— Что вы...?
— Думаешь, какая судьба тебя ждет?
Вопрос был весьма неожиданным. Откуда же мне знать, кака судьба мне уготовлена?
— А ты попробуй угадать.
Я вздрогнула. Мысли она что-ли мои читала?
— Да не читаю я твои мысли девочка, — ответила шаманка на мой немой вопрос. — У тебя же на лице все написано.
— Зачем гадать? И разве не нужно за Джоном смотреть?
— Да что с ним станется? Все сделали, что в наших силах. Переживет эту ночь – и выживет. Не переживет – не выживет. Тут и думать не надо. А все эти воркования и размышления можешь на старину Жака оставить – он о склянках своих да травках позаботится, мальчишку напичкает до ушей. Умный старик, но таких простых вещей не понимает – не со всем в судьбе чужой бороться можно. Мы не боги, так, простые помощники да плотники - заделываем течь, но судно само от потопления спасти в шторм не сможем. Ну, так что ответишь?
Я задумалась над вопросом шаманки. Судьба? Еще недавно она казалась мне простой – ухаживать за матушкой, работать на поле, помогать людям в деревне. Но все изменилось так резко. Этьен спас меня в последний момент - это тоже судьба? Решение помочь Джону – только сейчас я осознала, насколько важным оно было. Я думала, что спасаю одного человека. Но от этого человека зависели судьбы целой страны. Я в своей жизни приняла только одно решение – сбежала в Университет. И ничего не зная, о том как все утроено, набила немал шишек. Ну и Джон... Его я тоже хотела, и тоже не жалела о случившемся.
Только вот Джона не существовало. Был только король Эдвард. А моя мечта – она осталась. И ведь у меня еще был шанс, верно? Я посмотрела на шаманку. Эта совершенно не вписывающаяся в роскошь дворца женщина в простом платье будто принадлежала лесу, а не миру людей.
— Я хочу стать хорошим лекарем. Помогать людям. Прошу, примите меня в ученицы.
— Нет.
Ух ты. Это был самый быстрый отказ в моей жизнь. Я не так поняла ее вопрос? Но, имеет ли это значение? Я ведь хотела добраться до этой женщины, не сдаваться же мне сейчас.
— Я буду помогать. Делать любую работу. Прошу, научите меня. Вас даже ректор рекомендовал.
— Ах, мой дорогой Жак. Надо же, потребовалось тридцать лет, чтоб он признал мое мастерство. Знаю я, что он тебя рекомендовал. И чего это на старости лет его проняло?! Раньше-то не считал, что в голове женщин хоть что-то может задерживаться. Ученый муж, достойный своего времени. Много у нас по всей стране крестьянок, что о лучшей жизни мечтают, но вот тех, кто ради этой мечты что-то делает, мало. А уж тех, кто после первой неудачи да второго отказа не сдается – их по пальцам пересчитать можно. Только вот если с таким трудом приходится путь себе прокладывать, стоит ли он сил?
— Но ведь другого не существует. Везде придется прикладывать множество сил. Останься я в деревне пришлось бы с улыбкой слушать унижения тестя, молча сносить его побои, и это после ужаса, что я бы пережила в лапах бароне де Плюсси. Останься в Университете – так же молча пришлось бы сносить унижения, с трудом постигая то, что другим давно еще в детстве, и тратить время в четырех стенах, каждый день сознавая, что могла помогать людям. Простого пути не существует. Есть только наши собственные желания, и наши силы. Если сама не сделала все, что было возможно, справедливо ли Бога обвинять в своих неудачах? Он ведь дал тебе руки и ноги, чтоб двигаться к собственной цели.
— Интересно. И что после такой пламенной речи будешь делать? Моего ответа она не изменила.
Конечно, жаль. Но вчера мне казалось, что Университет – единственное место, где меня могут научить. Сегодня, после все этих потрясений, я вдруг поняла, как слепа была и как ошибалась.
— Отправлюсь путешествовать в поисках знающих людей. Наверняка в такой огромной стране найдется хотя бы один человек, что готов будет взять меня в ученицы.
