Клюкой старуха раздвинула ветки и прямо по огненно-оранжевым тигровым лилиям прошлепала к Степану, обалдевшему от такой наглости. Ткнула в него своей кривой палкой, и глаза бабки заблестели странной синевой – как два камушка отполированных. Показалось, что даже седина ее отливает синькой, и вздутые вены на руках такого глубокого оттенка, что страшно становится – вот-вот прорвут тонкую пергаментную кожу. От старухи несло илом, колодезной водой… Странная она. И почему Летучев ее не помнит. Ну как он мог забыть такую колоритную соседку? А судя по всему, она тут всегда жила, так вчера баба Фекла сказала, что живет напротив, в светлой избе, крашеной в светло-зеленый колер. Феклу Степан хорошо помнил, как и она его. Правда, про эту старушенцию соседка говорила как-то сухо, коротко, посоветовала не общаться и обходить десятой дорогой. Мол, ведьма она.
Он и обходил эти дни. Пока она сама его не нашла.
Не зная, что ответить, Степан предложил чаю. Как раз вчера ездил в район, купил сладостей, может бабка пряника отведает да и подобреет?
Старуха, похожая на ведьму из сказок, сверкнула своими синими глазищами и крякнула, задумалась. Потом клюку опустила и поковыляла к крыльцу.
— У меня как раз травка заговоренная есть, заваришь, можесь, тогда и побеседуем… — прошамкала она, и голос показался скрипом старого дерева.
Степан не хотел пить «странные травки», но потом подумал, что вряд ли бабка что-то кроме кипрея да душицы могла тут насобирать. Авось, не отравит. Самому смешно стало от мысли, что мог подумать, что этот божий одуванчик может попытаться его со свету свести.
Бабка в доме вела себя не как в гостях – к печи подскочила, покряхтела, что мол, непорядок, заброшено все, начала колдовать в кухоньке, отставив подальше электропилку, которую привез Степан. Приказала дров принести. Летучев решил не спорить и сходил, принес немного поленьев, которые лежали в сарае с древних времен и каким-то чудом сохранились и не сгнили.
Чай старушка приготовила старинным способом, томила его на углях – сначала растопила печь, дождалась, пока дрова прогорят, и тогда уже занялась свои колдовским зельем. Среди трав, которые она достала из большого кармана фартука, Степан узнал только мяту, мелиссу и душицу, сушеные ягоды земляники и черники, все остальные были ему незнакомы. Но чай пах вкусно и пряно, отдавал легко горчинкой. Когда травы настоялись, а Летучев разложил конфеты и пряники по вазочкам, уселись на небольшой кухоньке возле окошка. Вид на речку и часть горы манил взгляд, вспомнилось, как часто в детстве именно здесь заваривала ему чай бабушка, с черничным или земляничным вареньем, которое Степка обожал.
— Не печалься больно, внучок, — прихлебывая из блюдечка чай, сказала старушка, — баушка твоя в хорошем месте, она добрая была, ласковая. Ей там хорошо.
Степан промолчал. Потом вдруг сообразил, что даже имени старухи не знает.
— Аксинья я для людей, — таинственно сказала та, будто прочитав его мысли. – А ты чаек пей, пей, не боись. Не отравлю.
И захихикала, чуть не подавившись пряником.
Степан, посмотрев, что она сама пьет свое варево, решил, что вряд ли и правда его траванут, и все же налил себе отвара. На вкус он оказался удивительным – сладость земляники и ее кислинка, горечь мяты и мелиссы… вкусно. С удовольствием выпил всю чашку и налил еще. Показалось, что гора в окне стала зеленее, ярче, а солнечный свет, льющийся в саду, окрасил листья, и даже воздух казался золотистым.
— Бабушка твоя грила мне, что одного разу приедешь, — прервала тишину старуха, отставляя блюдце, сверкнула колдовской синевой глаз. – Я не хотела, скажу сразу. Нечего тебе тут делать. Но что уж тепереча. Придется помогать.
