А узор камня зачаровывал, казалось, северная тайша шумит на берегу речки, вдалеке вздымаются горы, а по берегам растут кудрявые березы. И замер тонкий изящный девичий силуэт. Но вот узор поплыл, дрогнул, ящерка забралась по стене выше и уставилась на Степана своим черным блестящим глазом.
А малахит превратился в зеркало. Только отразил он не парня, застывшего с ошарашенным видом, а Идель. Правда, не в привычном виде женщины-вамп, а словно с бала-маскарада сбежавшей.
Или из сказки Бажова.
Степан уставился на девушку в высокой малахитовой короне, украшенной сверкающим хрусталем. Пышные рукава старинного платья – широкие, длинные, на тонких пальцах Идель – перстни с изумрудами, на шее – бусы в несколько рядов. Узкое костистое лицо с темно-зелеными глазами печально, но будто и не живое оно. Будто каменное. И вся она похожа на изваяние. Долинная черная коса перекинута на грудь, заплетена аккуратно – волосок к волоску. Украшена зеленой шелковой лентой.
Красивая.
- Как ты оказался здесь, в подземном царстве? – нахмурилась Идель.
- Сам не знаю, - выдохнул он, осознавая, насколько все нереальное – как во сне. Стены двигаются, дрожат, меняются очертания… И по зеркалу идет рябь, иногда закрывая туманом лицо Идель. – Я не знаю, что это за чертовщина, но если я могу помочь…
- Уверен? – расхохоталась она, но горько, не веряще. – Никто не мог, а ты вдруг сумеешь!
Степану стало неуютно под ее колким взглядом. Словно лед эти зеленые изумруды.
- Кто это был?
- Шурале, лесной демон… у нас с ним давние… счеты, - спокойно ответила Идель, и лицо ее застыло, будто она к чему-то прислушивается. – Но у нас мало времени. Он рядом. Он ждет. Он вышел на охоту… Пока у меня есть силы прятаться в горе, но он меня… чует.
- Сроду о таком не слышал, - пробормотал Степан.
- Вы, белые люди Урала, много о чем не слышали, - презрительно бросила Идель. – С тех пор, как погубили мой народ… - Она сбилась, запнулась, словно ей было больно вспоминать прошлое. – Но что было, то было - и в кургане похоронено. Не о том речь, ничего ведь не изменить… Если хочешь помочь мне – принеси шкатулку. Я не просто так за ней охотилась. Она сделана из волшебного малахита. Он обережный. Он защитит меня от демона. И освободит.
Позади нее послышался рев, звук падающих камней. Идель вздрогнула, обернулась через плечо.
- Иди, и мне уходить пора. Иначе он меня найдет.
- Я не знаю дороги! – Степан отчаянно пытался понять, как ему быть, как найти эту пещеру, куда принести шкатулку… где вообще взять эту чертову шкатулку, если он находится в странном иллюзорном мире?.. Зачем он вообще лез выкупать ее, зачем не дал Идель возможности получить столь желаемую вещицу? Дурак. Но поздно. Теперь нужно исправлять сделанное – и неважное, сон это или явь.
- Ящерка проведет, - кинула напоследок Идель и исчезла.
А ящерка метнулась в сторону, и Степан за ней. За спиной что-то грохнуло, упало, каменная крошка взметнулась перед глазами, и все заволокла тьма.
А потом он очнулся сидя на стуле в зале, где проходил аукцион, непонимающе моргая от яркого света ламп, и услышал слова ведущего:
- Продано!
Ого, так все-таки шкатулка ему досталась.
Все еще не осознавая до конца реальность, Степан повернулся в ту сторону, где сидела Идель, но ее стул был пуст.
Ян Дорофеев смотрел на него, будто Степан с катушек слетел или наркоты обожрался. После аукциона прошло уже несколько часов и мужчины отправились на набережную – отметить свои покупки и отдохнуть.
И вопрос Степана про женщину, которая якобы присутствовала на аукционе и остановилась в этой же гостинице, поставил Дорофеева в тупик. Сначала он молча таращился на друга изумленными глазами, потом какое-то время молчал, напряженно сцепив пальцы в замок.
