Пока что Громобой решил никому ничего не говорить. Князь Молнеслав и сам догадается, потому как давно знает, Зоряна тоже. Да и Твердята, пожалуй, припомнит, говорили про то не раз. А остальным и незачем – загодя-то.
День начинался как обычно. Воинские упражнения, обучение отроков, после вместе с Твердятой работа в кузнице – там всегда хватало дела… Под вечер туда заглянул и Молнеслав. Даже став князем, он иной раз брался за кузнечный молот, чтобы дать себе передышку от княжьих забот и хлопот.
Князю не понадобилось ничего объяснять. Они давно уже не нуждались в словах. Вот и теперь, взглянув на Громобоя, он лишь коротко спросил:
– Когда?
– После Перунова дня, – так же коротко откликнулся тот.
Молнеслав наклонил голову.
На самом деле говорено об этом было не один раз. И то, что в их поколении именно Громобою уходить на Перунову гору, тоже было ясно. Им с Воеславом княжествами править, пока земной срок их не выйдет. Преемники их уже полностью в силу вошли, новое поколение подрастает…
Вспомнив про новое поколение, Молнеслав неожиданно улыбнулся:
– Помните княжича могутического, что тогда Ловцам попался?
– Как не помнить, – усмехнулся Громобой. Твердята просто кивнул.
– Так вот один из его внуков, как оказалось, Перуном отмечен. Я давеча от Прозора весточку получил – он решил, как сам говорит, напоследок ещё разок в родные места наведаться, ну, вот и углядел. Годков шесть или семь мальцу.
– Стало быть, где-то ещё двое ровесников его подрастают…
– Жаль, Грозномир не дожил – вот бы порадовался! – усмехнулся Твердята.
Представив себе прежнего могутического князя, все трое невольно рассмеялись. В самом деле, когда-то Грозномир и поход на Твердичей затеял в надежде заполучить Перунов меч, чтобы в его землях появлялись Перуновы воины. Не зная, что они там и без того были, хоть и вовсе не рвались служить его затеям. Как раз Прозор был одним из его гридей, да после ушёл из дружины…
Молнеслав, хоть и смеялся вместе с обоими гридями, чувствовал невольную грусть. Вот и настала пора прощаться с Громобоем. Ещё не нынче, но всё равно скоро. До Перунова дня осталось каких-то три месяца. Да, он давно готовился к этому, знал, что это необходимо. Но веселее от этого не становилось.
Уловив, о чём он думает, Громобой негромко проговорил:
– Видеться-то всё одно станем – и в Журавце, и на Перуновой горе.
Всё так. И всё же…
Молнеслав тряхнул кудрями и взялся за молот.
***
В конце травеня в Светлояр неожиданно приехал гонец от зарадичей. Князь Славомир писал, что в их землях неладно – какая-то нежить объявилась на межах с северными родичами. А значит, Перуновым воинам пришла пора собираться в путь. Не старшим – их время и впрямь уже прошло…
Нахмурившись, Молнеслав отправил отрока за Мечиславом и Гремиславом. Оба сейчас были в Светлояре, один – окончательно перебравшись сюда из Быстренца, другой – выбравшись навестить родичей жены.
Они явились быстро, словно ждали этого зова. И почти сразу вслед за ними в горницу шагнул Громобой.
Когда князь рассказал о вестях, пришедших от зарадичей, оба молодых воина разом подобрались. Впереди ждали дорога и битвы, и они уже заранее готовились к этому. Осталось только известить третьего побратима.
О том же подумали и Молнеслав с Громобоем. Переглянувшись с князем, Громобой проронил:
– «Вестник»?
– Да.
Однако их опередили. Светлое облачко «вестника» появилось в нескольких шагах и вскоре сложилось в фигуры двоих, стоявших плечом к плечу. Ратислав, о котором только что вспоминали его побратимы, был схож с отцом, вот разве что цвет глаз унаследовал не от него, а от матери. Сейчас у пояса его рядом с мечом висели ножны со знакомым Молнеславу и Громобою кинжалом.
