В самом деле, так дело пошло, хоть и не вдруг.
Впрочем, на некоторое время резьбу пришлось отложить – после Медвежьего велик-дня пришло время наведаться в Верховье, поговорить с родовичами пропавших девок. Правда, снег покуда таять не спешил, так что леший ещё мирно спал в своём логове. Вот только, ежели пытаться девок вызволить, так готовиться нужно загодя. Да и понять, многих ли получится вытащить, тоже стоило уже теперь.
Добираться до Верховья своим ходом не пришлось – всё тот же Притыка как раз собрался туда, заодно и ведуна прихватил. А по дороге ещё и порассказал кое-что:
– Любята, старший-то из братьев, как прознал, куда мы с Жилятой за помощью поехали, осерчал. Он, говорит, из рода ушёл, а вы к нему! Ну, не любит он Темняту, что тут скажешь… Да Жилята тоже тот ещё кремешок, в ответ на него напустился: ты, мол, сам-то девку найти-вернуть можешь? Нет? Вот и не лезь! Да… Пришлось Любяте обсказать, что братец-то его того… Перуном отмечен… Вот тогда вроде как поунялся…
Лесорад только головой качал. Что старший брат Темняту не любит, он понял уже давно. О причинах оставалось только догадываться, однако он не слишком удивился бы, окажись одной из них самый обычный страх. Даже не зная о Перуновом знаке, Любята наверняка чувствовал, что брат, стоит ему захотеть, мог бы подчинить себе и младших, и даже отца. Значит, чтобы этого избежать, надо добиться, чтобы с ним никто и не пытался заново наладить отношения… Вот только жизнь обернулась по-своему.
Впрочем, нарочно искать встречи с Любятой Лесорад не собирался. Ему и без того хватит дел.
Ночевать, понятно, устроились у Жиляты. От него Лесорад узнал, что обе боярышни, которых он избавил от лешачьих чар, вскоре после Новогодья вышли замуж за молодых бояр из тех, что вместе с князем были здесь с полюдьем. Невольно усмехнулся: напрасно, выходит, жена воеводы боялась, что теперь дочку замуж не выдать будет! Хотя славиградцы ведь девок под властью чар не видали, а чужим рассказам могли и не поверить…
Между тем Жилята говорил:
– Я так мыслю, они загодя сговорились. Чай, бояре – не смерды, просто так едва ли женятся. Надо же, чтобы и родичи одобрили, и вено, и дары приготовить, и всё такое…
Предположение, по правде говоря, выглядело весьма близким к истине. А Лесорад так и вовсе был уверен, что так и есть. Не зря воевода так спокойно слушал сетования жены. Верняком ведь дочку загодя просватал. А что жене про то не сказал – так ведь она бы стала с прочими боярынями про то говорить да рассуждать, те ещё кому-нибудь порассказали… А тут дело такое, сглазить недолго. Лучше уж молчком!
На самом-то деле Лесораду особо и не было дела до замужества обеих боярышень. Разве что повод порадоваться – стало быть, и впрямь всё хорошо, всё правильно сделано. Потому как наверняка волхвы ещё раз проверяли, не осталось ли на них каких чар… хоть ему самому о том, понятно, никто говорить не собирался. Ничего обидного в том не было, потому – для здешних-то он всяко чужак. Лесорад прекрасно понимал это.
Впрочем, нынче он думал вовсе о другом. Важнее было то, чем предстояло заняться уже совсем скоро, как только сойдёт снег.
С женой Жиляты он успел поговорить в тот же вечер. Она, как оказалось, про обережные чары знала немало, потому быстро разобралась, что от неё требуется, ежели хочет вернуть внучку. Лесораду даже особо объяснять ничего не пришлось. Жилятиха решительно заявила, что всё сделает.
Все прочие разговоры, понятно, пришлось отложить на следующий день.
Наутро Жилята отправил младшего внука за женихом пропавшей девки. Тот жил по соседству, так что далеко ходить парню не пришлось.
Радята пришёл не один. Вместе с ним был ещё один парень, который, по его словам, тоже вот так же потерял невесту. Лесорад, едва увидев, признал того парня, что по зиме спрашивал у него, можно ли вернуть уведённую лешим девку.