- Не знаю я никакой Идели, - наконец нервно одернул он рукав своей идеально отглаженной рубашки и налил еще раз виски. Но только себе. Наливать Летучеву больше не отважился. – Что за бред ты несешь? Какая к черту Идель?
Степан нахмурился, потянулся к бутылке, которая стояла на столике. Ресторан тонул в сумерках, что наползали с берега реки, и лишь редкие светильники разгоняли эту тьму. Так и мерещились в ней рогатые черти. Блестела за перилами лента реки, залитая лунным светом, играл оркестр, а все вокруг казалось ненастоящим, словно декорации в театре.
- Может, тебе хватит пить? – спросил Ян. В глазах его читалось – точно белка.
- Да не напился я, и не бред это, - глотнул обжигающей жидкости Степан и потер виски – головная боль не проходила с тех самых пор, как ему привиделся этот демон, укравший Идель. А теперь Дорофеев утверждает, что и не было никакой охотницы за сокровищами, а он, Летучев, сбрендил. Но черт возьми, Ян же сам вчера таращился на эту женщину, будто… нет, это все точно какая-то ерундистика. Не бывает такого, чтобы глюки были такими реальными, какой была Идель. Но что тогда это было?
Впрчем, раз Дорофеев утверждает, что бывает… значит, нужно заткнуться и самому попробовать выяснить это все, чтобы не загреметь в дурку. Но как? Пока идей – ноль. Главное, шкатулку никто не увел, может, эта вещица поможет и приведет к девушке? Если Идель так хотела эту шкатулку и в том видении говорила, что камень, из которой та сделана, особенный, - то это единственная зацепка.
- Не знаю, что с тобой, Степка, но все это хреновый знак – девушки какие-то мерещатся, которых сроду не бывало. Ты больше никому про эту свою… Идель не говори. Имя то какое странное, как из легенд. О, ты в курсе, так кажется Волгу называли… башкиры или татары, не помню…
Степан поморщился, промолчал. Лишь снова налил себе виски. Сейчас он хотел одного – напиться. Но алкоголь не брал, только какое-то оцепенение начиналось, и мысли стали как кисель. Голос Яна доносился откуда-то издалека, словно сквозь толщу скал. Нет, не поможет виски. И разговоры эти не помогут. Нужно ехать туда, где живы все эти поверья и легенды, где можно хоть что-то узнать. Или убедиться – что все это померещилось.
Перед глазами снова появился образ Идели – гибкое тело, черный шелк блестящих волос, манящие зеленые глаза… такого необычного яркого оттенка свежей весенней зелени. Степан сначала подумал, что это линзы. Не бывает у людей таких глаз. У людей – не бывает. А вот у нечисти – вполне.
Почему-то мысли о том, что эта женщина – не человек, Летучев больше не гнал. Странные смирение и спокойствие опустились на него, и мир вдруг перестал казаться фантасмагорией. Степан никогда не верил в мистику или зеленых человечков, никогда всерьез не воспринимал легенды или страшилки, которыми в детстве пичкала бабушка, но сейчас он поймал себя на мысли, что если придется отправиться за Идель на край света или за его край… то и в пекло к чертям спустится. И он ощутил лишь угрюмую решимость. У него был один плюс, и он же минус – Степан был упрям как баран, и если что задумал, то всегда доводил это до конца.
- Эй, ты в порядке? – услышал он голос Яна. Оказалось, тот в это время что-то говорил, а Степан отключился от реальности.
- Знаешь, ты прав, мне действительно нужен отдых, - задумчиво проговорил Летучев. – И, возможно, помощь специалистов. Посмотрим…
- Я рад, что ты все понимаешь, - сказал Ян, - реально напугал, братка. Бабы ему всякие мерещатся, надо же такому…
Но Летучев точно знал. Идель была. И ей была очень нужна малахитовая шкатулка.
День выдался солнечным и ярким. Ветер доносил запах спелой малины и горьких трав – разрослись крапива и лебеда на заднем дворе старой избы, где решил остановиться Степан, невзирая на то, что бревна в ней прогнили, и казалось, сруб вот-вот обвалится. В палисаднике, где в его детстве бабуля высаживала овощи и клубнику, которую здесь называли «викторией», трава вымахала Степе по пояс, и было жутковато смотреть на разруху, царящую в доме его детства.
