— А, вот вы где, несчастненький! — Юлиана непостижимым образом выпорхнула у Райнеро из-за спины. Подняв его руку, положила в неё свою и увлекла его в танец.
— А вы сегодня роза. — Сердце затрепыхалось, дыхание стало прерывистым, тепло прилило к щекам.
Танец не поддавался ему, но это и не имело значения. Его Ангел была здесь, с ним. На её губах дрожала нервная улыбка, голос звенел от волнения, но её рука лежала в его руке спокойно, доверчиво. Да, той ночью в охотничьем домике он не предал её благодати.
— Ангелы… Розы… Для андрийца вы слишком часто используете образы из Святого Писания.
— Я очень странный андриец, а отец мой славится своим благочестием.
Юлиана замерла, вытянув в сторону ножку в туфле, покрытой мелкими живыми розами. Что было толку добывать ей зимой цветы, если потом ты прилюдно унизил её, а, дядюшка? Вздохом побором гнев, Райнеро подсмотрел за соседом-«барсом» и неуверенно перекрестил ноги. Судя по всему, требовалось описать вокруг партнёрши пять быстрых кругов, держа ноги перекрещенными и ударяя одной об другую…
— Он был в Сегне, ваш папенька, — обронила Юлиана, и Райнеро едва не запнулся о собственный сапог. — Буквально на днях. Наверное, попал в число счастливцев, которым наш сенешаль показывает избранные местечки. За умеренную плату, конечно же.
Ага! Папочка, как бы сына ни проучивал, всё же замолвил о нём словечко. Теперь только и остаётся, что подкрепить его слова делом. Агне-младший спит и видит, как стать своим в стае «барсят» Яноре, а уж коль скоро его милость соизволит, Агне-младший откроет свой маленький секрет… А там, как знать, не захочет ли дядюшка лично побаловаться набором армии, что вернёт трон его дорогому племяннику? Яльте, сражающиеся спина к спине. Было в этом что-то исключительно верное.
— Вы просто ужасный андриец, — припечатала Юлиана, как только он завершил свои пять кругов позора. — Именно андрийцы первыми переняли этот танец от молоденьких Яльте — Рагнара и Раварты, если вы и это запамятовали. У вас, что, в довесок ко всему прочему началось отречение от рагнарова наследства? Вы, верно, слыхом не слыхивали, как Яльте справляли Новый год до того, как стихия изгнала их на Полукруг.
— Слыхом не слыхивал, — покивал Райнеро.
Дальше танец потребовал от них отойти друг от друга на вытянутую руку, полуприсесть, направляя колени в разные стороны, выпрямиться и наконец шагнуть навстречу, соединяя ладони. Ну, хоть что-то знакомое.
— На Тикте Новый год наступал двадцать первого декабря, да и месяц этот там звался иначе. — С полуприкрытыми глазками и вскинутым носиком, хранительница обычаев и тайн Яльте из Юлианы выходила столь же прелестная, сколь патронесса «несчастненьких».
И Райнеро снова позволил Юлиане повести его как бычка, за кольцо в носу, принимать его за провинциальчика, едва ли не дурочка. Сын принцессы Яльте, скучающей по своей стране, он с малолетства знал обо всех обрядах Тикты и слушал мамины рассказы каждый раз как первый. Лишь бы видеть её улыбку, как сейчас — Юлианы. Собравшись семьями в доме главы рода, тиктийцы лили в серебряную чашу жертвенную кровь волка, по очереди старшинства окунали в неё руки и оставляли алые следы на снегу. Ветер заметал их, и считалось, снег накормлен, бог зимы Фрозрик весь грядущий год будет милостив к людям.
— