- Не виноват, я спрашивал. Ей самой хотелось сбежать из города.
- Знать бы, от чего она сбежала. Не сказала же никому.
- Рука! - вдруг вскинулся русал под недоуменными взглядами. Рванулся к спящей, размотал одеяло, задрал рукава кофты. Ткнул когтем в одно запястье, в другое. Зашипел сквозь зубы.
- Пояснишь, что происходит? - вежливо уточнили из-за плеча - это все присутствующие столпились рядом, пытаясь понять, что происходит.
- Когда я пришел, у нее болела правая рука. И она говорила, что сил почти не осталось. Есть у них в поселке, где она жила, на берегу одна сказка, что как кто-то силу потеряет - камнем обернется.
Все уставились на женские руки, безвольно лежащие поверх одеяла.
- Мне кажется, или одна из них… какая-то серая, нет?
- Не кажется, - хмуро кивнул Хаав. - У Энн правая рука онемела, где-то спазм мышц или нервов, вот и цвет кожи поменялся.
- А что там за сказка? Расскажи подробнее? - Сокол присел рядом на одеяло, накрыл пальцами ее ладонь. - Может, так поймем, что происходит. Мы и сами в своем роде герои старых сказок, нам ли сомневаться.
- Говорили, что дети кылдысинов ходят среди людей незамеченными, и слушают внимательно. Если чья-то мечта заветная от чистого сердца идет - они помогают человеку ее исполнить. Просто пожелают помочь, в пожелание силу вложив - и мир сам вокруг человека иначе немного дорогу выкладывает. Знаки появляются, встречи поворотные и так далее.
- Пока звучит безобидно.
- А-га. Ей тоже нравилось какое-то время.
- В чем подвох?
- Кылдысины - те, которые чистой крови - просто в какой-то момент пожелали стать совсем незримыми и исчезли. Считается, что они спрятались на “изнанке” мира, и оттуда наблюдают за происходящим. То ли люди их утомили, то ли сил на всех перестало хватать.
- А у Энн сил - половинка, если не меньше.
- Верно.
- Как понять, что ты встретил такое вот создание?
- Случайности вокруг начинают множиться. - Хаав выскребал из памяти все, что мог вспомнить. И жалел, что в свое время узнал так мало. Скучно было, неинтересно. - Подсказки вдруг получаешь - по тем вопросам, которые давно мучают. Кто-то их во сне видит или слышит.
- Погоди-погоди. Во сне, ты сказал? - Сокол встряхнул головой, прогоняя усталость. - А сны - это же часть изнанки?
- Ты совершенно прав, дитя Ветра, - старший из ортов даже привстал на своем месте. - Похоже, Энн спряталась во снах. Или ушла ненадолго - и заблудилась, она же не училась специально этому, верно?
- У меня идея на уровне безумия, - Сокол тоже вскочил на ноги. - Мы не можем зайти в ее сон - но знаем, что она там точно что-то тревожное видит, так? Мы знаем, что беспокоится она чаще всего за близких ей людей и созданий. Может, спросить - кто видел ее в своем сне недавно?
- Можно попробовать, - кивнул Хаав. - Это несложно.
Полетели-заискрились снова вестники.
Осталось самое неприятное - ждать…
Заплутавший ветер ткнулся в паутинчатые силки и замер, ускользая. Лишь тонкий шорох оставил за собой – это давно усохшие ветви качнулись, потревоженные неловким движением. И снова белесый туман глотает звуки, скрадывает тени. И остается только тишина да тусклый отблеск звезд в оконцах чернильной глади вод.
- Гость к тебе идет, сестра, – едва слышно шелестят травы.
- Гость к тебе идет, княжна, - натужно скрипят закутанные илом корни.
- Сюда идет. Молодой идет, - писком заходятся мавки под корягой. – Пустиш-ш-шь?
Ключами ледяными вдруг вспенилась вода, забурлила. Туман, пройдоха, в сторону утек. Рвутся с глубины ленты волос - черные, шелковистые. Змеями у коряг завиваются, хозяйку свою к свету тянут. Вот лоб высокий над водой проклюнулся. Веки тонкие, жилками синими покрытые. Нос с горбинкою. Губы полные. Шея лебединая. Плечи покатые...
