Мы дошли до склона, который оба так любили. Тут цвели раскидистые старые яблони, сладкий аромат которых кружил голову. Весь склон был усеян ярко-красными маками, а внизу расположилось озеро, в котором купалась ребятня и взрослые, после полевых работ. Феодал деревни был рыцарем, и все время проводил на службе короля. Деревня управлялась его наместником, и, в отличии от нашей, хоть работы было не меньше, жители искренне любили хозяина. Он помогал едой в голодные зимы, лекарствами в поветрия, слушал людей и судил по справедливости. Удивительно, что такой человек существовал. По моему опыту общения с знатью, все они были лжецами, лицемерами и убийцами. Мы уселись на поваленное дерево, наблюдая за детьми. Несколько мужчин подкидывали мальчишек и девчонок, и те с довольными визгами плюхались в воду. Солнце садилось, и я могла видеть лишь очертания, но даже так, моего сына было видно и слышно прекрасно. Он был заводилой среди ребятни, постоянно чему-то их учил, хотя мне казалось, что сам он ходить и говорить выучился вот только вчера.
— Жалеешь? — дядюшка Жак был в ужасе, узнав, что я в тяжести. Все говорил, что надо в город вернуться – там и врачи хорошие, и лекарств разных много. Я же скорее чувствовала себя в ступоре – с животом-то, да с младенцем на руках много не попутешествуешь. Мы остановились в деревне на год, на последних месяцах ходить в дальние дороги стало совсем тяжело. Да и мальчонка у меня получился бойкий – чуть что, сразу рыдать или кричать. С первых дней было видно, характером пошел в отца.
Я тогда про Джона, или как его все теперь звали – короля Эдварда Железного, старалась сплетен не слушать. Не хотелось знать о его браке и счастливой семейной жизни. Да молодой матери и не так много нужно, чтоб новостей не знать – ребенок отвлекает и день и ночь. Это позже я узнала, что брак с леди Изабель так и не состоялся. И ни с кем другим не состоялся, и переворота, в отличии от ожиданий леди, так и не случилось. Генри тогда три было, и я всерьез задумалась – не увидеть ли короля Эдварда? Рассказать о сыне. Желание обжигало изнутри, но я не знала, что и как ему сказать. А если он не помнит меня? Все-таки какой же была трусихой.
Жалела ли я? Нет, ни одного дня. Я любила Генри так, как неспособна была любить никого на свете. Его смех, слезы, первые шаги, первые оцарапанные коленки, первые слова – все в нем было для меня драгоценным. И я любила свою жизнь, такой, какой она стала. Единственное, о чем я хоть немного сожалела, что у меня не было возможности узнать Эдварда. Вдруг он и его чувства были бы похожи на Джона? Вдруг не было бы такой сильной разницы как между Этьеном и Ришаром?
— Сожаления - лишь путь к накоплению желчи в организме. Она нас отравляет, и мы страдает от желудочных болезней и простуд.
— Хм. Домыслы.
— Вы же сами говорили, что о том пишут заморские ученые!
— Писать о чем угодно можно, я в этом убедился. Вот доказательства, это совсем другое дело! Хоть один написал, где эта вся желчь в организме скапливается?!
Любимое дело дядюшки Жака – проверять, все ли изученное им на протяжении жизни применимо на практике. Так мы и живем – он делится своими знаниями, а встреченные нами лекари, ученицы шаманки, травницы да повитухи – своими, и вместе мы ищем лучший способ поставить на ноги больного человека.
— Пойду я, как раз мой очередной цветочный эксперимент должен был созреть.
А еще дядюшка Жак оказался мастак на своих склянках да моих травах делать различные настойки, что сразу завоевали сердца деревенских. Настойки эти приносили нам немалую сумму дохода, а Вив даже парочку возила на ярмарки.
