамы, чтобы те, кто раньше называли ее подругой, вычеркнули ее из своих телефонных книжек, а при встрече отводили взгляд? Для того, чтобы встретить каменное непонимание единственной оставшейся рядом подруги? Для того, чтобы жалеть лишь о том, что не выставила всех гостей за порог, прежде чем делать это.
Прошло меньше полугода.
Дождливый, слякотный март сменился жарким, удушливым летом.
Полгода, чтобы убедиться, что причин жить по-прежнему нет.
Жареный воздух ощутимо поднимался вверх от покрытия крыши, обдавая ноздри запахом прогретого гудрона. Даже здесь, в десятках метрах над землей, ветер был мертв; солнце равнодушно и медленно ползло к горизонту.
Женя сидела на краю и безучастно смотрела на бетонные коробки, серыми, безликими массивами заполнявшие все обозреваемое пространство. Не было ни страха, ни волнения. Она думала о бывших подругах, которые сейчас развлекаются с какими-нибудь очередными ухажерами в каких-нибудь очередных клубах. Женю уже давно никуда не звали, ей и не хотелось, - просто могли хотя бы вспоминать о ней? Наверное, они тоже подумают об этом, когда придут на ее похороны.
Родственникам от нее останутся только хлопоты и никому не нужное тело. Ничего. Похлопочут последний раз.
Патологоанатом поковыряется в ее трупе, соберет всевозможные мазки, отпечатки, пробы и образцы, напишет конкретный и детальный отчет. Зачем? Кому это может быть нужно, хотя бы интересно?!
Поднялась на ноги, выпрямившись во весь рост на краю индустриальной пропасти. Маленький камешек, потревоженный неосторожным движением, полетел вниз и исчез из виду раньше, чем достиг асфальта.
Вдохнула горячий, вонючий воздух в последний раз. Наверное, в падении у нее перехватит дыхание, а там, на тротуаре, она выдохнет от удара – тоже последний раз. Чуть качнулась вперед…
