— Это то, — стальным тоном возразила Яльте, — что погубит меня и лишит головы.
— Энрика…
— Нет, Мигель. Я сказала — нет.
— Вы — Яльте, так где же ваши хвалёные присказки? — Канцлер опустился за стол, словно ноженьки не держали. — «Родная кровь», «не уходим бесследно», «мы вместе»? Племянник и есть та самая родная кровь. У него ваши глаза — не столько их цвет, сколько взгляд…
— Не впутывайте сюда наши истины! — Хенрику выдернуло из кресла. — И почему вы уверены, что Райнеро ещё жив? Убийцы по пятам — не самая животворящая вещь.
— Вы совсем не знаете своих племянников. Ни старшего, ни младшего, — губы герцога ви Ита тронула слабая усмешка. — Вам понравилось, как Салисьо отстоял своё право на трон?
— Вы уже выведали, что да.
— Так знайте, эта была та ярость, которая уместилась бы в мизинце Райнеро.
— Вы преувеличиваете… — Красивенькая мордашка с ямочкой на подбородке и фамильным вздёрнутым носом, облако тёмных кудрей, мощная шея. Что ты знаешь о старшем племяннике, тётушка?
— Отнюдь. Поинтересуйтесь его деяниями. Даже Гарсиласо расскажет вам очень многое. Салисьо — чудесный ребёнок. Но старший брат вернётся, а он вернётся, и растопчет его.
— Что значит «растопчет»?
— Вы прекрасно поняли, — канцлер всадил в неё взгляд, как булавку в бабочку. — «Малыш Гарсиласо», как вы его окрестили, не сможет дать отпора. Ни малейшего. Он просто не успеет для этого вырасти.
— «Не успеет вырасти» … — Хенрика обняла себя за талию в пугливом девичьем жесте. — Вы говорите о … братоубийстве? Райнеро — Яльте, он не поступит так.
Мигель под странным углом наклонил голову, лицо сделалось жёстким. При других обстоятельствах Хенрика бы оценила круто проступившие скулы.
— Райнеро — бешеный Яльте. Он — бык. Он рубит врагам головы, нанизывает на кол мужей названных сестёр и похищает девственниц. Что ему «малявка», вставший на пути к престолу?
— Почему вы так уверены?
Герцог ви Ита медленно восстал над книжными развалинами.
— Потому, что искусству быть королём его учил я. Уверяю вас, из Райнеро выйдет истинный государь, с него ещё учебник напишут. Пресвятая Дева, совесть, честь, удовольствия — что угодно для него прах по сравнению с троном. Брата он не любил никогда. Мальчишка будет вечным препятствием к престолу. Райнеро не привык обходить, он приучен рушить. Энрика, спасите безвинного мальчика!
— Я… — горло сжало, ни слова вымолвить, ни разрыдаться. — П-простите, Мигель. — Яльте развернулась, закусила губу и выбежала из кабинета.
2
Хенрике Яльте никогда не доводилось успокаивать детей. Фрейлин, даже несчастненьких — да, но не детей. Племянник тихонько подвывал, спрятавшись лицом в подушку. От решимости и ярости не осталось и следа. Похоже, малыш всё истратил на злосчастном семейном обеде. Хенрика присела на краешек постели. Рука осторожно коснулась взъерошенных кудряшек. Мальчик вздрогнул и обернулся. Пару раз моргнув, сел, рьяно утирая слёзы.
— Я не слышал, как вы вошли, донья Энрика. — Он убрал со лба волосы и слегка отстранился.
— Я старалась не шуметь, — Яльте улыбнулась. Попыталась заглянуть в заплаканное личико, но племянник лишь ниже опустил голову.
— Почему вы пришли? — Гарсиласо шмыгнул распухшим носом, Хенрика протянула ему платок. Мальчик, поколебавшись, принял. — Благодарю.
— Решила навестить маленького героя. Но, признаться, увидеть я ожидала другое…
— Я поступил недостойно и низко, так отец сказал. Принц не может драться кулаками, как плебей, я знаю. Один удар, а потом, если надо, дуэль. Но Лоренсо.… Так получилось, я и сам не понял… — Племянник умолк, будто лишившись слов, скомкал платок и взглянул на Хенрику.