— В чем? – нахмурился парень, пристально разглядывая свою таинственную гостью.
— Уж мне можно не врать-то. Знаю я, кого ты ищешь.
— И кого же? – усмехнулся Степан.
— Малахитницу, знамо дело, — как отрубила она, а Степан и чаем своим подавился.
— Идель ее зовут, — прохрипел.
— Кому Идель, кому Хозяйка али Малахитница. Не в том суть. А знаю я — гора мне рассказала, что закрыта к ней дорога. Демон лесной постарался, шурале.
— Она говорила, да… — Степан вспомнил страхолюдину с рогами, который явился в том жутком видении. – А вы, значит, местная… ведьма?..
— Можно и так сказать, — хмыкнула бабка. – Хранительница я – озера да речки, колодцы стерегу… Воду не даю баламутить нечистым… Людей оберегаю. И воду – от них же. А то взяли моду мусорить да рыбу шугать своим бахканьем. Раньше-то людей только и ограждать надо было от озерниц да русалок, а теперя другие времена настали. Ни в черта ни в бога не верят, зато вон речку нашенскую чуть в болото не превратили… но не про то речь. А про черта лесного. Любит он шалить да людей водить, загадки загадывать да дуростью маяться. Чего до Хозяйки полез – не знаю, то их дела, давние. Еще когда жила она в этих краях со своим народом, чудью прозванным, не поделили они что-то, обозлила Малахитница демона. Вот он злобу и затаил.
— Покажи мне вход в гору, неделю блукаю, не могу найти.
Степан продолжал смотреть в окно, понимая, что чай все же непростой был. Зрение стало лучше, острее – каждую травинку видно на горе, каждый листик на дальних деревьях, слух тоже улучшился, слышно, как ветер шелестит листьями вдалеке. И будто силы больше в руках, и чувствуется, что без сна и отдыха может он все горы и леса обойти.
— Закрыл шурале вход, отводит глаза тебе, но я хитрее, — прищурилась бабка. – Помогу. Чаек мой тебе понравился?
— Понравился, — кивнул парень, переведя на нее взгляд. – Спасибо тебе.
— Спасибо потом скажешь, когда черта одолеешь. А пока собирайся, отведу к горе. Только помни – обратно к людям тебе ходу не будет. Только если Хозяйка потом дозволит. Готов ли ты все бросить?
На миг мелькнули сомнения, жаль стало свою жизнь, в которой все было по полочкам разложено и предсказуемо. А с другой – когда еще будет возможность почувствовать себя настоящим героем? Так и провел бы свою скучную жизнь в офисе, иногда выбираясь на охоту за антиквариатом… Ведь чего Степану всегда не хватало? Эмоций, радости какой-то, свершений… Так пусть она огнем горит, прошлая та жизнь. Ничто в ней его не держит.
— Готов, — твердо ответил он и пошел собирать рюкзак в дорогу, пока ведьма довольно ладошки потирала да приговаривала что-то себе под крючковатый свой нос, словно заговоры читала.
Ведьма привела Степана к той самой скале, где он уже раз десять бывал за последнюю неделю – но был гранит как литой, ни щелочки. Постучала клюкой по скале, пошамкала что-то, заговор снова забормотала, потом ругнулась, будто кто-то внутри горы ей огрызался, и грохнула своей палкой со всей силы, та и треснула.
А вход в гору внезапно и раскрылся – скалистый разлом среди зарослей высоких малахитовых папертников, за поляной, усыпанной алыми ягодами спелой земляники, что одуряюще пахла на весь лес. Степан точно помнил, что на этом склоне Шихана не было никаких пещер – да и если бы оказались, так уже давно про то все местные знали бы, геологи бы понаехали. Но он уже не удивлялся ничему — после странных снов и не менее удивительной встречи на аукционе со смуглой красавицей, похожей на юркую ящерку, он готов был поверить во что угодно.
А отвар местной ведьмы словно что-то изменил в нем – стало легче верить в нереальное и воспринималось все более спокойно.