А кожа – как снег ночью темной, бела до синевы. И глаза – провалами бездонными, угольно-черными.
Капает водица студеная с волос. Капает – да сразу в туман обращается. Стелются травы под ноги княжне, ложе для нее выплетая. Пальцы длинные, когтями венчанные, по туману узоры рисуют.
- Причеши-ка меня, дядько… - Тихо говорит княжна, да только всякому слышно. Прячутся мавки, водяной в омут нырнул. Гнус – и тот стих.
- Не ходи, Белава. Не губи молодца, - не слова то, шелест. Будто ветер листья шевелит.
Только голы здесь все деревья. Высохли, окривели, до сердцевины лопнули.
- Чужой путь принял, чужую судьбу разделит. – Хмурит брови черные княжна. – Закон един.
– Не губи – сама спасешься…- звоном колокольцев гремит голос бесплотный.
- А некого уже спасать. Тебе ль не ведомо?
Сидит княжна на ложе травяном, очи долу опустив. Ноги босые в водице мочит, руками нить из тумана прядет. Скрипит за спиной ее пень древний, корнями себя на кочках поднял. Руками-ветвями кривыми косу княжне плетет, жемчугом речным украшает.
Где ты, где ты, добрый молодец. Куда ушел, на что покинул? Кому теперь сестер к свадьбе собрать, дом держать…
- Пощади, Белава. Сам тебе дорогу укажет, к свету выведет, огнем людским согреет...
Нет в душе тепла девичьего, одна вода студеная. К чему огонь, когда холод сердцу мил. Ни горя, ни радости, ни тоски волчьей. Все ровнехонько, как льдинка.
- Заклятье снять может… Вспять время повернет…
Смотрит княжна в воду болотную, отражению своему усмехается. В глаза черные со звездами зимними смотрит. Время вспять, значит, повернет. Заклятье снимет. Кого ж такого духи к ней ведут? Кудесника из града стольного?
- Будь по-твоему.
Гаснут звезды в глазах, под водной гладью скрытых. Миг – и нет ничего. Тишина да дурман болотный.
Надежда – она тот же дурман. Проникает под кожу, в кровь вливается по капле, в уши, в глаза, в нос лезет. Отравит – и не заметишь, покуда замертво не упадешь.
Белава что есть сил по воде ударила.
- Расскажи мне, я помочь попробую, - шелестит трава, будто вздыхает кто-то.
Ползут мавки к берегу, уши развесив. И рыбы со дна подплывают.
- Рассказать.... Что ж, слушай. Жила – была на свете белом княжна речная. Жила, беды не ведала… Покуда не пришли на берег реки ее люди…
На берегу разбуженной от зимнего сна реки стояли нелюди. Фрэнка еще вчера отослали в город - и девицу свою чтобы успокоил, и за телефоном последил. Все-таки связь в этом медвежьем углу была не очень, а ответы друзей и знакомых Энн были важны все до единого.
Хаав, скрестив ноги, сидел на снегу и выкладывал одному ему ведомый узор из выброшенных на берег осколков льда.
- Что, демон, собираешь слово “счастье” из четырех букв? - нахальный Сокол встал за плечом.
- Осколки проклятого зеркала пересчитываю. Проверяю, не от него ли в тебе такая дерзость.
- Нет, это мое врожденное, - Сокол, недовольно сморщившись, все-таки щелкнул пальцами. Русала приподняло над снегом небольшим, с ладонь высотой, вихрем. - Отморозишь себе все ценное, твоя невеста потом нас и Энн во всем обвинит.
- Снег - это вода, просто в другой форме. Морским демонам вода не навредит, - с чувством собственного превосходства процедил Хаав и…чихнул. Льдинки разлетелись в разные стороны.
- Неженка, - фыркнул рыжий и, посмеиваясь, увернулся от брошенного снежка.
- Поговори тут еще! - уязвленный русал, дернув плечом, вернулся к своему занятию, собирая осколки воедино.
…Когда от неизвестности медленно сходишь с ума, готов верить даже в самые бредовые варианты, лишь бы обрести ясность. Например, в старое детское гадание. Мол, кто соберет из осколков проснувшейся реки ледяное зеркало - то в нем увидит ответ на один свой вопрос…
- Нашел! - звонкий крик со стороны трассы спугнул пару дремлющих на крыше дома птиц. Фрэнк несся к ним по сугробам, смешно вскидывая ноги - ночью снова разыгралась метель, но убирать дорогу до трассы никто и не подумал.