Шаманка вновь взглянула на мою руку, и улыбнулась.
— Я не могу тебя в ученицы взять, потому что обучать имею право только девушек нашего рода. И уйти с тобой не могу – далеко от своего леса и камней предков уходить нам запрещено. Но я расскажу тебе, где найти хороших учителей. И как туда добраться. Вот, — она сняла с шеи медальон, на котором были очень аккуратно изображены ветви ивы, сплетенные в круг. Просто и изящно. — Покажешь им, и они охотно тебя примут и всему научат.
К полночи, как и говорил ректор, у Джона началась лихорадка. Магистр и ректор пустили Джону кровь, дали настойку из розмарина и лимонника, позвали священников, что молились, помогая Джону бороться с демонами в его теле. Я обмывала его, следила, чтоб он не скидывал с себя одеяло, чтоб на перевязке не выступила кровь, а если происходило – меняла ее. Лоб Джона был таким горячим, что, казалось, можно ошпариться, прикоснувшись к нему. Он хмурился, что-то бормотал во сне. Схватил мою руку и не отпускал. Я крепко держала его в ответ, и тоже молилась. Чтобы судьба этого мужчины сложилась удачно. Чтобы он прожил счастливую жизнь. Ближе к утру лихорадка начала спадать, и я сама не заметила, как уснула. Проснулась я от того, что кто-то тронул меня за плечо. В комнате не было никого, кроме меня, Джона, и леди Изабель. Я сразу же кинулась проверять Джона – но тот был жив, и даже лоб его уже не был горячим.
— Не волнуйся. Я попросила Магистра Гийома и священников выйти на минуту. Им все равно нужно было освежиться. Держи, — леди протянула мне воду. Кажется, я не ела и не пила ничего с прошлого утра. За окном тускло блестело недавно вставшее солнце. Спала я, судя по всему, недолго.
— Спасибо, — вода была холодная, разбавленная вином, и я с жадностью выпила – горло, оказывается, совсем пересохло.
Леди Изабель изящно опустилась в кресло рядом с Джоном. Внимательно осмотрела его, поправила волосы, убирая их с глаз.
— Тебе нужно уехать, Мария, до того, как Его Величество Эдвард очнется.
Да, я подозревала, что она придет именно с этими словами. Правда, думала, она будет куда грубее, возможно даже с рыцарями.
— А если он этого не хочет? — спросил я, хотя не представляла, чего мог желать принц Эдвард. Я ведь его совсем не знала. Врал ли он мне той ночью, что мы провели вместе? Говорил ли правду?
— О, это вполне возможно. Привел же он тебя в замок на бал. Уверена, он относится к тебе очень трепетно. Но трепет любви пройдет, а страсть угаснет. Останется лишь факт – король, держащий в тюрьме компетентного соперника за престол, живущий с крестьянкой. Мой отец – глава дворян, поддерживающих притязания короля Эдварда. Если он отвернется, поддержка других дворян тоже пропадет.
— Не стоит ли ...королю Эдварду самому решать, как поступить?
— Стоит ли? Легко сбежать от юного странствующего рыцаря. Мало ли что могло произойти. Недопонимание. Возможно, даже обман, который не так-то просто простить? Всем эта история будет понятна, никто дважды и не посмотрит на нее. Но вот стоит королю проснуться, все приобретет совсем другие краски, понимаете? - Я покачала головой. Леди Изабель печально улыбнулась.— Сбежать от любимого – это женская прихоть, караемая лишь сплетнями. Но ослушаться приказа короля – это государственное преступление. Если Его Величество влюблен в тебя, он от себя не отпустит, как бы сильно это не повредило ему и всем вокруг.
— Вы говорите это из-за любви к Эдварду?
