Читай. Рази в уши! Ибо именно они наслушались дерзких, недозволенных речей от «несчастненьких»…
— «Приказываю закрыть строительство места для зрелищ, именуемого театром, разобрать на доски и переправить их в И?зенборг, где они будут использованы на благое и верное дело кораблестроения».
— И куда же он после этого? Обращать в прюммеанскую веру дикарей с Тикты? Ловить моржей, ну, помнишь, тех клыкастых чудовищ с гравюр Зильцбальда? — У статс-дамы была мягкая отзывчивая душа, что вместе с красотой сражало наповал. На плечи Хенрики легла шерстяная, помягчавшая от частого ношения накидка. Женщины одновременно пустили взгляд по каменным стенам, в чьи щели без влез бы мизинец. Между прочим, придворные зодчие Блаутура довели до совершенства отделку деревянными панелями… Яноре мог хотя бы вернуть владелице эти злосчастные доски!
— Моя королева — белая роза, которую злой шутник садовник посадил среди чертополоха, — Юлиана нашла её руку, Хенрика с благодарностью сжала чуткие пальчики. Рядом с Юльхе становилось необыкновенно тепло. Но чем дальше бывшая королева мерзла в замке Рюнкль, тем труднее было согреться.
— Когда-то меня звали гарпией с герба Яльте, а коль скоро я теперь роза, то увяну здесь. Умру от чахотки. — Такой радушный к ней в детстве, теперь Рюнкль изводил свою хозяйку. Низкие своды в разводах копоти давили на плечи, слюдяные окошки пропускали слишком мало света, камины нещадно чадили, и перед бывшей королевой каждый день вставал выбор — духота или сквозняк. Больше того, люди в замке словно терялись. Хенрике часто казалось, что она в нём совсем одна — так мало удалось забрать с собой слуг. — Как здесь можно жить, Юльхе? Спасаясь, я растеряла часть мебели, осталась без своего двора — ты и твой брат здесь единственные, у кого благородное происхождение — а теперь этот чёрствый солдафон урезал мне содержание! Как мне привести это место в порядок? Не иначе, я должна сама подлатать крышу и нарубить деревьев…
— Может статься, кузен надеется взять вас измором, подобно крепости гордой и неприступной?
— Не пытайся потешить самолюбие забытой Богом и людьми королевы, милая. Зачти следующие указы. Ведь рушить, так до основания.
Юлиана поёрзала на своём табурете, стоявшем вплотную к креслу Хенрики, сделала виноватые глаза и выпустила руку своей королевы, чтобы развернуть скатавшийся на коленях лист.
— «Приказываю закрыть анатомический театр, поскольку является он затеей святотатственной и противоречит прюммеанской традиции, согласно которой тело умершего неприкосновенно».
— И это после того, как Его Святейшество лично дал мне своё дозволение и благословил покойничков на служение науке! — Изловчившись, Хенрика носком туфельки смахнула в сторону последнее письмо кузена и открыла свету прехорошенький череп. Провалы пустых глазниц, оскал обломанных зубов. Череп казался угодливым. В столице королева курировала анатомический театр лично и знала поименно каждый скелет, установленный в зале. Прежде ей были покорны и живые, и мёртвые, теперь вся её власть сошлась на разваливающемся замке и крохотном штате
— «Приказываю временно прекратить набор в Хильмскую академию и закрыть кафедры философии и законословия, поскольку ныне военному ремеслу обучать потребно»… — Юлиана поднесла листок настолько близко к глазам, что ей пришлось их скосить. — Ах, моя королева, так-то вы благодарите вашу верную Юлиану? Вам как никому известно, что я не питаю нежных чувств к сударю Йохану…
— Конечно, милая.… Наклонись ближе и взгляни, как ранит меня людская закоснелость, Юльхе, как я иссыхаю от боли…
К несчастью, бывшая королева не видела лица статс-дамы, заслонив собственное мертвыми тоннелями глазниц и решёткой оскала. Но завизжала дурашка так истошно, что Хенрика вздрогнула, опустила сударя Йохана и в последний миг поймала Юлиану за запястье, не позволив сползти с табурета на холодный, не знающий ни ковров, ни шкур пол.