— Ты поступил как подобает наследному принцу. Не отдал корону другому, пусть это была только игра. То, что ты избил братца, разумеется, плохо. В следующий раз постарайся пустить ему кровь не кулаком, но шпагой.
Гарсиласо взметнул брови, моргнул. Да, тётка давала не самые высоконравственные советы. Зато жизненные. Пусть из мальчишки растёт Яльте — не припугнутый набожный Рекенья. А ведь эта фамилия была поистине великой. Должно быть, на Франциско род начал свой упадок.
— Я уже вызвал его на дуэль, это было раньше.… Но сейчас я наказан, — племянник закусил губу. Хенрика встревожилась. Как Франциско наказывает своих детей? Что он сотворил с мальчиком? Следов от розог не видно, и сидел бы Гарсиласо иначе. Значит, любящий отец ломал сыну душу.
— Ты можешь мне рассказать.
Гарсиласо кивнул, подогнул под себя ноги и сжал кулачки.
— Отец заставил меня встать перед его бастардом на колено, — в голосе звенела смешанная со стыдом злость, — и просить прощения. Я отказался. И тогда отец заставил меня молиться перед ним за спасение своей души. А потом вновь потребовал извинений. Мне пришлось, хотя я и солгал. Я не раскаивался. И не раскаюсь. Я поступил правильно! И если бастард не научился, я снова его ударю. — Из глазёнок покатились крупные слёзы. Но мальчуган будто не замечал их. Смотря перед собой, кусал нижнюю губу. Как бы не дошло до крови.
В Хенрике взыграла гордость.
— Отец заставил тебя унизиться, но винить себя ты не должен. Ты ещё мал, Гарсиласо, но кровь Яльте уже видна в тебе.
— Я не Яльте! — голос племянничка сорвался. Малыш закрыл лицо ладошками, прижал колени к груди. Его плечи опять содрогнулись.
До чего же с ним сложно. Хенрика чувствовала себя тем комедиантом, что ходит по верёвке и балансирует. Неверный шаг — и полёт вниз, падение. Она придвинулась к рыдающему, словно бы покрывшемуся колючками зверёнышу, с ногами забралась на постель. Рискуя, обняла его, притянула к себе. Гарсиласо не противился. Лишь всхлипнул и прижался к тётке с волнением и неясным страхом. Теперь главное не сорваться. Малыш прятал лицо в буфе её платья, рыдания стихали. В семье Яльте риск почитали делом благородным. Хенрика погладила племянника по головке, затем по спине. Поцеловала в кудрявый затылок. Гарсиласо обмяк в объятиях, шмыгнул носом и устроился поудобнее. Никогда Хенрике Яльте досель не доводилось успокаивать детей. Это оказалось не очень сложно. Только чудилось, утешает она не принца, а приручает зверёныша. Дикого и не привыкшего к ласке. Сестре было даровано такое счастье, как она могла не ценить его? Племянник что-то сказал Хенрике в плечо, не разобрать. Пришлось отстраниться.
— Что-что?
— Простите, тётушка. — Опять отвернулся!
— О нет! — Яльте взяла его за подбородок и вынудила поднять голову. — Кому ещё плакаться, как не родной тётке? И никогда не опускай головы, понял?
Губ малыша коснулась слабая улыбка. Улитое слезами личико было красным, местами в пятнах. Точно так же выглядела зарёванная Диана, Хенрика помнила.
— Вы удивительная, — Гарсиласо смотрел ей в глаза, быстро учится.
Хенрика ухмыльнулась и выпрямила спину:
— Это почему же?
— В туфлях забрались на кровать и обнимали чужого принца.
— Эскарлотский тексис просто жуток, — Яльте сморщила нос. — В Блицарде всё куда проще. И что за глупости ты говоришь? Как мой милый племянник может быть мне чужим?
Гарсиласо пожал плечами. Хотел опустить глаза, но быстро исправился. Умница.
— Пусть я никогда тебя раньше не видела, у нас одна кровь. Она слышит родную душу. Ты открыл мне страшную тайну семьи Рекенья, а почему? Потому что ты Яльте, ты просто не мог иначе.
Маленький упрямец покачал головой:
— Нет…
— Кто вбил тебе в голову такую глупость?
— Госпожа Диана. И очень давно. Я — Рекенья, тётушка. Быть Яльте я не умею.