Убедившись, что оба не в шутку настроены, ежели понадобится, даже и схватиться с лешим, ведун кивнул:
– От вашей твёрдости, почитай, всё будет зависеть. Как снег сойдёт, лешаки проснутся, тогда пойдём ваших невест добывать.
Он коротко рассказал парням, что им придётся делать. Потом вопросительно взглянул на Пригоду:
– У твоей-то невесты родичи сами хотят её вернуть?
– У неё, кроме матери, и нет никого. А мать сказала – знала бы, куда, так сама бы за ней пошла.
– Добро. Сведёшь меня к ней. Ей тоже дело найдётся, чтоб девку вернуть.
Пригода, как оказалось, знал всех, в чьих семьях случились такие пропажи. Вот только не ведал, будут ли и они так решительны. Впрочем, это Лесораду в любом случае требовалось выяснить самому.
Мать Желанки, худощавая женщина во вдовьем повое, и впрямь готова была сама ринуться в лес искать-выручать единственное дитя. Кажется, останавливало её только то, что знала – лешаки зимой спят, не добудишься, не сыщешь. Заглянув в её глаза, Лесорад увидел там лютую тоску, скорбь – и надежду. Вопреки всему, женщина не верила, что больше не увидится с дочерью. Мягко, но решительно Лесорад проговорил:
– Тебе, матушка, в лес идти не нужно. Для тебя иное дело будет, да не менее важное.
Услышав, что для спасения дочери ей придётся соткать пояс, да не абы как, а соблюдая некоторые условия, женщина задумалась. Потом негромко проговорила:
– А ведь я что-то такое от стариков слышала… Давно, я ещё сама девчонкой была… Всё сделаю, лишь бы дитятко моё вернуть!
– Вот и ладно. А уж с тем поясом вот ему, – Лесорад кивнул на Пригоду, – в лес идти, невесту себе добывать.
Случись поблизости сторонний человек, наверняка решил бы, что попал прямиком из яви в кощуну. Однако Лесорад помнил, что говорилось в старой книге. Ежели у всех, кто за это возьмётся, хватит твёрдости, может, и выйдет одолеть лешачьи чары. Оставалось только ждать и надеяться.
А вот у остальных трёх девок, как оказалось, надежды вернуться к людям не было вовсе.
У одной жених после её исчезновения погоревал, потосковал, а после женился на её подружке. А других парней, готовых ради неё в лес пойти, родичи не знали.
У другой не то что жениха – даже такого парня, кто бы просто нравился, отродясь не было. Мать только рукой махнула, мол, привередница она, всех здешних парней разогнала, может, хоть лешак приглянется. Впрочем, и не диво, что о её пропаже здесь погоревали недолго. В доме, окромя неё, подрастали ещё четыре девки, хоть их бы пристроить. Куда уж тут о возвращении пропавшей старшей думать!
У третьей родичи прямо заявили: в лес ушла, пусть в лесу и остаётся. Вроде как жертва. Глядишь, о своих-то и порадеет, поможет. Однако Лесорад усмехнулся:
– Не порадеет. Покуда на ней лесные чары, она о людской своей родне и не помнит вовсе, так с чего ей вам помогать?
– Ну, а когда так, то и подавно пусть в лесу остаётся! – махнула рукой мать девушки.
Шагая вместе с Пригодой в сторону Гончарного конца, Лесорад задумчиво хмурился. Потом вскинул голову и взглянул на парня:
– Что ж, выходит, так тому и быть. Даже и всего двух попробовать из лесу вывести – тоже ведь неплохо.
– Коли остальные никому, выходит, не надобны, так, может, им и впрямь лучше там оставаться? – откликнулся Пригода.
– Видно, так… Пока что наберись терпения – седмицы три, как не дольше, ждать придётся, пока снег сойдёт.
– Ничего, дольше ждал!
Парень выглядел повеселевшим, и Лесорад, пообещав дать знать, когда придёт время, простился с ним.
Пару седмиц спустя Лесорад каждое утро выходил за ограду займища – слушать лес. На открытых местах яркое весеннее солнце безжалостно расправлялось с накопившимся за зиму снегом, хотя в лесу он пока по большей части лежал как лежал. Разве что поляны понемногу выбирались из-под сугробов, расправляли поникшие стебельки прошлогодних травинок. Кое-где на опушках стойкие упрямые кустики брусники поднимали тёмно-зелёные листочки над снеговой белизной. Однако в низинах и в глубине леса о весне пока, казалось, не было ни слуху ни духу. Там снег разве что чуть осел и начал темнеть, но таять пока что не спешил. Лешие пока ещё досматривали самые последние, самые сладкие сны, а вот деревья уже начинали просыпаться.
Дубравка порой присоединялась к мужу в этих утренних прогулках, и Лесорад вскоре обнаружил, что рядом с ней слышит окружающее словно бы яснее. Сама она как-то призналась, что, видать, унаследовала эту силу от прабабки – матери того самого Крутилы, что по зиме жаловался ему на что-то неладное, творящееся в здешних лесах.
Старуха, как оказалось, была ведуньей-зелейницей, да не из слабых. Дубравка едва помнила её, ушедшую, когда правнучке едва минуло пять годков. Незадолго до её смерти отец с матерью, прихватив детей, в очередной раз гостили у родичей. Бабка тогда уже прихварывала, ходила с трудом, опираясь на палку, однако была в полном разуме. Обоим правнукам и их матери она в тот раз подарила обереги – маленькие, умело выплетенные из тонких полосок бересты. Дубравка сказала, что свой так с тех пор и носит. Глянув на оберег, Лесорад только головой покачал:
– Она тебе через этот оберег силу свою и передала.
Почему-то это открытие его не удивило. Да и то сказать – получалось, не без помощи давно умершей бабки, а сама судьба привела их с Дубравкой друг к другу. И теперь здесь, на этом маленьком, укрытом среди лесов займище сам собой сложился целый мир, через Темняту связанный с Правью, а через него, Лесорада, с Велесовым Подземьем…
В один из дней, едва выйдя к опушке, Дубравка вдруг обернулась в ту сторону, где за лесами стояло Верховье. Некоторое время постояла, словно вслушиваясь во что-то, потом тряхнула головой:
– То ли блазнится мне, то ли впрямь… Ровно бы в той стороне кто-то зовёт, о помощи просит…
Лесорад вздохнул:
– Да нет, не блазнится. Я то же слышу. Даже вроде как догадываюсь, где это.
В самом деле, перед его мысленным взором вновь встал вяз со склонёнными ветвями. Похоже, он ещё тогда верно угадал, что не простое это дерево и напрямую связано с тем, что в округе творится.
На то, чтобы собраться, времени требовалось немного. Еда на дорогу, плащ, нож да посох – вот всё, что сейчас он взял с собой. Этот его поход едва ли затянется больше, чем на пару дней.
Единственное, о чём стоило подумать, – как перебираться через речку. Это зимой перемахнул её в любом месте по льду – и вся недолга. А нынче ведь лёд уже не тот, провалиться легко… Стало быть, придётся всё же по дороге хоть эту часть пути одолевать.
Выход подсказал Вяхирь, знавший все окрестные леса. Узнав, куда собрался Лесорад, он прищурился:
– Сдаётся мне, не больно-то ты хочешь нынче с родичами нашими встречаться?
– Ну… есть такое. Расспрашивать ведь станут, а я пока сам ещё не разобрался, что там к чему.
– Тогда смотри… Ежели по речке на полудень от дедова займища идти, там бобровая плотина есть. Большая, я прошлый год ещё по ней перебирался, да и прежде случалось.
Это и впрямь было кстати.
Поблагодарив Вяхиря и поцеловав жену, Лесорад вышел за ворота. Вскоре его медвежья безрукавка затерялась среди бурых стволов, словно ведун растаял в лесу.
Вообще-то в эту пору большинство сочли бы прогулку по лесу не самым приятным занятием. Среди голых стволов и ветвей даже полюбоваться было особо не на что. Всей зелени – ёлки-сосны да брусничник в окружении ещё не растаявшего снега. Даже самые ранние грибы, сморчки и строчки, ещё не вылезли на поверхность. Да вдобавок даже там, где летом и после дождя, почитай, вовсе сухо (ну, разве что зарядит на седмицу), сейчас стояли лужи. А на дне у многих был ещё и лёд – слежавшийся за зиму снег уже не раз подтаивал и снова замерзал, и теперь ещё не успевал растаять полностью.
