А поход на Гэрвиг, когда твои воины упились как скоты прямо на драккаре, поплыли не туда, высадились и разграбили нашу же деревню. У тебя же всё как будто через одно место. И вот сейчас, вместо того чтобы думать головой, ты кажется думаешь тем что у тебя в штанах. Переживаешь о какой-то никчемной бриттке, позволяешь ей порубить нашего лучшего воителя и ещё и защищаешь её так, что готов убить моего брата, лишиться жены и начать войну с моим отцом. Тебе не кажется, что это уже чересчур?
Ярл выслушал всю эту длинную речь почти с интересом.
- Нашего лучшего воителя значит..., - с умешкой сказал он.
- Ну а что не так что ли? Кто-то мог справится с ним?
Эльдвуг пожал плечами.
- Буйша смогла.
- Да только...
- Хватит. Ты мне надоела. - Он поднял колотушку, указывая ею на жену. - Я вижу тебя насквозь. Ты просто алчная, жадная, да ещё и трусливая баба. Признайся, что это ты заставила Сигхурда убить буйшу и может я и пощадил бы его. Да если бы в тебе была хоть частица того духа что есть в этой буйше я гордился бы такой женой. А так ты просто смазливая курица все мысли которой о тряпках, побрякушках и золоте.
Вот теперь Брунгильда была оскорблена по-настоящему. От обиды у неё слёзы навернулись на глаза. И потеряв всякую осторожность она уже было собралась сказать мужу такие вещи, о которых она несомненно бы пожалела позже. Но в этот миг рядом с ней возникла Софи с боевым топором в руках. Девушка храбро вышла навстречу ярлу. Эльдвуг и Брунгильда, слегка ошеломленные, растерянно глядели на неё. Но осознав в чем дело, ярл усмехнулся и опустил руку с колотушкой.
- Вот что цени, - сказал он жене, кивнув на служанку и отбросил колотушку. С презрением процедив: "Коза куцемозгая!", он ушел прочь, прямо сквозь стоявших перед ним женщин. И он снёс бы их с пути, если бы они обе проворно не отскочили в стороны.
Брунгильда уже пунцовая от всех этих оскорблений, с досадой посмотрела на Софи. Та опустила топор и виновато потупила очи.
- Ну чего ты примчалась? - Раздраженно сказала Брунгильда.
- Прости... я думала он сейчас будет бить тебя этой деревяшкой и хотела..., - девушка смутилась и отставила топор к одной из лавок.
Брунгильда медленно побрела прочь. Ей было до того не по себе, что казалось она чувствует тошноту. Она просто не знала, что ей теперь делать. У неё было столько радужных планов, когда она выходила замуж за Эльдвуга. А что теперь? Если он завтра убьёт Сигхурда, что ей делать? Отец этого так не оставит. И ей всё равно придется выбирать сторону. И всё из-за какой-то проклятой ничтожной буйши. Женщину затрясло от ярости. Она ничуть не жалела, что отправила брата убить бриттку и сейчас она думала ни о ней, а о своём муже. Думала почти с ненавистью. Ну как он может так поступать из-за какой-то глупой дикарки, спрашивала она себя снова и снова. И снова и снова её сердце обжигали его слова о том что ему хотелось бы чтобы его жена была в чем-то похоже на эту мерзкую буйшу.
Брунгильда остановилась, посмотрела на идущую рядом Софи и со вздохом спросила:
- Скажи, как у вас на родине жёны поступают с глупыми мужьями?
Софи пожала плечами:
- Моя бабка по матери говорила что глупый муж это благословение для женщины, но только если женщина достаточно умна чтобы выглядеть глупее мужа.
- А я вот видно недостаточно умна. - Брунгильда внимательно посмотрела на девушку и с любопытством спросила: - А у тебя был муж? Или любимый?
