Дорожная

Колдовская сила - удел слабых, говорили ему. Сильному уловки не нужны.
       Словесная паутина - удел женщин, твердили ему. Крепкий удар и острый меч - вот орудие мужчин.
       Никому нельзя доверять спину, убеждали его. Воин клана должен со всем справляться в одиночку.
       Глупая чернь, поднявшая бунт, подлежит устранению. Власть наместника незыблема, и его решения всегда верны.
       Но люди на площади Элана не были поголовно чернью. Наместник болтался в петле. Острые мечи не помогли страже. Пролитая кровь только разъярила толпу, и против десятка брошенных камней острый меч оказался бесполезен. А верно подобранные слова, разнесенные колдовством, и прохлада чужой руки на спине - помогли. И стоило бы это обдумать, осмыслить, но дорога вьется, спутники шумят под боком, и кажется, что времени в обрез…
       - Хорошо, кузе посол, так и быть. Я расскажу тебе историю своей первой любви, доволен? - подкрашенный злостью голос разворошил мысли взморца, спутал их, как нитки в корзине. Атте Кион все-таки не устоял перед вызовом, решился. - Когда-то давно, когда я был так же молод и беззаботен, как вы, жизнь привела меня в северный порт…
       Невысокие каменные дома с окнами-бойницами, покрытые толстым слоем земли и мха крыши. Извилистые, неровные улочки, резкие крики чаек, постоянный пронизывающий ветер, пахнущий морской солью, рыбой и дымом. Весёлые синие глаза напротив, светлые волосы, которыми играет ветер. Мечты о другом, тёплом море - и нездоровая тяга к черному цвету. Во всем - в одежде, вещах и даже снах. Потрепанные страницы книг в единственной библиотеке города, неловкие объяснения в любви, прокушенная острыми клычками шея и горящие огнем царапины на спине. Она была из старого рода вёльв, его первая любовь. Тогда еще тонкая, не раскрывшая весь свой дар, полная тайных, странных и непонятных ему страстей и огня, которым щедро делилась. И летела пыль во все стороны, когда они удирали вдвоем из опостылевшего городка - туда, к югу, где жаркое солнце и белый песок. Без денег, без вещей, налегке - как могут только молодые и влюбленные…
       - С берегов южного моря я унес с собой, скажем так, практическое знание о том, насколько щекотливыми и опасными для мужского здоровья могут быть желания молодых кадин. И несколько правил, как вести с ними разговор, чтобы не пришлось потом бегать к лекарю и зашивать оставленные острыми ноготочками раны. Как видите, кузе Виртанен, эти правила работают и по сей день безотказно. - Ученый улыбнулся, заметив за спиной у внимательно слушающего крельца маленький снежный вихрь. - Спокойствие, уважение и ненавязчивая забота. Попробуйте, результат вам понра...
       - Что произошло потом? Раз ты сейчас с нами, а не на южном берегу? - Илана мягко опустилась на крышу кареты, ровно за правым плечом взморца. Тот даже не вздрогнул - почувствовал знакомую прохладу и ветер заранее. - Вёльвы не отдают своего, но на тебе нет ничьих следов.
       - Бестактный вопрос, найнен. Но я отвечу. Северное море тоже не отдает своего - род призвал её обратно спустя год. И она не отказалась - сила раскрылась и остудила все порывы страстей. Взрослые кадин с севера бесстрастны и холодны. А я пошел дальше.
       - Трагично. Полагаю, все-таки не без даров вы ушли дальше, обычно вёльвы щедро благодарят тех, кто помогает пробудить силу их дочерей. Традиция. - Ветряница пожала плечами и хитро сощурилась. Красивая сказка о первой любви её заинтересовала - слишком много нестыковок было в рассказе мужчины. Не складывалось в узор, как заметила Мааре.
       - Ничего-то от вас не скроешь, найнен. - Атте криво усмехнулся. Вспоминать момент расставания спустя столько лет было уже не так неприятно, но все же, все же… - Моя мужская гордость была в тот вечер ранена, не скрою. Я не знал в то время о традициях северных вёльв, узнал уже потом, когда стал изучать прицельно. А тогда заявившаяся в нашу каморку старшая рода меня изрядно взбесила. Мне, как какой-то продажной женщине, вручили кошель с золотом и древний манускрипт. После чего выразили благодарность за взятый на себя риск и пожелали удачи в жизни. Я был взбешен, собирался бросить все это в лицо старой карге - а моя любовь в это время спокойно встала и…поклонилась мне. А потом вышла из дома. Монеты, к слову, оказались все с затонувшего несколько десятилей назад корабля, и взявшись их изучать, я постепенно пришел в археологию. А там затянуло, закрутило - и вот я здесь, с вами.
       - Пожалуй, это и правда поучительная история. - Посол выглядел растерянным. - Вёльвы живут на границе с Крелью, но я никогда не слышал о таком обычае. Меня в юности жизнь всего лишь сводила с циркачкой, я тогда даже ненадолго сбежал из дома следом за ней. Продержался с бродячим цирком две недели, после чего вернулся домой. Моя любовь не вынесла грязи, вечной тряски и шума. Рай в шалаше не случился.
       - И с тех пор наш славный герой так и колесит по свету, ищет свою единственную… - насмешливо пропела тонким голосочком ехидная ветряница, после чего уже совершенно другим, строгим тоном добавила, - время отдыха кончилось. Мааре говорит, на следующем повороте нас снова выбросит непонятно куда. Держитесь.
       