Хотя башмаки довольно быстро промокли, а гладкие подошвы порой скользили, Лесорад невольно улыбался. В лесу ему всегда дышалось как-то особенно легко. Да и то – Лесной Пастырь, ежели разобраться, был частью любого леса, хоть сам о том и не задумывался. И всё же, шагая через лес, он привычно прислушивался, чтобы не ошибиться, выйти прямо туда, где нынче понадобилась его помощь.
Бобровую плотину он нашёл без труда. Небольшая долинка за ней давно превратилась в озеро, и у ближнего берега над сухими прошлогодними камышами поднимались из воды три или четыре холмика – бобровые хатки. Сама плотина выглядела весьма надёжной и основательной. Гребень её ко второй половине дня успел не только обтаять, но и подсохнуть, потому Лесорад без труда перебрался на другой берег, ни разу не оскользнувшись.
Здесь тот зов, который услышали они с Дубравкой, звучал ещё яснее. По нему, словно по ниточке, Лесорад вскоре вышел на поляну. Ту самую, что он заприметил ещё по зиме, со старым вязом посередине.
Подойдя к дереву, он коснулся ладонью шершавой коры:
– Что за беда у тебя?
Ответ пришёл сразу:
– Помоги, Велесич! Понимаю, сам виноват, да только не думал я, что так всё обернётся…
Оказалось, что вяз этот годов с десяток тому был здешним лешим. Да вот угораздило его в игру с соседом ввязаться. И как тот его уговорил – сам объяснить не мог. Не хотел ведь, а вот поди ж ты! Ну, и проиграл… Сперва вроде помалу – куниц да вевериц [1]
Выслушав его, Лесорад невесело хмыкнул:
– Ну так ведь и не обманул – ты ж в своём лесу и остался.
– Да вишь… оно бы не так обидно было, кабы он за лесом-то приглядывал, как должно… А то ведь даже и я вижу – скудеет лес, зарастает, скоро вовсе в пущу обратится!
– Тоже верно…
Лесорад нахмурился, обдумывая происходящее. Он-то думал, что тот лешак борового лешего, «соседа» Темняты, убрать хочет, чтобы свои владения увеличить. А выходит, что один-то раз он их уже увеличил! Это сколько ж ему надо, чтобы удовольствовался? К тому же и правда ведь, чужие владения себе прибрал, а следить-то за ними толком не следит… Вот как-то в голову не пришло в Верховье поспрашивать, что там у них с грибами-ягодами… Однако всё вместе стягивалось в такой узел, который, пожалуй, не вдруг и распутаешь.
Поразмыслив, он вновь обратился к бывшему лешему:
– Хочу я того или нет, а надо будет мне с тем лешаком встретиться. Да нынче, сдаётся мне, он ещё досыпает, снег-то вон не везде растаял.
– Ещё деньков с десяток не вылезет, – подтвердил его собеседник.
– Вот тогда и разговор будет. Он такого наворотил, что как бы не пришлось его самого во что-нибудь обращать. Ну, да это уж после поглядим. А как с ним разберусь, видно будет, как с тобой быть.
– Благо тебе буди и на том… – выдохнул тот. – Да вот что… Тебе ведь ночь ночевать где-то надобно, так тут поблизости моя старая избушка… Не знаю, правда, как там нынче… Я хоть и зачаровал от незваных гостей, да ведь не год, не два минуло.
Лесорад невольно улыбнулся: предложение это ему и впрямь было кстати, потому что ночевать в лесу всё же было не самым лучшим (что ни говори, а зимой всё его снаряжение для этого подходило куда больше), а идти на ночёвку к Крутиле не хотелось. В одиночку всяко лучше, когда надо о чём-то поразмыслить.