Софи отрицательно покачала головой и тихо сказала:
- Мне было девять лет, когда сельджукские пираты напали на мою деревню. С тех пор я рабыня. - Помолчала и грустно произнесла: - А когда ты рабыня ты всё равно что вещь. Думаю немногие мужчины мечтают о том чтобы вещь стала их женой.
Брунгильде подумалось что она кажется впервые видит девушку такой печальной. Ей захотелось её ободрить. Она слегка сжала её руку чуть выше запястья и сказала:
- Ты ещё очень молода, Софи, и я уверена, что ты ещё найдешь своего мужчину. - И поддавшись душевному порыву, Брунгильда добавила: - Если ты здесь у нас встретишь человека, с которым захочешь быть, я отпущу тебя и ты станешь его женой как свободная женщина. Я обещаю тебе это.
Большие зеленые глаза Софи посмотрели на молодую женщину с очень странным выражением, которого Брунгильда не поняла.
- Благодарю тебя, ты очень добра ко мне, - несколько официально и механически сказала Софи.
Брунгильда подумала, что может быть её слова как-то ненароком обидели служанку и поспешила перевести тему:
- Идём, я ещё хочу переговорить с Рейнмаром.
Форинга они нашли за длинным обширным сосновым столом, поставленным прямо на лужайке во дворе большого эльхауса, принадлежавшего очень смекалистому предприимчивому норманну по имени Пивит. Лет пятнадцать тому назад Пивит потерял в одном крупном сражении левую ногу и с тех пор ни в каких битвах не участвовал. Потеряв право на долю в военной добычи, он принялся искать пути извлечения денежных средств уже не из грабежа чужеземцев, а из собственных земляков и сородичей. Причем как шутили в Тилгарде сами метода грабежа остались теми же. Пивит пришел к выводу что нет ничего выгодней чем поить своих бывших товарищей по оружию за некую умеренную плату и с привычной ему сноровкой организовал в Тилгарде питейное заведение, которое быстро стало весьма популярным.
Брунгильда не любила Пивита. Она вообще ненавидела всю ту чрезмерность, с которой норманны придавались безудержному пьянству. И естественно человек поощряющий их к этому не мог вызвать у неё симпатию. У Пивита к тому же была привычка подсаживаться за стол той или иной компании, вступать в веселые разговоры и подспудно подбивать их к ещё более неумеренным возлияниям, которые для самого Пивита обращались в звонкую монету. И найдя Рейнмара за столом в обществе десятка других воинов, а также малоприятного ей хозяина эльхауса, она было хотела отозвать форинга куда-то в сторонку, чтобы переговорить с ним наедине, но затем сочла что это будет выглядеть подозрительно и чего доброго Эльдвугу донесут что его жена на что-то подговаривает его первого помощника. А потому она заговорила с ним прямо возле стола.
- Скажи мне, Молотобоец, что там произошло у Сигхурда и этой буйши.
За столом сразу все притихли, с любопытством прислушиваясь к разговору.
Рейнмар хмуро поглядел на рыжеволосую женщину и та решила что он уже похоже набрался.
- Сигхурд и с ним ещё четверо напали на эту бриттскую ведьму и клянусь грудями Ангрбоды сильно пожалели об этом. - Рейнмар то ли икнул то ли резко вздохнул и повторил: - Сильно пожалели.
- Что случилось? - настойчиво спросила Брунгильда.
- А то и случилось что эта тощая девка рубилась как спятивший берсерк. Троих отправила в Хельхейм, ибо куда же еще отправляться такому позорищу, а двоих, этого старого пердуна Тибара и осла Сигхурда расхерачила в кашу, едва живыми остались.
- Ты говоришь о моём брате, - сердито сказала женщина.
Рейнмар посмотрел на неё словно в растерянности.
- Я говорю как есть, фроэ. Они и справились то с ней только тем что один навалился на неё и прижал к земле и пока она резала его на части, Тибар подкрался к буйше и рубанул ей по правой руке. Но клянусь Мьёлниром и волосатым задом великана Галурха эта буйша и с одной левой рукой сумела задать им жару. Тибар говорил что ему пришлось броситься ей в ноги, повалить и практически остаться без руки, пока Сигхурд наконец умудрился-таки отрубить буйше её черную голову.