— Но был им. Совсем недавно. — Хенрика взяла руки племянника в свои. До чего же холодные. Где хвалёный эскарлотский огонь, что живёт под кожей? Свежие следы покрывали костяшки пальцев. На верхних сторонах ладоней сплетались бледные полоски порезов. За свою недолгую жизнь племянник вытерпел больше, чем тётушка. Да что там, даже десять лет её правления не сравнятся с последним месяцем жизни Гарсиласо.
— Почему ты называешь маму «госпожа Диана»? Это тоже тексис?
— Нет, она сама так велела. Госпожа Диана не любила меня так, как любила Райнеро…
Она вообще не любила тебя, бедный малыш. Диана, коль скоро второй сын пришёлся не к месту, что тебе стоило отправить его в Блицард на воспитание?
Хенрика ждала новых слёз, но Гарсиласо вёл себя спокойно.
— Райнеро тогда уехал на свою первую войну. Госпожа Диана очень беспокоилась, и я решил её утешить. Мне было пять или шесть… Я видел раньше, как королева утешает Райнеро одними словами о Яльте и решил, что и ко мне они относятся. Ведь я тоже её сын. Но когда я сказал первые слова «Ты — Яльте, мы — Яльте», когда коснулся её руки, королева оттолкнула меня. Она велела, чтобы я никогда не называл себя так. И её никогда больше не звал матушкой, потому что я уже большой. Я прорыдал у дона Мигеля весь оставшийся день. Он рассказал мне историю рода Яльте… — Гарсиласо усмехнулся и легонько сдавил руки Хенрики. — Я — Рекенья, быть Яльте мне запретили.
Хенрика покачала головой. Так не годилось.
— Это нужно исправить, славненький. Ты ещё помнишь те слова?
Племянник повертел головкой и вздохнул.
— Тогда запоминай. Ты — Яльте. — Она взяла его правую руку в свою. — Мы — Яльте. — Сжала левую. Гарсиласо, втянув голову в плечи, глядел на её руки. До чего же смешной. — У нас ледяная кровь и огненные сердца. — Соединила ручонки племянника в своих. — Они бьются в такт. — Его правую Хенрика положила ему на грудь, левую — к себе. Сердечко Гарсиласо колотилось, выпрыгивая. — Пока мы вместе, для нас нет страха. — Выпустить руки племянника, обхватить его лицо ладонями и привлечь к себе так, чтобы соприкоснулись лбы. Малыш заулыбался, Хенрика тоже не удержала улыбки. Древний родовой заговор. Когда папа произносил его, у Хенни вырастали крылья, разумеется, гарпиевые. Этими же словами она двадцать три года назад прощалась с сестрой. И уже дианин сынишка как завороженный смотрит на тётушку, боясь дышать. Дыши, Гарсиласо. Полной грудью дыши. Торопись. Что тебя ждёт впереди, известно только Предвечному. Да и известно ли?
— Спасибо, — Гарсиласо шептал ей, как сообщнице.
— Никогда не забывай, что ты Яльте. — Отчего-то она тоже перешла на шёпот. С племянником Хенрика стремительно становилась девочкой.
— Хорошо, — он хихикнул и слез с постели. — Если все Яльте такие, как вы, тётушка, мне нравится быть одним из них.
Забрать ребёнка с собой прочь от опасностей. Уберечь от брата, от отца, ото всех… Хенрика отбросила эти мысли. Нет. Она больше не королева. Она не похищает принцев, пусть они и приходятся ей племянниками.
Но оставить Гарсиласо сейчас она не посмеет. Не тогда, когда он в огненной стране становится юным принцем льдов. Решено. Пусть Франциско изожжёт её взглядом, донья Энрика задержится здесь в гостях.
*Песочная ткань — шёлковая ткань с рисунком, созданным переплетением блестящих нитей, а так же любая ткань с земель Восточной петли.
*Кодекс Мануция — свод равюннского гражданского права, на котором выстроено современное законодательство стран Полукруга.
*Плакетка — декоративная пластинка из металла или кости, которая крепится поверх дощечки, образующей лицевую сторону обложки рукописной книги.