Поиск по телефонной книжке дал результат - все-таки помогали сородичи заблудившейся где-то во снах девушки именно людям. Отозвались сразу несколько старых друзей Энн из разных городов. Кто-то успел с ней во сне полноценно поговорить, спросив совета. Кто-то просто ее видел, будто идущей мимо сюжета сновидения, но списал все на давние воспоминания.
Последний, кто откликнулся, слышал только ее голос. Мол, во сне его окрикнула, остановила на опасном повороте.
- Не поймешь, то ли она не хочет с ними говорить, то ли теряет силы, поэтому не показывается целиком. - Орты, скрупулезно выписав на листе полученные данные, синхронно покручивали усы. - И вопросов-то особенно не задашь, потому как…люди.
- Я могу слетать в тот город, где ее слышали.
- Вряд ли она покажется там второй раз, Сокол. Смотри, нет ни общего направления, ни системы. Она будто просто блуждает, заглядывает в разные места. Паутина какая-то получается, а не маршрут!
- Покажи-ка, - русал еще раз окинул взглядом получившуюся схему на листе и, грустно улыбаясь, засобирался на улицу. - Она вернется. Дайте ей время.
Орты недоуменно переглянулись, но остались в тепле. Сокол же, неусидчивый по натуре своей, отправился следом.
- Почему ты так резко успокоился? Ты что-то понял? Смысл в ее передвижениях все-таки есть?
- Есть. - Хаав помолчал, уставившись пустым взглядом на текущую воду. - Я понял, где она, забыл просто об этом месте. Она навещает друзей. Тех, с кем давно не виделась, но о ком все равно беспокоится.
…Они с самого начала расходились именно в этом - в готовности разделить с кем-то не только свою радость, но и свою боль. Она, привыкнув к нему за несколько лет, открыто делилась и плохим, и хорошим. Смеялась, рыдала, кипела от негодования, не скрывала ни страх, ни тревогу, ни счастье.
Словом, делала все то, что среди морских демонов считалось недальновидным. Это было необычно и приятно ощущать - чужое доверие и открытость. Но делать то же самое в ответ - он так и не решился. Говорил, что это не в его правилах. Что это ему не нужно. Что он, вообще-то, мужчина, и подобные глупости не для него. Что ему легче в одиночестве пережить боль и гнев, а еще лучше - отвлечься, помогая другим.
А в ответ слышал упреки, что это все ерунда, и главная причина - в его недоверии. Не к миру в целом, не к светскому обществу русалов. Конкретно к ней, девчонке с побережья. Энн злилась, обижалась, пару раз (на самом деле, даже больше) проклинала его, уходила в молчание. Потом смирялась, снимала проклятья, и через какое-то время снова приходила к нему со своими историями.
И всегда ждала - его самого. Говорила об этом, напоминала, что для него она всегда найдет время.
В какой момент все сломалось настолько, что со своей бедой - серьезной, настоящей, опасной для жизни - она не пришла к нему?
В какой момент она вдруг стала поступать, как он?...
- Передай всем, что я отплыву ненадолго. - Хаав скинул зимние сапоги. Следом на снег полетели куртка, теплый свитер, джинсы, носки. - Мне надо кое-куда заглянуть.
Морозная, густая от ледяной крошки вода с шорохом сомкнулась над его головой.
- Дак вот, пришли на берег реки люди наместничьи – и весь тот берег разворотили. Глину на дома растащили, ивняк вырубили, рыбу почти извели, дно загадили. Вот дух и осерчал да смыл половину изб в реку. А дурни энти возьми и русло запруди… - старик поскреб пальцем бородавку на щеке и замолк. Телега поскрипывала, сотрясаясь судорожно на каждой ямке – вот-вот развалится.
- А дальше что? – гер Хрошек поерзал на жесткой скамье, с надеждой поглядел на горизонт. Кажется, или впереди виднеется синеватая дымка леса?
