Бойня в Карпатских горах длилась уже больше двух месяцев, превратившись в монотонную мясорубку. Подсчет потерь, будь то немцы или солдаты Российской Империи, давно утратил всякий смысл. Мораль, этот хрупкий конструкт мирного времени, рассыпалась в прах в тот самый миг, когда ты переставал видеть разницу между подсчетом килограммов картошки на рынке и подсчетом трупов на поле боя. В этот миг ты переставал быть человеком.
Ротмистр Владислав Князев склонился над одним из тел. Оно лежало в ледяной воде ручья, и минусовая температура не дала плоти поддаться гниению. Ручей, что должен был стать источником свежей воды, оказался отравлен трупом младшего унтер-офицера из его же роты. Кожа была неестественно синей. Судя по позе, он пытался выбраться на берег, когда пуля, прилетевшая с той стороны, оборвала его попытку.
Узкая горная артерия ручья делила Карпаты надвое, став невидимой границей, за которую уже полегло и еще поляжет больше полутора миллионов юношей, не желавших умирать здесь, в этом богом забытом месте. Сами горы, казалось, пытались изрыгнуть из себя этих назойливых насекомых, что упорно лезли в их каменные объятия лишь для того, чтобы сдохнуть.
- Ваше благородие! Разрешите фляжки пополнить, - раздался за спиной голос одного из ефрейторов.
- Подожди… - Владислав потянулся к телу и ухватился за обледенелую руку. - Мертвецы в воде.
- С того берега стреляли, не иначе, - ефрейтор подошел ближе, чтобы помочь.
Они вдвоем ухватились за застывшую конечность и потянули. Сухожилия затрещали под натугой, но что-то не пускало тело, удерживало его в ледяном плену. Ноги оставались в воде.
- Давай! - крикнул Влад. - Взяли еще!
Новая попытка принесла результат, но совершенно не тот, которого он ожидал. Тело с глухим хрустом надломилось, и его верхняя часть оторвалась от нижней половины туловища. Оно проехалось по снегу, оставляя за собой бурый след, увлекая за собой обоих мужчин, потерявших равновесие.
Влад не был готов к тому, что предстало его взору. Из разорванной плоти из того места, где еще мгновение назад был живот, хлынула наружу огромная стая крыс. Спасаясь от холода, они нашли приют в еще теплом трупе. Теперь же, потревоженные, они бросились врассыпную, оставляя на девственно-белом снегу кровавые следы. Казалось, будто тело разорвалось изнутри.
- Дьявол… - тихо прошептал Влад, инстинктивно вытирая лицо горстью чистого снега.
- И верно, ваше благородие, недаром про эти горы столько болтают. Говорят, что не австрияков или ганцов нам тут бояться надо, а кое-чего другого.
- Это чего другого? - ротмистр нахмурился, его взгляд впился в подчиненного. - Чтобы я это слышал в последний раз, ты понял меня? Услышу, что младший офицерский состав подрывает боевой дух, я тебе устрою.
Ефрейтор вскочил на ноги, торопливо отряхивая тулуп.
- Так точно, ваше благородие. Разрешите подняться по ручью выше, все же воды набрать.
- Разрешаю, - устало вздохнул Влад.
Как только фигура ефрейтора скрылась за низкорослыми кустами, Влад снова рухнул спиной в снег. Он всю жизнь задавал себе один и тот же вопрос. Что он здесь делает? Зачем? Ради чего?
Владислав был участником Русско-Турецкой войны в 1877 году. Молодым двадцатилетним дворянином он отправился за славой в восточные земли в чине Вольноопределяющегося. Первое офицерское звание он получил лишь три года спустя. Затем он принял участие в Русско-Японской войне в 1904, где пуля нашла его грудь. Врачи в один голос твердили о чуде. Осколок задел сердце, и каждый из них пророчил ему не больше пары лет жизни и инвалидность, но он все еще был жив.
Сегодня, здесь, в проклятых Карпатских горах, в самом сердце очередной бессмысленной войны он встречал свой пятьдесят восьмой день рождения. Его лицо было картой пережитых битв, испещренной морщинами и шрамами, каждый из которых был безмолвной медалью. Всю свою жизнь он убивал других людей - другой национальности, другой веры. Причины не имели значения. Он получал приказ и выполнял его. Три раза он чудом избегал смерти, три раза он должен был быть убит, и ровно три раза он выживал и возвращался из настоящего ада живым.