— Я не люблю его, — я удивленно охнула, и она тихо рассмеялась. — Но люблю власть. К сожалению, у женщин не так много возможностью этой властью воспользоваться. Поверь мне, рядом с тобой королю Эдварду грозит большая опасность, чем от ищеек короля Георга. Он падет, и кто знает, что это значит для страны – очередную войну за наследование? Вторжение наших врагов, которые, словно голодные волки, только и ждут, когда власть ослабнет? У меня есть способы заставить тебя исчезнуть сей же миг, стоит мне только щелкнуть пальцами. Но я пришла, лично, просить тебя. Ты кажешься хорошим человеком, я не хочу тебе угрожать. Вот, — она протянула на вид тяжелый мешочек, со звенящими монетами. — Это поможет тебе решиться. Но учти, препятствий на своем пути я не потерплю. Хорошенько подумай о моих словах. А теперь мне пора. С этими переворотами и коронациями всегда столько хлопот!
Все следующие три дня, пока Джон медленно поправлялся, я размышляла. Что мне дороже – любовь или мечты? Так ли крепка моя любовь, чтобы простить ему ложь последних месяцев? Любит ли он меня на самом деле, или поддался страсти? Может ли любовь быть единственным смыслом моей жизни?
Как же мне не хватало матушки, ее советов и слов поддержки! Как жаль, что мы не можем всю жизнь полагаться на мягкий голос наших матерей, и быть защищенными от мира в их крепких объятиях.
Но я знала ответ. Знала с самого начала. Мои чувства к Джону не изменили меня. Сделали глубже, больше, открыли глубины, о которых я раньше и не подозревала, но саму суть не изменили.
Потому на утро четвертого дня я взяла оставленный леди Изабель мешочек с деньгами, в последний раз поцеловала Джона, и ушла. Джона впереди ждал сложный путь, но он сделал свой выбор и боролся до последнего. Я тоже хотела побороться за себя.
У замка меня ждали ректор Жак и Вив.
— Что вы тут делаете? — растерянно спросила я. Прощание далось мне тяжело, и хотелось уйти молча.
— Давно хотел поездить по стране, применить знания на практике, так сказать.
— А как же Университет?
— Гийом о нем так печется, вот пусть и достается этому мальчишке с потрохами.
— А ты?
Вив потянулась, словно кошка.
— А мне заплатили, чтоб я позаботилась об удобном транспорте и охране. К тому же, давно думала расширить свое дело. С удовольствием посмотрю, что могут предложить деревни нам на пути. Ну так что? Ты знаешь, куда мы едем?
Я сжала медальон шаманки, и сощурившись, улыбнулась первым лучам солнца.
— Да.
Мы отправлялись в будущее. И я приложу все усилия, чтобы сделать его светлым.
— Давай-давай, не кричи! У меня роженицы не так верещат, как ты! — приговаривала моя ученица, привязывая Уила к столу. Мальчишка умудрился спозаранку залезть на необъезженного коня, да так с него свалился, что себе ногу переломал. Нужно было вправлять кости. Уил смотрел на меня с ужасом, Лиззи – с предвкушением, ожидая понаблюдать за процессом. Костоправление было ее любимым разделом, но в деревушке часто его не применишь. Поэтому и просилась уже полгода в дорогу, все ворчала, что засиделись мы на месте. Я тщательно вымыла руки. Перелом был нехороший, открытый – придется вытягивать кости и вставлять обратно. Что ж, хотя бы энтузиазма Лиззи должно хватить на всю процедуру.
Девочка меня не подвела. Пару лет назад ее привела Вив, говоря, что в деревне сжечь как ведьму хотели. Дядюшка Жак еще тогда посмеялся, что всех больно любознательных если жечь, кто ж тогда лечить да науку развивать будет, сжалился над ней и взял. Лиззи в нашу компанию влилась быстро – бойкая, не боявшаяся работы, и любознательная, она пришлась в пору и в трудные времена, и в веселые. Вправив ногу Уилу, я только думала присесть, как прибежали от Матии – та рожать начала раньше времени. Лиззи пришлось оставить с мальчиком – первые часы за ним нужно было следить, чтоб ни заражения, ни лихорадка не началась, да чтоб дуростью своей повязку фиксирующую не сбил, ну и поить лекарствами. Она поныла, конечно, но осталась. Наверняка все правильно сделает, она девочка хорошая.
