Кивнув сыну на лавку, Ведислав проговорил:
– Сядь. Разговор тебя касается.
Усаживаясь, Радислав перевёл вопросительный взгляд с отца на брата. Молнеслав спокойно пояснил:
– Прияслав породниться предлагает. Старшая дочь у него годами как раз тебе под пару.
Младший княжич задумался. Вообще-то и здесь, в Светлояре, среди боярских дочерей немало было таких, которые не отказались бы, обрати он внимание на них. Иные и самому ему нравились. Вот только поди знай – вправду он сам им по сердцу или породниться с князем хочется… Хоть ему стать князем уж точно не грозило, так что мог бы, коли что, и на боярышне какой жениться. А твердическая княжна… А что ж, впрямь ведь ровня! Знать бы ещё, какова хоть она собой.
Догадываясь, о чём думает брат, Молнеслав сказал:
– Собой она хороша, есть в кого. Да ещё и имена у вас – ровно нарочно подобрались. Радосветой её зовут.
– И впрямь – как нарочно, – невольно улыбнулся Радислав. – Ну, когда так… Отчего и не жениться?
– Ну, вот и ладно! – удовлетворённо кивнул князь. – Обдумаем хорошенько да сватов и отправим. Не тебя, – он с усмешкой взглянул на Молнеслава, – ты хоть до полюдья дома побудешь, с женой. А сватом боярин Суденец поедет. Кому ж и заниматься этим, как не кормильцу?
Молнеслав согласно наклонил голову. Ему и самому вовсе не хотелось в ближайшее время покидать Светлояр. Без того пришлось лишних полгода провести вдали от семьи.
Ещё некоторое время они обсуждали всё, что касалось будущего сватовства. Князь послал за боярином Суденцом, которому и предстояло в самое ближайшее время ехать к твердичам. Решить надо было немало. Оно, конечно, Прияслав сам хочет, чтобы этот брак состоялся, да только всё едино нужно, чтобы уж всё как подобает! Чай, не смерда какого – княжича женить предстоит.
Боярин, когда узнал, что к чему, одобрительно заметил:
– Доброе дело! Глядишь, через это окончательно с твердичами-то замиримся, что и впредь можно будет с этой стороны ничего не опасаться.
Князь Ведислав кивнул, подтверждая его слова. В самом деле, такое родство давало надежду, что хотя бы несколько ближайших поколений проживут в мире с этими соседями. Ну, а дальше уж боги весть, как всё сложится.
Получалось, что теперь у раденичей мир со всеми соседями. С зарадичами родством связаны, с твердичами скоро тоже будут. Войнарический князь супротив побратимов точно не пойдёт. А могутичи теперь им благодарны, что с чародеем этим чужеземным управиться помогли да к тому же княжича их вызволить сумели. Разве что крепеничи как-то в стороне, но с ними отношения давние, торговые больше, а случись что – глядишь, и помогут друг другу, хоть пока надобности в том нету.
Затягивать со сватовством Ведислав не хотел. Всё едино ведь, пока всё-то обговорят да решат, и целый год пролетит – не заметишь. А то и больше. Потому, не откладывая, все вместе принялись обдумывать и советоваться, кто вместе с боярином отправится в Исток да что им надлежит говорить.
***
Проведя в Велегостье ещё несколько дней, Хальвор конунг засобирался домой. Прощаясь с ним, Воеслав чуть заметно усмехнулся:
– Жаль, я твою сагу ежели и услышу, так не скоро…
Хальвор воззрился на него в искреннем удивлении: о том, что взялся сочинять сагу о том, что услышал от Перуновых воинов, он не говорил никому.
– Откуда ты…
– Будто я тебя не знаю! Ты ж такое ни за что не упустишь, когда можно родичей удивить. Как раз, поди, к Йолю закончишь.
Пришлось пообещать, что постарается сделать так, чтобы Воеслав смог услышать и оценить труд скальда. Хотя на самом деле это обещание Хальвор дал охотно. Умение складывать не только висы, но и настоящие саги всегда было законным поводом для гордости. А чем больше народу эти саги услышит, тем лучше!