***

       Хирви разбрелись по склону, трубно ворча - близость большой воды нервировала лесных гигантов, пусть и выученных ходить под седлом с неугомонными людьми. Карету перекосило - Атте и забыл, что его родной северный городок тянулся вдоль узкого клочка земли, зажатый между набегающим морем и громадами лысых скал.
       - Порт Руйнавик, - присвистнул Олави, оглядываясь вокруг. Их выкинуло на окраине города, но никаких заборов или укреплений здесь не было. Просто дома в какой-то момент заканчивались - и начинался пустой склон, поросший высокой травой с мелкими пятнами белых цветов. - Сутки пути - и мы будем в Крели. Далеко нас занесло от цели в этот раз. Почему именно сюда?
       - Потому что судьба кого-то из вас связана с этим местом, и история не завершена, - прикрыв глаза, словно слушая чьи-то подсказки, сказала Мааре. Плетунья успела переодеться в длинное серое платье и сейчас совсем не отличалась от горожанок, спешащих по своим делам. - Пройдемся?
       Ученый шел по знакомым с детства улицам и отмечал про себя малейшие изменения. Маленькие, приземистые каменные домики, поросшие мхом - совсем как в его воспоминаниях. Вот пахнущий сдобой дом пекаря - на первом этаже он держал лавку, на втором - жил со своей семьей. Внутри, как и раньше, полно людей. Знать бы, жив еще сам кузе Фарор, или всем заправляют его внуки? Вот впереди сверкает беленый известью дом мэра, с красной крышей - пожалуй, только он да еще пара семей могли позволить себе постоянно подкрашивать фасад. И верно, рядышком выросли, как грибы, такие же яркие, сверкающие на солнце дома. Кто живет в них сейчас? Вот причал, шумный, воняющий рыбой и водорослями, с лесом мачт, качающихся на волнах. Шумные мальчишки-юнги, пропитанные табаком и солью капитаны, юные глупышки, подметающие подолами мостки - а вдруг возьмут с собой, увезут в открытое море, полное приключений?
       - Как давно ты не был дома, Атте? - ветряница слушала ветер, шепчущий ей о секретах, тайнах и явях жителей порта. - Ты помнишь еще, где стоит твой дом?
       Дом был, как и прежде, увит редким для этих мест диким виноградом. Этакая благодарность вёльв - еще одна ее часть. Нигде в других садах упрямое растение не приживалось, а вот у его матери росло, каждую осень украшая пунцовыми листьями серо-зеленый камень стен. Прямо напротив дома, стоило только зайти по пояс, качались два гладких, как стекло, валуна - еще одна диковинка, ради которой в Руйнавик иногда приезжали гости. Говорили, будто это корабли чужаков, возжелавших увезти с собой силой молодую вёльву. Из крови убитого мужа и собственной боли она сплела заклятье, срок которому - вечность. С тех пор никто не рискует трогать северных вёльв без их разрешения. Где-то там, в стороне от его дома, вьется по холмам узкая тропка, бежит через утёсы, нависшие над морем, огибает фьорды - и упирается в старый маяк. Держат маяк вёльвы, из года в год следят за тем, чтобы горел его свет в ночи и не давал кораблям налететь на подводные камни.