2
— Моя королева разбивает мне сердце, отлучая от себя, бросая меня, будто суслика, на растерзание барсу Яноре, — лепетала Юлиана, припав горячим лбом к плечу Хенрики. Почти лишившись чувств у письменного стола в стылом скриптории, на кровати в натопленной спальне статс-дама опамятовалась, согрелась, но при этом раскисла. Хенрика вернулась к долгу утешительницы даже с охотой, было бы открыто сердце — и «несчастненькие» не заставят себя ждать. — Если такова любовь королевы к её ближним, то я, презренная, совсем не готова к ней.
— Милая Юлиана, твои слёзы вот-вот прожгут дыру в моём и без того изношенном платье, так что утри их тотчас и послушай, что я скажу тебе. — Хенрика погладила шелковистые косы, свёрнутые на затылке в дивной красоты узор. Цвета корицы, они отдавали чем-то южным и пряным, что Королева Вечных Снегов чувствовала только в трофеях с Восточной Петли, но никогда не видела воочию. Яноре должны прийтись по душе эти пряные локоны… — Ты на несколько месяцев избавлена от барона форн Боона и его рыбьего хвоста, которым успела испугать даже меня. Ты создана, чтобы блистать в столице, а не чахнуть в провинции. К тому же, мне не нужны соперницы в покорении здешних обленившихся мужчин…
— Моя королева — белая роза… — завела было красавица, но не сладила с предательски приподнимающимися уголками пунцовых губ.
— Что она против розы багряной? — подмигнула Хенрика. За Юльхе пока числилась только одна победа, за которую, к тому же, пришлось понести наказание. Но королева уже не сомневалась, что броская, на грани вульгарности, красота Юльхе вскружит королю голову, изрядно напечённую солнцем Восточной Петли.
Юлиана захихикала от удовольствия, перевернулась на спину и выдохнула в складчатый балдахин:
— Тогда расскажите, какой он, моя новая обязанность.
Хенрика взяла податливую руку подруги в свои и некоторое время тихонько покачивала, подбирая верные слова. Что рассказать о человеке, который с самого детства донимал ее своей влюбленностью, кладя под ноги колокольчики и распевая дурацкие песенки? Из-за него она поклялась себе, что не выйдет за хорошего человека, потому что такие люди ужасно скучные...
— Ну… Он точно не рыба. Ты ведь видела его собственными глазами, милая, это ладный красавец. Правда, до своих песочных похождений он казался мне слизнем... — Что рассказать о человеке, который так опостылел королеве своей любовью, своей мольбой о браке, что был послан ею в песочный пламень войны? А он возьми и вернись, победивший и требующий награды. — Но после похода при нём точно должны быть мускулы и мужественные шрамы. Это почти как твой первый драгун, тебе понравится, милая.
Юлиана спрятала лицо в ладонях, и королева немедленно пожалела её. Семь лет назад дурочку следовало до поры отправить в монастырь, но Хенрика сочла своим долгом преподнести подопечной урок. Скоропалительный брак с бароном форн Бооном скрыл девичий позор. Но глупышка всё равно скрывает сына дома, как скрывала беременный живот. Свой Хенрика бы хвастливо выпячивала. Но почему-то Предвечный рассудил, что её близким наследники рода нужнее. Сестре посчастливилось родить пятерых, двое выжили и росли молодцами. Особенно старшенький. С последнего присланного Дианой портрета на тётушку взирал юный гневоглазый бог в чёрном сатине.
— А какие у него руки, моя королева?
— Такие, что играючи удержат и мир, и войну…
— Тогда, может статься, вы были излишне строги в своём послании к преемнику? — Юлиана повернулась на бок, положила под щёчку ладошку, заглянула своей королеве в глаза. Хенрика очнулась. Её слова касались отнюдь не кузена… — Может статься, этот «невежественный лесоруб» будет куртуазен со мной, может статься, он не утратил на войне придворных манер?