Проводив родича, Воеслав вернулся к своим делам, которыми теперь мог заняться, ни на что не отвлекаясь.
Кроме нескорого ещё обмена невестами с Прияславом, у войнарического князя хватало и других дел. Пришлось потратить почти полную седмицу на то, чтобы управиться с самыми спешными, которыми бояре в его отсутствие то ли не отважились, то ли не поспели заняться.
А ещё было одно дело, о котором он вспоминал и во время похода. В один из дней, когда разошлись купцы и те, кто искал княжьего суда, Воеслав, окинув взглядом бояр, позвал:
– Вершень Благомирич! Скажи-ка мне, говорили вы с Сувором Добронежичем остальным-то о просьбе разом четырёх родов?
– Это про городец-то новый? – оживлённо откликнулся боярин Вершень. – А как же, говорили, конечно! А только без тебя, княже, всё одно решать ничего не стали.
– Решать не стали, – кивком подтверждая его слова, неторопливо проговорил боярин Радень. – А обмозговать – обмозговали.
– Ну так и что решать станем? – он обвёл бояр испытующим взглядом. – Надобен нам ещё один городец в тех местах или ни к чему?
Бояре переглянулись. Говорить за всех, как обычно, предстояло Радонегу Гостимиричу да Вершеню Благомиричу. Однако и прочие, как водится, готовы были, ежели понадобится, в разговор вступить.
Про городец, о постройке которого просили князя Комаричи и их соседи, бояре и воеводы немало спорили по весне, когда боярин Вершень и воевода Сувор рассказали об этом. Хоть и знали все, что последнее слово за князем будет, а всё же, что ни говори, лестно, что он вроде как совета спрашивает. Пусть даже и не слишком в нём нуждается.
Боярин Радень, переглянувшись с остальными, заговорил:
– Городец в тех местах и впрямь надобен. Добрятин-то, что ни говори, только пути из зарадичей запирает. А поблизости от займища Комаричей дороги от зарадичей и от раденичей сходятся. Прежде-то, пока с раденичами не замирились, оно и не больно надо было, да нынче дело иное. Глядишь, и купцов сюда побольше наезжать станет.
– Да их там и нынче немало, – усмехнулся воевода Сувор. – Мужички тамошние говорили, мол, даже в Добрятин на Дожиночные торги ездить не приходится.
– Тогда и подавно городец ставить надо! – решительно махнул рукой воевода Ядрей.
Князь перевёл взгляд с одного на другого и чуть заметно улыбнулся. Бояре и воеводы пришли к тому же, о чём думал он сам. Теперь слово было за ним.
– Когда так – давайте уже думать, что да как. Место они сами выбрали, и впрямь подходящее, да одного этого мало – надо думать, кого туда посадником отправить, да сколько дружины ему дать… Да и много чего ещё.
Когда почти всё было уже решено, кто-то из бояр спросил:
– А назовём-то новый городец как?
Об этом опять заспорили, и спорили бы, пожалуй, ещё долго, если бы воевода Сувор не предложил самый простой выход:
– Коли у нас на Елице – Еловец, так, может, этот Берёзовцем назвать? И река – Берёзня, и леса вокруг больше берёзовые.
Это понравилось всем. Теперь дело было лишь за тем, чтобы новый городец построить и вправду дать ему жизнь.
***
Когда по зиме князь с дружиной полюдья добрался до займища Комаричей, вести, что новый городец в здешних местах и впрямь появится, обрадовали всех. Некоторую досаду вызывало разве только одно: что ведь и князь тогда останавливаться станет там, у посадника. Старейшина, понятно, вслух об этом не говорил, но явно немного сожалел, что сам, выходит, отказался от того, что давало ему некоторые преимущества перед соседями. Однако Воеслав, угадав это, усмехнулся и пообещал, что всё же станет к ним наезжать – хотя бы на ловы. А после, как и год назад, поручил старейшине созвать соседей.