Воеслав, коротко кивнув побратимам, проронил:
– Путь начинать лучше из Журавца – так оно скорее выйдет. А кинжал, коли надобность будет, укажет на чужие чары.
«Вестник» растаял.
Молнеслав качнул головой:
– А ведь он прав. И про Журавец, и про кинжал…
Он подошёл к стене, снял висевший на крюке кинжал двергов и протянул Мечиславу:
– Возьми. Мне-то здесь он всё едино не надобен, а для вас в походе лишним всяко не будет.
Мечислав принял кинжал с благодарностью. Они с Гремиславом и Ратиславом не просто наслышаны были об этих кинжалах. В прошлом походе, когда пришлось встать против напасти плечом к плечу со старшими побратимами, им довелось и посмотреть, как вспыхивают камни в навершиях, указывая на чужие чары.
Громобой одобрительно кивнул. В самом деле, им теперь уже не было надобности в этих кинжалах. Их время уходило, да и силы шли на убыль. А в Светлояре и Велегостье всяко останется ещё по одному кинжалу – у Твердяты и Огнеца.
Сняв с пояса свой кинжал, он передал его Гремиславу. Пусть уж у всех троих младших побратимов будут кинжалы двергов!
Переведя взгляд с Мечислава на Гремислава, князь негромко заговорил:
– До Журавца доберётесь на лодье – так быстрее получится. Там на тот берег Заболони переправитесь, а дальше уже сами. Для начала в Белозаводь, чтобы князь вам побольше про эту напасть рассказал. В письме-то ведь верняком не всё… Заодно укажет, где её искать. Ну, а коли доведётся к sjomann отправляться – так язык знаете, разберётесь. Заодно, – он чуть улыбнулся, кивнул Мечиславу, – со стрыйкой повидаешься.
– А ежели вдруг придётся с тамошним подгорным народом встретиться да станут про кинжалы спрашивать, – подал голос Громобой, – так и говорите – мол, получили от тех, кто с четверть века тому через Свартальвхейм прошёл и из рук мастеров их принял.
Гремислав и Мечислав переглянулись. Сагу о том походе им и самим слышать доводилось, когда однажды сопровождали войнарического князя в поездке на полуночь к sjomann. Помнится, князь Воеслав (или, по-северному, Ульвар конунг), не в первый раз слушая её, только посмеивался. Хотя позже и сказал, что почти так всё и было. Они тогда дивились такому, а втайне каждый мечтал тоже пережить что-нибудь столь же захватывающее… Пока однажды не поняли, что служение Прави у них то же, а вот путь – свой. И на этом пути их ждут свои походы и встречи. Может, когда-нибудь и о них сложат саги не хуже.
О предстоящем походе говорили не так уж долго. Гремислав и Мечислав уже и сами были людьми опытными, с нежитью биться им предстояло далеко не впервые. Потому все вместе разве что глянули по карте, куда примерно им предстоит податься. Гремислав с лёгкой досадой поморщился:
– Что бы князю Славомиру кого-нибудь к межам не прислать! Не пришлось бы крюк делать…
Мечислав согласно кивнул. Пока что получалось, что им придётся из Журавца добираться до Белозаводи, в самое сердце зарадических земель, а потом снова возвращаться к Заболони, разве что спустившись вниз по её течению. Потому что нежить, о которой шла речь, обосновалась где-то в тех местах.
Впрочем, им было не привыкать к долгим дорогам. Плохо только, что времени из-за этого потеряют немало.
Наутро лёгкая лодья отошла от вымола в Светлояре и понеслась, обгоняя течение, к Журавцу. На ней удобно разместились не только люди, но и кони. Впереди ждала встреча с побратимом и новые дороги.