— Пока я взирала на него с высоты престола, он был образцом куртуазности. Он пел со мной песенки, осторожно брал меня за руку и смотрел преданными лучистыми глазами… Очень недурными, насколько я помню. Правда, из мягкой и неуверенной улыбка у него стала хищной — ведь на гербе Яноре барс… — Воровато оглянувшись, бывшая королева легла лицом к статс-даме и, шаля, потрепала пальцем мочку её уха: — Но даже он не устоит перед почёсыванием ушка и животика.
— Я всегда могу обратить его домашним котом, — звучный голос раздался у самой двери, наполнил собой комнатушку, глуша треск свечей, и словно бы приуныл в тесноте. Впрочем, и его хозяину, чтобы ступить следом, пришлось пригнуться. Притолоки замка Рюнкль не были рассчитаны на столь высоких особ. — Повяжете ему бантик и по настроению будете позволять ему прикорнуть у ваших прелестных ножек.
Быстро, насколько давали путающиеся в ногах юбки, Хенрика поднялась навстречу ещё одному своему любимцу. Юлиана не отставала.
— Ваше злодейшество примет меня в ученицы? — Родись Хенрика его злодейшеством, взяла бы Юлиану в ученицы, союзники и возлюбленные за один только лукавый наклон головки, но сам он был куда более стойким к девичьей прелести.
— Помилуйте, сударыня! — Провинция умертвила в Хенрике Яльте королеву, но элегантный кавалер в её подданном жил и здравствовал. Куртка из чёрного бархата смотрелась бы уныло и чопорно, когда бы её не оживляла массивная латунная цепь — знак сенешаля, благослови Бог предков, перенявших это словечко у более развитых стран, на службе королей Блицарда. — В ведьмы идут злобные уродливые создания, у которых болят либо зубы, либо душа.
Настроенная на приручение барса, Юлиана удовольствовалась тем, что его злодейшество коснулся губами её пальчиков. Бывшая королева протянула сенешалю Лю?двику Орнёре обе руки:
— А кто же, друг мой, идёт в колдуны? — Кто бы туда ни шёл, у них наверняка сухие губы и щекочущие усы.
— Статные загадочные мужчины приятной наружности вроде меня, пленительная. Или похищенные феями мальчики, но это иная сказка. — Сенешаль повернулся на смешок статс-дамы. Из королевской свиты, когда она ещё существовала, Юлиана единственная не пугалась слухов, что ходили о нём. — Не будет ли моя неудавшаяся ученица столь любезна, чтобы приступить к сборам? Я намерен выехать спозарань.
— Так вот, какое чудовище назначают мне в попутчики вместо преданного и нежного брата? — Сестра бывшего боевого офицера хлопнула сенешаля по руке бархатным поясом платья и удалилась в смежную комнатку — гардеробную, насколько в этих развалинах удалось её обустроить.
— Милый Людвик, — вздохнула Хенрика, — позаботься о ней.
— Моя чародейская душа болит о тебе, пленительная. — Сенешаль в один поворот увлёк свою королеву к окну, за которым плескала дождливая мгла.
— Мой привет кузену возьмёшь на столе в скриптории. Постарайся подглядеть, как он это зачтёт. — Сырость объяла её своим неизбывным духом, заставляя поёжиться, скрестить руки под грудью. По оконному откосу начала шествие стайка мокриц, салютуя усиками своей королеве. Рюнкль её уморит…
— Ты же понимаешь, что…
— От дождей стены пропитались водой…
— … мы с твоим кузеном…
— … заквакаем и обрастём слизнями…
— … не сойдёмся нравами? — Людвик всего лишь серебряно сверкнул глазами, а мокрицы разбежались по углам. — Тучи или твой кузен, я усмирю что угодно, если это станет причинять тебе зло.
— Милый Людвик… — Её величество не жаловалась на память, но как этот человек попал в Сегне, не помнила. По всей вероятности, он пришел вместе с первыми несчастненькими. И Хенрика моргнула. Когда открыла глаза, у «несчастненького» были отдельная башня, должность сенешаля Сегне и титул его злодейшества. — Сколь бы сильно мне ни хотелось превратить Яноре… да хотя бы в слизня, пощади бедняжку.