Бросив возле печки спортивную сумку, Степан оглядел запущенную комнату – паутина, высохший мох между бревнами, пыль… Старинные цветастые коврики – еще бабушка вязала – покрывали облупившиеся полы. И как сохранились? И мебель была вполне сносная, не развалилась и не рассохлась. Может, кто из родни тут бывал, вот и сбереглась изба. Нужно подумать, кто бы мог тут жить, чтобы окончательно все не сгнило и не обрушилось…
Выйдя на крыльцо и внимательно оглядев окрестности, Степан нахмурился. За переездом вилась синяя лента реки, и поскольку дом стоял на холме, половина городка была как на ладони. Вот завод дымит трубами, вот дальний район с бараками, вот центр с многоэтажками… а за рекой лес. Которого никогда прежде не было. Степа хоть и давно последний раз бывал в этих краях, но хорошо помнил, как все выглядело. Лес – огромный, таежный, бескрайний, - разливался сине-зеленым морем елей и сосен в левой стороне города и позади бабушкиной избы. Скалы серели вдоль реки, и на одной из гор тоже рос лес. На левом берегу. На правом всегда была пустошь. Кое-где среди трав торчали скалистые останцы и даже вздымалось пару холмов с обрывистыми краями и чахлыми деревцами… но леса там никогда не было. Степан нахмурился, сложив руки на груди и вглядываясь в несуществующую чащу. За те года, что он не бывал здесь, деревья так бы не выросли. Даже с такого расстояния видно, какие они огромные и ветвистые.
Под ноги метнулась соседская кошка, белая, с темными пятнами. Похожая на бабушкиного Мурчика. Степа присел, чтобы погладить животное, и на миг ему показалось, что местность правом берегу реки снова изменилась. Он выпрямился. Лес стоял – но иной. Не такой, как еще минуту назад. Стало больше елей, острыми спицами верхушек пронзающих синие небеса, между ними белели тонкие стволы берез. Кошка истошно заорала, терлась под ногами, будто не хотела пускать Степу туда, к лесу.
Но он вернулся в дом и бросил в небольшой походный рюкзак воду и галеты, фонарик со спичками. Подумав, положил еще теплый свитер. Погода здесь всегда обманчива – вот светит солнце, а через час небо почернеет и придет гроза.
До леса идти было не слишком далеко, правда, улица, ведущая к реке, оказалась пустынной. Не бродили куры и кошки между домами, не сидели на завалинках старики и не играли у ворот дети… Не лаяли собаки. Странно все же. Уже в конце проулка Степа увидел старуху с белыми бельмами слепых глаз. Старинная кофточка из ситца в мелкий горошек, длинная юбка и фартук – даже в его детстве старики уже так не одевались, только в бабушкином сундуке и хранилась такая послевоенная одежда. Старуха таращилась слепыми глазами на Степана, и он решил подойти. Странно, что не помнит эту женщину… Она же возраста его бабушки, может, чуть старше… А он знал многих с этой улицы.
- Добрый день, - погромче сказал он, приблизившись, а то вдруг старуха еще и глухая. – Подскажите, а куда все пропали? Я хотел дядьку Никиту увидеть, из пятого дома…
- На сенокосе все, - нахмурилась та, - а ты пошто шляешся без дела? И кто таков будешь? Не нашенский…
Степа ощутил, что его пробрал холод от звука ее голоса – замогильного, будто кости трещат и ломаются. И какой еще сенокос? Сейчас не те времена, чтобы всей семьей туда ехать. Мало кто держит столько скотины, уже в его детстве на улице было коровы четыре, не больше.
- И никаких Никит в той хате нет, - буркнула старуха. – Иди куда шел. Чужой ты здесь.
Отвернулась. Потопала к крайнему дому, опираясь на кривую клюку. И вдруг туман наплыл откуда-то, скрыл старуху.
Степе показалось – и дома несколько иначе выглядят – впрочем, он столько лет тут не был, все могло измениться. Только вот такой лес точно бы не вырос! И он пошел к реке, пытаясь вспомнить, где брод.
Вскоре сумерки древнего леса сомкнулись над его головой, а влажная прохлада упала плащом на плечи. Мягкий мох пружинил под ногами, торчала из травы лиловая наперстянка и крупные ромашки, высокие папоротники стражами замерли возле огромных деревьев. Попадался бурелом, тропы не было, и Степан шел наобум, впрочем, заблудиться не боялся. Оставлял зарубки на стволах, старался не кружить – хотя и понимал, что путь в лесу коварен, ты можешь думать, что идешь прямо, а на самом деле будешь вокруг трех сосен ходить.
Лес как лес. Одно только странно – не было его, и все тут.
Через минут сорок быстрой ходьбы показалась скала – высокая, похожая на огромное крылатое чудовище, что замерло на взлете, была она покрыта молодой сосной, по камням бегали ящерки и ползали змеи. Яркие – зеленые, черно-красные, золотистые… Стало жутко, но ноги будто к земле приросли – и не сдвинешься. Степан разозлился – что за морок такой. Попробовал шагнуть – но будто в камень по пояс обернулся.
Тут смех послышался. Звонкий, девчачий. Словно колокольчики серебряные звенят.
- Что, Степушка, добрался ко мне, наконец? – спросил невидимый голос, рассыпаясь эхом по скалам.
Конец… Конец.
- Ты кто? – разозлился Степа, вглядываясь в деревья, но никого не видел. Голос незнакомый.
- Неважно, - похолодел голос. – Шкатулку мою верни. Даю тебе сроку – месяц. Не принесешь – пеняй на себя.
Шкатулку. Идель.
Неужели нашел?..
Но скала была литой – никаких пещер, разломов, ходов, сколько Степан не искал, так внутрь горы и попал, хотя с детства помнил – был тут вход, они с пацанами часто лазили. И когда шел назад, к дому, замер изумленно – тот лес, что ему привиделся, исчез. Все было так, как он помнил по детству.
- Что бродишь? – глухой старческий голос раздался за покосившимся забором, и в дыре, слегка прикрытой пышными зарослями, показалась голова в зеленом платочке. – Чаво приехал и бродишь тут, вынюхуешь?
Клюкой старуха раздвинула ветки и прямо по огненно-оранжевым тигровым лилиям прошлепала к Степану, обалдевшему от такой наглости. Ткнула в него своей кривой палкой, и глаза бабки заблестели странной синевой – как два камушка отполированных. Показалось, что даже седина ее отливает синькой, и вздутые вены на руках такого глубокого оттенка, что страшно становится – вот-вот прорвут тонкую пергаментную кожу. От старухи несло илом, колодезной водой… Странная она. И почему Летучев ее не помнит. Ну как он мог забыть такую колоритную соседку? А судя по всему, она тут всегда жила, так вчера баба Фекла сказала, что живет напротив, в светлой избе, крашеной в светло-зеленый колер. Феклу Степан хорошо помнил, как и она его. Правда, про эту старушенцию соседка говорила как-то сухо, коротко, посоветовала не общаться и обходить десятой дорогой. Мол, ведьма она.
Он и обходил эти дни. Пока она сама его не нашла.
Не зная, что ответить, Степан предложил чаю. Как раз вчера ездил в район, купил сладостей, может бабка пряника отведает да и подобреет?
Старуха, похожая на ведьму из сказок, сверкнула своими синими глазищами и крякнула, задумалась. Потом клюку опустила и поковыляла к крыльцу.
- У меня как раз травка заговоренная есть, заваришь, можесь, тогда и побеседуем… - прошамкала она, и голос показался скрипом старого дерева.
Степан не хотел пить «странные травки», но потом подумал, что вряд ли бабка что-то кроме кипрея да душицы могла тут насобирать. Авось, не отравит. Самому смешно стало от мысли, что мог подумать, что этот божий одуванчик может попытаться его со свету свести.