Влад никогда не произносил этого вслух, но сейчас, лежа в снегу рядом с изуродованным трупом, он мечтал о смерти. Он хотел, чтобы все это закончилось, чтобы бесконечная тьма наконец приняла его в свои объятия. Но, как это часто бывает, его желанию не суждено было сбыться.
Первый выстрел разорвал воздух, заставив Влада вскочить на ноги. Немецкие приказы, резкие и гортанные, раздавались, казалось, отовсюду. Их подразделение оказалось в окружении. Грохот орудий смешался с предсмертными криками.
- С востока! С востока бьют, черти! - успел выкрикнуть кто-то из рядовых, прежде чем его голос оборвался.
- Падай! Падай, кретин! - закричал Влад, бросаясь на неосторожного новобранца, все ещё стоящего в полный рост.
Он вдавил его в снег и прижал его голову к земле, пытаясь уберечь его от свинцового дождя.
- Романцев! Романцев! С*кин сын! Ко мне! - орал Влад.
Молодой радист не слышал его. Шок парализовал его волю. В его остекленевших глазах не было страха, лишь пустое непонимание. Тимофей Романцев стоял, не сгибаясь, и медленно моргал, глядя в сторону леса, откуда вылетали невидимые жала смерти.
- Романцев! - снова закричал Влад. - Ко мне! Мне нужна связь с четвертым полком! Сюда! Ко мне, Романцев!
Пуля, выпущенная молодым добровольцем из Штутгарта, вошла радисту в щеку. Патрон Маузера 7.62 вырвал его нижнюю челюсть и швырнул ее под ноги Влада, словно издевательскую шутку.
Влад пополз по снегу к радиоприемнику, все еще висевшему на спине у мертвеца.
Воздух над головой вибрировал от пролетающего свинца. Крики на русском и немецком слились в один предсмертный вой. Он почувствовал обжигающую боль под левой лопаткой - шальная пуля вспорола старую шинель, вырвав кусок кожи вместе с тканью.
Крысы. Он снова подумал о них. Они не ждут конца бойни. Их пир уже начался. Тысячи голодных ртов требовали пищи. Мысли, чудовищные в своей неуместности, сверлили его мозг. Одна из крыс уже отгрызала кончик носа мертвого радиста. Увидев Влада, она обернулась, приняв агрессивную позу.
- Прочь, - Влад смахнул ее, но тварь вцепилась ему в пальцы, прогрызая теплую варежку.
Приказ о штыковой атаке на немецком языке разрезал воздух. Из леса, словно серый туман, по кровавому снегу хлынули сотни немецких солдат. Отряды в стальных нагрудниках для штурма траншей, вооруженные тяжелыми шипастыми дубинами, первыми врезались в ряды неготовых к бою солдат императора. Каждый удар либо уносил жизнь, либо оставлял на лицах чудовищные раны, заставляя выживших молить о быстрой смерти. Если бы они могли, то молили бы и на немецком.
Смерть в сером бушлате и черном шлеме выросла над Владом, занеся дубину для удара. Он не успевал вытащить наган из неудобного кармана шинели. Он выстрелил прямо сквозь ткань. Пуля со звоном ударила в нагрудник, оставив вмятину, повредив ребра и вырвав по касательной кусок плоти.
Крысы не заставили себя ждать. Две или три уже карабкались по черным сапогам немца к свежей ране.
Второй выстрел был уже выше и более прицельным - в голову. Каска слетела, и солдат рухнул. Влад оставался лежать на красном снегу. Была ли это его кровь или кровь тысяч других, он не знал. Шансов выжить в этом аду не было. Оставалось лишь одно - забрать с собой как можно больше врагов.
Благодарные крысы облепили упавшего немца, выгрызая ему губы.
Генрих Крамер, гауптман войск австро-венгерской коалиции, перезаряжал свой Маузер. Трофейный Веблей-Скотт 1912 года покоился в нагрудном кармане его теплого бушлата. В начищенных до блеска сапогах отражалось закатное солнце, окрашивая и без того кровавый снег в еще более густые бордовые тона.