Матия рожала немного раньше срока, но я за них не переживала. Только вот зря я раньше времени расслабилась – ребенок-то не шел никак. Я уж с Матией и за руку вокруг дома прошлась, и положение мы меняли, и на живот нажимала – все никак. Муж-то ее, кузнец местный, в два раза девки был больше, не удивительно, что и ребенок большой. Я послала за дядюшкой Жаком. Тот пришел, осмотрел, поохал, да приказал родовые палочки тащить. Я напряглась – таким инструментом раньше не пользовалась, а он мне их в руки протянул.
— Мои-то дрожат, вреда больше причиню. Так что слушай и делай.
Ребенка с трудом удалось вытянуть. Крови было – море, думала роженица у нас на руках и помрет, но умелая повитуха, да советы дядюшки ей жизнь спасли. Только вот сможет ли Матия детей других родить, я не знала. На всякий случай сказала, чтоб за малышом приглядывали, как за зеницей ока, и чуть что – сразу ко мне бежали, даже в самую глухую ночь.
— Не бережешь ты себя, Мария. Смотрю на тебя, и думаю, сколько можно отдавать доброты, любви и заботы людям – ведь должен же когда-то источник иссякнуть. Но в тебе он неисчерпаем, — дядюшка Жак потрепал меня по голове, словно малое дитя. Я закрыла глаза и прислонилась к нему. Помощь людям в дороге, наставление деревенским лекарям, повитухам и травницам словно вливали в него жизнь. Бывшего ректора Университета было не узнать.
Но о любви и заботе, то было неправдой. Бывали времена, когда я опускала руки, и могла только плакать. Когда тоска по Джону становилась невыносимой, и хотелось выть от чувства одиночества. Особенно в снежные зимы, когда за окном бушевала метель, и казалось, что она не закончится никогда. Или когда мой пациент, которого я лечила, не спав ночами, умирал. Чувство бессилия наливало мои руки железом. Я постоянно задавалась вопросом – стоит ли пытаться, если результат моих стараний лишь замедляет смерть на пару мгновений? Но дорога, новые знания, старые и новые друзья, и благодарность людей, спасти которых нам удалось, заглушали эту черную тоску, постепенно превращая ее в легкое сожаление.Рядом со мной были люди, которые любили меня, и в каждом из них я черпала силы и любовь.
Вновь наступила весна. Мир укутался яркой зеленью, зацвели яблони и первые цветы. Кругом стоял аромат сочных трав, мокрой земли и свежей воды. В такие дни как сегодня, когда удалось спасти и мальчонку, и Матию с малышом – бессовестно хотелось жить и смеяться. Обнять весь мир, подняться в горы, изведать неизведанное.
Дядюшка Жак чуть отстал, и я взяла его под руку, помогая идти. Он бросился в это путешествие с энтузиазмом, который и представить было сложно. Встречаемые нами ученицы шаманки,стоило показать им медальон, свободно делились знаниями, вступая с дядюшкой в жаркие перепалки. Бывший ректор не верил в духов, только в науку. Шаманки же полагались на шепот природы и ее волю. Дядюшка Жак часто посылал письма новому ректору Гийому со своими находками. В доме мы оборудовали ему лабораторию. Сама бы я в жизни не догадалась, как все эти склянки можно использовать, и творимое бывшим ректором больше походило на магию, чем на медицину, но результаты не переставали меня удивлять. Он открывал неизведанные травы, новые свойства известных трав, а так же измененные действия препаратов, в зависимости от их пропорций и сочетаний. Эту деревню он особенно полюбил – рядом были и горы, и речка, и пресное озеро, так что всяческой живности и трав поблизости было предостаточно. Летом и осенью он уходил на целые дни на поиски, и возвращался довольный. От бывшего ректора я научилась тому, чему за года не смогла бы выучить в Университете. Я была ему бесконечно благодарна, и заботилась, словно о собственном батюшке. С его любознательностью, любовью к природе и лекарствам, он словно заново расцвел, уехав из столицы. Если бы еще боль в суставах его так не мучила! Не он, ни я не могли придумать, как от нее избавиться – только уменьшить. Дядюшка Жак смеялся и говорил, что от старости нет лекарства.