Вив приезжала нечасто, и не засиживалась надолго. В первый из своих визитов она привезла мне ткани, что матушка откладывала мне в приданое, не забыв стребовать с меня пять монет, которые когда-то давно дала на похороны матушки. Монеты у меня уже водились, а вот на белую, вышитую незабудками ткань, я совсем не могла смотреть. Все плакала, глупая. От тоски по матушке, по Джону, от сомнений, что терзали мою душу ночами. Сейчас в этих тканях ходили и я, и Лиззи, и Генри, и даже дядюшке Жаку из коричневой шерсти м я сшила прекрасную зимнюю рубаху. Матушка копила эти ткани для моей семьи, и я ни мгновенья не сомневалась, одаривая ими не только Генри, но и Лиззи с дядюшкой. Приезжая, Вив часто рассказывала о нашей деревне. О Томе, который теперь стал трактирщиком, вместо отца, и готовил из котелка матери вкуснейшую кашу. О баронессе де Плюсси, что управляла землями разумнее барона. Об отце Госсе, которому поддерживать сирот стало легче, ведь баронесса помогала, выделяя деньги на книги и еду. В последний визит и вовсе говорила о молодом нахальном дворянине, что притворяется вором, который только и знает, что лишает покоя почтенных дам. У меня было столько вопросов, так хотелось увидеть его, убедиться, это это Этьен, посмотреть, как он изменился за эти года. Но я лишь спросила, в порядке ли он, и улыбнулась, получив утвердительный ответ.
— Возьми Лиззи, да проверь мальчонку сам. Как бы она в порыве вдохновения ему вторую ногу да руки не перевязала для практики.
— Ну, не ругайся на нее. Лиззи хорошая девочка. Да и с Генри ладит преотлично.
Это уж точно. Лиззи была вдвое старше Генри, но от их дружбы вся деревня стояла на ушах. То они на сарай залезут и спрыгивать с него начнут, держа над головой тряпки и крича, что это крылья, то из курятника всех кур выпустят, привяжут к одной ленточку и давай все деревенской ребятней ловить – а кто с ленточной поймал, тому слава, почет, и все за день собранные детьми драгоценности. У кого палка особой формы, как меч заморский, у кого нитки яркие, а кто первыми – кислющими – яблоками делится. А Лиззи их всех подначивала и носилась без зазрения совести с детворой, словно ей самой было пять. На прошлое зимнее солнцестояние я подарила ей гребень своей матушки, надеясь, что начав прихорашиваться, этот бесенок хоть немного успокоиться. Лиззи к гребню относилась бережно, тщательно теперь заплетала ленты в косы, но все так же носилась с ребятней, сверкая пятками. Я о прошлом ее не спрашивала, и веселится разрешала. Помнила, какой ее Вив привела – живого места на ребенке не было, руки от синяков синие, глаза едва видны. Пусть веселиться, пока есть возможность. Вырасти и столкнуться с нерешаемыми задачками и сложными чувствами она еще успеет.
Солнце садилось. Детвора постепенно разбредалась, и я начала спускаться к озеру. От юбки маки колыхались, и их яркий аромат ударял в голову. Я сняла обувь, побежала, и сама забежав в озеро, поймала плещущегося там Генри и подняла над головой. Она завизжал и засмеялся.
— Мама, мама, отпусти!
— Нет. Это чудище морское поймало зазевавшегося рыцаря! И теперь оно его съест! — Я поцеловала Генри в его носик. Волосы у него были мои - густые, кудрявые, и росли так быстро – постоянно приходилось стричь! А вот лицом он весь в батюшку пошел – такой же орлиный нос, и ясные голубые глаза. Красавцем вырастит, ох, сколько ж девиц на него засматриваться будут! Уже сейчас, стоит ему состроить жалобные глазки, как сразу добропорядочные и строгие матроны кто лишний пирожок, кто сладкие ягоды ему давал. А этот бесенок знай пользовался чужой милостью. Я отпустила его, и он побежал, сверкая пятками и забрызгивая все вокруг. Мое и так намокшее платье теперь было полностью сырым. Перестав об этом волноваться, я подняла юбки и с криками: «Поймаю юных рыцарей и съем!» побежала за ребятней. Те бросились врассыпную – кто на сушу, кто постарше и умел плавать – дальше в озеро, а кто просто вокруг меня круги нарезать начал, хватая за ноги и пытаясь остановить чудище. Так мы все вместе и повалились в воду. Берег тут был мелким, но я все равно промокла до волос. Опять дядюшка Жак будет ругать, а Лиззи ворчать, что все веселье пропустила, сидя с мальцом.