- Nur Range, die nicht junger sind als die Kapitane, am Leben zu nehmen, - приказал Крамер.
Раненых и симулирующих смерть рядовых поднимали и тащили к полуразрушенному монументу из белого камня. Чем это было раньше, угадать было уже невозможно. Война стирала все - как людей, так и предметы искусства, оставляя после себя лишь крыс и кровь.
Нескольких солдат бросили к белоснежному подножию монумента. Камень приобрел несколько новых шрамов в лице пулевых отверстий, словно прошлых было недостаточно. Кто-то из пленных плакал, кто-то пытался стоять прямо, заглядывая палачам в глаза. Некоторые падали на колени, умоляя на ломаном немецком.
- Sollen wir diese Schweine ausziehen und in den Wald schicken, Kapitan? Lassen Sie uns eine kleine Wildjagd arrangieren, - с усмешкой спросил один из рядовых.
- Beiseite legen. Gefreite, um Leutnants und Kapitane auf mich zu schie?en, - отказал ему Крамер.
Он вытащил папиросу из серебряного портсигара и стряхнул с сапога очередную крысу.
- Verdammte Ratten, der rote Mond zieht sie an. Die Nacht der Fremden kommt bald, - выругался офицер.
Выбросив потухшую спичку, он перевел взгляд на Влада, лежащего в луже собственной крови. Ротмистр из последних сил пытался перезарядить наган, но пальцы его не слушались. Холод сковал их, не давая вставить в барабан последний патрон. На его мизинцах виднелись следы укусов.
Генрих не спеша подошел к нему и наклонился так близко, что Влад почувствовал горячее дыхание Крамера на своем лице. Немец не стал забирать оружие, видя тщетность попыток ротмистра.
- Furchte dich nicht. Ich wei?, was drin ist. Der rote Mond kommt bald. Wenn Sie wussten, was heute Abend passieren wurde, wurden Sie mir fur diesen Akt der Barmherzigkeit danken. Die Lebenden werden die Toten beneiden, - спокойно произнес Генрих, словно говорил со старым другом.
- Давай, давай, болтай. Это мне только и нужно… Главное - не уходите с поляны.
- Warum bist du in diesen Krieg geraten, Russe? Fuhlten Sie sich zu Hause schlecht? Ich wei?, ich wei?, es war nicht deine Wahl. Es war auch не meine Wahl, - продолжал Генрих тем же дружеским тоном.
В какой-то момент он сел рядом с Владом в снег и протянул ему открытый портсигар.
- Die letzte Zigarette im Leben ist heilig, - предложил Крамер.
Влад сделал вид, что тянется за папиросой. В его левой руке блеснул маленький перочинный нож. Он метил в глаза, но сил на удар уже не было. Крамер легко увел голову назад, а рукой схватил запястье Влада и заставил отпустить нож, выворачивая его запястье.
- Ich habe nicht einmal daran gezweifelt. Ich sage es meinen Leuten immer. Gewohnliche Russen sind Pobel, sie haben Angst vor einem Bajonettangriff, aber hier sind ihre Offiziere. Ihre Offiziere sind gefahrlich und haben keine Angst vor dem Tod, - произнес Крамер.
Влад застонал, роняя нож. Крысы, ошибочно приняв его за кусок мяса, бросились к нему.
- Еще десять минут, подонок. Десять минут - и ты пожалеешь о том, что пришел в Карпаты, - выдавил из себя Влад последнюю угрозу.
- Sie mussen mir jetzt drohen. Sie mussen mir verzeihen, ich kann nicht gut Russisch, - ответил Крамер.
- Просто смотри в небо, - продолжал Влад задыхаясь. - И ты увидишь, как огонь возмездия обрушится на твоих людей.
Крамер, продолжая удерживать руку Влада, все же вытащил папиросу и вложил ее ему в губы.
- Stolz wird es dir nicht erlauben, es selbst zu nehmen, aber ich bin nicht stolz, ich werde helfen.
Влад услышал первые выстрелы. Линия солдат, которых поставили к белому монументу, рухнула, как один. По приказу к монументу повели новый десяток солдат, которым было суждено умереть. Остальные были вынуждены смотреть и ждать… ждать своей очереди, не в силах изменить свою судьбу.