***
Ярилиными, а после купальскими кострами отгорел кресень. Шёл к концу червень.
Всего пару дней назад Громобой вместе с товарищами из ближней дружины князя наблюдал за обрядовыми боями Перунова дня. А сегодня уже пришла пора прощаться. Его ждала Перунова гора.
Друзей, плечом плечу с которыми больше трёх десятков лет выходил в битвы или отправлялся в мирные походы, скорое расставание, понятно, не обрадовало. Однако, как и князю, удерживать его и уговаривать остаться никому и в голову не пришло. Ограничились дружеским застольем да добрыми напутствиями.
По правде говоря, к этому времени из тех, кто ещё помнил Громобоя простым кузнецом с лесного займища, в дружине остались немногие. Кто-то, будучи уже немолод, ушёл из дружины и теперь жил на покое, в окружении детей и внуков. Кто-то уехал воеводой в одну из многих сторожевых крепостиц – хоть раденичи давно не вели серьёзных войн, мелкие стычки на межах с кем-то из соседей, бывало, всё же случались. А кого-то уже и среди живых-то не было – одни пали в боях, потому что даже и в малых стычках случаются погибшие, другие от лихоманок, ежели поблизости вдруг не оказывалось умелых зелейниц… Были и такие, кто утонул или принял смерть от когтей и клыков лесного зверья… Всякое случалось.
Следующий день Громобой потратил на то, чтобы проститься с прочими остающимися в Светлояре. А их тоже хватало.
Дольше всех он задержался у сестры и её мужа. Дядька Киян, подручным которого долгие годы был Горята, хозяйство своё оставил им. Дочь его не возражала, ни ей, ни её мужу-усмарю, ни детям двор в Кузнечном конце со всем кузнечным хозяйством был вовсе не надобен. Да к тому же именно Горята и Синичка заботились о стариках, когда пришёл их срок. Так что теперь Горята был здесь полным хозяином.
– К родичам-то заглянешь, коли уж привелось снова в те места? – спрашивала Синичка.
Однако Громобой вздохнул и покачал головой:
– Едва ли… Когда прошлый раз у них был, меня даже Берест с Лиственем едва признали. Это родные-то братья! Видно, не зря говорят, мол, род отпустил. Мы для них теперь уже вовсе чужие.
Она тоже вздохнула. Брат был прав. Ещё пару десятков лет назад, когда Липняки, Мшаники и кто-то ещё из ближайших соседей приезжали по своим делам в Светлояр, им удалось повидаться. Вот только радости это не доставило – прожив вдали от родичей не год и не два, они и впрямь стали чужими для них… Грустно, да что ж поделать…
Вновь взглянув на Громобоя, она неожиданно улыбнулась:
– А ведь, выходит, Стогод-то был прав. Помнишь, он тебе ещё когда предрекал волховное служение.
– Было дело, – усмехнулся Громобой. – Хоть служение это и не вовсе такое, как он мыслил.
На самом деле Перуновы воины знали не так уж мало из того, что требовалось волхвам. Да и то – их путь ведь тоже служение. Так что Стогод и впрямь с самого начала не так уж ошибался, говоря, что он мог бы стать волхвом… Вот кстати, а кто бы тогда стал третьим побратимом? Или он сам был бы и волхвом, и воином? Как это, если разобраться, удаётся многим служителям Перуна. Вон – любого хоть сейчас во главе дружины ставь, управятся!
Повидался он и с родичами жены, и с другими друзьями и знакомцами, которых за годы жизни в Светлояре у него появилось не так уж и мало. Правда, о том, куда отправляется, всё ж таки не рассказывал – ни к чему. Просто попрощался – мол, пора пришла уехать, так надобно. Как водится, выслушал положенные сожаления да напутствия. На самом-то деле большинство уже скоро и не вспомнят о нём, стольный город – не лесное займище. Там каждый человек наперечёт, всех знаешь и помнишь. А тут повспоминают сколько повспоминают, а после из головы выбросят. Может, и к лучшему…
После всех этих прощаний и напутствий он вернулся на княжий двор.