Рейнмар уставился на Брунгильду и той почудилось в его взгляде презрение. Но она стерпела.
- И где её голова? - Спросила она.
Влез один из воинов.
- Так мелкая буйша у нас её забрала, - весело сообщил он. - Налетела на Молотобойца, за грудки схватила и чуть весь дух из него не вышибла. "Отдавай", орёт, "мамкину голову или сейчас твою к херам собачьим оторву". Ну Молотобоец и оробел. Да и мы все признаться тоже. Сейчас, думаем, угрохает нас эта сопливая дева щита на месте и поминай как звали. Ну и отдали мы ей эту голову от греха подальше. Только чтобы не осерчала.
Сидящие за столом мужчины засмеялись. И Пивит громче всех.
- Считай что второй раз на свет родились! - Жизнерадостно воскликнул он. - От такой-то злыдни спаслись. Надо бы это дело хорошенько отметить, а?! - И он звонко хлопнул в ладоши.
Его тут же поддержали. Брунгильда мрачно оглядела веселящихся мужчин. Ей представлялось что они издеваются над ней. Под пылающим взором её голубых глаз воины малость поутихли. Но Пивит уже распоряжался чтобы принесли ещё больше эля и закуски.
- Ты правда отдал голову девчонке? - Холодно спросила она у форинга.
- Отдал, - также холодно ответил он. - Клянусь Тором она заслужила это.
Брунгильда развернулась и пошла прочь. Софи на минуту задержалась, задумчиво оглядывая сидящих за столом мужчин, а затем поспешила за женой ярла.
31.
Синни, вся уставшая и взмокшая, сидела на коленях возле тела матери, которое она с превеликим трудом переместила подальше от дороги к месту, выбранное ею для захоронения. Рядом лежал окровавленный наконечник копья Далиры, а на плаще её голова и её правая рука, которую Синни заботливо отыскала. Девочка неотрывно глядела в остекленевшие глаза мертвой женщины и пыталась как-то принять и справиться с ужасающей пустотой, разверзшейся в её душе и буквально высасывающей все её мысли и силы. Она не могла понять, как и зачем ей теперь жить. И её разум был не в состоянии осмыслить и справиться со всеми этими переживаниями. Утром мать, которую она считала погибшей приходит за ней и вырывает из лап гнусных норманнов, а спустя несколько часов она снова погибает. Её сознание не выдерживало такого накала переживаний и сейчас словно отключилось, смолкло. Синни смотрела в глаза Далиры и казалось не чувствовала ничего. Только безостановочно сверлящую мысль, что она должна похоронить мать. А потом... Потом никакого не было. Где-то далеко у самого горизонта сознания иногда маячили слова Лингхольм, дед, Бародикс Макрой, но они сейчас ничего не значили для Синни, асболютно ничего. Она только понимала, что надо немного передохнуть, набраться хоть каких-то сил и затем заняться рытьём могилы.
Для рытья у неё был только нож и собственные руки. И хотя она постаралась выбрать место с относительно мягким грунтом, она понимала, что ей будет тяжело. Но была полна решимости непременно всё довести до конца. Это была своего рода борьба, а она теперь была настроена в любой ситуации бороться до конца. Она обещала матери не сдаваться и больше ни за что не посмеет нарушить это обещание. Ей было стыдно вспоминать о "ведьминых пальцах". Увидев Далиру утром на городской площади, среди толпы врагов, в боевой раскраске, с ног до головы залитую кровью, Синни испытала настоящий шок. И только в эту минуту она наконец кажется поняла, что за человек её мать. И потом, здесь, увидев трех мертвых норманнов и двух изрубленных, едва живых, и искалеченное тело матери, Синни ещё больше прониклась, как ей казалось, этим духом решимости сражаться, сражаться до самого конца. Вроде бы зная Далиру всю свою жизнь, Синни всё же и помыслить не могла что её мать способна на такое. И мысли о том что она дочь такой женщины и что она последняя из их семьи, семьи все члены которой погибли так или иначе спасая её, заставляли девочку быть непривычно твердой, собранной и решительной, наполняли её если не физической то душевной силой, теперь она боялась только одного, оказаться недостойной своего отца, брата и матери. Но конечно она была ещё слишком юной и слабой, а сейчас ещё и слишком уставшей и вымотанной, чтобы вот так в один момент переродиться в стального несгибаемого безупречного воина, способного до последнего удара сердца смеяться в глаза любым опасностям и трудностям. И потому она просто сидела, скрючившись, опустив плечи, безвольно вытянув руки и неотрывно глядела на красно-синюю голову в обрамлении копны черно-белых волос.
Неожиданно Синни ощутила холод. Не просто порыв свежего ветра, собственно движение воздуха вообще отсутствовало, а именно резкое понижение температуры вокруг. Бездвижный ледяной воздух окутал её, щипая и обжигая кожу. Синни вроде как собралась удивленно оглядеться, но вдруг замерла как испуганный суслик. Она увидела прямо перед собой длинную тень, отбрасываемую кем-то кто появился за её спиной. Ужас тут же вцепился ей в сердце ещё более ледяной хваткой чем окружающий воздух. Ей стало настолько страшно, что она не могла даже вздохнуть. Она была не в силах пошевелиться и только её зрачки всё более и более расширялись, делая её темные глаза уже почти черными, по мере того как тень увеличивалась. Или ей это только казалось. Затем она ощутила или услышала, как что-то упало на землю рядом с ней за её спиной. Она снова вздрогнула и это вернуло ей возможность двигаться. Пересиливая ужас, она обернулась.
Никого и ничего не было. Только всё то же обширное плоскогорье с травой и камнями и далекой иззубренной скальной грядой у горизонта. Она опустила глаза и увидела на земле лежавший в ножнах меч. Она тут же узнала узоры из серебряных пластинок и коралловых вставок, украшавших ножны. Это был меч Анвелла. Она взяла его и прижала к себе как куклу. Оружие было очень холодным. Она не нашла меч на месте сражения, если честно она и не искала, даже не вспомнила о нём, а на глаза он ей не попался. Только обломок любимого копья матери. Но теперь он вернулся к ней и Синни представлялось что она всё поняла. Теперь это её меч и они будут неразлучны до самого конца. Она гладила его рукоять, смотрела на голову мертвой женщины и очень тихо напевала старую песню своего народа:
"Мой родной дорогой, светлоокий герой,
Ты теперь спишь в земле за далекой горой
И в иссохшей груди плачет сердце моё
О, отважный мой сын, возвращайся домой
Возвращайся домой от костей и мечей
Из кровавой земли, из беззвездных ночей,
Из полей мертвецов, убаюканных тьмой
Возвращайся, мой сын, возвращайся домой..."
32.
Синни усердно вспарывала землю ножом и затем разгребала руками. В конце концов она сильно порезала левую ладонь об острый осколок камня в земле. Кровь обильно хлынула из руки. Синни расстроенно уставилась на порез, сумрачно наблюдая как вытекает кровь. Работать с такой рукой нельзя, она отлично знала что если открытую рану совать в грязь это может кончится гниением и возможно смертью. Значит надо перевязать и работать только правой, мрачно решила она. Но тут увидела, что кровь прекратила течь. Она с удивление сжимала и разжимала ладонь, пытаясь понять почему кровь не идет, и уже не в силах рассмотреть сам разрез. Тогда она решительно стерла кровь правой ладонью и с изумлением узрела что рана исчезла. Синни вскочила на ноги, ошеломленная и отчасти напуганная. Хлопая глазами, она долго смотрела на чудесным образом исцелившуюся ладонь, а потом перевела взгляд на голову матери, словно спрашивая её. Но в этот момент её мысли резко переключились на другое. Она повернула голову и увидела на дороге четырёхколёсную повозку, влекомую крупной рыжей лошадью. На козлах повозки сидел высокий черноволосый мужчина и смотрел в сторону Синни.