Запутавшись в поясе, волосах и юбках, да еще и радостно скачущих на мне детях, я не сразу смогла подняться. Кто-то сжалился надо мной и протянул руку. Я взяла ее. Уверенно меня подняли, и я оказалась лицом к лицу с королем Эдвардом.
— Короны нет, — выпалила я первое, что пришло в голову. Король Эдвард был похож на Джона, и все же неуловимо отличался. Пропала болезненная худоба от дурного питания и ранений. Его коротко стриженные волосы теперь ниспадали до плеч мягкой волной. Он стал чуть шире в плечах, ушел загар от постоянного пребывания на улице. И еще он отрастил бороду. Этого человека уже невозможно было спутать с наемником, пусть и одет он был просто: черная походная одежда, ни одного украшения, кроме кольца-печатки, и пустой перевязи на боку. Обувь он снял, и нижнюю часть брюк закатал, чтоб не замочить, играя с детьми. С детьми?! Черт-черт-черт!
— Следовало придти в короне? — голос его стал глубже, размернее и увереннее. Было понятно, что этот человек привык повелевать. Что он вообще тут делал? Я запаниковала. Нужно было увести его от Генри.
— Прошу прощения, Ваше Величество. От удивления я позволила себе лишнего. Молю, проявите великодушие и простите меня.
Король молчал, а я не знала, куда глаза деть. Не успела я и рта раскрыть, как Генри с хохотом врезался в ноги Его Величества, и не моргнув глазом, протянул руки, просясь, чтоб его взяли на ручки.
— Вверх! — приказал он, смотря Его Величество его же глазами. — Ну!
Король Эдвард ловко, словно делал это уже не в первый раз, подхватил ребенка на руки. Генри улыбнулся, и король улыбнулся ему точно такой же улыбкой. Слова застряли у меня в горле и я нервно облизала губы. Картина, которую я так часто видела во сне, теперь стояла у меня перед глазами. Король нежно погладил Генри по голове, и в его улыбке было столько любви, что у меня защемило сердце. Хотелось кинуться ему в ноги и молить о прощении. Хотелось поцеловать. Сны с Джоном посещали меня часто, заставляя не спать ночами напролет. Обернется ли этот чудным сновидением или кошмаром?
— Тебе и вправду есть за что просить прощения, Мария. Ты ведь была так против любого обмана. Я еще не решил, как поступлю.
Кошмар. Все внутри у меня упало, руки потяжелели, и если бы не крепкая хватка его величества, я бы точно упала. Не мог же он объявится, чтобы отобрать у меня ребенка? Через столько лет? Зачем ему вообще Генри? Уверена, любая аристократка с радостью одарит его сыном.
— Думаю, нам стоит пройти в твой дом. Скоро стемнеет, и детям в воде станет холодно.
Генри всю свою маленькую жизнь прожил рядом с водоемами, и купаться мог даже в холодных горных реках. Иногда я думала, не медальон ли шаманки превращает его в дикого зверька, готового днями и ночами бегать по лесам и полям, купаться в реках и озерах, или играть в снежки. Холодно ему точно не станет.
— Ну мамааа, — протянул Генри, совершенно не чувствующий настроения окружающих. — Ну еще немного.
— Не сегодня. И ты уже взрослый, иди сам.
— Ножки мокрые, — скривился Генри. — И обувь.
— И кто в этом виноват?
— Не знаю, — поднял Генри на меня свои честные-пречестные глазенки. — Лиззи?
— Лиззи сегодня весь день работала, а не скакала, точно горная овечка.