Бабка в доме вела себя не как в гостях – к печи подскочила, покряхтела, что мол, непорядок, заброшено все, начала колдовать в кухоньке, отставив подальше электропилку, которую привез Степан.
А малахит превратился в зеркало. Только отразил он не парня, застывшего с ошарашенным видом, а Идель. Правда, не в привычном виде женщины-вамп, а словно с бала-маскарада сбежавшей.
Или из сказки Бажова.
Степан уставился на девушку в высокой малахитовой короне, украшенной сверкающим хрусталем. Пышные рукава старинного платья – широкие, длинные, на тонких пальцах Идель – перстни с изумрудами, на шее – бусы в несколько рядов. Узкое костистое лицо с темно-зелеными глазами печально, но будто и не живое оно. Будто каменное. И вся она похожа на изваяние. Долинная черная коса перекинута на грудь, заплетена аккуратно – волосок к волоску. Украшена зеленой шелковой лентой.
Красивая.
- Как ты оказался здесь, в подземном царстве? – нахмурилась Идель.
- Сам не знаю, - выдохнул он, осознавая, насколько все нереальное – как во сне. Стены двигаются, дрожат, меняются очертания… И по зеркалу идет рябь, иногда закрывая туманом лицо Идель. – Я не знаю, что это за чертовщина, но если я могу помочь…
- Уверен? – расхохоталась она, но горько, не веряще. – Никто не мог, а ты вдруг сумеешь!
Степану стало неуютно под ее колким взглядом. Словно лед эти зеленые изумруды.
- Кто это был?
- Шурале, лесной демон… у нас с ним давние… счеты, - спокойно ответила Идель, и лицо ее застыло, будто она к чему-то прислушивается. – Но у нас мало времени. Он рядом. Он ждет. Он вышел на охоту… Пока у меня есть силы прятаться в горе, но он меня… чует.
- Сроду о таком не слышал, - пробормотал Степан.
- Вы, белые люди Урала, много о чем не слышали, - презрительно бросила Идель. – С тех пор, как погубили мой народ… - Она сбилась, запнулась, словно ей было больно вспоминать прошлое. – Но что было, то было - и в кургане похоронено. Не о том речь, ничего ведь не изменить… Если хочешь помочь мне – принеси шкатулку. Я не просто так за ней охотилась. Она сделана из волшебного малахита. Он обережный. Он защитит меня от демона. И освободит.
Позади нее послышался рев, звук падающих камней. Идель вздрогнула, обернулась через плечо.
- Иди, и мне уходить пора. Иначе он меня найдет.
- Я не знаю дороги! – Степан отчаянно пытался понять, как ему быть, как найти эту пещеру, куда принести шкатулку… где вообще взять эту чертову шкатулку, если он находится в странном иллюзорном мире?.. Зачем он вообще лез выкупать ее, зачем не дал Идель возможности получить столь желаемую вещицу? Дурак. Но поздно. Теперь нужно исправлять сделанное – и неважное, сон это или явь.
- Ящерка проведет, - кинула напоследок Идель и исчезла.
А ящерка метнулась в сторону, и Степан за ней. За спиной что-то грохнуло, упало, каменная крошка взметнулась перед глазами, и все заволокла тьма.
А потом он очнулся сидя на стуле в зале, где проходил аукцион, непонимающе моргая от яркого света ламп, и услышал слова ведущего:
- Продано!
Ого, так все-таки шкатулка ему досталась.
Все еще не осознавая до конца реальность, Степан повернулся в ту сторону, где сидела Идель, но ее стул был пуст.
прода от 30.06
Ян Дорофеев смотрел на него, будто Степан с катушек слетел или наркоты обожрался. После аукциона прошло уже несколько часов и мужчины отправились на набережную – отметить свои покупки и отдохнуть.
И вопрос Степана про женщину, которая якобы присутствовала на аукционе и остановилась в этой же гостинице, поставил Дорофеева в тупик. Сначала он молча таращился на друга изумленными глазами, потом какое-то время молчал, напряженно сцепив пальцы в замок.
- Не знаю я никакой Идели, - наконец нервно одернул он рукав своей идеально отглаженной рубашки и налил еще раз виски. Но только себе. Наливать Летучеву больше не отважился. – Что за бред ты несешь? Какая к черту Идель?