- Седмицу радовались, окаянные, а потом туманом все застило – и никто больше ни изб тех не видел, ни людей. Болото всюду только. – Возничий смачно сплюнул, как бы выражая свое отношение к простофилям, потерянным в колдовском тумане. - Ты б, милок, не совался туды. Говорят, чудище там поселилось с той поры. Каждого третьего путника жрет, костей не оставляет. Опасна Гать стала.
- А проложил-то эту гать кто? – опасно или нет, геру Хрошеку все равно придется лезть в болота. Очень уж жизни сытой да спокойной хотелось. А городничий, собака такая, от него теперь не отвяжется, если сейчас вернуться.
- Так князь с Чудного озера и проложил. Только то когда было! Уже года три как последний караван от них пришел. А больше никто и не ходит. Все больше паровозами да в обход.
С телеги гер Хрошек спрыгнул у кукурузного поля. Там старик повел кобылу вдоль стеблей, срезая хрусткие початки и набивая ими мешки. А наш герой отправился вперед, в сторону леса. Дорога и впрямь с каждый шагом становилась все более заброшенной. Колея заросла травой. Где-то из-под ног вспархивали потревоженные птахи. Сердито жужжали шмели, облетая раздавленные сапогами маковки клевера…
- Дядь, а дядь? Дай монетку, я тебе пригожусь, - вдруг кто-то шепотом предложил за спиной гера Хрошека.
- Шоб тебе жилось долго и временами счастливо! – молодой человек резко развернулся, держась за сердце и громко возмутился. – С ума сошел, малой, так пугать?
Щуплый чумазый мальчонка лет пятнадцати на вид хмыкнул, растрепал пятерней и без того лохматые волосы и сощурился.
- Так дашь монетку? И не кричал бы ты, дядя…
- Кыш отсюда, дите. А то мамка заругает! – Отмахнулся от предложения путешественник, открыл рот, чтобы что-то добавить – и тут же исчез, вмиг спеленутый ожившими ветвями деревьев и утащенный ими же вглубь леса. Только в траве что-то блеснуло.
- Надо же, какой я везучий. – Мальчонка поднял с травы мелкую монетку, попробовал на зуб, хитро погрозил пальцем притихшему лесу, крутнулся на месте и исчез, будто и не было его на поляне.
Говорят, когда на болоте тишина властвует – быть беде скорой. Мол, чуют твари живые, что где-то опасность близкая, вот и таятся. Правда, гер Хрошек приметы этой не знал, а потому вел себя совсем неосмотрительно.
- Эй! Кто вас манерам обучал, хозяева? Гостей разве так встречать принято?
Вьется туман любопытным котищем, щупальцами дымными волосы «гостя» пробует. То тут, то там на глади водной пузырьки воздуха пощелкивают – будто дышит там, на дне, целое сборище.
- Покажитесь, раз к себе затащили! Или в положенье достойное верните, изверги!
Я вам не туша в мясницкой, вниз головой болтаться! Это для здоровья дурно.
Ворча и причитая, горе-путешественник дергался из стороны в сторону, но ветви, стянувшие жгутами тугими под коленями, держали его цепко.
- Да чтоб вас… - в последний раз взмахнул гер Хрошек руками. Пальцы чиркнули по холодной воде, взметнув брызги, непослушная одежда перекрутилась, ворот рубахи ослаб.
С легким плеском колечко, на шее висевшее, выскользнуло из-под рубахи, ушло в воду. И вдруг…засветилось, играя всеми оттенками зелени, как княжеские павы в солнечный день.
Изловчившись, гер Хрошек потянул за веревку верткое украшение и вытянул его из болота. А вместе с кольцом – и руку белую, тонкую, явно девичью, на чьем пальчике кольцо, как влитое, сидело.
- Многое я видел, но утопленниц, воровством промышляющих, не доводилось… - буркнул мужчина себе под нос и, обхватив украшение, стал тянуть его к себе. А рука, как назло, в кулак вдруг сжалась. Забурлила вода, выметнулись со дна черные ленты, вокруг стволов сухих обмотавшись – и вынырнула на поверхность девушка с глазами черными, как тьма колодезная.
- Свое вернуть – воровством не считается, - с вызовом ответила нечисть и ручку-то белую к себе потянула с колечком вместе.
- Э, нет, милая, мне кольцо законным путем досталось, потому со мной и останется.