Да и сны и видения, в которых Идель требовала принести раритетную шкатулку, были слишком настоящими. Но сейчас, стоя возле скалистого разлома, ведущего в подземный мир, ощущая в рюкзаке тяжесть малахитовой шкатулки, которую все же смог принести для горного духа, парень чувствовал себя немноги фантазером. Все, что с ним случилось за последнее время, никак не вписывалось в его понимание реальности.
Но он обещал Идель, что шкатулка вернется в пещеры. Значит, нужно выполнять обещанное.
И Степан, поблагодарив старуху за помощь, нырнул во тьму пещеры. Луч фонаря выхватил скалистые стены и высокий потолок, под ногами оказались вырубленные в камне ступени. Вот чудо чудное. Путь в глубину не был легким, и пещерное царство встречало то низкими и узкими лазами, тесными и жуткими, то завалами камней, то приходилось блуждать по кругу…
Пока не открылся огромный зал, каких парень в жизни своей не видел, хотя исходил немало пещерных комплексов с экскурсиями.
Степа изумленно рассматривал открывшуюся пещеру с высокими сводами, по которым змеились зеленые медные жилы, словно бы множество огромных ужей расползлись по камню. Но если бы в их горе было такое богатство, то здесь наверняка бы еще лет двести тому вырос завод каких-нибудь бельгийцев или французов, которые в то время застраивали Урал и добывали тут руду… Степан бывал с детства в разных пещерах, но еще не видел таких – огромных и красивых. Какое-то время он зачарованно смотрел на переплетение медных жил, а потом заметил кварцевые друзы – сростки кристаллов, что призрачно-хрустально светились во мраке, будто дивные каменные цветы. И кажется… кажется, эти друзы указывали ему, куда идти дальше. Едва он приближался к кристаллам, они загорались серебристым светом, и гасли, когда он проходил мимо.
А потом Степан увидел ящерку. Огромная, темно-зеленая, с красивым узором на спине и желтым пятнышком на голове, так похожим на золотую зубчатую корону. Усмехнулся, оглядевшись по сторонам, будто ожидал увидеть или ту лесную девчонку, что приходила во снах, или Идель – строгую и хмурую, не по годам серьезную.
Ящерка скользнула по камням, и Степа двинулся за ней, но изумленно застыл через несколько десятков шагов, когда узкая галерея закончилась и открылся огромный зал. Показалось, он попал в алмазную пещеру – так сверкал и искрился лед на ее стенах. Блестели россыпи кристаллов, и откуда-то издалека слышался перезвон колокольчиков.
Или девичий смех.
Глубокий колодец зиял тьмой посреди пещеры, и сколько ни обходил ее Степа – не было никакого лаза или хода. Не было даже окошек в стенах. И даже тот проход, по которому он пришел сюда вслед за ящеркой, исчез. Сверкали ледовые наросты на стенах, складывались в дивные узоры, и казалось – огромные чародейские цветы распустились во тьме пещерного колдовского царства.
И получалось, что единственный путь сейчас, – в этот таинственный колодец. Вот и ящерка скрылась в нем, на мгновение повернувшись к человеку и сверкнув изумрудными глазами. Когда Степа приблизился, то с удивлением увидел лестницу и крепежи, несколько веревок, спускающихся вниз. Поскольку стены колодца светились странным фосфоресцирующим мхом, можно было выключить фонарик и спокойно спускаться. Лестница должна была выдержать его вес, а веревки – подстраховать.
Ящерка уже ждала внизу. А зал, открывшийся взгляду парня, казался вырезанным из цельного куска нефрита – высокие колонны поддерживали свод, каменные ступени вели в другие пещеры, множество светильников озаряли все тусклым неживым зеленоватым светом… У стены стоял сундук с откинутой крышкой.
Послышался грубый смех, старческий, хрипловатый. Ящерка скользнула к сундуку и уставилась на Степу своими странными глазами. Будто звала.