Степан нахмурился, потянулся к бутылке, которая стояла на столике. Ресторан тонул в сумерках, что наползали с берега реки, и лишь редкие светильники разгоняли эту тьму. Так и мерещились в ней рогатые черти. Блестела за перилами лента реки, залитая лунным светом, играл оркестр, а все вокруг казалось ненастоящим, словно декорации в театре.
- Может, тебе хватит пить? – спросил Ян. В глазах его читалось – точно белка.
- Да не напился я, и не бред это, - глотнул обжигающей жидкости Степан и потер виски – головная боль не проходила с тех самых пор, как ему привиделся этот демон, укравший Идель. А теперь Дорофеев утверждает, что и не было никакой охотницы за сокровищами, а он, Летучев, сбрендил. Но черт возьми, Ян же сам вчера таращился на эту женщину, будто… нет, это все точно какая-то ерундистика. Не бывает такого, чтобы глюки были такими реальными, какой была Идель. Но что тогда это было?
Впрчем, раз Дорофеев утверждает, что бывает… значит, нужно заткнуться и самому попробовать выяснить это все, чтобы не загреметь в дурку. Но как? Пока идей – ноль. Главное, шкатулку никто не увел, может, эта вещица поможет и приведет к девушке? Если Идель так хотела эту шкатулку и в том видении говорила, что камень, из которой та сделана, особенный, - то это единственная зацепка.
- Не знаю, что с тобой, Степка, но все это хреновый знак – девушки какие-то мерещатся, которых сроду не бывало. Ты больше никому про эту свою… Идель не говори. Имя то какое странное, как из легенд. О, ты в курсе, так кажется Волгу называли… башкиры или татары, не помню…
Степан поморщился, промолчал. Лишь снова налил себе виски. Сейчас он хотел одного – напиться. Но алкоголь не брал, только какое-то оцепенение начиналось, и мысли стали как кисель. Голос Яна доносился откуда-то издалека, словно сквозь толщу скал. Нет, не поможет виски. И разговоры эти не помогут. Нужно ехать туда, где живы все эти поверья и легенды, где можно хоть что-то узнать. Или убедиться – что все это померещилось.
Перед глазами снова появился образ Идели – гибкое тело, черный шелк блестящих волос, манящие зеленые глаза… такого необычного яркого оттенка свежей весенней зелени. Степан сначала подумал, что это линзы. Не бывает у людей таких глаз. У людей – не бывает. А вот у нечисти – вполне.
Почему-то мысли о том, что эта женщина – не человек, Летучев больше не гнал. Странные смирение и спокойствие опустились на него, и мир вдруг перестал казаться фантасмагорией. Степан никогда не верил в мистику или зеленых человечков, никогда всерьез не воспринимал легенды или страшилки, которыми в детстве пичкала бабушка, но сейчас он поймал себя на мысли, что если придется отправиться за Идель на край света или за его край… то и в пекло к чертям спустится. И он ощутил лишь угрюмую решимость. У него был один плюс, и он же минус – Степан был упрям как баран, и если что задумал, то всегда доводил это до конца.
- Эй, ты в порядке? – услышал он голос Яна. Оказалось, тот в это время что-то говорил, а Степан отключился от реальности.
- Знаешь, ты прав, мне действительно нужен отдых, - задумчиво проговорил Летучев. – И, возможно, помощь специалистов. Посмотрим…
- Я рад, что ты все понимаешь, - сказал Ян, - реально напугал, братка. Бабы ему всякие мерещатся, надо же такому…
Но Летучев точно знал. Идель была. И ей была очень нужна малахитовая шкатулка.
Прода от 1.06
Глава 3
День выдался солнечным и ярким. Ветер доносил запах спелой малины и горьких трав – разрослись крапива и лебеда на заднем дворе старой избы, где решил остановиться Степан, невзирая на то, что бревна в ней прогнили, и казалось, сруб вот-вот обвалится. В палисаднике, где в его детстве бабуля высаживала овощи и клубнику, которую здесь называли «викторией», трава вымахала Степе по пояс, и было жутковато смотреть на разруху, царящую в доме его детства.