Впрочем, на некоторое время резьбу пришлось отложить – после Медвежьего велик-дня пришло время наведаться в Верховье, поговорить с родовичами пропавших девок. Правда, снег покуда таять не спешил, так что леший ещё мирно спал в своём логове. Вот только, ежели пытаться девок вызволить, так готовиться нужно загодя. Да и понять, многих ли получится вытащить, тоже стоило уже теперь.
Добираться до Верховья своим ходом не пришлось – всё тот же Притыка как раз собрался туда, заодно и ведуна прихватил. А по дороге ещё и порассказал кое-что:
– Любята, старший-то из братьев, как прознал, куда мы с Жилятой за помощью поехали, осерчал. Он, говорит, из рода ушёл, а вы к нему! Ну, не любит он Темняту, что тут скажешь… Да Жилята тоже тот ещё кремешок, в ответ на него напустился: ты, мол, сам-то девку найти-вернуть можешь? Нет? Вот и не лезь! Да… Пришлось Любяте обсказать, что братец-то его того… Перуном отмечен… Вот тогда вроде как поунялся…
Лесорад только головой качал. Что старший брат Темняту не любит, он понял уже давно. О причинах оставалось только догадываться, однако он не слишком удивился бы, окажись одной из них самый обычный страх. Даже не зная о Перуновом знаке, Любята наверняка чувствовал, что брат, стоит ему захотеть, мог бы подчинить себе и младших, и даже отца. Значит, чтобы этого избежать, надо добиться, чтобы с ним никто и не пытался заново наладить отношения… Вот только жизнь обернулась по-своему.
Впрочем, нарочно искать встречи с Любятой Лесорад не собирался. Ему и без того хватит дел.
Ночевать, понятно, устроились у Жиляты. От него Лесорад узнал, что обе боярышни, которых он избавил от лешачьих чар, вскоре после Новогодья вышли замуж за молодых бояр из тех, что вместе с князем были здесь с полюдьем. Невольно усмехнулся: напрасно, выходит, жена воеводы боялась, что теперь дочку замуж не выдать будет! Хотя славиградцы ведь девок под властью чар не видали, а чужим рассказам могли и не поверить…
Между тем Жилята говорил:
– Я так мыслю, они загодя сговорились. Чай, бояре – не смерды, просто так едва ли женятся. Надо же, чтобы и родичи одобрили, и вено, и дары приготовить, и всё такое…
Предположение, по правде говоря, выглядело весьма близким к истине. А Лесорад так и вовсе был уверен, что так и есть. Не зря воевода так спокойно слушал сетования жены. Верняком ведь дочку загодя просватал. А что жене про то не сказал – так ведь она бы стала с прочими боярынями про то говорить да рассуждать, те ещё кому-нибудь порассказали… А тут дело такое, сглазить недолго. Лучше уж молчком!
На самом-то деле Лесораду особо и не было дела до замужества обеих боярышень. Разве что повод порадоваться – стало быть, и впрямь всё хорошо, всё правильно сделано. Потому как наверняка волхвы ещё раз проверяли, не осталось ли на них каких чар… хоть ему самому о том, понятно, никто говорить не собирался. Ничего обидного в том не было, потому – для здешних-то он всяко чужак. Лесорад прекрасно понимал это.
Впрочем, нынче он думал вовсе о другом. Важнее было то, чем предстояло заняться уже совсем скоро, как только сойдёт снег.
С женой Жиляты он успел поговорить в тот же вечер. Она, как оказалось, про обережные чары знала немало, потому быстро разобралась, что от неё требуется, ежели хочет вернуть внучку. Лесораду даже особо объяснять ничего не пришлось. Жилятиха решительно заявила, что всё сделает.
Все прочие разговоры, понятно, пришлось отложить на следующий день.
Наутро Жилята отправил младшего внука за женихом пропавшей девки. Тот жил по соседству, так что далеко ходить парню не пришлось.
Радята пришёл не один. Вместе с ним был ещё один парень, который, по его словам, тоже вот так же потерял невесту. Лесорад, едва увидев, признал того парня, что по зиме спрашивал у него, можно ли вернуть уведённую лешим девку.
Убедившись, что оба не в шутку настроены, ежели понадобится, даже и схватиться с лешим, ведун кивнул:
– От вашей твёрдости, почитай, всё будет зависеть. Как снег сойдёт, лешаки проснутся, тогда пойдём ваших невест добывать.