— Думаешь, какая судьба тебя ждет?
Вопрос был весьма неожиданным. Откуда же мне знать, кака судьба мне уготовлена?
— А ты попробуй угадать.
Я вздрогнула. Мысли она что-ли мои читала?
— Да не читаю я твои мысли девочка, — ответила шаманка на мой немой вопрос. — У тебя же на лице все написано.
— Зачем гадать? И разве не нужно за Джоном смотреть?
— Да что с ним станется? Все сделали, что в наших силах. Переживет эту ночь – и выживет. Не переживет – не выживет. Тут и думать не надо. А все эти воркования и размышления можешь на старину Жака оставить – он о склянках своих да травках позаботится, мальчишку напичкает до ушей. Умный старик, но таких простых вещей не понимает – не со всем в судьбе чужой бороться можно. Мы не боги, так, простые помощники да плотники - заделываем течь, но судно само от потопления спасти в шторм не сможем. Ну, так что ответишь?
Я задумалась над вопросом шаманки. Судьба? Еще недавно она казалась мне простой – ухаживать за матушкой, работать на поле, помогать людям в деревне. Но все изменилось так резко. Этьен спас меня в последний момент - это тоже судьба? Решение помочь Джону – только сейчас я осознала, насколько важным оно было. Я думала, что спасаю одного человека. Но от этого человека зависели судьбы целой страны. Я в своей жизни приняла только одно решение – сбежала в Университет. И ничего не зная, о том как все утроено, набила немал шишек. Ну и Джон... Его я тоже хотела, и тоже не жалела о случившемся.
Только вот Джона не существовало. Был только король Эдвард. А моя мечта – она осталась. И ведь у меня еще был шанс, верно? Я посмотрела на шаманку. Эта совершенно не вписывающаяся в роскошь дворца женщина в простом платье будто принадлежала лесу, а не миру людей.
— Я хочу стать хорошим лекарем. Помогать людям. Прошу, примите меня в ученицы.
— Нет.
Ух ты. Это был самый быстрый отказ в моей жизнь. Я не так поняла ее вопрос? Но, имеет ли это значение? Я ведь хотела добраться до этой женщины, не сдаваться же мне сейчас.
— Я буду помогать. Делать любую работу. Прошу, научите меня. Вас даже ректор рекомендовал.
— Ах, мой дорогой Жак. Надо же, потребовалось тридцать лет, чтоб он признал мое мастерство. Знаю я, что он тебя рекомендовал. И чего это на старости лет его проняло?! Раньше-то не считал, что в голове женщин хоть что-то может задерживаться. Ученый муж, достойный своего времени. Много у нас по всей стране крестьянок, что о лучшей жизни мечтают, но вот тех, кто ради этой мечты что-то делает, мало. А уж тех, кто после первой неудачи да второго отказа не сдается – их по пальцам пересчитать можно. Только вот если с таким трудом приходится путь себе прокладывать, стоит ли он сил?
— Но ведь другого не существует. Везде придется прикладывать множество сил. Останься я в деревне пришлось бы с улыбкой слушать унижения тестя, молча сносить его побои, и это после ужаса, что я бы пережила в лапах бароне де Плюсси. Останься в Университете – так же молча пришлось бы сносить унижения, с трудом постигая то, что другим давно еще в детстве, и тратить время в четырех стенах, каждый день сознавая, что могла помогать людям. Простого пути не существует. Есть только наши собственные желания, и наши силы. Если сама не сделала все, что было возможно, справедливо ли Бога обвинять в своих неудачах? Он ведь дал тебе руки и ноги, чтоб двигаться к собственной цели.
— Интересно. И что после такой пламенной речи будешь делать? Моего ответа она не изменила.
Конечно, жаль. Но вчера мне казалось, что Университет – единственное место, где меня могут научить. Сегодня, после все этих потрясений, я вдруг поняла, как слепа была и как ошибалась.
— Отправлюсь путешествовать в поисках знающих людей. Наверняка в такой огромной стране найдется хотя бы один человек, что готов будет взять меня в ученицы.