Уже на следующий вечер, вернувшись после лова на займище, князь увидел, что старейшины всех четырёх окрестных родов успели собраться. Да ещё каждый с собой прихватил кого-то из родовичей. Видать, загодя сговорились, как весточку от Комаричей получат – тут же приехать.
Для разговора собрались в избе старейшины. Тянуть время, ведя приличествующие речи об урожае, ловах и прочих привычных и нужных вещах, Воеслав не стал. Порадовал всех, что городец, который они хотели, уже ближе к лету начнут возводить, а после предложил и им самим приложить руку к постройке:
– Городец – не займище, леса много понадобится. И на стены, и на терема да избы. А вы боры да дубравы свои лучше знаете. Коли возьмётесь лес для постройки заготовлять, так вам это заместо дани зачтётся. Года за три, пожалуй, скорее-то едва ли построим. Что скажете?
Чуть прищурившись, он обвёл взглядом сидящих перед ним людей.
Об этом он тоже говорил с боярами. Радень Гостимирич и предложил поручить заготовку леса ближним родам, а за то на пару-тройку лет освободить их от дани. Остальные его поддержали, припомнив, что так частенько делали и в прежние времена, когда другие городцы да погостья ставили.
Выслушав князя, все четыре старейшины согласились взяться за дело, даже не раздумывая. Больше того, сразу принялись советоваться, где какое дерево лучше брать да как его к нужному месту доставлять. Заботичи, рядом с которыми холмы уже перемежались со скалами, обещали, что и камень, коли понадобится, подвезти смогут. И это тоже было хорошо. Потому как валы, коли в основание уложить камни, можно сделать и выше, и надёжнее. Оно, конечно, большой надобности в том вроде как и нету, да уж коли строить – так по-настоящему!
На самом деле была ещё одна причина, по которой здешние роды желали строительства нового городца. Уже не в первый раз Воеславу доводилось слышать, что добрятинский посадник, когда приходится судить, больше прислушивается к боярам, а не к тому, чего требует справедливость. Нынче вон ещё по пути в Добрятин в двух займищах на него жаловались. Пришлось пристрожить и посадника, и бояр. Правда, в Добрятин так и так скоро новый посадник понадобится, прежний-то староват уже для этого, похоже, ни сил, ни здоровья не хватает с боярами спорить. Либо они, его слабости зная, умело всё в свою пользу поворачивают. Не миновать ещё и с этим разбираться, но это уж пусть новый посадник занимается. Верный человек для этого у Воеслава на примете уже был, а другого, для нового городца, вместе с боярами выбрали. Вот к лету оба разом и поедут – один в Добрятин, другой в Берёзовец.
***
Конец осени, весна и лето ушли на то, чтобы во всех подробностях обсудить грядущую свадьбу княжича Радислава с дочерью твердического князя. Зима из этих переговоров выпала лишь потому, что князей в это время занимало полюдье. Однако к концу густаря всё, наконец, было решено к полному взаимному удовольствию, и настала пора ехать за невестой.
Радислав волновался и почти не скрывал это. Как и старшему брату в своё время, играть свадьбу ему предстояло во владениях тестя, а после вместе с молодой женой возвращаться в Светлояр.
Зимы решили не дожидаться, и в начале ревуна Радислав в сопровождении дружины, брата и нескольких бояр с жёнами отправился в Исток. По пути на пару дней задержались только в Быстренце у Милозоры и её мужа. Боярыня, живя на межах с твердичами, знала обо всём, что боярин Суденец обговаривал с Прияславом. А кое-что слышала и от проезжих купцов – хоть князь и старался, чтоб прежде времени о сговоре никто не знал, чтоб не сглазить, да разве ж такое утаишь? Люди ведь тоже смекают – коли от раденичей да к раденичам то и дело посольства снаряжаются, так уж, верно, не просто так?
К тому времени, как добрались до Истока, осень окончательно вступила в свои права. Леса по берегам Росавы и озера всё больше разгорались золотом и багрянцем, и только ели и сосны хранили свой зелёный наряд.