- Знать бы, от чего она сбежала. Не сказала же никому.
- Рука! - вдруг вскинулся русал под недоуменными взглядами. Рванулся к спящей, размотал одеяло, задрал рукава кофты. Ткнул когтем в одно запястье, в другое. Зашипел сквозь зубы.
- Пояснишь, что происходит? - вежливо уточнили из-за плеча - это все присутствующие столпились рядом, пытаясь понять, что происходит.
- Когда я пришел, у нее болела правая рука. И она говорила, что сил почти не осталось. Есть у них в поселке, где она жила, на берегу одна сказка, что как кто-то силу потеряет - камнем обернется.
Все уставились на женские руки, безвольно лежащие поверх одеяла.
- Мне кажется, или одна из них… какая-то серая, нет?
- Не кажется, - хмуро кивнул Хаав. - У Энн правая рука онемела, где-то спазм мышц или нервов, вот и цвет кожи поменялся.
- А что там за сказка? Расскажи подробнее? - Сокол присел рядом на одеяло, накрыл пальцами ее ладонь. - Может, так поймем, что происходит. Мы и сами в своем роде герои старых сказок, нам ли сомневаться.
- Говорили, что дети кылдысинов ходят среди людей незамеченными, и слушают внимательно. Если чья-то мечта заветная от чистого сердца идет - они помогают человеку ее исполнить. Просто пожелают помочь, в пожелание силу вложив - и мир сам вокруг человека иначе немного дорогу выкладывает. Знаки появляются, встречи поворотные и так далее.
- Пока звучит безобидно.
- А-га. Ей тоже нравилось какое-то время.
- В чем подвох?
- Кылдысины - те, которые чистой крови - просто в какой-то момент пожелали стать совсем незримыми и исчезли. Считается, что они спрятались на “изнанке” мира, и оттуда наблюдают за происходящим. То ли люди их утомили, то ли сил на всех перестало хватать.
- А у Энн сил - половинка, если не меньше.
- Верно.
- Как понять, что ты встретил такое вот создание?
- Случайности вокруг начинают множиться. - Хаав выскребал из памяти все, что мог вспомнить. И жалел, что в свое время узнал так мало. Скучно было, неинтересно. - Подсказки вдруг получаешь - по тем вопросам, которые давно мучают. Кто-то их во сне видит или слышит.
- Погоди-погоди. Во сне, ты сказал? - Сокол встряхнул головой, прогоняя усталость. - А сны - это же часть изнанки?
- Ты совершенно прав, дитя Ветра, - старший из ортов даже привстал на своем месте. - Похоже, Энн спряталась во снах. Или ушла ненадолго - и заблудилась, она же не училась специально этому, верно?
- У меня идея на уровне безумия, - Сокол тоже вскочил на ноги. - Мы не можем зайти в ее сон - но знаем, что она там точно что-то тревожное видит, так? Мы знаем, что беспокоится она чаще всего за близких ей людей и созданий. Может, спросить - кто видел ее в своем сне недавно?
- Можно попробовать, - кивнул Хаав. - Это несложно.
Полетели-заискрились снова вестники.
Осталось самое неприятное - ждать…
***
Заплутавший ветер ткнулся в паутинчатые силки и замер, ускользая. Лишь тонкий шорох оставил за собой – это давно усохшие ветви качнулись, потревоженные неловким движением. И снова белесый туман глотает звуки, скрадывает тени. И остается только тишина да тусклый отблеск звезд в оконцах чернильной глади вод.
- Гость к тебе идет, сестра, – едва слышно шелестят травы.
- Гость к тебе идет, княжна, - натужно скрипят закутанные илом корни.
- Сюда идет. Молодой идет, - писком заходятся мавки под корягой. – Пустиш-ш-шь?
Ключами ледяными вдруг вспенилась вода, забурлила. Туман, пройдоха, в сторону утек. Рвутся с глубины ленты волос - черные, шелковистые. Змеями у коряг завиваются, хозяйку свою к свету тянут. Вот лоб высокий над водой проклюнулся. Веки тонкие, жилками синими покрытые. Нос с горбинкою. Губы полные. Шея лебединая. Плечи покатые...