Шаманка вновь взглянула на мою руку, и улыбнулась.
— Я не могу тебя в ученицы взять, потому что обучать имею право только девушек нашего рода. И уйти с тобой не могу – далеко от своего леса и камней предков уходить нам запрещено. Но я расскажу тебе, где найти хороших учителей. И как туда добраться. Вот, — она сняла с шеи медальон, на котором были очень аккуратно изображены ветви ивы, сплетенные в круг. Просто и изящно. — Покажешь им, и они охотно тебя примут и всему научат.
К полночи, как и говорил ректор, у Джона началась лихорадка. Магистр и ректор пустили Джону кровь, дали настойку из розмарина и лимонника, позвали священников, что молились, помогая Джону бороться с демонами в его теле. Я обмывала его, следила, чтоб он не скидывал с себя одеяло, чтоб на перевязке не выступила кровь, а если происходило – меняла ее. Лоб Джона был таким горячим, что, казалось, можно ошпариться, прикоснувшись к нему. Он хмурился, что-то бормотал во сне. Схватил мою руку и не отпускал. Я крепко держала его в ответ, и тоже молилась. Чтобы судьба этого мужчины сложилась удачно. Чтобы он прожил счастливую жизнь. Ближе к утру лихорадка начала спадать, и я сама не заметила, как уснула. Проснулась я от того, что кто-то тронул меня за плечо. В комнате не было никого, кроме меня, Джона, и леди Изабель. Я сразу же кинулась проверять Джона – но тот был жив, и даже лоб его уже не был горячим.
— Не волнуйся. Я попросила Магистра Гийома и священников выйти на минуту. Им все равно нужно было освежиться. Держи, — леди протянула мне воду. Кажется, я не ела и не пила ничего с прошлого утра. За окном тускло блестело недавно вставшее солнце. Спала я, судя по всему, недолго.
— Спасибо, — вода была холодная, разбавленная вином, и я с жадностью выпила – горло, оказывается, совсем пересохло.
Леди Изабель изящно опустилась в кресло рядом с Джоном. Внимательно осмотрела его, поправила волосы, убирая их с глаз.
— Тебе нужно уехать, Мария, до того, как Его Величество Эдвард очнется.
Да, я подозревала, что она придет именно с этими словами. Правда, думала, она будет куда грубее, возможно даже с рыцарями.
— А если он этого не хочет? — спросил я, хотя не представляла, чего мог желать принц Эдвард. Я ведь его совсем не знала. Врал ли он мне той ночью, что мы провели вместе? Говорил ли правду?
— О, это вполне возможно. Привел же он тебя в замок на бал. Уверена, он относится к тебе очень трепетно. Но трепет любви пройдет, а страсть угаснет. Останется лишь факт – король, держащий в тюрьме компетентного соперника за престол, живущий с крестьянкой. Мой отец – глава дворян, поддерживающих притязания короля Эдварда. Если он отвернется, поддержка других дворян тоже пропадет.
— Не стоит ли ...королю Эдварду самому решать, как поступить?
— Стоит ли? Легко сбежать от юного странствующего рыцаря. Мало ли что могло произойти. Недопонимание. Возможно, даже обман, который не так-то просто простить? Всем эта история будет понятна, никто дважды и не посмотрит на нее. Но вот стоит королю проснуться, все приобретет совсем другие краски, понимаете? - Я покачала головой. Леди Изабель печально улыбнулась.— Сбежать от любимого – это женская прихоть, караемая лишь сплетнями. Но ослушаться приказа короля – это государственное преступление. Если Его Величество влюблен в тебя, он от себя не отпустит, как бы сильно это не повредило ему и всем вокруг.
— Вы говорите это из-за любви к Эдварду?