- Schmutziger Krieg. Ein Soldat sollte nicht so sterben. Wissen Sie, ich sage Ihnen ehrlich, das alles macht mir keine Freude, damit Ihre Generale dort nicht uber uns reden, - дал оценку происходящему Крамер.
- Животные… - простонал Влад.
- Zu Hause wartet niemand auf mich, aber ich kenne viele Madchen, die ihre Kinder und Ehemanner verloren haben, - продолжал свой монолог Крамер.
- Вы ответите за все…
Новый залп, новый десяток душ, новый пир для крыс.
- Wei?t du, was das Schlimmste daran ist? Bald werden der rote Mond und mein Volk wie Ihres sterben. Ein sinnloser Krieg. Wir werden nur ein Monster gebaren.
Влад прикрыл глаза. Он услышал свист падающих снарядов. Смерть в цельнометаллической оболочке неслась к ним на полной скорости. Генрих поднялся, глядя в небо. На фоне заката первые снаряды напоминали птиц, потерявших крылья. Раздались первые выкрики команд на немецком.
Генрих усмехнулся и снял свою черную фуражку. Его взгляд упал на Влада.
- Das ist es, woruber Sie die ganze Zeit gesprochen haben. Dann lass uns gemeinsam dorthin gehen, - совершенно спокойным голосом добавил Крамер.
- Отправимся туда вместе, - ответил Влад и закрыл глаза, слыша невыносимый грохот напалмовых снарядов.
Он успел передать информацию, и теперь напалм стирал с лица земли все живое.
<<Андрей Поповский>>
Подняться на шестой этаж оказалось пыткой, выматывающей душу и тело. Силы, словно вода сквозь пальцы, утекали из Андрея с каждым вымученным шагом. Типовая девятиэтажка, этот бетонный склеп, разрасталась в его сознании до размеров Вавилонской башни, сложенной из отчаяния и гнили, с мириадами лестничных пролетов, уходящих в душную темноту. Такие дома, как незаживающие язвы, есть в каждом городе. Дома-призраки, в которые заходишь, лишь когда бежать больше некуда. Дома, что годами гниют в аварийном состоянии, где в затопленных подвалах безраздельно правят крысы - безмолвные владыки этого царства упадка. В их мутных подслеповатых окнах порой мелькают силуэты тех, кто никогда здесь не жил.
Сегодня Андрей был одним из них.
Он и сам напоминал выцветший призрак, прилипший к шершавой облупившейся стене, жадно глотающий спертый пахнущий мочой и сыростью воздух. Очередной силуэт прошел мимо него, словно и не заметив. И это было хорошо. Сегодня ему не нужно было чужое внимание, он пришел, чтобы защитить то единственное, что у него осталось: ЕЕ. Он и Макаров в его кармане будут защищать Свету от “них”. Сомнений в том, что они захотят разрушить его жизнь до конца, не было никаких, это был лишь вопрос времени. А может, они уже здесь! "Тогда надо спешить!" - мысль обожгла мозг, заставляя сделать еще одно усилие, заставляя ускориться.
Что-то давило, не давало двигаться быстрее. Желание остаться здесь, во мраке загаженного подъезда, слиться с тенями и просто выжидать было почти непреодолимым. Андрей рухнул на ступени, обессиленный. На грязном бетоне валялись пустые пластиковые бутылки, и едкий смрад застарелого пива ударил в ноздри. Следы человеческой цивилизации были повсюду: старые использованные презервативы, криво нацарапанная на стене эпитафия "Леха - лох", окаменевшие фекалии домашних псов, не добежавших до лифта. Царство человека в таких местах было незыблемым, это был настоящий храм человеческой цивилизации и достижений.
Андрей поднял глаза на свою левую руку. Потребовалось нечеловеческое усилие, чтобы оторвать ее от пола; она мелко дрожала, как в лихорадке.
Он услышал шаги. Стальные створки лифта с натужным скрежетом разъехались, выплюнув в полумрак двоих. Он узнал их сразу, и сердце, до этого бившееся глухо и устало, взорвалось оглушительным набатом. Алексей Доротеев и его вечный прихвостень Рома "Соболь" - оба в грязных черных куртках, с тяжелыми шарфами, скрывающими лица. Но он их узнал. Они уже здесь, Андрей опоздал.