Он и подошел ближе, заглянул в сундук. И едва не ослеп от блеска драгоценных камней. Таких он и в музеях не видел, и ни в одной частной коллекции. Крупные изумруды и рубины, разноцветные сапфиры, молочные опалы и гроздья кристаллов, которым он и названия не знал – фиалковые, золотистые, алые, как свежая кровь, и темно-бордовые, как переспелые ягоды клюквы. Камни завораживали, манили, звали… Хотелось коснуться их, хотелось рассматривать каждый камушек, любуясь чародейской красотой.
И тут же открылась рядом в стене узкая галерея, ведущая в неизвестность, откуда лился мягкий зеленый свет.
Степе вдруг вспомнились все легенды, все сказки, прочитанные в детстве. О том, как соблазняют и испытывают людей горные духи. О том, что навеки можно остаться пленником пещерного царства, если не устоишь перед богатством… А что ему эти камни, если будет он заперт навеки в нефритовом зале, – холодном и мертвом?
И вместо того, чтобы коснуться каменьев, что так призывно сверкали в сундуке, – хотя соблазн был велик, и руки сами тянулись к кристаллам, – Степа снял рюкзак и достал из него малахитовую шкатулку, которую просила его принести горная дева из снов.
И осторожно опустил вещицу на камни, а потом отступил от сундука. Сердце будто уколола острая игла, что-то оборвалось внутри, заныло, затрепетало. Стало тяжело дышать, будто воздух в пещере кончался, или горло перехватила удавка. И все сильнее становилось желание зарыться руками в драгоценные камни.
Степа сжал кулаки и зажмурился, пытаясь справиться с соблазном. Нельзя касаться камней горного духа. Нельзя.
Шкатулка вспыхнула зеленым светом, все заискрилось, и руки ощутили тяжесть малахита – шкатулка снова вернулась к Степану.
Значит, рано еще. И сундук этот, и каменья, и золото – не Идель принадлежат.
Но кому?..
Лохматый старик вылез из узкого скального хода, который Степан сначала не заметил – да и увлеченный блеском самоцветов, он не смотрел по сторонам. Старик одет был в косоворотку и мешковатые штаны, босой и с ворохом амулетов на тонких бечевках – черные и пестрые перья, агаты и сердолик, множество бусин и косточек, даже когти какого-то невиданного зверя. Зыркая на Степана с каким-то недовольством, дед проковылял к сундуку и громко захлопнул его. Эхо пронеслось под сводами пещеры, вдалеке послышался снова смех. Вспыхнули мертвенно-зеленым светом медные жилы, которыми перевиты были стены пещеры.
— Не споскусился, значицца, — прошамкал горный дух, сверкая черными глазищами под кустистыми бровями, запрыгнул на сундук, словно все равно боялся, что чужак тронет его сокровища. Болтая ногами, продолжил: — За то у меня подарочек для тебя есть, без него ты дальше не пройдешь… Не хотел бы я тебя пускать в гору, но защитница у тебя есть… А у меня перед ней должок остался… вот пришел срок отработать.
Примружился, продолжая рассматривать Степана.
А на сундуке рядом с духом появился костяной гребень искусной работы – резной, с узорами и завитушками. Но Степан не трогал ничего – словно боялся, что своеволие может нарушить шаткое доверие духа. В горах этих, в подземном мире, после зелья старой ведьмы, он уже ничему не удивлялся, принимал все как реальность. Странную, жуткую, неведомую и полную опасностей и тайны реальность… Наверное, травки были какие-то магические. Или же он просто окончательно сбрендил. Этим мыслям Степан усмехнулся и тяжело вздохнул, готовясь дальше слушать духа. Страха перед ним не было, только любопытство – кто это, откуда в горе взялся…
— Меня звать Хозяин Золота, — кинул тот, протягивая гребень. – Ты бери, не бойся. Правда никто не спросит. Заслужил. В энтом мире, в нашей горе, оно знаешь как – всем по заслугам все воздается. Вот если б коснулся ты хоть одного камушка – все, служил бы мне тридцать лет и три года… А потом неведомо, захотел бы покинуть гору… али нет.