Ярл выслушал всю эту длинную речь почти с интересом.
- Нашего лучшего воителя значит..., - с умешкой сказал он.
- Ну а что не так что ли? Кто-то мог справится с ним?
Эльдвуг пожал плечами.
- Буйша смогла.
- Да только...
- Хватит. Ты мне надоела. - Он поднял колотушку, указывая ею на жену. - Я вижу тебя насквозь. Ты просто алчная, жадная, да ещё и трусливая баба. Признайся, что это ты заставила Сигхурда убить буйшу и может я и пощадил бы его. Да если бы в тебе была хоть частица того духа что есть в этой буйше я гордился бы такой женой. А так ты просто смазливая курица все мысли которой о тряпках, побрякушках и золоте.
Вот теперь Брунгильда была оскорблена по-настоящему. От обиды у неё слёзы навернулись на глаза. И потеряв всякую осторожность она уже было собралась сказать мужу такие вещи, о которых она несомненно бы пожалела позже. Но в этот миг рядом с ней возникла Софи с боевым топором в руках. Девушка храбро вышла навстречу ярлу. Эльдвуг и Брунгильда, слегка ошеломленные, растерянно глядели на неё. Но осознав в чем дело, ярл усмехнулся и опустил руку с колотушкой.
- Вот что цени, - сказал он жене, кивнув на служанку и отбросил колотушку. С презрением процедив: "Коза куцемозгая!", он ушел прочь, прямо сквозь стоявших перед ним женщин. И он снёс бы их с пути, если бы они обе проворно не отскочили в стороны.
Брунгильда уже пунцовая от всех этих оскорблений, с досадой посмотрела на Софи. Та опустила топор и виновато потупила очи.
- Ну чего ты примчалась? - Раздраженно сказала Брунгильда.
- Прости... я думала он сейчас будет бить тебя этой деревяшкой и хотела..., - девушка смутилась и отставила топор к одной из лавок.
Брунгильда медленно побрела прочь. Ей было до того не по себе, что казалось она чувствует тошноту. Она просто не знала, что ей теперь делать. У неё было столько радужных планов, когда она выходила замуж за Эльдвуга. А что теперь? Если он завтра убьёт Сигхурда, что ей делать? Отец этого так не оставит. И ей всё равно придется выбирать сторону. И всё из-за какой-то проклятой ничтожной буйши. Женщину затрясло от ярости. Она ничуть не жалела, что отправила брата убить бриттку и сейчас она думала ни о ней, а о своём муже. Думала почти с ненавистью. Ну как он может так поступать из-за какой-то глупой дикарки, спрашивала она себя снова и снова. И снова и снова её сердце обжигали его слова о том что ему хотелось бы чтобы его жена была в чем-то похоже на эту мерзкую буйшу.
Брунгильда остановилась, посмотрела на идущую рядом Софи и со вздохом спросила:
- Скажи, как у вас на родине жёны поступают с глупыми мужьями?
Софи пожала плечами:
- Моя бабка по матери говорила что глупый муж это благословение для женщины, но только если женщина достаточно умна чтобы выглядеть глупее мужа.
- А я вот видно недостаточно умна. - Брунгильда внимательно посмотрела на девушку и с любопытством спросила: - А у тебя был муж? Или любимый?
Софи отрицательно покачала головой и тихо сказала:
- Мне было девять лет, когда сельджукские пираты напали на мою деревню. С тех пор я рабыня. - Помолчала и грустно произнесла: - А когда ты рабыня ты всё равно что вещь. Думаю немногие мужчины мечтают о том чтобы вещь стала их женой.