Ротмистр Владислав Князев склонился над одним из тел. Оно лежало в ледяной воде ручья, и минусовая температура не дала плоти поддаться гниению. Ручей, что должен был стать источником свежей воды, оказался отравлен трупом младшего унтер-офицера из его же роты. Кожа была неестественно синей. Судя по позе, он пытался выбраться на берег, когда пуля, прилетевшая с той стороны, оборвала его попытку.
Узкая горная артерия ручья делила Карпаты надвое, став невидимой границей, за которую уже полегло и еще поляжет больше полутора миллионов юношей, не желавших умирать здесь, в этом богом забытом месте. Сами горы, казалось, пытались изрыгнуть из себя этих назойливых насекомых, что упорно лезли в их каменные объятия лишь для того, чтобы сдохнуть.
- Ваше благородие! Разрешите фляжки пополнить, - раздался за спиной голос одного из ефрейторов.
- Подожди… - Владислав потянулся к телу и ухватился за обледенелую руку. - Мертвецы в воде.
- С того берега стреляли, не иначе, - ефрейтор подошел ближе, чтобы помочь.
Они вдвоем ухватились за застывшую конечность и потянули. Сухожилия затрещали под натугой, но что-то не пускало тело, удерживало его в ледяном плену. Ноги оставались в воде.
- Давай! - крикнул Влад. - Взяли еще!
Новая попытка принесла результат, но совершенно не тот, которого он ожидал. Тело с глухим хрустом надломилось, и его верхняя часть оторвалась от нижней половины туловища. Оно проехалось по снегу, оставляя за собой бурый след, увлекая за собой обоих мужчин, потерявших равновесие.
Влад не был готов к тому, что предстало его взору. Из разорванной плоти из того места, где еще мгновение назад был живот, хлынула наружу огромная стая крыс. Спасаясь от холода, они нашли приют в еще теплом трупе. Теперь же, потревоженные, они бросились врассыпную, оставляя на девственно-белом снегу кровавые следы. Казалось, будто тело разорвалось изнутри.
- Дьявол… - тихо прошептал Влад, инстинктивно вытирая лицо горстью чистого снега.
- И верно, ваше благородие, недаром про эти горы столько болтают. Говорят, что не австрияков или ганцов нам тут бояться надо, а кое-чего другого.
- Это чего другого? - ротмистр нахмурился, его взгляд впился в подчиненного. - Чтобы я это слышал в последний раз, ты понял меня? Услышу, что младший офицерский состав подрывает боевой дух, я тебе устрою.
Ефрейтор вскочил на ноги, торопливо отряхивая тулуп.
- Так точно, ваше благородие. Разрешите подняться по ручью выше, все же воды набрать.
- Разрешаю, - устало вздохнул Влад.
Как только фигура ефрейтора скрылась за низкорослыми кустами, Влад снова рухнул спиной в снег. Он всю жизнь задавал себе один и тот же вопрос. Что он здесь делает? Зачем? Ради чего?
Владислав был участником Русско-Турецкой войны в 1877 году. Молодым двадцатилетним дворянином он отправился за славой в восточные земли в чине Вольноопределяющегося. Первое офицерское звание он получил лишь три года спустя. Затем он принял участие в Русско-Японской войне в 1904, где пуля нашла его грудь. Врачи в один голос твердили о чуде. Осколок задел сердце, и каждый из них пророчил ему не больше пары лет жизни и инвалидность, но он все еще был жив.
Сегодня, здесь, в проклятых Карпатских горах, в самом сердце очередной бессмысленной войны он встречал свой пятьдесят восьмой день рождения. Его лицо было картой пережитых битв, испещренной морщинами и шрамами, каждый из которых был безмолвной медалью. Всю свою жизнь он убивал других людей - другой национальности, другой веры. Причины не имели значения. Он получал приказ и выполнял его. Три раза он чудом избегал смерти, три раза он должен был быть убит, и ровно три раза он выживал и возвращался из настоящего ада живым.