Блаутур
Григиам
«В случае, когда горы представлены одиночными цепями, нужно всего лишь пройти через труднопроходимое ущелье, — умничал признанный стратег, но не признанный тактик по имени Низиандр. — Временное препятствие, которое после того, как оно будет пройдено, оборачивается преимуществом, а не недостатком».
Отложившиеся в памяти слова теперь больно били в виски. Ущелье было не пройдено, хотя кто запрещал пройти по трупам? В Лавесноре передохло немало «воронов», выжившие бежали, и вцепившись им в хвост, блаутурская армия могла бы встретить новый день у стен Айруэлы. Могла бы, и у Рональда Оссори хватило наглости указать на это генералу Изидору Роксбуру. «Так поведите их», — осклабился мерзавец так, что его жёлтые зубы несколько секунд служили отличной мишенью для удара. Только Оссори себя сдержал, и, говоря по совести, удар причитался с Аддерли, но их дружба не пережила Лавеснора.
«Мало обратить врага в бегство. — В трудах по военному делу Низиандр излагал прописные истины с видом, будто сам их придумал. Аддерли не понимал, зачем его перечитывает, и боль в голове подтверждала — и впрямь не стоило. — Необходимо развить успех посредством преследования. Плох будет тот военачальник, который, добившись успеха, не закрепит его».
Оссори бы закрепил, но на деле смог лишь удрать из-под ареста Роксбура, из армии. Сбежать в одному ему ведомое место... Оссори думал, что одному ему. Аддерли же с детства знал все его тайные места, но вида не подавал. Знал и сейчас: если Рональда нет в Блаутуре, значит, он на пути во второй дом Айрона-Кэдогана и всех драгун — Блицард. Но легче от знания не становилось, ведь был Берни совсем один.
Голова закружилась. Аддерли осторожно лёг на спину, уставился в потолок с декоративно выступающими балками. Он частенько их пересчитывал и тут же забывал насчитанное. Это была не меньшая дурь, чем мысленно продолжать кампанию, брать за Лавеснор реванш. Да и о войне новоиспечённому полковнику недвусмысленно предлагалось забыть. Он приполз из Чарретза домой прошлым вечером, разлегся на диване в мрачной, как солдатский камлот, гостиной, водрузив на грудь трактат прославленного имперского полководца. С тупым, бессмысленным упорством ковыряя эту рану, рану поражения, Энтони изо всех сил щадил другую, полученную в затылок. К концу боя эскарлотская пуля пробила шлем и рассекла кожу, крови лилось немерено, позже пришлось наложить швы. К нему, боевому офицеру, пришли жуткие головные боли, точно к болезной девице. В Чарретзе он держался, не теряя лица перед выжившими подначальными, но дома ранение свалило его окончательно. Оруженосец последовал за ним, поднося своему сиру лечебное питьё и примочки. Две собаки Энтони, короткошёрстные блаутурские борзые, отходили от него, лишь когда их выгуливали, и он часто дремал, уронив руку на спину Додо или Момо. Так бы, в компании борзых и слуг, которых ещё отец приучил быть невидимыми и неслышимыми, Энтони и болел, даже не очень жалуясь. Но два года назад он обзавёлся любовницей. Молодая вдова кавалерийского офицера, сама тишь, сама покой, Изольда Кернуолт ни на что не претендовала. Но именно сейчас он почему-то придал значение тому, что краснолапый генерал Роксбур приходился Изольде отчимом. Именно сейчас, когда Энтони вернулся раненым, женщина пересекла все мыслимые и немыслимые границы, перейдя от атаки письмами к осаде любовью. Она плакала, она тащила к нему своих лекарей, она желала быть рядом и лично его выхаживать. Словом, Изольда вела себя совсем не как любовница… Она была любящей невестой. В конце концов, он попросту запретил пускать её, предоставив Филиппу выдумывать отговорки.
И в эту минуту, точно по волшебству, минуту высокие дверные створки приоткрылись, на паркет легла узкая полоска света. Энтони зажмурил один глаз, опасаясь взрыва боли в затылке, но Филипп по обыкновению проявил аккуратность.
— Сир? Бодрствуете? — Еще в Чарретзе из солидарности к полковнику мальчишка обкорнал локоны, что умиляло и вместе с тем немного смешило. После Лавеснора он стал ещё тише, чем прежде, ещё осторожнее, ещё преданнее.