— Степан, — протянул руку Летучев, — но, прежде чем забрать гребень, пожал холодную как лед ладонь духа. – Из рода Летучевых.
И сам чуть не скривился – вон как высокопарно заговорил.
— Знаю я, кто ты. Я про всех все знаю, — загадочно ответил дух.
Он и обходил эти дни. Пока она сама его не нашла.
Не зная, что ответить, Степан предложил чаю. Как раз вчера ездил в район, купил сладостей, может бабка пряника отведает да и подобреет?
Старуха, похожая на ведьму из сказок, сверкнула своими синими глазищами и крякнула, задумалась. Потом клюку опустила и поковыляла к крыльцу.
— У меня как раз травка заговоренная есть, заваришь, можесь, тогда и побеседуем… — прошамкала она, и голос показался скрипом старого дерева.
Степан не хотел пить «странные травки», но потом подумал, что вряд ли бабка что-то кроме кипрея да душицы могла тут насобирать. Авось, не отравит. Самому смешно стало от мысли, что мог подумать, что этот божий одуванчик может попытаться его со свету свести.
Бабка в доме вела себя не как в гостях – к печи подскочила, покряхтела, что мол, непорядок, заброшено все, начала колдовать в кухоньке, отставив подальше электропилку, которую привез Степан. Приказала дров принести. Летучев решил не спорить и сходил, принес немного поленьев, которые лежали в сарае с древних времен и каким-то чудом сохранились и не сгнили.
Чай старушка приготовила старинным способом, томила его на углях – сначала растопила печь, дождалась, пока дрова прогорят, и тогда уже занялась свои колдовским зельем. Среди трав, которые она достала из большого кармана фартука, Степан узнал только мяту, мелиссу и душицу, сушеные ягоды земляники и черники, все остальные были ему незнакомы. Но чай пах вкусно и пряно, отдавал легко горчинкой. Когда травы настоялись, а Летучев разложил конфеты и пряники по вазочкам, уселись на небольшой кухоньке возле окошка. Вид на речку и часть горы манил взгляд, вспомнилось, как часто в детстве именно здесь заваривала ему чай бабушка, с черничным или земляничным вареньем, которое Степка обожал.
— Не печалься больно, внучок, — прихлебывая из блюдечка чай, сказала старушка, — баушка твоя в хорошем месте, она добрая была, ласковая. Ей там хорошо.
Степан промолчал. Потом вдруг сообразил, что даже имени старухи не знает.
— Аксинья я для людей, — таинственно сказала та, будто прочитав его мысли. – А ты чаек пей, пей, не боись. Не отравлю.
И захихикала, чуть не подавившись пряником.
Степан, посмотрев, что она сама пьет свое варево, решил, что вряд ли и правда его траванут, и все же налил себе отвара. На вкус он оказался удивительным – сладость земляники и ее кислинка, горечь мяты и мелиссы… вкусно. С удовольствием выпил всю чашку и налил еще. Показалось, что гора в окне стала зеленее, ярче, а солнечный свет, льющийся в саду, окрасил листья, и даже воздух казался золотистым.
— Бабушка твоя грила мне, что одного разу приедешь, — прервала тишину старуха, отставляя блюдце, сверкнула колдовской синевой глаз. – Я не хотела, скажу сразу. Нечего тебе тут делать. Но что уж тепереча. Придется помогать.
— В чем? – нахмурился парень, пристально разглядывая свою таинственную гостью.
— Уж мне можно не врать-то. Знаю я, кого ты ищешь.
— И кого же? – усмехнулся Степан.
— Малахитницу, знамо дело, — как отрубила она, а Степан и чаем своим подавился.
— Идель ее зовут, — прохрипел.
— Кому Идель, кому Хозяйка али Малахитница. Не в том суть. А знаю я — гора мне рассказала, что закрыта к ней дорога. Демон лесной постарался, шурале.