Бросив возле печки спортивную сумку, Степан оглядел запущенную комнату – паутина, высохший мох между бревнами, пыль… Старинные цветастые коврики – еще бабушка вязала – покрывали облупившиеся полы. И как сохранились? И мебель была вполне сносная, не развалилась и не рассохлась. Может, кто из родни тут бывал, вот и сбереглась изба. Нужно подумать, кто бы мог тут жить, чтобы окончательно все не сгнило и не обрушилось…
Выйдя на крыльцо и внимательно оглядев окрестности, Степан нахмурился. За переездом вилась синяя лента реки, и поскольку дом стоял на холме, половина городка была как на ладони. Вот завод дымит трубами, вот дальний район с бараками, вот центр с многоэтажками… а за рекой лес. Которого никогда прежде не было. Степа хоть и давно последний раз бывал в этих краях, но хорошо помнил, как все выглядело. Лес – огромный, таежный, бескрайний, - разливался сине-зеленым морем елей и сосен в левой стороне города и позади бабушкиной избы. Скалы серели вдоль реки, и на одной из гор тоже рос лес. На левом берегу. На правом всегда была пустошь. Кое-где среди трав торчали скалистые останцы и даже вздымалось пару холмов с обрывистыми краями и чахлыми деревцами… но леса там никогда не было. Степан нахмурился, сложив руки на груди и вглядываясь в несуществующую чащу. За те года, что он не бывал здесь, деревья так бы не выросли. Даже с такого расстояния видно, какие они огромные и ветвистые.
Под ноги метнулась соседская кошка, белая, с темными пятнами. Похожая на бабушкиного Мурчика. Степа присел, чтобы погладить животное, и на миг ему показалось, что местность правом берегу реки снова изменилась. Он выпрямился. Лес стоял – но иной. Не такой, как еще минуту назад. Стало больше елей, острыми спицами верхушек пронзающих синие небеса, между ними белели тонкие стволы берез. Кошка истошно заорала, терлась под ногами, будто не хотела пускать Степу туда, к лесу.
Но он вернулся в дом и бросил в небольшой походный рюкзак воду и галеты, фонарик со спичками. Подумав, положил еще теплый свитер. Погода здесь всегда обманчива – вот светит солнце, а через час небо почернеет и придет гроза.
До леса идти было не слишком далеко, правда, улица, ведущая к реке, оказалась пустынной. Не бродили куры и кошки между домами, не сидели на завалинках старики и не играли у ворот дети… Не лаяли собаки. Странно все же. Уже в конце проулка Степа увидел старуху с белыми бельмами слепых глаз. Старинная кофточка из ситца в мелкий горошек, длинная юбка и фартук – даже в его детстве старики уже так не одевались, только в бабушкином сундуке и хранилась такая послевоенная одежда. Старуха таращилась слепыми глазами на Степана, и он решил подойти. Странно, что не помнит эту женщину… Она же возраста его бабушки, может, чуть старше… А он знал многих с этой улицы.
- Добрый день, - погромче сказал он, приблизившись, а то вдруг старуха еще и глухая. – Подскажите, а куда все пропали? Я хотел дядьку Никиту увидеть, из пятого дома…
- На сенокосе все, - нахмурилась та, - а ты пошто шляешся без дела? И кто таков будешь? Не нашенский…
Степа ощутил, что его пробрал холод от звука ее голоса – замогильного, будто кости трещат и ломаются. И какой еще сенокос? Сейчас не те времена, чтобы всей семьей туда ехать. Мало кто держит столько скотины, уже в его детстве на улице было коровы четыре, не больше.
- И никаких Никит в той хате нет, - буркнула старуха. – Иди куда шел. Чужой ты здесь.
Отвернулась. Потопала к крайнему дому, опираясь на кривую клюку. И вдруг туман наплыл откуда-то, скрыл старуху.
Степе показалось – и дома несколько иначе выглядят – впрочем, он столько лет тут не был, все могло измениться. Только вот такой лес точно бы не вырос! И он пошел к реке, пытаясь вспомнить, где брод.