— Энрика…
— Нет, Мигель. Я сказала — нет.
— Вы — Яльте, так где же ваши хвалёные присказки? — Канцлер опустился за стол, словно ноженьки не держали. — «Родная кровь», «не уходим бесследно», «мы вместе»? Племянник и есть та самая родная кровь. У него ваши глаза — не столько их цвет, сколько взгляд…
— Не впутывайте сюда наши истины! — Хенрику выдернуло из кресла. — И почему вы уверены, что Райнеро ещё жив? Убийцы по пятам — не самая животворящая вещь.
— Вы совсем не знаете своих племянников. Ни старшего, ни младшего, — губы герцога ви Ита тронула слабая усмешка. — Вам понравилось, как Салисьо отстоял своё право на трон?
— Вы уже выведали, что да.
— Так знайте, эта была та ярость, которая уместилась бы в мизинце Райнеро.
— Вы преувеличиваете… — Красивенькая мордашка с ямочкой на подбородке и фамильным вздёрнутым носом, облако тёмных кудрей, мощная шея. Что ты знаешь о старшем племяннике, тётушка?
— Отнюдь. Поинтересуйтесь его деяниями. Даже Гарсиласо расскажет вам очень многое. Салисьо — чудесный ребёнок. Но старший брат вернётся, а он вернётся, и растопчет его.
— Что значит «растопчет»?
— Вы прекрасно поняли, — канцлер всадил в неё взгляд, как булавку в бабочку. — «Малыш Гарсиласо», как вы его окрестили, не сможет дать отпора. Ни малейшего. Он просто не успеет для этого вырасти.
— «Не успеет вырасти» … — Хенрика обняла себя за талию в пугливом девичьем жесте. — Вы говорите о … братоубийстве? Райнеро — Яльте, он не поступит так.
Мигель под странным углом наклонил голову, лицо сделалось жёстким. При других обстоятельствах Хенрика бы оценила круто проступившие скулы.
— Райнеро — бешеный Яльте. Он — бык. Он рубит врагам головы, нанизывает на кол мужей названных сестёр и похищает девственниц. Что ему «малявка», вставший на пути к престолу?
— Почему вы так уверены?
Герцог ви Ита медленно восстал над книжными развалинами.
— Потому, что искусству быть королём его учил я. Уверяю вас, из Райнеро выйдет истинный государь, с него ещё учебник напишут. Пресвятая Дева, совесть, честь, удовольствия — что угодно для него прах по сравнению с троном. Брата он не любил никогда. Мальчишка будет вечным препятствием к престолу. Райнеро не привык обходить, он приучен рушить. Энрика, спасите безвинного мальчика!
— Я… — горло сжало, ни слова вымолвить, ни разрыдаться. — П-простите, Мигель. — Яльте развернулась, закусила губу и выбежала из кабинета.
2
Хенрике Яльте никогда не доводилось успокаивать детей. Фрейлин, даже несчастненьких — да, но не детей. Племянник тихонько подвывал, спрятавшись лицом в подушку. От решимости и ярости не осталось и следа. Похоже, малыш всё истратил на злосчастном семейном обеде. Хенрика присела на краешек постели. Рука осторожно коснулась взъерошенных кудряшек. Мальчик вздрогнул и обернулся. Пару раз моргнув, сел, рьяно утирая слёзы.
— Я не слышал, как вы вошли, донья Энрика. — Он убрал со лба волосы и слегка отстранился.
— Я старалась не шуметь, — Яльте улыбнулась. Попыталась заглянуть в заплаканное личико, но племянник лишь ниже опустил голову.
— Почему вы пришли? — Гарсиласо шмыгнул распухшим носом, Хенрика протянула ему платок. Мальчик, поколебавшись, принял. — Благодарю.
— Решила навестить маленького героя. Но, признаться, увидеть я ожидала другое…
— Я поступил недостойно и низко, так отец сказал. Принц не может драться кулаками, как плебей, я знаю. Один удар, а потом, если надо, дуэль. Но Лоренсо.… Так получилось, я и сам не понял… — Племянник умолк, будто лишившись слов, скомкал платок и взглянул на Хенрику.