Влад никогда не произносил этого вслух, но сейчас, лежа в снегу рядом с изуродованным трупом, он мечтал о смерти. Он хотел, чтобы все это закончилось, чтобы бесконечная тьма наконец приняла его в свои объятия. Но, как это часто бывает, его желанию не суждено было сбыться.
Первый выстрел разорвал воздух, заставив Влада вскочить на ноги. Немецкие приказы, резкие и гортанные, раздавались, казалось, отовсюду. Их подразделение оказалось в окружении. Грохот орудий смешался с предсмертными криками.
- С востока! С востока бьют, черти! - успел выкрикнуть кто-то из рядовых, прежде чем его голос оборвался.
- Падай! Падай, кретин! - закричал Влад, бросаясь на неосторожного новобранца, все ещё стоящего в полный рост.
Он вдавил его в снег и прижал его голову к земле, пытаясь уберечь его от свинцового дождя.
- Романцев! Романцев! С*кин сын! Ко мне! - орал Влад.
Молодой радист не слышал его. Шок парализовал его волю. В его остекленевших глазах не было страха, лишь пустое непонимание. Тимофей Романцев стоял, не сгибаясь, и медленно моргал, глядя в сторону леса, откуда вылетали невидимые жала смерти.
- Романцев! - снова закричал Влад. - Ко мне! Мне нужна связь с четвертым полком! Сюда! Ко мне, Романцев!
Пуля, выпущенная молодым добровольцем из Штутгарта, вошла радисту в щеку. Патрон Маузера 7.62 вырвал его нижнюю челюсть и швырнул ее под ноги Влада, словно издевательскую шутку.
Влад пополз по снегу к радиоприемнику, все еще висевшему на спине у мертвеца.
Воздух над головой вибрировал от пролетающего свинца. Крики на русском и немецком слились в один предсмертный вой. Он почувствовал обжигающую боль под левой лопаткой - шальная пуля вспорола старую шинель, вырвав кусок кожи вместе с тканью.
Крысы. Он снова подумал о них. Они не ждут конца бойни. Их пир уже начался. Тысячи голодных ртов требовали пищи. Мысли, чудовищные в своей неуместности, сверлили его мозг. Одна из крыс уже отгрызала кончик носа мертвого радиста. Увидев Влада, она обернулась, приняв агрессивную позу.
- Прочь, - Влад смахнул ее, но тварь вцепилась ему в пальцы, прогрызая теплую варежку.
Приказ о штыковой атаке на немецком языке разрезал воздух. Из леса, словно серый туман, по кровавому снегу хлынули сотни немецких солдат. Отряды в стальных нагрудниках для штурма траншей, вооруженные тяжелыми шипастыми дубинами, первыми врезались в ряды неготовых к бою солдат императора. Каждый удар либо уносил жизнь, либо оставлял на лицах чудовищные раны, заставляя выживших молить о быстрой смерти. Если бы они могли, то молили бы и на немецком.
Смерть в сером бушлате и черном шлеме выросла над Владом, занеся дубину для удара. Он не успевал вытащить наган из неудобного кармана шинели. Он выстрелил прямо сквозь ткань. Пуля со звоном ударила в нагрудник, оставив вмятину, повредив ребра и вырвав по касательной кусок плоти.
Крысы не заставили себя ждать. Две или три уже карабкались по черным сапогам немца к свежей ране.
Второй выстрел был уже выше и более прицельным - в голову. Каска слетела, и солдат рухнул. Влад оставался лежать на красном снегу. Была ли это его кровь или кровь тысяч других, он не знал. Шансов выжить в этом аду не было. Оставалось лишь одно - забрать с собой как можно больше врагов.
Благодарные крысы облепили упавшего немца, выгрызая ему губы.
Генрих Крамер, гауптман войск австро-венгерской коалиции, перезаряжал свой Маузер. Трофейный Веблей-Скотт 1912 года покоился в нагрудном кармане его теплого бушлата. В начищенных до блеска сапогах отражалось закатное солнце, окрашивая и без того кровавый снег в еще более густые бордовые тона.
- Nur Range, die nicht junger sind als die Kapitane, am Leben zu nehmen, - приказал Крамер.