Брунгильде подумалось что она кажется впервые видит девушку такой печальной. Ей захотелось её ободрить. Она слегка сжала её руку чуть выше запястья и сказала:
- Ты ещё очень молода, Софи, и я уверена, что ты ещё найдешь своего мужчину. - И поддавшись душевному порыву, Брунгильда добавила: - Если ты здесь у нас встретишь человека, с которым захочешь быть, я отпущу тебя и ты станешь его женой как свободная женщина. Я обещаю тебе это.
Большие зеленые глаза Софи посмотрели на молодую женщину с очень странным выражением, которого Брунгильда не поняла.
- Благодарю тебя, ты очень добра ко мне, - несколько официально и механически сказала Софи.
Брунгильда подумала, что может быть её слова как-то ненароком обидели служанку и поспешила перевести тему:
- Идём, я ещё хочу переговорить с Рейнмаром.
Форинга они нашли за длинным обширным сосновым столом, поставленным прямо на лужайке во дворе большого эльхауса, принадлежавшего очень смекалистому предприимчивому норманну по имени Пивит. Лет пятнадцать тому назад Пивит потерял в одном крупном сражении левую ногу и с тех пор ни в каких битвах не участвовал. Потеряв право на долю в военной добычи, он принялся искать пути извлечения денежных средств уже не из грабежа чужеземцев, а из собственных земляков и сородичей. Причем как шутили в Тилгарде сами метода грабежа остались теми же. Пивит пришел к выводу что нет ничего выгодней чем поить своих бывших товарищей по оружию за некую умеренную плату и с привычной ему сноровкой организовал в Тилгарде питейное заведение, которое быстро стало весьма популярным.
Брунгильда не любила Пивита. Она вообще ненавидела всю ту чрезмерность, с которой норманны придавались безудержному пьянству. И естественно человек поощряющий их к этому не мог вызвать у неё симпатию. У Пивита к тому же была привычка подсаживаться за стол той или иной компании, вступать в веселые разговоры и подспудно подбивать их к ещё более неумеренным возлияниям, которые для самого Пивита обращались в звонкую монету. И найдя Рейнмара за столом в обществе десятка других воинов, а также малоприятного ей хозяина эльхауса, она было хотела отозвать форинга куда-то в сторонку, чтобы переговорить с ним наедине, но затем сочла что это будет выглядеть подозрительно и чего доброго Эльдвугу донесут что его жена на что-то подговаривает его первого помощника. А потому она заговорила с ним прямо возле стола.
- Скажи мне, Молотобоец, что там произошло у Сигхурда и этой буйши.
За столом сразу все притихли, с любопытством прислушиваясь к разговору.
Рейнмар хмуро поглядел на рыжеволосую женщину и та решила что он уже похоже набрался.
- Сигхурд и с ним ещё четверо напали на эту бриттскую ведьму и клянусь грудями Ангрбоды сильно пожалели об этом. - Рейнмар то ли икнул то ли резко вздохнул и повторил: - Сильно пожалели.
- Что случилось? - настойчиво спросила Брунгильда.
- А то и случилось что эта тощая девка рубилась как спятивший берсерк. Троих отправила в Хельхейм, ибо куда же еще отправляться такому позорищу, а двоих, этого старого пердуна Тибара и осла Сигхурда расхерачила в кашу, едва живыми остались.
- Ты говоришь о моём брате, - сердито сказала женщина.
Рейнмар посмотрел на неё словно в растерянности.
- Я говорю как есть, фроэ. Они и справились то с ней только тем что один навалился на неё и прижал к земле и пока она резала его на части, Тибар подкрался к буйше и рубанул ей по правой руке. Но клянусь Мьёлниром и волосатым задом великана Галурха эта буйша и с одной левой рукой сумела задать им жару. Тибар говорил что ему пришлось броситься ей в ноги, повалить и практически остаться без руки, пока Сигхурд наконец умудрился-таки отрубить буйше её черную голову.
Рейнмар уставился на Брунгильду и той почудилось в его взгляде презрение. Но она стерпела.