— Я донесу его, — встрял Его Величество, и стало ясно, что возражения не принимаются. Генри показал мне язык, и я ущипнула его за ухо. Он спрятался, обняв короля и уткнувшись ему в шею. Только один хитрющий глаз блестел из-под челки.
В тяжелом молчании мы прошли до дома. Чего хотел король? Забрать у меня ребенка? Один ли он тут? Если один – я смогу опоить его и сбежать. Но быстро с дядюшкой двигаться мы не сможем. Просить о помощи Вив, и уехать в другую страну? Но Вив, как назло, к нам приехать хотела лишь в начале лета. Умолять на коленях, чтоб пощадил и оставил ребенка мне? Я переживала, не зная, куда себя деть. На короля я старалась не смотреть, чтоб лишний раз не бередить в себе так и не ушедшие чувства.
Мы жили в добротном, пусть и маленьком доме. Я, Лиззи и Генри спали в одной комнате. У дядюшке Жака была своя, с пристройкой, где он проводил эксперименты. Да небольшая комната с печкой, столом, на котором всегда были то свежие цветы и травы, то ветки деревьев, лавкой, веретеном для Лиззи, и различные деревянные игрушки для Генри. Хотя в его возрасте он больше увлекался палками – то одна была мечом, то вторая – луком, а третья и вовсе, верным скакуном.
Дядюшка Жак разбирал высушенные травы, что-то размеренно объясняя Лиззи.
— Вернулись? Мы как раз ужин в печь поставили.
Тут еды всегда хватало. Мы не жили на широкую ногу, но и зерном с червями, как дома, я не питалась. Простая, вкусная и всегда горячая еда, ароматное вино и детский смех превращали эту добротную постройку в настоящий дом. Лиззи, сидевшая к нам лицом, увидев Его Величество, широко улыбнулась, а в глазах у нее зажегся бесовской огонек. И почему все дети, которых я растила, получались такими своевольными? Лиззи это даже родословной было не объяснить!
— Деда, деда, смотри! Матушка Мария муженька наконец-то привела! — она даже в ладоши хлопнула от радости. Вот же бесстыжая! Я чувствовала, что сейчас сквозь землю провалюсь.
— Да неужто?! — рассмеялся дядюшка, но обернувшись, побледнел и замолк. Дядюшка Жак резко встал, ударившись о стол и поклонился.
— Ваше Величество, — он смотрел настороженно, точно решая не стоит ли хватать детей и бежать. Дядюшка понимал меня так хорошо, но что мы – старик и женщина, могли сделать рыцарю и королю?
Король Эдвард не смутился, спокойно приняв приветствие. Кивнул дозволяя дядюшке сесть.
— Король? Что, прям настоящий?! — спросила Лиззи.
— Ага! Он мне сам сказал! — Генри был очень доволен, что узнал что-то раньше Лиззи, ведь она его постоянно поучала.
— Так короны-то нет. Авось соврал?
— Лиззи! — враз прикрикнули мы с дядюшкой.
— А что? Чегося королю в нашем доме делать, у него ж воот такой замок есть. Огромный говорят, что там целых три наших дома поместиться! А то и пять!
— Лиззи, давай выйдем. Может, и Генри взять, чтоб говорить не мешал?
— Нет, — Его Величество удобнее посадил Генри на руки. А тот и рад, сидит да смотрит на всех с высока.
— Не хочу! Почему ему можно остаться, а мне нет! Это ж целый король, где и когда я еще такого увижу!
Лиззи сопротивлялась, но все-таки позволила утащить себя на вечернюю прогулку. Я ни на минуту не сомневалась, что стоит дядюшке зазеваться, как она примчится под окно подслушивать. На всякий случай закрыла ставни поплотнее.
— Вина? — предложила я королю с надеждой.
Ситуация была какая-то безумная. Чего он хотел? Просто забрать ребенка мог и раньше. Сомневался, чей? Так в деревне ему каждый скажет, что Генри мой, а уж тот личиком – ну точно Его Величество. Не мог же он вернуться за мной? От этой предательской мысли все внутри расцвело отчаянной, безумной надеждой, и пришлось крепко зажмуриться, чтоб прогнать ее.