— Я не люблю его, — я удивленно охнула, и она тихо рассмеялась. — Но люблю власть. К сожалению, у женщин не так много возможностью этой властью воспользоваться. Поверь мне, рядом с тобой королю Эдварду грозит большая опасность, чем от ищеек короля Георга. Он падет, и кто знает, что это значит для страны – очередную войну за наследование? Вторжение наших врагов, которые, словно голодные волки, только и ждут, когда власть ослабнет? У меня есть способы заставить тебя исчезнуть сей же миг, стоит мне только щелкнуть пальцами. Но я пришла, лично, просить тебя. Ты кажешься хорошим человеком, я не хочу тебе угрожать. Вот, — она протянула на вид тяжелый мешочек, со звенящими монетами. — Это поможет тебе решиться. Но учти, препятствий на своем пути я не потерплю. Хорошенько подумай о моих словах. А теперь мне пора. С этими переворотами и коронациями всегда столько хлопот!
Все следующие три дня, пока Джон медленно поправлялся, я размышляла. Что мне дороже – любовь или мечты? Так ли крепка моя любовь, чтобы простить ему ложь последних месяцев? Любит ли он меня на самом деле, или поддался страсти? Может ли любовь быть единственным смыслом моей жизни?
Как же мне не хватало матушки, ее советов и слов поддержки! Как жаль, что мы не можем всю жизнь полагаться на мягкий голос наших матерей, и быть защищенными от мира в их крепких объятиях.
Но я знала ответ. Знала с самого начала. Мои чувства к Джону не изменили меня. Сделали глубже, больше, открыли глубины, о которых я раньше и не подозревала, но саму суть не изменили.
Потому на утро четвертого дня я взяла оставленный леди Изабель мешочек с деньгами, в последний раз поцеловала Джона, и ушла. Джона впереди ждал сложный путь, но он сделал свой выбор и боролся до последнего. Я тоже хотела побороться за себя.
У замка меня ждали ректор Жак и Вив.
— Что вы тут делаете? — растерянно спросила я. Прощание далось мне тяжело, и хотелось уйти молча.
— Давно хотел поездить по стране, применить знания на практике, так сказать.
— А как же Университет?
— Гийом о нем так печется, вот пусть и достается этому мальчишке с потрохами.
— А ты?
Вив потянулась, словно кошка.
— А мне заплатили, чтоб я позаботилась об удобном транспорте и охране. К тому же, давно думала расширить свое дело. С удовольствием посмотрю, что могут предложить деревни нам на пути. Ну так что? Ты знаешь, куда мы едем?
Я сжала медальон шаманки, и сощурившись, улыбнулась первым лучам солнца.
— Да.
Мы отправлялись в будущее. И я приложу все усилия, чтобы сделать его светлым.
— Давай-давай, не кричи! У меня роженицы не так верещат, как ты! — приговаривала моя ученица, привязывая Уила к столу. Мальчишка умудрился спозаранку залезть на необъезженного коня, да так с него свалился, что себе ногу переломал. Нужно было вправлять кости. Уил смотрел на меня с ужасом, Лиззи – с предвкушением, ожидая понаблюдать за процессом. Костоправление было ее любимым разделом, но в деревушке часто его не применишь. Поэтому и просилась уже полгода в дорогу, все ворчала, что засиделись мы на месте. Я тщательно вымыла руки. Перелом был нехороший, открытый – придется вытягивать кости и вставлять обратно. Что ж, хотя бы энтузиазма Лиззи должно хватить на всю процедуру.
Девочка меня не подвела. Пару лет назад ее привела Вив, говоря, что в деревне сжечь как ведьму хотели. Дядюшка Жак еще тогда посмеялся, что всех больно любознательных если жечь, кто ж тогда лечить да науку развивать будет, сжалился над ней и взял. Лиззи в нашу компанию влилась быстро – бойкая, не боявшаяся работы, и любознательная, она пришлась в пору и в трудные времена, и в веселые. Вправив ногу Уилу, я только думала присесть, как прибежали от Матии – та рожать начала раньше времени. Лиззи пришлось оставить с мальчиком – первые часы за ним нужно было следить, чтоб ни заражения, ни лихорадка не началась, да чтоб дуростью своей повязку фиксирующую не сбил, ну и поить лекарствами. Она поныла, конечно, но осталась. Наверняка все правильно сделает, она девочка хорошая.