       Подумать только, он не был дома почти двадцать лет. Бродил по свету, изучал чужие истории, собирал легенды - с тех самых пор, как вместо теплой родной женщины под боком получил мешок старинных, невиданных никем из его города монет. Дом, кажется, перешел к его младшему брату - мать с отцом, тем еще повесой, он сам перевез в Крель. Престижный район, уютный теплый дом, как и здесь, увитый диким виноградом - дары вёльв даются на всю жизнь, как и клятвы.
       - Мы точно будем к месту? Здесь наверняка есть гостевой дом или таверна с комнатами, все-таки порт. - Олави, как самый чуткий к чужим настроениям, первым заметил, что с их спутником что-то неладно. Слишком тот вдруг стал молчалив и серьезен.
       Гостевой дом на берегу тоже принадлежал вёльвам. И был свеж и опрятен, с хорошей кухней и чистым бельем в комнатах. Комнат им выделили целых три - одну женскую, с большим зеркалом и умывальней, и две мужских. Атте почти не удивился, что комната с видом на море досталась ему - что для вёльв прошедшие двадцать лет. Его наверняка узнали с первых шагов по родной земле.
       - Может, кому-то из нас стоит поменяться с ним? - Посол смотрел на замершего у окна археолога. Тот стоял так уже больше десяти минут - и не собирался, кажется, менять своего положения в комнате.
       - Ты не сможешь ему помочь, Олави. - Илана, бросив взгляд на ученого, покачала головой и толкнула спутников дальше по коридору. - Иной дар жжет хуже проклятья. Он должен справиться с этим сам.
       - Должен-то должен, но не грозит ли ему опасность? Если я верно понял, вёльвы - те еще…затейницы. Я как-то привык за время пути к нашему товарищу.
       - Потерянный кусок сердца не пришить назад, можно только вырастить на месте пустоты что-то новое. Он или примет свое прошлое целиком, или останется скитальцем. - Ветряница проверила обе свободные комнаты, и женскую, и мужскую. После чего прошла в отведенную мужчинам и уселась на ближней к окну кровати. - Фарра, подойди ко мне, будь добр.
       - Как обычно, ничего не понятно, - со вздохом отметил крелец, упав на свободную кровать и наблюдая краем глаза, как ветряница расчесывает буйные кудри смущенного Фарры своим гребнем. - А почему твоя подруга сегодня молчит? Мы чем-то ее обидели?
       - Отдохни, посол, - посоветовала ему Илана, не отрываясь от своего занятия. Темные, как ночь, волосы пушились под ее рукой, тянулись следом за пальцами. И загорался, сияя все ярче, общий на двоих узор - тот, что вился со вчерашнего дня по коже, соединяя два потока силы в единое целое. - Следующий поворот будет не таким мирным. Мааре с трудом держит нити.
       