Княжна Радосвета за этот год уже окончательно свыклась с тем, что скоро за ней приедет жених. Теперь она даже немного важничала перед сестрой и подружками-боярышнями, у которых женихов пока не было. Правда, оставаясь вечерами одна у себя в горнице, всё же невольно хмурилась. Что княгиней ей не стать в любом случае, она давно уже поняла. Отец был прав – поди найди среди князей да их старших сыновей такого, который бы и годами для неё ровней оказался, и жены не имел! Тревожило её другое. Конечно, раденический боярин, приезжавший сватом, жениха всячески нахваливал, да ведь ему так и положено. А каким этот самый жених взаправду окажется – поди знай!
Впрочем, ко времени приезда гостей княжна уже и в самом деле с нетерпением ждала своей судьбы. И, когда увидела, наконец, жениха, подумала, что он даже лучше, чем она представляла по чужим рассказам. И обличьем, и ростом, и статью Радислав был схож с братом, разве что ещё не утратил юношеской лёгкости. Да и нравом, как оказалось, не так чтобы очень уж сильно от него отличался – был так же спокоен и приветлив.
К немалой радости раденичей, да и самого Прияслава, как раз к этому времени в Исток наведался и войнарический князь. А вместе с ним – его родичи-sjomann. Так что веселье получилось ещё шире, чем ожидалось.
А ещё росавичам довелось наконец услышать сложенную Хальвором конунгом сагу о странствиях Перуновых воинов по Свартальвхейму. Чтобы они смогли оценить её, Хальвор сам перевёл своё творение на чужой для него язык. После этого сага, конечно, несколько утратила стройность и блеск, но, по уверениям всех, кто её слышал, хуже от этого не стала. В ответ они порадовали Хальвора конунга вестями о том, как идут дела у его родича Торстейна ярла, с которым и виделись-то вот только недавно, по пути в Исток.
Как водится, свадьбу гуляли целую седмицу. И расстались, зная совершенно точно, что ещё не раз встретятся. Вот разве что княжна Радосвета родительский дом покидала уже навсегда – едва ли теперь она соберётся когда-нибудь в эти края. Княгиня Чадонега всплакнула, провожая дочь, однако про себя всё же радовалась, что её судьба столь удачно устроена. Теперь уж меньших растить, а там, дадут боги, и их свадьбы сыграть…
А Перуновы воины, по обыкновению, прощались до конца зимы, когда снова встретятся на межах своих земель. А там – кто же знает, когда и куда ещё приведётся им отправляться?..
Эпилог
Четверть века спустя
Громобой проснулся с рассветом и некоторое время лежал, не открывая глаз. Не верилось, что здесь, в Светлояре ему уже недолго оставаться. Но он знал: время пришло. Его дети выросли, уже подрастали внуки. Всё, что мог для дружины и князя, он сделал.
Он знал: жена не станет удерживать его. Разговор об этом заходил ещё тогда, когда они втроём вернулись с Перуновой горы. Громобой ещё до свадьбы рассказал Зоряне, что однажды должен будет уйти – уйти навсегда. Это он понял в Перуновом святилище Белозаводи, когда Грозень упомянул, что из каждого поколения кто-то один под конец своего земного пути уходит в волхвы – обучать тех, кто придёт им на смену. Тогда она лишь улыбнулась:
– Что ж, как Макошь судила, так и будет. И мне ведь не век в Светлояре жить.
Правда, с тех пор кое-что изменилось. В ту пору им ещё и в голову не приходило, что Зоряна сменит прежнюю зелейницу, врачевавшую недуги княжеской семьи. Потому она подумывала, когда Громобой уйдёт насовсем на Перунову гору, податься в какое-нибудь святилище Макоши либо Живы. А теперь, выходит, приходится ей оставаться здесь, пока смену себе не вырастит. Да и после… Уйти-то она может, да ведь княгиня тогда, выходит, лучшей подруги лишится. Это у князя и забот полно, и ближников и без Громобоя довольно…
Однако уходить ему предстояло ещё не нынче. До Перунова дня он всяко ещё останется в Светлояре. Хватит времени, чтобы все здешние дела завершить.