Раненых и симулирующих смерть рядовых поднимали и тащили к полуразрушенному монументу из белого камня. Чем это было раньше, угадать было уже невозможно. Война стирала все - как людей, так и предметы искусства, оставляя после себя лишь крыс и кровь.
Нескольких солдат бросили к белоснежному подножию монумента. Камень приобрел несколько новых шрамов в лице пулевых отверстий, словно прошлых было недостаточно. Кто-то из пленных плакал, кто-то пытался стоять прямо, заглядывая палачам в глаза. Некоторые падали на колени, умоляя на ломаном немецком.
- Sollen wir diese Schweine ausziehen und in den Wald schicken, Kapitan? Lassen Sie uns eine kleine Wildjagd arrangieren, - с усмешкой спросил один из рядовых.
- Beiseite legen. Gefreite, um Leutnants und Kapitane auf mich zu schie?en, - отказал ему Крамер.
Он вытащил папиросу из серебряного портсигара и стряхнул с сапога очередную крысу.
- Verdammte Ratten, der rote Mond zieht sie an. Die Nacht der Fremden kommt bald, - выругался офицер.
Выбросив потухшую спичку, он перевел взгляд на Влада, лежащего в луже собственной крови. Ротмистр из последних сил пытался перезарядить наган, но пальцы его не слушались. Холод сковал их, не давая вставить в барабан последний патрон. На его мизинцах виднелись следы укусов.
Генрих не спеша подошел к нему и наклонился так близко, что Влад почувствовал горячее дыхание Крамера на своем лице. Немец не стал забирать оружие, видя тщетность попыток ротмистра.
- Furchte dich nicht. Ich wei?, was drin ist. Der rote Mond kommt bald. Wenn Sie wussten, was heute Abend passieren wurde, wurden Sie mir fur diesen Akt der Barmherzigkeit danken. Die Lebenden werden die Toten beneiden, - спокойно произнес Генрих, словно говорил со старым другом.
- Давай, давай, болтай. Это мне только и нужно… Главное - не уходите с поляны.
- Warum bist du in diesen Krieg geraten, Russe? Fuhlten Sie sich zu Hause schlecht? Ich wei?, ich wei?, es war nicht deine Wahl. Es war auch не meine Wahl, - продолжал Генрих тем же дружеским тоном.
В какой-то момент он сел рядом с Владом в снег и протянул ему открытый портсигар.
- Die letzte Zigarette im Leben ist heilig, - предложил Крамер.
Влад сделал вид, что тянется за папиросой. В его левой руке блеснул маленький перочинный нож. Он метил в глаза, но сил на удар уже не было. Крамер легко увел голову назад, а рукой схватил запястье Влада и заставил отпустить нож, выворачивая его запястье.
- Ich habe nicht einmal daran gezweifelt. Ich sage es meinen Leuten immer. Gewohnliche Russen sind Pobel, sie haben Angst vor einem Bajonettangriff, aber hier sind ihre Offiziere. Ihre Offiziere sind gefahrlich und haben keine Angst vor dem Tod, - произнес Крамер.
Влад застонал, роняя нож. Крысы, ошибочно приняв его за кусок мяса, бросились к нему.
- Еще десять минут, подонок. Десять минут - и ты пожалеешь о том, что пришел в Карпаты, - выдавил из себя Влад последнюю угрозу.
- Sie mussen mir jetzt drohen. Sie mussen mir verzeihen, ich kann nicht gut Russisch, - ответил Крамер.
- Просто смотри в небо, - продолжал Влад задыхаясь. - И ты увидишь, как огонь возмездия обрушится на твоих людей.
Крамер, продолжая удерживать руку Влада, все же вытащил папиросу и вложил ее ему в губы.
- Stolz wird es dir nicht erlauben, es selbst zu nehmen, aber ich bin nicht stolz, ich werde helfen.
Влад услышал первые выстрелы. Линия солдат, которых поставили к белому монументу, рухнула, как один. По приказу к монументу повели новый десяток солдат, которым было суждено умереть. Остальные были вынуждены смотреть и ждать… ждать своей очереди, не в силах изменить свою судьбу.
- Schmutziger Krieg. Ein Soldat sollte nicht so sterben. Wissen Sie, ich sage Ihnen ehrlich, das alles macht mir keine Freude, damit Ihre Generale dort nicht uber uns reden, - дал оценку происходящему Крамер.