— Ты поступил как подобает наследному принцу. Не отдал корону другому, пусть это была только игра. То, что ты избил братца, разумеется, плохо. В следующий раз постарайся пустить ему кровь не кулаком, но шпагой.
Гарсиласо взметнул брови, моргнул. Да, тётка давала не самые высоконравственные советы. Зато жизненные. Пусть из мальчишки растёт Яльте — не припугнутый набожный Рекенья. А ведь эта фамилия была поистине великой. Должно быть, на Франциско род начал свой упадок.
— Я уже вызвал его на дуэль, это было раньше.… Но сейчас я наказан, — племянник закусил губу. Хенрика встревожилась. Как Франциско наказывает своих детей? Что он сотворил с мальчиком? Следов от розог не видно, и сидел бы Гарсиласо иначе. Значит, любящий отец ломал сыну душу.
— Ты можешь мне рассказать.
Гарсиласо кивнул, подогнул под себя ноги и сжал кулачки.
— Отец заставил меня встать перед его бастардом на колено, — в голосе звенела смешанная со стыдом злость, — и просить прощения. Я отказался. И тогда отец заставил меня молиться перед ним за спасение своей души. А потом вновь потребовал извинений. Мне пришлось, хотя я и солгал. Я не раскаивался. И не раскаюсь. Я поступил правильно! И если бастард не научился, я снова его ударю. — Из глазёнок покатились крупные слёзы. Но мальчуган будто не замечал их. Смотря перед собой, кусал нижнюю губу. Как бы не дошло до крови.
В Хенрике взыграла гордость.
— Отец заставил тебя унизиться, но винить себя ты не должен. Ты ещё мал, Гарсиласо, но кровь Яльте уже видна в тебе.
— Я не Яльте! — голос племянничка сорвался. Малыш закрыл лицо ладошками, прижал колени к груди. Его плечи опять содрогнулись.
До чего же с ним сложно. Хенрика чувствовала себя тем комедиантом, что ходит по верёвке и балансирует. Неверный шаг — и полёт вниз, падение. Она придвинулась к рыдающему, словно бы покрывшемуся колючками зверёнышу, с ногами забралась на постель. Рискуя, обняла его, притянула к себе. Гарсиласо не противился. Лишь всхлипнул и прижался к тётке с волнением и неясным страхом. Теперь главное не сорваться. Малыш прятал лицо в буфе её платья, рыдания стихали. В семье Яльте риск почитали делом благородным. Хенрика погладила племянника по головке, затем по спине. Поцеловала в кудрявый затылок. Гарсиласо обмяк в объятиях, шмыгнул носом и устроился поудобнее. Никогда Хенрике Яльте досель не доводилось успокаивать детей. Это оказалось не очень сложно. Только чудилось, утешает она не принца, а приручает зверёныша. Дикого и не привыкшего к ласке. Сестре было даровано такое счастье, как она могла не ценить его? Племянник что-то сказал Хенрике в плечо, не разобрать. Пришлось отстраниться.
— Что-что?
— Простите, тётушка. — Опять отвернулся!
— О нет! — Яльте взяла его за подбородок и вынудила поднять голову. — Кому ещё плакаться, как не родной тётке? И никогда не опускай головы, понял?
Губ малыша коснулась слабая улыбка. Улитое слезами личико было красным, местами в пятнах. Точно так же выглядела зарёванная Диана, Хенрика помнила.
— Вы удивительная, — Гарсиласо смотрел ей в глаза, быстро учится.
Хенрика ухмыльнулась и выпрямила спину:
— Это почему же?
— В туфлях забрались на кровать и обнимали чужого принца.
— Эскарлотский тексис просто жуток, — Яльте сморщила нос. — В Блицарде всё куда проще. И что за глупости ты говоришь? Как мой милый племянник может быть мне чужим?
Гарсиласо пожал плечами. Хотел опустить глаза, но быстро исправился. Умница.
— Пусть я никогда тебя раньше не видела, у нас одна кровь. Она слышит родную душу. Ты открыл мне страшную тайну семьи Рекенья, а почему? Потому что ты Яльте, ты просто не мог иначе.
Маленький упрямец покачал головой:
— Нет…
— Кто вбил тебе в голову такую глупость?
— Госпожа Диана. И очень давно. Я — Рекенья, тётушка. Быть Яльте я не умею.