— Так и быть. Но извести его, чтобы не вздумал мне докучать. И моя башня, если только он туда сунется…
— Ты ворчишь хуже тролля под мостом!
— Имею право, — напоминая, Людвик сжал её руки. О да, право он имел. Единственный мужчина, с которым королева сблизилась, не деля ложе. В отличие от прочих, она не боялась ни колдуна, ни его колдовства. Королевская дочь уродилась рисковой и любопытной, отчего хватался за голову взращивающий наследницу канцлер Урсель. Его обида была горше слёз поруганной девы, когда Хенрика доверила брачный договор сенешалю. Людвик же поил её горячим шоколадом, горячим вином и сонными микстурами, когда заключать брак стало не с кем.
— Лауритс Яноре — твой будущий король, — сказала Хенрика. Кузен не повинен в том, что выжил, барахтаясь в песках и крови. Жених не виноват в том, что прошёл две войны и пал на досужей охоте. Так почему же она зла на обоих? — Постарайся придать этому хотя бы небольшое значение.
— Много чести, — Людвик подкрутил усы, делающие из просто красавца щёголя и царедворца. — Единственная королева, которую я принимал за королеву, бежит от замужества, отбившись короной…
— Людвик! — Хенрика ударила его в грудь. Видела бы её сестрица, боящаяся коснуться мужа в обстоятельствах, не предписанных те?ксисом . — Ты прекрасно всё понимаешь, прекратим это.
— Нет! — Разве он повышал когда-нибудь голос? Хватало репутации. — Есть ещё способы, я мог бы попытаться…
Ах, вот он о чём.
— Милый Людвик, — Хенрика поманила его пальчиком, пусть приблизит лицо. Сенешаль повиновался, и бывшая королева, привстав на носочки, чмокнула пахнущую мускусом и амброй щёку. — Не пора ли признать, что все старания — тлен? Я уже не вспомню, сколько твоих микстурок выпила. И, наконец, у меня есть гордость. Проживу без короны. Но хотя бы ты не бросай Блицард сейчас.
— Как же он без меня, — сенешаль сдался.
— Вот и славно. — Хенрика разгладила ему встопорщившиеся было усы и обернулась на шорохи в гардеробной. — Юльхе! Нет! Не вздумай брать это платье! Горчичный цвет омерзителен! Из тебя не выйдет золота, потому что ты роза!
Юлиана поспешила отложить платье как нечто действительно омерзительное. Рядом разевал бездонную пасть сундук, на козетке дожидались вступления в новую жизнь три пары туфель из шерстяной ткани разных цветов — подарок возлюбленной подруге от её королевы. Однажды Хенрика обула пару с узорной просечкой в собор, и к концу обедни полил дождь. Между крыльцом и каретой разлилась возомнившая себя озером лужа, и кузен рыцарски пожертвовал плащ. Теперь кузина возвращала долг. Короной. Между прочим, головной убор королей…
Сухие горячие пальцы сомкнулись на её запястье.
— Последнее предложение, моя королева. — Человека, говорящего горячечным шёпотом, невозможно не слушать, как невозможно не слушать умирающего или безумца. — Вы возвратитесь ко двору вместе с нами. Выйдите за Яноре, основательно, не отлынивая от брачной ночи. А я создам иллюзию растущего живота, поверит даже ваш глупый кузен! Вашим лекарем буду я сам, моё почтение, сударыня. Когда подойдёт срок рожать наследника, я подыщу такого младенца, который наследует ваш прелестный вздернутый нос, ваши острые скулы, кошачью грацию и пытливый ум. Буде глупый кузен посмеет докучать вам, я своими руками сотворю несчастный случай.
Хенрика рассмеялась, но ни себя, ни тем более Людвика обмануть не смогла. Это Юлиане форн Боон с лёгкостью давались и хохот, и роды. Нагулянный малютка вышел из неё с невероятной лёгкостью. Будь Хенрика не королевой, а одичавшей ведьмой, забрала бы первенца и бежала с ним хоть в леса, хоть на болота. Но такой королеве как она положено справлять распутным фрейлинам приданое и милостиво становиться нечаянным младенцам восприемницей, духовной родительницей.