Он коротко рассказал парням, что им придётся делать. Потом вопросительно взглянул на Пригоду:
– У твоей-то невесты родичи сами хотят её вернуть?
– У неё, кроме матери, и нет никого. А мать сказала – знала бы, куда, так сама бы за ней пошла.
– Добро. Сведёшь меня к ней. Ей тоже дело найдётся, чтоб девку вернуть.
Пригода, как оказалось, знал всех, в чьих семьях случились такие пропажи. Вот только не ведал, будут ли и они так решительны. Впрочем, это Лесораду в любом случае требовалось выяснить самому.
Мать Желанки, худощавая женщина во вдовьем повое, и впрямь готова была сама ринуться в лес искать-выручать единственное дитя. Кажется, останавливало её только то, что знала – лешаки зимой спят, не добудишься, не сыщешь. Заглянув в её глаза, Лесорад увидел там лютую тоску, скорбь – и надежду. Вопреки всему, женщина не верила, что больше не увидится с дочерью. Мягко, но решительно Лесорад проговорил:
– Тебе, матушка, в лес идти не нужно. Для тебя иное дело будет, да не менее важное.
Услышав, что для спасения дочери ей придётся соткать пояс, да не абы как, а соблюдая некоторые условия, женщина задумалась. Потом негромко проговорила:
– А ведь я что-то такое от стариков слышала… Давно, я ещё сама девчонкой была… Всё сделаю, лишь бы дитятко моё вернуть!
– Вот и ладно. А уж с тем поясом вот ему, – Лесорад кивнул на Пригоду, – в лес идти, невесту себе добывать.
Случись поблизости сторонний человек, наверняка решил бы, что попал прямиком из яви в кощуну. Однако Лесорад помнил, что говорилось в старой книге. Ежели у всех, кто за это возьмётся, хватит твёрдости, может, и выйдет одолеть лешачьи чары. Оставалось только ждать и надеяться.
А вот у остальных трёх девок, как оказалось, надежды вернуться к людям не было вовсе.
У одной жених после её исчезновения погоревал, потосковал, а после женился на её подружке. А других парней, готовых ради неё в лес пойти, родичи не знали.
У другой не то что жениха – даже такого парня, кто бы просто нравился, отродясь не было. Мать только рукой махнула, мол, привередница она, всех здешних парней разогнала, может, хоть лешак приглянется. Впрочем, и не диво, что о её пропаже здесь погоревали недолго. В доме, окромя неё, подрастали ещё четыре девки, хоть их бы пристроить. Куда уж тут о возвращении пропавшей старшей думать!
У третьей родичи прямо заявили: в лес ушла, пусть в лесу и остаётся. Вроде как жертва. Глядишь, о своих-то и порадеет, поможет. Однако Лесорад усмехнулся:
– Не порадеет. Покуда на ней лесные чары, она о людской своей родне и не помнит вовсе, так с чего ей вам помогать?
– Ну, а когда так, то и подавно пусть в лесу остаётся! – махнула рукой мать девушки.
Шагая вместе с Пригодой в сторону Гончарного конца, Лесорад задумчиво хмурился. Потом вскинул голову и взглянул на парня:
– Что ж, выходит, так тому и быть. Даже и всего двух попробовать из лесу вывести – тоже ведь неплохо.
– Коли остальные никому, выходит, не надобны, так, может, им и впрямь лучше там оставаться? – откликнулся Пригода.
– Видно, так… Пока что наберись терпения – седмицы три, как не дольше, ждать придётся, пока снег сойдёт.
– Ничего, дольше ждал!
Парень выглядел повеселевшим, и Лесорад, пообещав дать знать, когда придёт время, простился с ним.
Глава 44
Пару седмиц спустя Лесорад каждое утро выходил за ограду займища – слушать лес. На открытых местах яркое весеннее солнце безжалостно расправлялось с накопившимся за зиму снегом, хотя в лесу он пока по большей части лежал как лежал. Разве что поляны понемногу выбирались из-под сугробов, расправляли поникшие стебельки прошлогодних травинок. Кое-где на опушках стойкие упрямые кустики брусники поднимали тёмно-зелёные листочки над снеговой белизной. Однако в низинах и в глубине леса о весне пока, казалось, не было ни слуху ни духу. Там снег разве что чуть осел и начал темнеть, но таять пока что не спешил. Лешие пока ещё досматривали самые последние, самые сладкие сны, а вот деревья уже начинали просыпаться.