— Спасибо, у меня свое. Помню я, как ты гостей вином с приправами угощать любишь.
Он достал мехи, и отпил. Я с жалостью отставила вино с дурман-травой, и взяла обычную бутылку. Король это заметил и улыбнулся.
— За неожиданную встречу? — предложила я.
— За сын. — ответил он и выпил.
Значит, все-таки из-за Генри он тут. И явно не терпится об этом поговорить. Я закрыла глаза, выпила залпом вино, и тяжело уселась за стол.
— Жалеешь? — дядюшка Жак был в ужасе, узнав, что я в тяжести. Все говорил, что надо в город вернуться – там и врачи хорошие, и лекарств разных много. Я же скорее чувствовала себя в ступоре – с животом-то, да с младенцем на руках много не попутешествуешь. Мы остановились в деревне на год, на последних месяцах ходить в дальние дороги стало совсем тяжело. Да и мальчонка у меня получился бойкий – чуть что, сразу рыдать или кричать. С первых дней было видно, характером пошел в отца.
Я тогда про Джона, или как его все теперь звали – короля Эдварда Железного, старалась сплетен не слушать. Не хотелось знать о его браке и счастливой семейной жизни. Да молодой матери и не так много нужно, чтоб новостей не знать – ребенок отвлекает и день и ночь. Это позже я узнала, что брак с леди Изабель так и не состоялся. И ни с кем другим не состоялся, и переворота, в отличии от ожиданий леди, так и не случилось. Генри тогда три было, и я всерьез задумалась – не увидеть ли короля Эдварда? Рассказать о сыне. Желание обжигало изнутри, но я не знала, что и как ему сказать. А если он не помнит меня? Все-таки какой же была трусихой.
Жалела ли я? Нет, ни одного дня. Я любила Генри так, как неспособна была любить никого на свете. Его смех, слезы, первые шаги, первые оцарапанные коленки, первые слова – все в нем было для меня драгоценным. И я любила свою жизнь, такой, какой она стала. Единственное, о чем я хоть немного сожалела, что у меня не было возможности узнать Эдварда. Вдруг он и его чувства были бы похожи на Джона? Вдруг не было бы такой сильной разницы как между Этьеном и Ришаром?
— Сожаления - лишь путь к накоплению желчи в организме. Она нас отравляет, и мы страдает от желудочных болезней и простуд.
— Хм. Домыслы.
— Вы же сами говорили, что о том пишут заморские ученые!
— Писать о чем угодно можно, я в этом убедился. Вот доказательства, это совсем другое дело! Хоть один написал, где эта вся желчь в организме скапливается?!
Любимое дело дядюшки Жака – проверять, все ли изученное им на протяжении жизни применимо на практике. Так мы и живем – он делится своими знаниями, а встреченные нами лекари, ученицы шаманки, травницы да повитухи – своими, и вместе мы ищем лучший способ поставить на ноги больного человека.
— Пойду я, как раз мой очередной цветочный эксперимент должен был созреть.
А еще дядюшка Жак оказался мастак на своих склянках да моих травах делать различные настойки, что сразу завоевали сердца деревенских. Настойки эти приносили нам немалую сумму дохода, а Вив даже парочку возила на ярмарки.
Вив приезжала нечасто, и не засиживалась надолго. В первый из своих визитов она привезла мне ткани, что матушка откладывала мне в приданое, не забыв стребовать с меня пять монет, которые когда-то давно дала на похороны матушки. Монеты у меня уже водились, а вот на белую, вышитую незабудками ткань, я совсем не могла смотреть. Все плакала, глупая. От тоски по матушке, по Джону, от сомнений, что терзали мою душу ночами. Сейчас в этих тканях ходили и я, и Лиззи, и Генри, и даже дядюшке Жаку из коричневой шерсти м я сшила прекрасную зимнюю рубаху. Матушка копила эти ткани для моей семьи, и я ни мгновенья не сомневалась, одаривая ими не только Генри, но и Лиззи с дядюшкой. Приезжая, Вив часто рассказывала о нашей деревне. О Томе, который теперь стал трактирщиком, вместо отца, и готовил из котелка матери вкуснейшую кашу. О баронессе де Плюсси, что управляла землями разумнее барона. Об отце Госсе, которому поддерживать сирот стало легче, ведь баронесса помогала, выделяя деньги на книги и еду. В последний визит и вовсе говорила о молодом нахальном дворянине, что притворяется вором, который только и знает, что лишает покоя почтенных дам. У меня было столько вопросов, так хотелось увидеть его, убедиться, это это Этьен, посмотреть, как он изменился за эти года. Но я лишь спросила, в порядке ли он, и улыбнулась, получив утвердительный ответ.