Молнеслав ждал его. Он не появился на дружеских посиделках – не хотел своим присутствием стеснять гридей. Хоть и ближники, и знают друг друга не один десяток лет, да всё едино при князе не так вольготно себя чувствовали бы. На больших пирах иное дело – там и палата велика, и народу много, а тут…
Говорили не так чтобы очень долго – всё было уже сказано раньше. Так – просто посидели, потягивая мёд из кубков да изредка обмениваясь несколькими словами.
Когда Громобой уже собирался уходить, Молнеслав спросил:
– Всё же решил верхом добираться? Или с купцами по Заболони?
– Верхом.
– Ну, добро. Тогда поутру свидимся.
Вечер он провёл с семьёй. Собрались сыновья, прибежали, отложив дела, дочери. Что однажды он уедет, давным-давно знала вся семья. Потому и сошлись все – в последний раз посидеть вот так, всем вместе.
Наутро, выехав со двора, Громобой увидел, что его уже поджидают. Преждан, Твердята, Ярец… и Молнеслав. За князем поодаль следовали с десяток молодых гридей из нынешней ближней дружины.
По пути говорили мало – лишь изредка перебрасывались несколькими словами. Не зная, и не догадаешься, что одному из спутников князя предстоит долгая дорога. Воротники в детинце так верняком подумали, что князь просто отправился проехаться немного, как делал иногда. Не то, как шутил он сам, недолго и от седла отвыкнуть, придётся потом всё полюдье в санях ездить.
Миновав мост, а потом и Торговую сторону, выехали на дорогу, что тянулась по левому берегу Заболони до самого Журавца. Можно было, конечно, и правым берегом проехать, да потом возле Журавца ещё поди переправься!
Через некоторое время, не сговариваясь, свернули с дороги на тропу, что вела к самому берегу в том месте, где река делала поворот. Отсюда Светлояр виден был во всей красе с его стенами и вежами над светлым камнем обрыва, с высокими теремами, венчающими вершину холма, со множеством кораблей у берега.
– По зиме, как в Журавце будете, «вестника» пришли, – негромко обронил Громобой.
– Это уж непременно! – улыбнулся Молнеслав.
То, что Перунова гора была совсем рядом с Журавцем, давало надежду, что братство их ещё не скоро уйдёт совсем. Пока у него и у Воеслава хватает сил самим ходить в полюдье, а Громобой не отправится на волховное служение в какое-нибудь из святилищ в одном из многих росавичских княжеств, они смогут видеться. Пусть нечасто, всего раз или два в год, но смогут.
Ещё немного полюбовавшись Светлояром, они вернулись к дороге и здесь распрощались окончательно. Обнялись на прощание, а после Громобой повернул коня и, больше не оглядываясь, поехал прочь.
Дорога впереди ждала неблизкая.
…До Журавца он добрался без приключений. На одинокого путника, немолодого, одетого просто, но с мечом у пояса, встречные особо внимания не обращали. Мало ли таких по дорогам странствует – может, где в дружине служил, а теперь в родные места пробирается. А может, от какого-то обоза отстал – всякое бывает.
Не желая вступать в разговоры, Громобой, как не раз бывало в походах с побратимами, на ночлег останавливался там, где застанет вечер. Да и много ли ему, привычному, надо? Всё при себе, костерок разжечь труд не велик, воды в ручьях, да и в самой Заболони на всех довольно, а для взвара её и в простой берестянке нагреть можно.
В Журавце он задержался ненадолго. Передал посаднику письмо от князя, оставил коня и уже на следующее утро отправился давно знакомой тропой в Перуново святилище.
Прозор давно ждал его. Улыбнулся:
– Ну, вот и ты сюда добрался наконец! Добро пожаловать!