— Но был им. Совсем недавно. — Хенрика взяла руки племянника в свои. До чего же холодные. Где хвалёный эскарлотский огонь, что живёт под кожей? Свежие следы покрывали костяшки пальцев. На верхних сторонах ладоней сплетались бледные полоски порезов. За свою недолгую жизнь племянник вытерпел больше, чем тётушка. Да что там, даже десять лет её правления не сравнятся с последним месяцем жизни Гарсиласо.
— Почему ты называешь маму «госпожа Диана»? Это тоже тексис?
— Нет, она сама так велела. Госпожа Диана не любила меня так, как любила Райнеро…
Она вообще не любила тебя, бедный малыш. Диана, коль скоро второй сын пришёлся не к месту, что тебе стоило отправить его в Блицард на воспитание?
Хенрика ждала новых слёз, но Гарсиласо вёл себя спокойно.
— Райнеро тогда уехал на свою первую войну. Госпожа Диана очень беспокоилась, и я решил её утешить. Мне было пять или шесть… Я видел раньше, как королева утешает Райнеро одними словами о Яльте и решил, что и ко мне они относятся. Ведь я тоже её сын. Но когда я сказал первые слова «Ты — Яльте, мы — Яльте», когда коснулся её руки, королева оттолкнула меня. Она велела, чтобы я никогда не называл себя так. И её никогда больше не звал матушкой, потому что я уже большой. Я прорыдал у дона Мигеля весь оставшийся день. Он рассказал мне историю рода Яльте… — Гарсиласо усмехнулся и легонько сдавил руки Хенрики. — Я — Рекенья, быть Яльте мне запретили.
Хенрика покачала головой. Так не годилось.
— Это нужно исправить, славненький. Ты ещё помнишь те слова?
Племянник повертел головкой и вздохнул.
— Тогда запоминай. Ты — Яльте. — Она взяла его правую руку в свою. — Мы — Яльте. — Сжала левую. Гарсиласо, втянув голову в плечи, глядел на её руки. До чего же смешной. — У нас ледяная кровь и огненные сердца. — Соединила ручонки племянника в своих. — Они бьются в такт. — Его правую Хенрика положила ему на грудь, левую — к себе. Сердечко Гарсиласо колотилось, выпрыгивая. — Пока мы вместе, для нас нет страха. — Выпустить руки племянника, обхватить его лицо ладонями и привлечь к себе так, чтобы соприкоснулись лбы. Малыш заулыбался, Хенрика тоже не удержала улыбки. Древний родовой заговор. Когда папа произносил его, у Хенни вырастали крылья, разумеется, гарпиевые. Этими же словами она двадцать три года назад прощалась с сестрой. И уже дианин сынишка как завороженный смотрит на тётушку, боясь дышать. Дыши, Гарсиласо. Полной грудью дыши. Торопись. Что тебя ждёт впереди, известно только Предвечному. Да и известно ли?
— Спасибо, — Гарсиласо шептал ей, как сообщнице.
— Никогда не забывай, что ты Яльте. — Отчего-то она тоже перешла на шёпот. С племянником Хенрика стремительно становилась девочкой.
— Хорошо, — он хихикнул и слез с постели. — Если все Яльте такие, как вы, тётушка, мне нравится быть одним из них.
Забрать ребёнка с собой прочь от опасностей. Уберечь от брата, от отца, ото всех… Хенрика отбросила эти мысли. Нет. Она больше не королева. Она не похищает принцев, пусть они и приходятся ей племянниками.
Но оставить Гарсиласо сейчас она не посмеет. Не тогда, когда он в огненной стране становится юным принцем льдов. Решено. Пусть Франциско изожжёт её взглядом, донья Энрика задержится здесь в гостях.
*Песочная ткань — шёлковая ткань с рисунком, созданным переплетением блестящих нитей, а так же любая ткань с земель Восточной петли.
*Кодекс Мануция — свод равюннского гражданского права, на котором выстроено современное законодательство стран Полукруга.
*Плакетка — декоративная пластинка из металла или кости, которая крепится поверх дощечки, образующей лицевую сторону обложки рукописной книги.