А кожа – как снег ночью темной, бела до синевы. И глаза – провалами бездонными, угольно-черными.
Капает водица студеная с волос. Капает – да сразу в туман обращается. Стелются травы под ноги княжне, ложе для нее выплетая. Пальцы длинные, когтями венчанные, по туману узоры рисуют.
- Причеши-ка меня, дядько… - Тихо говорит княжна, да только всякому слышно. Прячутся мавки, водяной в омут нырнул. Гнус – и тот стих.
- Не ходи, Белава. Не губи молодца, - не слова то, шелест. Будто ветер листья шевелит.
Только голы здесь все деревья. Высохли, окривели, до сердцевины лопнули.
- Чужой путь принял, чужую судьбу разделит. – Хмурит брови черные княжна. – Закон един.
– Не губи – сама спасешься…- звоном колокольцев гремит голос бесплотный.
- А некого уже спасать. Тебе ль не ведомо?
Сидит княжна на ложе травяном, очи долу опустив. Ноги босые в водице мочит, руками нить из тумана прядет. Скрипит за спиной ее пень древний, корнями себя на кочках поднял. Руками-ветвями кривыми косу княжне плетет, жемчугом речным украшает.
Где ты, где ты, добрый молодец. Куда ушел, на что покинул? Кому теперь сестер к свадьбе собрать, дом держать…
- Пощади, Белава. Сам тебе дорогу укажет, к свету выведет, огнем людским согреет...
Нет в душе тепла девичьего, одна вода студеная. К чему огонь, когда холод сердцу мил. Ни горя, ни радости, ни тоски волчьей. Все ровнехонько, как льдинка.
- Заклятье снять может… Вспять время повернет…
Смотрит княжна в воду болотную, отражению своему усмехается. В глаза черные со звездами зимними смотрит. Время вспять, значит, повернет. Заклятье снимет. Кого ж такого духи к ней ведут? Кудесника из града стольного?
- Будь по-твоему.
Гаснут звезды в глазах, под водной гладью скрытых. Миг – и нет ничего. Тишина да дурман болотный.
Надежда – она тот же дурман. Проникает под кожу, в кровь вливается по капле, в уши, в глаза, в нос лезет. Отравит – и не заметишь, покуда замертво не упадешь.
Белава что есть сил по воде ударила.
- Расскажи мне, я помочь попробую, - шелестит трава, будто вздыхает кто-то.
Ползут мавки к берегу, уши развесив. И рыбы со дна подплывают.
- Рассказать.... Что ж, слушай. Жила – была на свете белом княжна речная. Жила, беды не ведала… Покуда не пришли на берег реки ее люди…
Глава 10
На берегу разбуженной от зимнего сна реки стояли нелюди. Фрэнка еще вчера отослали в город - и девицу свою чтобы успокоил, и за телефоном последил. Все-таки связь в этом медвежьем углу была не очень, а ответы друзей и знакомых Энн были важны все до единого.
Хаав, скрестив ноги, сидел на снегу и выкладывал одному ему ведомый узор из выброшенных на берег осколков льда.
- Что, демон, собираешь слово “счастье” из четырех букв? - нахальный Сокол встал за плечом.
- Осколки проклятого зеркала пересчитываю. Проверяю, не от него ли в тебе такая дерзость.
- Нет, это мое врожденное, - Сокол, недовольно сморщившись, все-таки щелкнул пальцами. Русала приподняло над снегом небольшим, с ладонь высотой, вихрем. - Отморозишь себе все ценное, твоя невеста потом нас и Энн во всем обвинит.
- Снег - это вода, просто в другой форме. Морским демонам вода не навредит, - с чувством собственного превосходства процедил Хаав и…чихнул. Льдинки разлетелись в разные стороны.
- Неженка, - фыркнул рыжий и, посмеиваясь, увернулся от брошенного снежка.
- Поговори тут еще! - уязвленный русал, дернув плечом, вернулся к своему занятию, собирая осколки воедино.
…Когда от неизвестности медленно сходишь с ума, готов верить даже в самые бредовые варианты, лишь бы обрести ясность. Например, в старое детское гадание. Мол, кто соберет из осколков проснувшейся реки ледяное зеркало - то в нем увидит ответ на один свой вопрос…
- Нашел! - звонкий крик со стороны трассы спугнул пару дремлющих на крыше дома птиц. Фрэнк несся к ним по сугробам, смешно вскидывая ноги - ночью снова разыгралась метель, но убирать дорогу до трассы никто и не подумал.
Поиск по телефонной книжке дал результат - все-таки помогали сородичи заблудившейся где-то во снах девушки именно людям. Отозвались сразу несколько старых друзей Энн из разных городов. Кто-то успел с ней во сне полноценно поговорить, спросив совета. Кто-то просто ее видел, будто идущей мимо сюжета сновидения, но списал все на давние воспоминания.
Последний, кто откликнулся, слышал только ее голос. Мол, во сне его окрикнула, остановила на опасном повороте.
- Не поймешь, то ли она не хочет с ними говорить, то ли теряет силы, поэтому не показывается целиком. - Орты, скрупулезно выписав на листе полученные данные, синхронно покручивали усы. - И вопросов-то особенно не задашь, потому как…люди.
- Я могу слетать в тот город, где ее слышали.
- Вряд ли она покажется там второй раз, Сокол. Смотри, нет ни общего направления, ни системы. Она будто просто блуждает, заглядывает в разные места. Паутина какая-то получается, а не маршрут!
- Покажи-ка, - русал еще раз окинул взглядом получившуюся схему на листе и, грустно улыбаясь, засобирался на улицу. - Она вернется. Дайте ей время.
Орты недоуменно переглянулись, но остались в тепле. Сокол же, неусидчивый по натуре своей, отправился следом.
- Почему ты так резко успокоился? Ты что-то понял? Смысл в ее передвижениях все-таки есть?
- Есть. - Хаав помолчал, уставившись пустым взглядом на текущую воду. - Я понял, где она, забыл просто об этом месте. Она навещает друзей. Тех, с кем давно не виделась, но о ком все равно беспокоится.
…Они с самого начала расходились именно в этом - в готовности разделить с кем-то не только свою радость, но и свою боль. Она, привыкнув к нему за несколько лет, открыто делилась и плохим, и хорошим. Смеялась, рыдала, кипела от негодования, не скрывала ни страх, ни тревогу, ни счастье.
Словом, делала все то, что среди морских демонов считалось недальновидным. Это было необычно и приятно ощущать - чужое доверие и открытость. Но делать то же самое в ответ - он так и не решился. Говорил, что это не в его правилах. Что это ему не нужно. Что он, вообще-то, мужчина, и подобные глупости не для него. Что ему легче в одиночестве пережить боль и гнев, а еще лучше - отвлечься, помогая другим.
А в ответ слышал упреки, что это все ерунда, и главная причина - в его недоверии. Не к миру в целом, не к светскому обществу русалов. Конкретно к ней, девчонке с побережья. Энн злилась, обижалась, пару раз (на самом деле, даже больше) проклинала его, уходила в молчание. Потом смирялась, снимала проклятья, и через какое-то время снова приходила к нему со своими историями.
И всегда ждала - его самого. Говорила об этом, напоминала, что для него она всегда найдет время.
В какой момент все сломалось настолько, что со своей бедой - серьезной, настоящей, опасной для жизни - она не пришла к нему?
В какой момент она вдруг стала поступать, как он?...
- Передай всем, что я отплыву ненадолго. - Хаав скинул зимние сапоги. Следом на снег полетели куртка, теплый свитер, джинсы, носки. - Мне надо кое-куда заглянуть.
Морозная, густая от ледяной крошки вода с шорохом сомкнулась над его головой.
***
- Дак вот, пришли на берег реки люди наместничьи – и весь тот берег разворотили. Глину на дома растащили, ивняк вырубили, рыбу почти извели, дно загадили. Вот дух и осерчал да смыл половину изб в реку. А дурни энти возьми и русло запруди… - старик поскреб пальцем бородавку на щеке и замолк. Телега поскрипывала, сотрясаясь судорожно на каждой ямке – вот-вот развалится.
- А дальше что? – гер Хрошек поерзал на жесткой скамье, с надеждой поглядел на горизонт. Кажется, или впереди виднеется синеватая дымка леса?