— «Приказываю закрыть строительство места для зрелищ, именуемого театром, разобрать на доски и переправить их в И?зенборг, где они будут использованы на благое и верное дело кораблестроения».
— И куда же он после этого? Обращать в прюммеанскую веру дикарей с Тикты? Ловить моржей, ну, помнишь, тех клыкастых чудовищ с гравюр Зильцбальда? — У статс-дамы была мягкая отзывчивая душа, что вместе с красотой сражало наповал. На плечи Хенрики легла шерстяная, помягчавшая от частого ношения накидка. Женщины одновременно пустили взгляд по каменным стенам, в чьи щели без влез бы мизинец. Между прочим, придворные зодчие Блаутура довели до совершенства отделку деревянными панелями… Яноре мог хотя бы вернуть владелице эти злосчастные доски!
— Моя королева — белая роза, которую злой шутник садовник посадил среди чертополоха, — Юлиана нашла её руку, Хенрика с благодарностью сжала чуткие пальчики. Рядом с Юльхе становилось необыкновенно тепло. Но чем дальше бывшая королева мерзла в замке Рюнкль, тем труднее было согреться.
— Когда-то меня звали гарпией с герба Яльте, а коль скоро я теперь роза, то увяну здесь. Умру от чахотки. — Такой радушный к ней в детстве, теперь Рюнкль изводил свою хозяйку. Низкие своды в разводах копоти давили на плечи, слюдяные окошки пропускали слишком мало света, камины нещадно чадили, и перед бывшей королевой каждый день вставал выбор — духота или сквозняк. Больше того, люди в замке словно терялись. Хенрике часто казалось, что она в нём совсем одна — так мало удалось забрать с собой слуг. — Как здесь можно жить, Юльхе? Спасаясь, я растеряла часть мебели, осталась без своего двора — ты и твой брат здесь единственные, у кого благородное происхождение — а теперь этот чёрствый солдафон урезал мне содержание! Как мне привести это место в порядок? Не иначе, я должна сама подлатать крышу и нарубить деревьев…
— Может статься, кузен надеется взять вас измором, подобно крепости гордой и неприступной?
— Не пытайся потешить самолюбие забытой Богом и людьми королевы, милая. Зачти следующие указы. Ведь рушить, так до основания.
Юлиана поёрзала на своём табурете, стоявшем вплотную к креслу Хенрики, сделала виноватые глаза и выпустила руку своей королевы, чтобы развернуть скатавшийся на коленях лист.
— «Приказываю закрыть анатомический театр, поскольку является он затеей святотатственной и противоречит прюммеанской традиции, согласно которой тело умершего неприкосновенно».
— И это после того, как Его Святейшество лично дал мне своё дозволение и благословил покойничков на служение науке! — Изловчившись, Хенрика носком туфельки смахнула в сторону последнее письмо кузена и открыла свету прехорошенький череп. Провалы пустых глазниц, оскал обломанных зубов. Череп казался угодливым. В столице королева курировала анатомический театр лично и знала поименно каждый скелет, установленный в зале. Прежде ей были покорны и живые, и мёртвые, теперь вся её власть сошлась на разваливающемся замке и крохотном штате
— «Приказываю временно прекратить набор в Хильмскую академию и закрыть кафедры философии и законословия, поскольку ныне военному ремеслу обучать потребно»… — Юлиана поднесла листок настолько близко к глазам, что ей пришлось их скосить. — Ах, моя королева, так-то вы благодарите вашу верную Юлиану? Вам как никому известно, что я не питаю нежных чувств к сударю Йохану…
— Конечно, милая.… Наклонись ближе и взгляни, как ранит меня людская закоснелость, Юльхе, как я иссыхаю от боли…
К несчастью, бывшая королева не видела лица статс-дамы, заслонив собственное мертвыми тоннелями глазниц и решёткой оскала. Но завизжала дурашка так истошно, что Хенрика вздрогнула, опустила сударя Йохана и в последний миг поймала Юлиану за запястье, не позволив сползти с табурета на холодный, не знающий ни ковров, ни шкур пол.