— Она говорила, да… — Степан вспомнил страхолюдину с рогами, который явился в том жутком видении. – А вы, значит, местная… ведьма?..
— Можно и так сказать, — хмыкнула бабка. – Хранительница я – озера да речки, колодцы стерегу… Воду не даю баламутить нечистым… Людей оберегаю. И воду – от них же. А то взяли моду мусорить да рыбу шугать своим бахканьем. Раньше-то людей только и ограждать надо было от озерниц да русалок, а теперя другие времена настали. Ни в черта ни в бога не верят, зато вон речку нашенскую чуть в болото не превратили… но не про то речь. А про черта лесного. Любит он шалить да людей водить, загадки загадывать да дуростью маяться. Чего до Хозяйки полез – не знаю, то их дела, давние. Еще когда жила она в этих краях со своим народом, чудью прозванным, не поделили они что-то, обозлила Малахитница демона. Вот он злобу и затаил.
— Покажи мне вход в гору, неделю блукаю, не могу найти.
Степан продолжал смотреть в окно, понимая, что чай все же непростой был. Зрение стало лучше, острее – каждую травинку видно на горе, каждый листик на дальних деревьях, слух тоже улучшился, слышно, как ветер шелестит листьями вдалеке. И будто силы больше в руках, и чувствуется, что без сна и отдыха может он все горы и леса обойти.
— Закрыл шурале вход, отводит глаза тебе, но я хитрее, — прищурилась бабка. – Помогу. Чаек мой тебе понравился?
— Понравился, — кивнул парень, переведя на нее взгляд. – Спасибо тебе.
— Спасибо потом скажешь, когда черта одолеешь. А пока собирайся, отведу к горе. Только помни – обратно к людям тебе ходу не будет. Только если Хозяйка потом дозволит. Готов ли ты все бросить?
На миг мелькнули сомнения, жаль стало свою жизнь, в которой все было по полочкам разложено и предсказуемо. А с другой – когда еще будет возможность почувствовать себя настоящим героем? Так и провел бы свою скучную жизнь в офисе, иногда выбираясь на охоту за антиквариатом… Ведь чего Степану всегда не хватало? Эмоций, радости какой-то, свершений… Так пусть она огнем горит, прошлая та жизнь. Ничто в ней его не держит.
— Готов, — твердо ответил он и пошел собирать рюкзак в дорогу, пока ведьма довольно ладошки потирала да приговаривала что-то себе под крючковатый свой нос, словно заговоры читала.
***
Ведьма привела Степана к той самой скале, где он уже раз десять бывал за последнюю неделю – но был гранит как литой, ни щелочки. Постучала клюкой по скале, пошамкала что-то, заговор снова забормотала, потом ругнулась, будто кто-то внутри горы ей огрызался, и грохнула своей палкой со всей силы, та и треснула.
А вход в гору внезапно и раскрылся – скалистый разлом среди зарослей высоких малахитовых папертников, за поляной, усыпанной алыми ягодами спелой земляники, что одуряюще пахла на весь лес. Степан точно помнил, что на этом склоне Шихана не было никаких пещер – да и если бы оказались, так уже давно про то все местные знали бы, геологи бы понаехали. Но он уже не удивлялся ничему — после странных снов и не менее удивительной встречи на аукционе со смуглой красавицей, похожей на юркую ящерку, он готов был поверить во что угодно.
А отвар местной ведьмы словно что-то изменил в нем – стало легче верить в нереальное и воспринималось все более спокойно.
Да и сны и видения, в которых Идель требовала принести раритетную шкатулку, были слишком настоящими. Но сейчас, стоя возле скалистого разлома, ведущего в подземный мир, ощущая в рюкзаке тяжесть малахитовой шкатулки, которую все же смог принести для горного духа, парень чувствовал себя немноги фантазером. Все, что с ним случилось за последнее время, никак не вписывалось в его понимание реальности.