Дубравка порой присоединялась к мужу в этих утренних прогулках, и Лесорад вскоре обнаружил, что рядом с ней слышит окружающее словно бы яснее. Сама она как-то призналась, что, видать, унаследовала эту силу от прабабки – матери того самого Крутилы, что по зиме жаловался ему на что-то неладное, творящееся в здешних лесах.
Старуха, как оказалось, была ведуньей-зелейницей, да не из слабых. Дубравка едва помнила её, ушедшую, когда правнучке едва минуло пять годков. Незадолго до её смерти отец с матерью, прихватив детей, в очередной раз гостили у родичей. Бабка тогда уже прихварывала, ходила с трудом, опираясь на палку, однако была в полном разуме. Обоим правнукам и их матери она в тот раз подарила обереги – маленькие, умело выплетенные из тонких полосок бересты. Дубравка сказала, что свой так с тех пор и носит. Глянув на оберег, Лесорад только головой покачал:
– Она тебе через этот оберег силу свою и передала.
Почему-то это открытие его не удивило. Да и то сказать – получалось, не без помощи давно умершей бабки, а сама судьба привела их с Дубравкой друг к другу. И теперь здесь, на этом маленьком, укрытом среди лесов займище сам собой сложился целый мир, через Темняту связанный с Правью, а через него, Лесорада, с Велесовым Подземьем…
В один из дней, едва выйдя к опушке, Дубравка вдруг обернулась в ту сторону, где за лесами стояло Верховье. Некоторое время постояла, словно вслушиваясь во что-то, потом тряхнула головой:
– То ли блазнится мне, то ли впрямь… Ровно бы в той стороне кто-то зовёт, о помощи просит…
Лесорад вздохнул:
– Да нет, не блазнится. Я то же слышу. Даже вроде как догадываюсь, где это.
В самом деле, перед его мысленным взором вновь встал вяз со склонёнными ветвями. Похоже, он ещё тогда верно угадал, что не простое это дерево и напрямую связано с тем, что в округе творится.
На то, чтобы собраться, времени требовалось немного. Еда на дорогу, плащ, нож да посох – вот всё, что сейчас он взял с собой. Этот его поход едва ли затянется больше, чем на пару дней.
Единственное, о чём стоило подумать, – как перебираться через речку. Это зимой перемахнул её в любом месте по льду – и вся недолга. А нынче ведь лёд уже не тот, провалиться легко… Стало быть, придётся всё же по дороге хоть эту часть пути одолевать.
Выход подсказал Вяхирь, знавший все окрестные леса. Узнав, куда собрался Лесорад, он прищурился:
– Сдаётся мне, не больно-то ты хочешь нынче с родичами нашими встречаться?
– Ну… есть такое. Расспрашивать ведь станут, а я пока сам ещё не разобрался, что там к чему.
– Тогда смотри… Ежели по речке на полудень от дедова займища идти, там бобровая плотина есть. Большая, я прошлый год ещё по ней перебирался, да и прежде случалось.
Это и впрямь было кстати.
Поблагодарив Вяхиря и поцеловав жену, Лесорад вышел за ворота. Вскоре его медвежья безрукавка затерялась среди бурых стволов, словно ведун растаял в лесу.
Вообще-то в эту пору большинство сочли бы прогулку по лесу не самым приятным занятием. Среди голых стволов и ветвей даже полюбоваться было особо не на что. Всей зелени – ёлки-сосны да брусничник в окружении ещё не растаявшего снега. Даже самые ранние грибы, сморчки и строчки, ещё не вылезли на поверхность. Да вдобавок даже там, где летом и после дождя, почитай, вовсе сухо (ну, разве что зарядит на седмицу), сейчас стояли лужи. А на дне у многих был ещё и лёд – слежавшийся за зиму снег уже не раз подтаивал и снова замерзал, и теперь ещё не успевал растаять полностью.