— Возьми Лиззи, да проверь мальчонку сам. Как бы она в порыве вдохновения ему вторую ногу да руки не перевязала для практики.
— Ну, не ругайся на нее. Лиззи хорошая девочка. Да и с Генри ладит преотлично.
Это уж точно. Лиззи была вдвое старше Генри, но от их дружбы вся деревня стояла на ушах. То они на сарай залезут и спрыгивать с него начнут, держа над головой тряпки и крича, что это крылья, то из курятника всех кур выпустят, привяжут к одной ленточку и давай все деревенской ребятней ловить – а кто с ленточной поймал, тому слава, почет, и все за день собранные детьми драгоценности. У кого палка особой формы, как меч заморский, у кого нитки яркие, а кто первыми – кислющими – яблоками делится. А Лиззи их всех подначивала и носилась без зазрения совести с детворой, словно ей самой было пять. На прошлое зимнее солнцестояние я подарила ей гребень своей матушки, надеясь, что начав прихорашиваться, этот бесенок хоть немного успокоиться. Лиззи к гребню относилась бережно, тщательно теперь заплетала ленты в косы, но все так же носилась с ребятней, сверкая пятками. Я о прошлом ее не спрашивала, и веселится разрешала. Помнила, какой ее Вив привела – живого места на ребенке не было, руки от синяков синие, глаза едва видны. Пусть веселиться, пока есть возможность. Вырасти и столкнуться с нерешаемыми задачками и сложными чувствами она еще успеет.
Солнце садилось. Детвора постепенно разбредалась, и я начала спускаться к озеру. От юбки маки колыхались, и их яркий аромат ударял в голову. Я сняла обувь, побежала, и сама забежав в озеро, поймала плещущегося там Генри и подняла над головой. Она завизжал и засмеялся.
— Мама, мама, отпусти!
— Нет. Это чудище морское поймало зазевавшегося рыцаря! И теперь оно его съест! — Я поцеловала Генри в его носик. Волосы у него были мои - густые, кудрявые, и росли так быстро – постоянно приходилось стричь! А вот лицом он весь в батюшку пошел – такой же орлиный нос, и ясные голубые глаза. Красавцем вырастит, ох, сколько ж девиц на него засматриваться будут! Уже сейчас, стоит ему состроить жалобные глазки, как сразу добропорядочные и строгие матроны кто лишний пирожок, кто сладкие ягоды ему давал. А этот бесенок знай пользовался чужой милостью. Я отпустила его, и он побежал, сверкая пятками и забрызгивая все вокруг. Мое и так намокшее платье теперь было полностью сырым. Перестав об этом волноваться, я подняла юбки и с криками: «Поймаю юных рыцарей и съем!» побежала за ребятней. Те бросились врассыпную – кто на сушу, кто постарше и умел плавать – дальше в озеро, а кто просто вокруг меня круги нарезать начал, хватая за ноги и пытаясь остановить чудище. Так мы все вместе и повалились в воду. Берег тут был мелким, но я все равно промокла до волос. Опять дядюшка Жак будет ругать, а Лиззи ворчать, что все веселье пропустила, сидя с мальцом.
Запутавшись в поясе, волосах и юбках, да еще и радостно скачущих на мне детях, я не сразу смогла подняться. Кто-то сжалился надо мной и протянул руку. Я взяла ее. Уверенно меня подняли, и я оказалась лицом к лицу с королем Эдвардом.