Вскоре сумерки древнего леса сомкнулись над его головой, а влажная прохлада упала плащом на плечи. Мягкий мох пружинил под ногами, торчала из травы лиловая наперстянка и крупные ромашки, высокие папоротники стражами замерли возле огромных деревьев. Попадался бурелом, тропы не было, и Степан шел наобум, впрочем, заблудиться не боялся. Оставлял зарубки на стволах, старался не кружить – хотя и понимал, что путь в лесу коварен, ты можешь думать, что идешь прямо, а на самом деле будешь вокруг трех сосен ходить.
Лес как лес. Одно только странно – не было его, и все тут.
Через минут сорок быстрой ходьбы показалась скала – высокая, похожая на огромное крылатое чудовище, что замерло на взлете, была она покрыта молодой сосной, по камням бегали ящерки и ползали змеи. Яркие – зеленые, черно-красные, золотистые… Стало жутко, но ноги будто к земле приросли – и не сдвинешься. Степан разозлился – что за морок такой. Попробовал шагнуть – но будто в камень по пояс обернулся.
Тут смех послышался. Звонкий, девчачий. Словно колокольчики серебряные звенят.
- Что, Степушка, добрался ко мне, наконец? – спросил невидимый голос, рассыпаясь эхом по скалам.
Конец… Конец.
- Ты кто? – разозлился Степа, вглядываясь в деревья, но никого не видел. Голос незнакомый.
- Неважно, - похолодел голос. – Шкатулку мою верни. Даю тебе сроку – месяц. Не принесешь – пеняй на себя.
Шкатулку. Идель.
Неужели нашел?..
Но скала была литой – никаких пещер, разломов, ходов, сколько Степан не искал, так внутрь горы и попал, хотя с детства помнил – был тут вход, они с пацанами часто лазили. И когда шел назад, к дому, замер изумленно – тот лес, что ему привиделся, исчез. Все было так, как он помнил по детству.
прода от 4.07
- Что бродишь? – глухой старческий голос раздался за покосившимся забором, и в дыре, слегка прикрытой пышными зарослями, показалась голова в зеленом платочке. – Чаво приехал и бродишь тут, вынюхуешь?
Клюкой старуха раздвинула ветки и прямо по огненно-оранжевым тигровым лилиям прошлепала к Степану, обалдевшему от такой наглости. Ткнула в него своей кривой палкой, и глаза бабки заблестели странной синевой – как два камушка отполированных. Показалось, что даже седина ее отливает синькой, и вздутые вены на руках такого глубокого оттенка, что страшно становится – вот-вот прорвут тонкую пергаментную кожу. От старухи несло илом, колодезной водой… Странная она. И почему Летучев ее не помнит. Ну как он мог забыть такую колоритную соседку? А судя по всему, она тут всегда жила, так вчера баба Фекла сказала, что живет напротив, в светлой избе, крашеной в светло-зеленый колер. Феклу Степан хорошо помнил, как и она его. Правда, про эту старушенцию соседка говорила как-то сухо, коротко, посоветовала не общаться и обходить десятой дорогой. Мол, ведьма она.
Он и обходил эти дни. Пока она сама его не нашла.
Не зная, что ответить, Степан предложил чаю. Как раз вчера ездил в район, купил сладостей, может бабка пряника отведает да и подобреет?
Старуха, похожая на ведьму из сказок, сверкнула своими синими глазищами и крякнула, задумалась. Потом клюку опустила и поковыляла к крыльцу.
- У меня как раз травка заговоренная есть, заваришь, можесь, тогда и побеседуем… - прошамкала она, и голос показался скрипом старого дерева.
Степан не хотел пить «странные травки», но потом подумал, что вряд ли бабка что-то кроме кипрея да душицы могла тут насобирать. Авось, не отравит. Самому смешно стало от мысли, что мог подумать, что этот божий одуванчик может попытаться его со свету свести.
Бабка в доме вела себя не как в гостях – к печи подскочила, покряхтела, что мол, непорядок, заброшено все, начала колдовать в кухоньке, отставив подальше электропилку, которую привез Степан.