Но он обещал Идель, что шкатулка вернется в пещеры. Значит, нужно выполнять обещанное.
И Степан, поблагодарив старуху за помощь, нырнул во тьму пещеры. Луч фонаря выхватил скалистые стены и высокий потолок, под ногами оказались вырубленные в камне ступени. Вот чудо чудное. Путь в глубину не был легким, и пещерное царство встречало то низкими и узкими лазами, тесными и жуткими, то завалами камней, то приходилось блуждать по кругу…
Пока не открылся огромный зал, каких парень в жизни своей не видел, хотя исходил немало пещерных комплексов с экскурсиями.
Степа изумленно рассматривал открывшуюся пещеру с высокими сводами, по которым змеились зеленые медные жилы, словно бы множество огромных ужей расползлись по камню. Но если бы в их горе было такое богатство, то здесь наверняка бы еще лет двести тому вырос завод каких-нибудь бельгийцев или французов, которые в то время застраивали Урал и добывали тут руду… Степан бывал с детства в разных пещерах, но еще не видел таких – огромных и красивых. Какое-то время он зачарованно смотрел на переплетение медных жил, а потом заметил кварцевые друзы – сростки кристаллов, что призрачно-хрустально светились во мраке, будто дивные каменные цветы. И кажется… кажется, эти друзы указывали ему, куда идти дальше. Едва он приближался к кристаллам, они загорались серебристым светом, и гасли, когда он проходил мимо.
А потом Степан увидел ящерку. Огромная, темно-зеленая, с красивым узором на спине и желтым пятнышком на голове, так похожим на золотую зубчатую корону. Усмехнулся, оглядевшись по сторонам, будто ожидал увидеть или ту лесную девчонку, что приходила во снах, или Идель – строгую и хмурую, не по годам серьезную.
Ящерка скользнула по камням, и Степа двинулся за ней, но изумленно застыл через несколько десятков шагов, когда узкая галерея закончилась и открылся огромный зал. Показалось, он попал в алмазную пещеру – так сверкал и искрился лед на ее стенах. Блестели россыпи кристаллов, и откуда-то издалека слышался перезвон колокольчиков.
Или девичий смех.
Глубокий колодец зиял тьмой посреди пещеры, и сколько ни обходил ее Степа – не было никакого лаза или хода. Не было даже окошек в стенах. И даже тот проход, по которому он пришел сюда вслед за ящеркой, исчез. Сверкали ледовые наросты на стенах, складывались в дивные узоры, и казалось – огромные чародейские цветы распустились во тьме пещерного колдовского царства.
И получалось, что единственный путь сейчас, – в этот таинственный колодец. Вот и ящерка скрылась в нем, на мгновение повернувшись к человеку и сверкнув изумрудными глазами. Когда Степа приблизился, то с удивлением увидел лестницу и крепежи, несколько веревок, спускающихся вниз. Поскольку стены колодца светились странным фосфоресцирующим мхом, можно было выключить фонарик и спокойно спускаться. Лестница должна была выдержать его вес, а веревки – подстраховать.
Ящерка уже ждала внизу. А зал, открывшийся взгляду парня, казался вырезанным из цельного куска нефрита – высокие колонны поддерживали свод, каменные ступени вели в другие пещеры, множество светильников озаряли все тусклым неживым зеленоватым светом… У стены стоял сундук с откинутой крышкой.
Послышался грубый смех, старческий, хрипловатый. Ящерка скользнула к сундуку и уставилась на Степу своими странными глазами. Будто звала.
Он и подошел ближе, заглянул в сундук. И едва не ослеп от блеска драгоценных камней. Таких он и в музеях не видел, и ни в одной частной коллекции. Крупные изумруды и рубины, разноцветные сапфиры, молочные опалы и гроздья кристаллов, которым он и названия не знал – фиалковые, золотистые, алые, как свежая кровь, и темно-бордовые, как переспелые ягоды клюквы. Камни завораживали, манили, звали… Хотелось коснуться их, хотелось рассматривать каждый камушек, любуясь чародейской красотой.