— Короны нет, — выпалила я первое, что пришло в голову. Король Эдвард был похож на Джона, и все же неуловимо отличался. Пропала болезненная худоба от дурного питания и ранений. Его коротко стриженные волосы теперь ниспадали до плеч мягкой волной. Он стал чуть шире в плечах, ушел загар от постоянного пребывания на улице. И еще он отрастил бороду. Этого человека уже невозможно было спутать с наемником, пусть и одет он был просто: черная походная одежда, ни одного украшения, кроме кольца-печатки, и пустой перевязи на боку. Обувь он снял, и нижнюю часть брюк закатал, чтоб не замочить, играя с детьми. С детьми?! Черт-черт-черт!
— Следовало придти в короне? — голос его стал глубже, размернее и увереннее. Было понятно, что этот человек привык повелевать. Что он вообще тут делал? Я запаниковала. Нужно было увести его от Генри.
— Прошу прощения, Ваше Величество. От удивления я позволила себе лишнего. Молю, проявите великодушие и простите меня.
Король молчал, а я не знала, куда глаза деть. Не успела я и рта раскрыть, как Генри с хохотом врезался в ноги Его Величества, и не моргнув глазом, протянул руки, просясь, чтоб его взяли на ручки.
— Вверх! — приказал он, смотря Его Величество его же глазами. — Ну!
Король Эдвард ловко, словно делал это уже не в первый раз, подхватил ребенка на руки. Генри улыбнулся, и король улыбнулся ему точно такой же улыбкой. Слова застряли у меня в горле и я нервно облизала губы. Картина, которую я так часто видела во сне, теперь стояла у меня перед глазами. Король нежно погладил Генри по голове, и в его улыбке было столько любви, что у меня защемило сердце. Хотелось кинуться ему в ноги и молить о прощении. Хотелось поцеловать. Сны с Джоном посещали меня часто, заставляя не спать ночами напролет. Обернется ли этот чудным сновидением или кошмаром?
— Тебе и вправду есть за что просить прощения, Мария. Ты ведь была так против любого обмана. Я еще не решил, как поступлю.
Кошмар. Все внутри у меня упало, руки потяжелели, и если бы не крепкая хватка его величества, я бы точно упала. Не мог же он объявится, чтобы отобрать у меня ребенка? Через столько лет? Зачем ему вообще Генри? Уверена, любая аристократка с радостью одарит его сыном.
— Думаю, нам стоит пройти в твой дом. Скоро стемнеет, и детям в воде станет холодно.
Генри всю свою маленькую жизнь прожил рядом с водоемами, и купаться мог даже в холодных горных реках. Иногда я думала, не медальон ли шаманки превращает его в дикого зверька, готового днями и ночами бегать по лесам и полям, купаться в реках и озерах, или играть в снежки. Холодно ему точно не станет.
— Ну мамааа, — протянул Генри, совершенно не чувствующий настроения окружающих. — Ну еще немного.
— Не сегодня. И ты уже взрослый, иди сам.
— Ножки мокрые, — скривился Генри. — И обувь.
— И кто в этом виноват?
— Не знаю, — поднял Генри на меня свои честные-пречестные глазенки. — Лиззи?
— Лиззи сегодня весь день работала, а не скакала, точно горная овечка.
— Я донесу его, — встрял Его Величество, и стало ясно, что возражения не принимаются. Генри показал мне язык, и я ущипнула его за ухо. Он спрятался, обняв короля и уткнувшись ему в шею. Только один хитрющий глаз блестел из-под челки.
В тяжелом молчании мы прошли до дома. Чего хотел король? Забрать у меня ребенка? Один ли он тут? Если один – я смогу опоить его и сбежать. Но быстро с дядюшкой двигаться мы не сможем. Просить о помощи Вив, и уехать в другую страну? Но Вив, как назло, к нам приехать хотела лишь в начале лета. Умолять на коленях, чтоб пощадил и оставил ребенка мне? Я переживала, не зная, куда себя деть. На короля я старалась не смотреть, чтоб лишний раз не бередить в себе так и не ушедшие чувства.