***

       Она пришла ночью, когда город утих, накрывшись одеялом снова. Сошла с дорожки лунного света. Встала близко, напротив. И глаза те же - синие, как глубокое море в ветреный день. Смотрят прямо в душу - в самые темные ее закоулки. Переворачивают.
       - Говорят, сила вёльв настолько тяжела для мира, что взамен боги отнимают у женщин твоего рода голос. Чтобы хоть как-то держать равновесие.
       Смотрит серьезно, улыбается тонкими губами. Бледная, как тот же лунный свет - будто на знакомый ему портрет легла вековая пыль, стирая яркость красок. Только глаза живы, как прежде. И он, как и прежде, понимает, что она хочет сказать. Голос у нее пропал еще тогда, на берегу другого моря. Испугался он тогда знатно. Думал, какая-то местная болезнь. Глупец.
       - Я, кстати, стал ученым. Одиозная личность, как говорит кузе посол. Молодой такой крелец, ты, верно, видела его. Твоя бабка открыла мне дорогу, которой я не видел, и правда. Только понял я это совсем недавно. Злился сильно. Много лет. И даже когда отцом стал - помнил, как злился. На тебя. На нее. На себя. Почему? Потому что поленился, не узнал вовремя, кто ты, не расспросил, не был готов. Глупый, говорю же, был. Молодой.
       Узкая ладонь на плече. Сочувствие пополам с пониманием теплой волной бежит по кончикам пальцев. Это все враки, что вёльвы холодны, как лёд. Просто мало кто рискует к ним притронуться.
       - Да, у меня дочь. Совсем большая. И тоже не со мной. Везет мне на вас, нелюдей. Мать ее тоже оказалась непростой. Я сам роды принимал, представляешь? И этот момент рождения - наверное, самое большое ваше волшебство. Ушла она от меня, когда дочери семь лет исполнилось. Так и не понял, кто она была на самом деле - то ли из водников, то ли еще из каких колдовских родов. Не нужен ей оказался мужчина, так заведено. С тех пор решил, что свободным быть проще. Мать ворчит, ты правильно угадала. Но у меня есть брат - он счастливо женат, и внуков родители могут понянчить.
       Ладонь ложится на грудь, туда, где бьется сердце - и разгорается, жжется внутри недавно проснувшаяся искра. А в глазах напротив - радость, как будто наконец сбылось что-то долгожданное.
       - Значит, это еще дар твоей бабки? А я-то думал, что откуда-то из глубины времен пришло. Что ты головой мотаешь? Не бабкин? А чей? Твой?!
       Прохладные пальцы ложатся на виски, обдают морозом - и перед ним вдруг бегут, мелькают образы чужой памяти. Вот он сам, юный, восторженный, как щенок. Вот дорога к солнцу и лету. Вот их двое - и кажется, будто так будет вечно. И пылает, греет их обоих та самая искра. Избранники юных вёльв, если выживают, получают в дар весь тот огонь жизни, который девушки отдают, освобождая место студеной силе северных вод. Когда уж, как она успела передать последний свой дар в тот последний день - он даже не заметил. Зол был слишком и расстроен. И искра погасла, уснула на долгие годы, пока однажды не проснулась случайно, чтобы спасти жизнь своего непутевого владельца.
       - Спасибо. Я не понял тогда. Гордыня - тяжкий грех, как говорят в одном княжестве. Она застилает глаза. Мне казалось, что я был использован и предан, и вся твоя семья потешается над непутевым человеческим мальчишкой. А оно… совсем не так оказалось.
       Смех - теперь совсем другой, тихий, как шелест камней в прилив. И снова пальцы на виске - и новые образы, на всю ночь до самого рассвета. Необычный разговор на берегу холодного моря. Горько-соленый и успокаивающий, как его мерные волны.
       

***

       Наутро Атте Кион встретил встревоженных спутников спокойной улыбкой. Целый и невредимый, да еще и обуздавший за ночь непослушную огненную искру. И только на висках его разбежалась витком диковинной раковины седина - там, где касались его волос тонкие пальцы по-прежнему молодой вёльвы.
       

       Глава 10.

       Катится камушек, случайно ногой сброшенный, с дробным стуком по пустынной улочке, эхом в ушах отдается. А больше и нет других звуков. Город на вершине горы есть, а жизни в нем - нет.
       - В Академии нам рассказывали про город-призрак Гарсул, - посол Крели вертит головой, оглядывается. Так высоко в горах он еще не был, все больше в лесах да на равнинах. Здесь же, куда ни глянь - до самого горизонта вздымаются острые пики гор. Зеленые к низу, разделенные руслами студеных рек, серые с белыми шапками снега наверху, цепляющие за брюхо облака.
       Город-порт не выпускал их три ночи - ровно столько времени понадобилось, чтобы Атте Кион совладал с дремлющим в нем даром и перестал поджигать все вокруг при малейшем волнении. Синеглазая молчаливая вёльва все-таки показалась на глаза всем его спутникам, и с каждым успела побеседовать - по-простому, записывая вопросы и ответы на листке бумаги.