- И где её голова? - Спросила она.
Влез один из воинов.
- Так мелкая буйша у нас её забрала, - весело сообщил он. - Налетела на Молотобойца, за грудки схватила и чуть весь дух из него не вышибла. "Отдавай", орёт, "мамкину голову или сейчас твою к херам собачьим оторву". Ну Молотобоец и оробел. Да и мы все признаться тоже. Сейчас, думаем, угрохает нас эта сопливая дева щита на месте и поминай как звали. Ну и отдали мы ей эту голову от греха подальше. Только чтобы не осерчала.
Сидящие за столом мужчины засмеялись. И Пивит громче всех.
- Считай что второй раз на свет родились! - Жизнерадостно воскликнул он. - От такой-то злыдни спаслись. Надо бы это дело хорошенько отметить, а?! - И он звонко хлопнул в ладоши.
Его тут же поддержали. Брунгильда мрачно оглядела веселящихся мужчин. Ей представлялось что они издеваются над ней. Под пылающим взором её голубых глаз воины малость поутихли. Но Пивит уже распоряжался чтобы принесли ещё больше эля и закуски.
- Ты правда отдал голову девчонке? - Холодно спросила она у форинга.
- Отдал, - также холодно ответил он. - Клянусь Тором она заслужила это.
Брунгильда развернулась и пошла прочь. Софи на минуту задержалась, задумчиво оглядывая сидящих за столом мужчин, а затем поспешила за женой ярла.
31.
Синни, вся уставшая и взмокшая, сидела на коленях возле тела матери, которое она с превеликим трудом переместила подальше от дороги к месту, выбранное ею для захоронения. Рядом лежал окровавленный наконечник копья Далиры, а на плаще её голова и её правая рука, которую Синни заботливо отыскала. Девочка неотрывно глядела в остекленевшие глаза мертвой женщины и пыталась как-то принять и справиться с ужасающей пустотой, разверзшейся в её душе и буквально высасывающей все её мысли и силы. Она не могла понять, как и зачем ей теперь жить. И её разум был не в состоянии осмыслить и справиться со всеми этими переживаниями. Утром мать, которую она считала погибшей приходит за ней и вырывает из лап гнусных норманнов, а спустя несколько часов она снова погибает. Её сознание не выдерживало такого накала переживаний и сейчас словно отключилось, смолкло. Синни смотрела в глаза Далиры и казалось не чувствовала ничего. Только безостановочно сверлящую мысль, что она должна похоронить мать. А потом... Потом никакого не было. Где-то далеко у самого горизонта сознания иногда маячили слова Лингхольм, дед, Бародикс Макрой, но они сейчас ничего не значили для Синни, асболютно ничего. Она только понимала, что надо немного передохнуть, набраться хоть каких-то сил и затем заняться рытьём могилы.
Для рытья у неё был только нож и собственные руки. И хотя она постаралась выбрать место с относительно мягким грунтом, она понимала, что ей будет тяжело. Но была полна решимости непременно всё довести до конца. Это была своего рода борьба, а она теперь была настроена в любой ситуации бороться до конца. Она обещала матери не сдаваться и больше ни за что не посмеет нарушить это обещание. Ей было стыдно вспоминать о "ведьминых пальцах". Увидев Далиру утром на городской площади, среди толпы врагов, в боевой раскраске, с ног до головы залитую кровью, Синни испытала настоящий шок. И только в эту минуту она наконец кажется поняла, что за человек её мать. И потом, здесь, увидев трех мертвых норманнов и двух изрубленных, едва живых, и искалеченное тело матери, Синни ещё больше прониклась, как ей казалось, этим духом решимости сражаться, сражаться до самого конца. Вроде бы зная Далиру всю свою жизнь, Синни всё же и помыслить не могла что её мать способна на такое. И мысли о том что она дочь такой женщины и что она последняя из их семьи, семьи все члены которой погибли так или иначе спасая её, заставляли девочку быть непривычно твердой, собранной и решительной, наполняли её если не физической то душевной силой, теперь она боялась только одного, оказаться недостойной своего отца, брата и матери. Но конечно она была ещё слишком юной и слабой, а сейчас ещё и слишком уставшей и вымотанной, чтобы вот так в один момент переродиться в стального несгибаемого безупречного воина, способного до последнего удара сердца смеяться в глаза любым опасностям и трудностям. И потому она просто сидела, скрючившись, опустив плечи, безвольно вытянув руки и неотрывно глядела на красно-синюю голову в обрамлении копны черно-белых волос.