- Седмицу радовались, окаянные, а потом туманом все застило – и никто больше ни изб тех не видел, ни людей. Болото всюду только. – Возничий смачно сплюнул, как бы выражая свое отношение к простофилям, потерянным в колдовском тумане. - Ты б, милок, не совался туды. Говорят, чудище там поселилось с той поры. Каждого третьего путника жрет, костей не оставляет. Опасна Гать стала.
- А проложил-то эту гать кто? – опасно или нет, геру Хрошеку все равно придется лезть в болота. Очень уж жизни сытой да спокойной хотелось. А городничий, собака такая, от него теперь не отвяжется, если сейчас вернуться.
- Так князь с Чудного озера и проложил. Только то когда было! Уже года три как последний караван от них пришел. А больше никто и не ходит. Все больше паровозами да в обход.
С телеги гер Хрошек спрыгнул у кукурузного поля. Там старик повел кобылу вдоль стеблей, срезая хрусткие початки и набивая ими мешки. А наш герой отправился вперед, в сторону леса. Дорога и впрямь с каждый шагом становилась все более заброшенной. Колея заросла травой. Где-то из-под ног вспархивали потревоженные птахи. Сердито жужжали шмели, облетая раздавленные сапогами маковки клевера…
- Дядь, а дядь? Дай монетку, я тебе пригожусь, - вдруг кто-то шепотом предложил за спиной гера Хрошека.
- Шоб тебе жилось долго и временами счастливо! – молодой человек резко развернулся, держась за сердце и громко возмутился. – С ума сошел, малой, так пугать?
Щуплый чумазый мальчонка лет пятнадцати на вид хмыкнул, растрепал пятерней и без того лохматые волосы и сощурился.
- Так дашь монетку? И не кричал бы ты, дядя…
- Кыш отсюда, дите. А то мамка заругает! – Отмахнулся от предложения путешественник, открыл рот, чтобы что-то добавить – и тут же исчез, вмиг спеленутый ожившими ветвями деревьев и утащенный ими же вглубь леса. Только в траве что-то блеснуло.
- Надо же, какой я везучий. – Мальчонка поднял с травы мелкую монетку, попробовал на зуб, хитро погрозил пальцем притихшему лесу, крутнулся на месте и исчез, будто и не было его на поляне.
Говорят, когда на болоте тишина властвует – быть беде скорой. Мол, чуют твари живые, что где-то опасность близкая, вот и таятся. Правда, гер Хрошек приметы этой не знал, а потому вел себя совсем неосмотрительно.
- Эй! Кто вас манерам обучал, хозяева? Гостей разве так встречать принято?
Вьется туман любопытным котищем, щупальцами дымными волосы «гостя» пробует. То тут, то там на глади водной пузырьки воздуха пощелкивают – будто дышит там, на дне, целое сборище.
- Покажитесь, раз к себе затащили! Или в положенье достойное верните, изверги!
Я вам не туша в мясницкой, вниз головой болтаться! Это для здоровья дурно.
Ворча и причитая, горе-путешественник дергался из стороны в сторону, но ветви, стянувшие жгутами тугими под коленями, держали его цепко.
- Да чтоб вас… - в последний раз взмахнул гер Хрошек руками. Пальцы чиркнули по холодной воде, взметнув брызги, непослушная одежда перекрутилась, ворот рубахи ослаб.
С легким плеском колечко, на шее висевшее, выскользнуло из-под рубахи, ушло в воду. И вдруг…засветилось, играя всеми оттенками зелени, как княжеские павы в солнечный день.
Изловчившись, гер Хрошек потянул за веревку верткое украшение и вытянул его из болота. А вместе с кольцом – и руку белую, тонкую, явно девичью, на чьем пальчике кольцо, как влитое, сидело.
- Многое я видел, но утопленниц, воровством промышляющих, не доводилось… - буркнул мужчина себе под нос и, обхватив украшение, стал тянуть его к себе. А рука, как назло, в кулак вдруг сжалась. Забурлила вода, выметнулись со дна черные ленты, вокруг стволов сухих обмотавшись – и вынырнула на поверхность девушка с глазами черными, как тьма колодезная.
- Свое вернуть – воровством не считается, - с вызовом ответила нечисть и ручку-то белую к себе потянула с колечком вместе.
- Э, нет, милая, мне кольцо законным путем досталось, потому со мной и останется.