Мы жили в добротном, пусть и маленьком доме. Я, Лиззи и Генри спали в одной комнате. У дядюшке Жака была своя, с пристройкой, где он проводил эксперименты. Да небольшая комната с печкой, столом, на котором всегда были то свежие цветы и травы, то ветки деревьев, лавкой, веретеном для Лиззи, и различные деревянные игрушки для Генри. Хотя в его возрасте он больше увлекался палками – то одна была мечом, то вторая – луком, а третья и вовсе, верным скакуном.
Дядюшка Жак разбирал высушенные травы, что-то размеренно объясняя Лиззи.
— Вернулись? Мы как раз ужин в печь поставили.
Тут еды всегда хватало. Мы не жили на широкую ногу, но и зерном с червями, как дома, я не питалась. Простая, вкусная и всегда горячая еда, ароматное вино и детский смех превращали эту добротную постройку в настоящий дом. Лиззи, сидевшая к нам лицом, увидев Его Величество, широко улыбнулась, а в глазах у нее зажегся бесовской огонек. И почему все дети, которых я растила, получались такими своевольными? Лиззи это даже родословной было не объяснить!
— Деда, деда, смотри! Матушка Мария муженька наконец-то привела! — она даже в ладоши хлопнула от радости. Вот же бесстыжая! Я чувствовала, что сейчас сквозь землю провалюсь.
— Да неужто?! — рассмеялся дядюшка, но обернувшись, побледнел и замолк. Дядюшка Жак резко встал, ударившись о стол и поклонился.
— Ваше Величество, — он смотрел настороженно, точно решая не стоит ли хватать детей и бежать. Дядюшка понимал меня так хорошо, но что мы – старик и женщина, могли сделать рыцарю и королю?
Король Эдвард не смутился, спокойно приняв приветствие. Кивнул дозволяя дядюшке сесть.
— Король? Что, прям настоящий?! — спросила Лиззи.
— Ага! Он мне сам сказал! — Генри был очень доволен, что узнал что-то раньше Лиззи, ведь она его постоянно поучала.
— Так короны-то нет. Авось соврал?
— Лиззи! — враз прикрикнули мы с дядюшкой.
— А что? Чегося королю в нашем доме делать, у него ж воот такой замок есть. Огромный говорят, что там целых три наших дома поместиться! А то и пять!
— Лиззи, давай выйдем. Может, и Генри взять, чтоб говорить не мешал?
— Нет, — Его Величество удобнее посадил Генри на руки. А тот и рад, сидит да смотрит на всех с высока.
— Не хочу! Почему ему можно остаться, а мне нет! Это ж целый король, где и когда я еще такого увижу!
Лиззи сопротивлялась, но все-таки позволила утащить себя на вечернюю прогулку. Я ни на минуту не сомневалась, что стоит дядюшке зазеваться, как она примчится под окно подслушивать. На всякий случай закрыла ставни поплотнее.
— Вина? — предложила я королю с надеждой.
Ситуация была какая-то безумная. Чего он хотел? Просто забрать ребенка мог и раньше. Сомневался, чей? Так в деревне ему каждый скажет, что Генри мой, а уж тот личиком – ну точно Его Величество. Не мог же он вернуться за мной? От этой предательской мысли все внутри расцвело отчаянной, безумной надеждой, и пришлось крепко зажмуриться, чтоб прогнать ее.
— Спасибо, у меня свое. Помню я, как ты гостей вином с приправами угощать любишь.
Он достал мехи, и отпил. Я с жалостью отставила вино с дурман-травой, и взяла обычную бутылку. Король это заметил и улыбнулся.
— За неожиданную встречу? — предложила я.
— За сын. — ответил он и выпил.
Значит, все-таки из-за Генри он тут. И явно не терпится об этом поговорить. Я закрыла глаза, выпила залпом вино, и тяжело уселась за стол.