И тут же открылась рядом в стене узкая галерея, ведущая в неизвестность, откуда лился мягкий зеленый свет.
Степе вдруг вспомнились все легенды, все сказки, прочитанные в детстве. О том, как соблазняют и испытывают людей горные духи. О том, что навеки можно остаться пленником пещерного царства, если не устоишь перед богатством… А что ему эти камни, если будет он заперт навеки в нефритовом зале, – холодном и мертвом?
И вместо того, чтобы коснуться каменьев, что так призывно сверкали в сундуке, – хотя соблазн был велик, и руки сами тянулись к кристаллам, – Степа снял рюкзак и достал из него малахитовую шкатулку, которую просила его принести горная дева из снов.
И осторожно опустил вещицу на камни, а потом отступил от сундука. Сердце будто уколола острая игла, что-то оборвалось внутри, заныло, затрепетало. Стало тяжело дышать, будто воздух в пещере кончался, или горло перехватила удавка. И все сильнее становилось желание зарыться руками в драгоценные камни.
Степа сжал кулаки и зажмурился, пытаясь справиться с соблазном. Нельзя касаться камней горного духа. Нельзя.
Шкатулка вспыхнула зеленым светом, все заискрилось, и руки ощутили тяжесть малахита – шкатулка снова вернулась к Степану.
Значит, рано еще. И сундук этот, и каменья, и золото – не Идель принадлежат.
Но кому?..
***
Лохматый старик вылез из узкого скального хода, который Степан сначала не заметил – да и увлеченный блеском самоцветов, он не смотрел по сторонам. Старик одет был в косоворотку и мешковатые штаны, босой и с ворохом амулетов на тонких бечевках – черные и пестрые перья, агаты и сердолик, множество бусин и косточек, даже когти какого-то невиданного зверя. Зыркая на Степана с каким-то недовольством, дед проковылял к сундуку и громко захлопнул его. Эхо пронеслось под сводами пещеры, вдалеке послышался снова смех. Вспыхнули мертвенно-зеленым светом медные жилы, которыми перевиты были стены пещеры.
— Не споскусился, значицца, — прошамкал горный дух, сверкая черными глазищами под кустистыми бровями, запрыгнул на сундук, словно все равно боялся, что чужак тронет его сокровища. Болтая ногами, продолжил: — За то у меня подарочек для тебя есть, без него ты дальше не пройдешь… Не хотел бы я тебя пускать в гору, но защитница у тебя есть… А у меня перед ней должок остался… вот пришел срок отработать.
Примружился, продолжая рассматривать Степана.
А на сундуке рядом с духом появился костяной гребень искусной работы – резной, с узорами и завитушками. Но Степан не трогал ничего – словно боялся, что своеволие может нарушить шаткое доверие духа. В горах этих, в подземном мире, после зелья старой ведьмы, он уже ничему не удивлялся, принимал все как реальность. Странную, жуткую, неведомую и полную опасностей и тайны реальность… Наверное, травки были какие-то магические. Или же он просто окончательно сбрендил. Этим мыслям Степан усмехнулся и тяжело вздохнул, готовясь дальше слушать духа. Страха перед ним не было, только любопытство – кто это, откуда в горе взялся…
— Меня звать Хозяин Золота, — кинул тот, протягивая гребень. – Ты бери, не бойся. Правда никто не спросит. Заслужил. В энтом мире, в нашей горе, оно знаешь как – всем по заслугам все воздается. Вот если б коснулся ты хоть одного камушка – все, служил бы мне тридцать лет и три года… А потом неведомо, захотел бы покинуть гору… али нет.
— Степан, — протянул руку Летучев, — но, прежде чем забрать гребень, пожал холодную как лед ладонь духа. – Из рода Летучевых.
И сам чуть не скривился – вон как высокопарно заговорил.
— Знаю я, кто ты. Я про всех все знаю, — загадочно ответил дух.