Хотя башмаки довольно быстро промокли, а гладкие подошвы порой скользили, Лесорад невольно улыбался. В лесу ему всегда дышалось как-то особенно легко. Да и то – Лесной Пастырь, ежели разобраться, был частью любого леса, хоть сам о том и не задумывался. И всё же, шагая через лес, он привычно прислушивался, чтобы не ошибиться, выйти прямо туда, где нынче понадобилась его помощь.
Бобровую плотину он нашёл без труда. Небольшая долинка за ней давно превратилась в озеро, и у ближнего берега над сухими прошлогодними камышами поднимались из воды три или четыре холмика – бобровые хатки. Сама плотина выглядела весьма надёжной и основательной. Гребень её ко второй половине дня успел не только обтаять, но и подсохнуть, потому Лесорад без труда перебрался на другой берег, ни разу не оскользнувшись.
Здесь тот зов, который услышали они с Дубравкой, звучал ещё яснее. По нему, словно по ниточке, Лесорад вскоре вышел на поляну. Ту самую, что он заприметил ещё по зиме, со старым вязом посередине.
Подойдя к дереву, он коснулся ладонью шершавой коры:
– Что за беда у тебя?
Ответ пришёл сразу:
– Помоги, Велесич! Понимаю, сам виноват, да только не думал я, что так всё обернётся…
Оказалось, что вяз этот годов с десяток тому был здешним лешим. Да вот угораздило его в игру с соседом ввязаться. И как тот его уговорил – сам объяснить не мог. Не хотел ведь, а вот поди ж ты! Ну, и проиграл… Сперва вроде помалу – куниц да вевериц [1]
Закрыть
, а после отыграться думал, да и согласился владения свои в залог поставить. Сосед-то, как выиграл, усмехнулся да и сказал – мол, не стану, пожалуй, тебя отсюда прогонять… да и обратил в дерево! И вышло, что под свою руку забрал все леса и по ту, и по эту сторону от городца.Веверица – белка. Хотя В.И. Даль предполагал, что это могла быть ласка или же горностай.
Выслушав его, Лесорад невесело хмыкнул:
– Ну так ведь и не обманул – ты ж в своём лесу и остался.
– Да вишь… оно бы не так обидно было, кабы он за лесом-то приглядывал, как должно… А то ведь даже и я вижу – скудеет лес, зарастает, скоро вовсе в пущу обратится!
– Тоже верно…
Лесорад нахмурился, обдумывая происходящее. Он-то думал, что тот лешак борового лешего, «соседа» Темняты, убрать хочет, чтобы свои владения увеличить. А выходит, что один-то раз он их уже увеличил! Это сколько ж ему надо, чтобы удовольствовался? К тому же и правда ведь, чужие владения себе прибрал, а следить-то за ними толком не следит… Вот как-то в голову не пришло в Верховье поспрашивать, что там у них с грибами-ягодами… Однако всё вместе стягивалось в такой узел, который, пожалуй, не вдруг и распутаешь.
Поразмыслив, он вновь обратился к бывшему лешему:
– Хочу я того или нет, а надо будет мне с тем лешаком встретиться. Да нынче, сдаётся мне, он ещё досыпает, снег-то вон не везде растаял.
– Ещё деньков с десяток не вылезет, – подтвердил его собеседник.
– Вот тогда и разговор будет. Он такого наворотил, что как бы не пришлось его самого во что-нибудь обращать. Ну, да это уж после поглядим. А как с ним разберусь, видно будет, как с тобой быть.
– Благо тебе буди и на том… – выдохнул тот. – Да вот что… Тебе ведь ночь ночевать где-то надобно, так тут поблизости моя старая избушка… Не знаю, правда, как там нынче… Я хоть и зачаровал от незваных гостей, да ведь не год, не два минуло.
Лесорад невольно улыбнулся: предложение это ему и впрямь было кстати, потому что ночевать в лесу всё же было не самым лучшим (что ни говори, а зимой всё его снаряжение для этого подходило куда больше), а идти на ночёвку к Крутиле не хотелось. В одиночку всяко лучше, когда надо о чём-то поразмыслить.