2
— Моя королева разбивает мне сердце, отлучая от себя, бросая меня, будто суслика, на растерзание барсу Яноре, — лепетала Юлиана, припав горячим лбом к плечу Хенрики. Почти лишившись чувств у письменного стола в стылом скриптории, на кровати в натопленной спальне статс-дама опамятовалась, согрелась, но при этом раскисла. Хенрика вернулась к долгу утешительницы даже с охотой, было бы открыто сердце — и «несчастненькие» не заставят себя ждать. — Если такова любовь королевы к её ближним, то я, презренная, совсем не готова к ней.
— Милая Юлиана, твои слёзы вот-вот прожгут дыру в моём и без того изношенном платье, так что утри их тотчас и послушай, что я скажу тебе. — Хенрика погладила шелковистые косы, свёрнутые на затылке в дивной красоты узор. Цвета корицы, они отдавали чем-то южным и пряным, что Королева Вечных Снегов чувствовала только в трофеях с Восточной Петли, но никогда не видела воочию. Яноре должны прийтись по душе эти пряные локоны… — Ты на несколько месяцев избавлена от барона форн Боона и его рыбьего хвоста, которым успела испугать даже меня. Ты создана, чтобы блистать в столице, а не чахнуть в провинции. К тому же, мне не нужны соперницы в покорении здешних обленившихся мужчин…
— Моя королева — белая роза… — завела было красавица, но не сладила с предательски приподнимающимися уголками пунцовых губ.
— Что она против розы багряной? — подмигнула Хенрика. За Юльхе пока числилась только одна победа, за которую, к тому же, пришлось понести наказание. Но королева уже не сомневалась, что броская, на грани вульгарности, красота Юльхе вскружит королю голову, изрядно напечённую солнцем Восточной Петли.
Юлиана захихикала от удовольствия, перевернулась на спину и выдохнула в складчатый балдахин:
— Тогда расскажите, какой он, моя новая обязанность.
Хенрика взяла податливую руку подруги в свои и некоторое время тихонько покачивала, подбирая верные слова. Что рассказать о человеке, который с самого детства донимал ее своей влюбленностью, кладя под ноги колокольчики и распевая дурацкие песенки? Из-за него она поклялась себе, что не выйдет за хорошего человека, потому что такие люди ужасно скучные...
— Ну… Он точно не рыба. Ты ведь видела его собственными глазами, милая, это ладный красавец. Правда, до своих песочных похождений он казался мне слизнем... — Что рассказать о человеке, который так опостылел королеве своей любовью, своей мольбой о браке, что был послан ею в песочный пламень войны? А он возьми и вернись, победивший и требующий награды. — Но после похода при нём точно должны быть мускулы и мужественные шрамы. Это почти как твой первый драгун, тебе понравится, милая.
Юлиана спрятала лицо в ладонях, и королева немедленно пожалела её. Семь лет назад дурочку следовало до поры отправить в монастырь, но Хенрика сочла своим долгом преподнести подопечной урок. Скоропалительный брак с бароном форн Бооном скрыл девичий позор. Но глупышка всё равно скрывает сына дома, как скрывала беременный живот. Свой Хенрика бы хвастливо выпячивала. Но почему-то Предвечный рассудил, что её близким наследники рода нужнее. Сестре посчастливилось родить пятерых, двое выжили и росли молодцами. Особенно старшенький. С последнего присланного Дианой портрета на тётушку взирал юный гневоглазый бог в чёрном сатине.
— А какие у него руки, моя королева?
— Такие, что играючи удержат и мир, и войну…
— Тогда, может статься, вы были излишне строги в своём послании к преемнику? — Юлиана повернулась на бок, положила под щёчку ладошку, заглянула своей королеве в глаза. Хенрика очнулась. Её слова касались отнюдь не кузена… — Может статься, этот «невежественный лесоруб» будет куртуазен со мной, может статься, он не утратил на войне придворных манер?