Неожиданно Синни ощутила холод. Не просто порыв свежего ветра, собственно движение воздуха вообще отсутствовало, а именно резкое понижение температуры вокруг. Бездвижный ледяной воздух окутал её, щипая и обжигая кожу. Синни вроде как собралась удивленно оглядеться, но вдруг замерла как испуганный суслик. Она увидела прямо перед собой длинную тень, отбрасываемую кем-то кто появился за её спиной. Ужас тут же вцепился ей в сердце ещё более ледяной хваткой чем окружающий воздух. Ей стало настолько страшно, что она не могла даже вздохнуть. Она была не в силах пошевелиться и только её зрачки всё более и более расширялись, делая её темные глаза уже почти черными, по мере того как тень увеличивалась. Или ей это только казалось. Затем она ощутила или услышала, как что-то упало на землю рядом с ней за её спиной. Она снова вздрогнула и это вернуло ей возможность двигаться. Пересиливая ужас, она обернулась.
Никого и ничего не было. Только всё то же обширное плоскогорье с травой и камнями и далекой иззубренной скальной грядой у горизонта. Она опустила глаза и увидела на земле лежавший в ножнах меч. Она тут же узнала узоры из серебряных пластинок и коралловых вставок, украшавших ножны. Это был меч Анвелла. Она взяла его и прижала к себе как куклу. Оружие было очень холодным. Она не нашла меч на месте сражения, если честно она и не искала, даже не вспомнила о нём, а на глаза он ей не попался. Только обломок любимого копья матери. Но теперь он вернулся к ней и Синни представлялось что она всё поняла. Теперь это её меч и они будут неразлучны до самого конца. Она гладила его рукоять, смотрела на голову мертвой женщины и очень тихо напевала старую песню своего народа:
"Мой родной дорогой, светлоокий герой,
Ты теперь спишь в земле за далекой горой
И в иссохшей груди плачет сердце моё
О, отважный мой сын, возвращайся домой
Возвращайся домой от костей и мечей
Из кровавой земли, из беззвездных ночей,
Из полей мертвецов, убаюканных тьмой
Возвращайся, мой сын, возвращайся домой..."
32.
Синни усердно вспарывала землю ножом и затем разгребала руками. В конце концов она сильно порезала левую ладонь об острый осколок камня в земле. Кровь обильно хлынула из руки. Синни расстроенно уставилась на порез, сумрачно наблюдая как вытекает кровь. Работать с такой рукой нельзя, она отлично знала что если открытую рану совать в грязь это может кончится гниением и возможно смертью. Значит надо перевязать и работать только правой, мрачно решила она. Но тут увидела, что кровь прекратила течь. Она с удивление сжимала и разжимала ладонь, пытаясь понять почему кровь не идет, и уже не в силах рассмотреть сам разрез. Тогда она решительно стерла кровь правой ладонью и с изумлением узрела что рана исчезла. Синни вскочила на ноги, ошеломленная и отчасти напуганная. Хлопая глазами, она долго смотрела на чудесным образом исцелившуюся ладонь, а потом перевела взгляд на голову матери, словно спрашивая её. Но в этот момент её мысли резко переключились на другое. Она повернула голову и увидела на дороге четырёхколёсную повозку, влекомую крупной рыжей лошадью. На козлах повозки сидел высокий черноволосый мужчина и смотрел в сторону Синни.