Матия рожала немного раньше срока, но я за них не переживала. Только вот зря я раньше времени расслабилась – ребенок-то не шел никак. Я уж с Матией и за руку вокруг дома прошлась, и положение мы меняли, и на живот нажимала – все никак. Муж-то ее, кузнец местный, в два раза девки был больше, не удивительно, что и ребенок большой. Я послала за дядюшкой Жаком. Тот пришел, осмотрел, поохал, да приказал родовые палочки тащить. Я напряглась – таким инструментом раньше не пользовалась, а он мне их в руки протянул.
— Мои-то дрожат, вреда больше причиню. Так что слушай и делай.
Ребенка с трудом удалось вытянуть. Крови было – море, думала роженица у нас на руках и помрет, но умелая повитуха, да советы дядюшки ей жизнь спасли. Только вот сможет ли Матия детей других родить, я не знала. На всякий случай сказала, чтоб за малышом приглядывали, как за зеницей ока, и чуть что – сразу ко мне бежали, даже в самую глухую ночь.
— Не бережешь ты себя, Мария. Смотрю на тебя, и думаю, сколько можно отдавать доброты, любви и заботы людям – ведь должен же когда-то источник иссякнуть. Но в тебе он неисчерпаем, — дядюшка Жак потрепал меня по голове, словно малое дитя. Я закрыла глаза и прислонилась к нему. Помощь людям в дороге, наставление деревенским лекарям, повитухам и травницам словно вливали в него жизнь. Бывшего ректора Университета было не узнать.
Но о любви и заботе, то было неправдой. Бывали времена, когда я опускала руки, и могла только плакать. Когда тоска по Джону становилась невыносимой, и хотелось выть от чувства одиночества. Особенно в снежные зимы, когда за окном бушевала метель, и казалось, что она не закончится никогда. Или когда мой пациент, которого я лечила, не спав ночами, умирал. Чувство бессилия наливало мои руки железом. Я постоянно задавалась вопросом – стоит ли пытаться, если результат моих стараний лишь замедляет смерть на пару мгновений? Но дорога, новые знания, старые и новые друзья, и благодарность людей, спасти которых нам удалось, заглушали эту черную тоску, постепенно превращая ее в легкое сожаление.Рядом со мной были люди, которые любили меня, и в каждом из них я черпала силы и любовь.
Вновь наступила весна. Мир укутался яркой зеленью, зацвели яблони и первые цветы. Кругом стоял аромат сочных трав, мокрой земли и свежей воды. В такие дни как сегодня, когда удалось спасти и мальчонку, и Матию с малышом – бессовестно хотелось жить и смеяться. Обнять весь мир, подняться в горы, изведать неизведанное.
Дядюшка Жак чуть отстал, и я взяла его под руку, помогая идти. Он бросился в это путешествие с энтузиазмом, который и представить было сложно. Встречаемые нами ученицы шаманки,стоило показать им медальон, свободно делились знаниями, вступая с дядюшкой в жаркие перепалки. Бывший ректор не верил в духов, только в науку. Шаманки же полагались на шепот природы и ее волю. Дядюшка Жак часто посылал письма новому ректору Гийому со своими находками. В доме мы оборудовали ему лабораторию. Сама бы я в жизни не догадалась, как все эти склянки можно использовать, и творимое бывшим ректором больше походило на магию, чем на медицину, но результаты не переставали меня удивлять. Он открывал неизведанные травы, новые свойства известных трав, а так же измененные действия препаратов, в зависимости от их пропорций и сочетаний. Эту деревню он особенно полюбил – рядом были и горы, и речка, и пресное озеро, так что всяческой живности и трав поблизости было предостаточно. Летом и осенью он уходил на целые дни на поиски, и возвращался довольный. От бывшего ректора я научилась тому, чему за года не смогла бы выучить в Университете. Я была ему бесконечно благодарна, и заботилась, словно о собственном батюшке. С его любознательностью, любовью к природе и лекарствам, он словно заново расцвел, уехав из столицы. Если бы еще боль в суставах его так не мучила! Не он, ни я не могли придумать, как от нее избавиться – только уменьшить. Дядюшка Жак смеялся и говорил, что от старости нет лекарства.