— Пока я взирала на него с высоты престола, он был образцом куртуазности. Он пел со мной песенки, осторожно брал меня за руку и смотрел преданными лучистыми глазами… Очень недурными, насколько я помню. Правда, из мягкой и неуверенной улыбка у него стала хищной — ведь на гербе Яноре барс… — Воровато оглянувшись, бывшая королева легла лицом к статс-даме и, шаля, потрепала пальцем мочку её уха: — Но даже он не устоит перед почёсыванием ушка и животика.
— Я всегда могу обратить его домашним котом, — звучный голос раздался у самой двери, наполнил собой комнатушку, глуша треск свечей, и словно бы приуныл в тесноте. Впрочем, и его хозяину, чтобы ступить следом, пришлось пригнуться. Притолоки замка Рюнкль не были рассчитаны на столь высоких особ. — Повяжете ему бантик и по настроению будете позволять ему прикорнуть у ваших прелестных ножек.
Быстро, насколько давали путающиеся в ногах юбки, Хенрика поднялась навстречу ещё одному своему любимцу. Юлиана не отставала.
— Ваше злодейшество примет меня в ученицы? — Родись Хенрика его злодейшеством, взяла бы Юлиану в ученицы, союзники и возлюбленные за один только лукавый наклон головки, но сам он был куда более стойким к девичьей прелести.
— Помилуйте, сударыня! — Провинция умертвила в Хенрике Яльте королеву, но элегантный кавалер в её подданном жил и здравствовал. Куртка из чёрного бархата смотрелась бы уныло и чопорно, когда бы её не оживляла массивная латунная цепь — знак сенешаля, благослови Бог предков, перенявших это словечко у более развитых стран, на службе королей Блицарда. — В ведьмы идут злобные уродливые создания, у которых болят либо зубы, либо душа.
Настроенная на приручение барса, Юлиана удовольствовалась тем, что его злодейшество коснулся губами её пальчиков. Бывшая королева протянула сенешалю Лю?двику Орнёре обе руки:
— А кто же, друг мой, идёт в колдуны? — Кто бы туда ни шёл, у них наверняка сухие губы и щекочущие усы.
— Статные загадочные мужчины приятной наружности вроде меня, пленительная. Или похищенные феями мальчики, но это иная сказка. — Сенешаль повернулся на смешок статс-дамы. Из королевской свиты, когда она ещё существовала, Юлиана единственная не пугалась слухов, что ходили о нём. — Не будет ли моя неудавшаяся ученица столь любезна, чтобы приступить к сборам? Я намерен выехать спозарань.
— Так вот, какое чудовище назначают мне в попутчики вместо преданного и нежного брата? — Сестра бывшего боевого офицера хлопнула сенешаля по руке бархатным поясом платья и удалилась в смежную комнатку — гардеробную, насколько в этих развалинах удалось её обустроить.
— Милый Людвик, — вздохнула Хенрика, — позаботься о ней.
— Моя чародейская душа болит о тебе, пленительная. — Сенешаль в один поворот увлёк свою королеву к окну, за которым плескала дождливая мгла.
— Мой привет кузену возьмёшь на столе в скриптории. Постарайся подглядеть, как он это зачтёт. — Сырость объяла её своим неизбывным духом, заставляя поёжиться, скрестить руки под грудью. По оконному откосу начала шествие стайка мокриц, салютуя усиками своей королеве. Рюнкль её уморит…
— Ты же понимаешь, что…
— От дождей стены пропитались водой…
— … мы с твоим кузеном…
— … заквакаем и обрастём слизнями…
— … не сойдёмся нравами? — Людвик всего лишь серебряно сверкнул глазами, а мокрицы разбежались по углам. — Тучи или твой кузен, я усмирю что угодно, если это станет причинять тебе зло.
— Милый Людвик… — Её величество не жаловалась на память, но как этот человек попал в Сегне, не помнила. По всей вероятности, он пришел вместе с первыми несчастненькими. И Хенрика моргнула. Когда открыла глаза, у «несчастненького» были отдельная башня, должность сенешаля Сегне и титул его злодейшества. — Сколь бы сильно мне ни хотелось превратить Яноре… да хотя бы в слизня, пощади бедняжку.