- Животные… - простонал Влад.
- Zu Hause wartet niemand auf mich, aber ich kenne viele Madchen, die ihre Kinder und Ehemanner verloren haben, - продолжал свой монолог Крамер.
- Вы ответите за все…
Новый залп, новый десяток душ, новый пир для крыс.
- Wei?t du, was das Schlimmste daran ist? Bald werden der rote Mond und mein Volk wie Ihres sterben. Ein sinnloser Krieg. Wir werden nur ein Monster gebaren.
Влад прикрыл глаза. Он услышал свист падающих снарядов. Смерть в цельнометаллической оболочке неслась к ним на полной скорости. Генрих поднялся, глядя в небо. На фоне заката первые снаряды напоминали птиц, потерявших крылья. Раздались первые выкрики команд на немецком.
Генрих усмехнулся и снял свою черную фуражку. Его взгляд упал на Влада.
- Das ist es, woruber Sie die ganze Zeit gesprochen haben. Dann lass uns gemeinsam dorthin gehen, - совершенно спокойным голосом добавил Крамер.
- Отправимся туда вместе, - ответил Влад и закрыл глаза, слыша невыносимый грохот напалмовых снарядов.
Он успел передать информацию, и теперь напалм стирал с лица земли все живое.
Глава шестая: Герой, которого мы заслужили
<<Андрей Поповский>>
Подняться на шестой этаж оказалось пыткой, выматывающей душу и тело. Силы, словно вода сквозь пальцы, утекали из Андрея с каждым вымученным шагом. Типовая девятиэтажка, этот бетонный склеп, разрасталась в его сознании до размеров Вавилонской башни, сложенной из отчаяния и гнили, с мириадами лестничных пролетов, уходящих в душную темноту. Такие дома, как незаживающие язвы, есть в каждом городе. Дома-призраки, в которые заходишь, лишь когда бежать больше некуда. Дома, что годами гниют в аварийном состоянии, где в затопленных подвалах безраздельно правят крысы - безмолвные владыки этого царства упадка. В их мутных подслеповатых окнах порой мелькают силуэты тех, кто никогда здесь не жил.
Сегодня Андрей был одним из них.
Он и сам напоминал выцветший призрак, прилипший к шершавой облупившейся стене, жадно глотающий спертый пахнущий мочой и сыростью воздух. Очередной силуэт прошел мимо него, словно и не заметив. И это было хорошо. Сегодня ему не нужно было чужое внимание, он пришел, чтобы защитить то единственное, что у него осталось: ЕЕ. Он и Макаров в его кармане будут защищать Свету от “них”. Сомнений в том, что они захотят разрушить его жизнь до конца, не было никаких, это был лишь вопрос времени. А может, они уже здесь! "Тогда надо спешить!" - мысль обожгла мозг, заставляя сделать еще одно усилие, заставляя ускориться.
Что-то давило, не давало двигаться быстрее. Желание остаться здесь, во мраке загаженного подъезда, слиться с тенями и просто выжидать было почти непреодолимым. Андрей рухнул на ступени, обессиленный. На грязном бетоне валялись пустые пластиковые бутылки, и едкий смрад застарелого пива ударил в ноздри. Следы человеческой цивилизации были повсюду: старые использованные презервативы, криво нацарапанная на стене эпитафия "Леха - лох", окаменевшие фекалии домашних псов, не добежавших до лифта. Царство человека в таких местах было незыблемым, это был настоящий храм человеческой цивилизации и достижений.
Андрей поднял глаза на свою левую руку. Потребовалось нечеловеческое усилие, чтобы оторвать ее от пола; она мелко дрожала, как в лихорадке.
Он услышал шаги. Стальные створки лифта с натужным скрежетом разъехались, выплюнув в полумрак двоих. Он узнал их сразу, и сердце, до этого бившееся глухо и устало, взорвалось оглушительным набатом. Алексей Доротеев и его вечный прихвостень Рома "Соболь" - оба в грязных черных куртках, с тяжелыми шарфами, скрывающими лица. Но он их узнал. Они уже здесь, Андрей опоздал.