Глава 19
Блаутур
Григиам
«В случае, когда горы представлены одиночными цепями, нужно всего лишь пройти через труднопроходимое ущелье, — умничал признанный стратег, но не признанный тактик по имени Низиандр. — Временное препятствие, которое после того, как оно будет пройдено, оборачивается преимуществом, а не недостатком».
Отложившиеся в памяти слова теперь больно били в виски. Ущелье было не пройдено, хотя кто запрещал пройти по трупам? В Лавесноре передохло немало «воронов», выжившие бежали, и вцепившись им в хвост, блаутурская армия могла бы встретить новый день у стен Айруэлы. Могла бы, и у Рональда Оссори хватило наглости указать на это генералу Изидору Роксбуру. «Так поведите их», — осклабился мерзавец так, что его жёлтые зубы несколько секунд служили отличной мишенью для удара. Только Оссори себя сдержал, и, говоря по совести, удар причитался с Аддерли, но их дружба не пережила Лавеснора.
«Мало обратить врага в бегство. — В трудах по военному делу Низиандр излагал прописные истины с видом, будто сам их придумал. Аддерли не понимал, зачем его перечитывает, и боль в голове подтверждала — и впрямь не стоило. — Необходимо развить успех посредством преследования. Плох будет тот военачальник, который, добившись успеха, не закрепит его».
Оссори бы закрепил, но на деле смог лишь удрать из-под ареста Роксбура, из армии. Сбежать в одному ему ведомое место... Оссори думал, что одному ему. Аддерли же с детства знал все его тайные места, но вида не подавал. Знал и сейчас: если Рональда нет в Блаутуре, значит, он на пути во второй дом Айрона-Кэдогана и всех драгун — Блицард. Но легче от знания не становилось, ведь был Берни совсем один.
Голова закружилась. Аддерли осторожно лёг на спину, уставился в потолок с декоративно выступающими балками. Он частенько их пересчитывал и тут же забывал насчитанное. Это была не меньшая дурь, чем мысленно продолжать кампанию, брать за Лавеснор реванш. Да и о войне новоиспечённому полковнику недвусмысленно предлагалось забыть. Он приполз из Чарретза домой прошлым вечером, разлегся на диване в мрачной, как солдатский камлот, гостиной, водрузив на грудь трактат прославленного имперского полководца. С тупым, бессмысленным упорством ковыряя эту рану, рану поражения, Энтони изо всех сил щадил другую, полученную в затылок. К концу боя эскарлотская пуля пробила шлем и рассекла кожу, крови лилось немерено, позже пришлось наложить швы. К нему, боевому офицеру, пришли жуткие головные боли, точно к болезной девице. В Чарретзе он держался, не теряя лица перед выжившими подначальными, но дома ранение свалило его окончательно. Оруженосец последовал за ним, поднося своему сиру лечебное питьё и примочки. Две собаки Энтони, короткошёрстные блаутурские борзые, отходили от него, лишь когда их выгуливали, и он часто дремал, уронив руку на спину Додо или Момо. Так бы, в компании борзых и слуг, которых ещё отец приучил быть невидимыми и неслышимыми, Энтони и болел, даже не очень жалуясь. Но два года назад он обзавёлся любовницей. Молодая вдова кавалерийского офицера, сама тишь, сама покой, Изольда Кернуолт ни на что не претендовала. Но именно сейчас он почему-то придал значение тому, что краснолапый генерал Роксбур приходился Изольде отчимом. Именно сейчас, когда Энтони вернулся раненым, женщина пересекла все мыслимые и немыслимые границы, перейдя от атаки письмами к осаде любовью. Она плакала, она тащила к нему своих лекарей, она желала быть рядом и лично его выхаживать. Словом, Изольда вела себя совсем не как любовница… Она была любящей невестой. В конце концов, он попросту запретил пускать её, предоставив Филиппу выдумывать отговорки.
И в эту минуту, точно по волшебству, минуту высокие дверные створки приоткрылись, на паркет легла узкая полоска света. Энтони зажмурил один глаз, опасаясь взрыва боли в затылке, но Филипп по обыкновению проявил аккуратность.
— Сир? Бодрствуете? — Еще в Чарретзе из солидарности к полковнику мальчишка обкорнал локоны, что умиляло и вместе с тем немного смешило. После Лавеснора он стал ещё тише, чем прежде, ещё осторожнее, ещё преданнее.