— Так и быть. Но извести его, чтобы не вздумал мне докучать. И моя башня, если только он туда сунется…
— Ты ворчишь хуже тролля под мостом!
— Имею право, — напоминая, Людвик сжал её руки. О да, право он имел. Единственный мужчина, с которым королева сблизилась, не деля ложе. В отличие от прочих, она не боялась ни колдуна, ни его колдовства. Королевская дочь уродилась рисковой и любопытной, отчего хватался за голову взращивающий наследницу канцлер Урсель. Его обида была горше слёз поруганной девы, когда Хенрика доверила брачный договор сенешалю. Людвик же поил её горячим шоколадом, горячим вином и сонными микстурами, когда заключать брак стало не с кем.
— Лауритс Яноре — твой будущий король, — сказала Хенрика. Кузен не повинен в том, что выжил, барахтаясь в песках и крови. Жених не виноват в том, что прошёл две войны и пал на досужей охоте. Так почему же она зла на обоих? — Постарайся придать этому хотя бы небольшое значение.
— Много чести, — Людвик подкрутил усы, делающие из просто красавца щёголя и царедворца. — Единственная королева, которую я принимал за королеву, бежит от замужества, отбившись короной…
— Людвик! — Хенрика ударила его в грудь. Видела бы её сестрица, боящаяся коснуться мужа в обстоятельствах, не предписанных те?ксисом . — Ты прекрасно всё понимаешь, прекратим это.
— Нет! — Разве он повышал когда-нибудь голос? Хватало репутации. — Есть ещё способы, я мог бы попытаться…
Ах, вот он о чём.
— Милый Людвик, — Хенрика поманила его пальчиком, пусть приблизит лицо. Сенешаль повиновался, и бывшая королева, привстав на носочки, чмокнула пахнущую мускусом и амброй щёку. — Не пора ли признать, что все старания — тлен? Я уже не вспомню, сколько твоих микстурок выпила. И, наконец, у меня есть гордость. Проживу без короны. Но хотя бы ты не бросай Блицард сейчас.
— Как же он без меня, — сенешаль сдался.
— Вот и славно. — Хенрика разгладила ему встопорщившиеся было усы и обернулась на шорохи в гардеробной. — Юльхе! Нет! Не вздумай брать это платье! Горчичный цвет омерзителен! Из тебя не выйдет золота, потому что ты роза!
Юлиана поспешила отложить платье как нечто действительно омерзительное. Рядом разевал бездонную пасть сундук, на козетке дожидались вступления в новую жизнь три пары туфель из шерстяной ткани разных цветов — подарок возлюбленной подруге от её королевы. Однажды Хенрика обула пару с узорной просечкой в собор, и к концу обедни полил дождь. Между крыльцом и каретой разлилась возомнившая себя озером лужа, и кузен рыцарски пожертвовал плащ. Теперь кузина возвращала долг. Короной. Между прочим, головной убор королей…
Сухие горячие пальцы сомкнулись на её запястье.
— Последнее предложение, моя королева. — Человека, говорящего горячечным шёпотом, невозможно не слушать, как невозможно не слушать умирающего или безумца. — Вы возвратитесь ко двору вместе с нами. Выйдите за Яноре, основательно, не отлынивая от брачной ночи. А я создам иллюзию растущего живота, поверит даже ваш глупый кузен! Вашим лекарем буду я сам, моё почтение, сударыня. Когда подойдёт срок рожать наследника, я подыщу такого младенца, который наследует ваш прелестный вздернутый нос, ваши острые скулы, кошачью грацию и пытливый ум. Буде глупый кузен посмеет докучать вам, я своими руками сотворю несчастный случай.
Хенрика рассмеялась, но ни себя, ни тем более Людвика обмануть не смогла. Это Юлиане форн Боон с лёгкостью давались и хохот, и роды. Нагулянный малютка вышел из неё с невероятной лёгкостью. Будь Хенрика не королевой, а одичавшей ведьмой, забрала бы первенца и бежала с ним хоть в леса, хоть на болота. Но такой королеве как она положено справлять распутным фрейлинам приданое и милостиво становиться нечаянным младенцам восприемницей, духовной родительницей.
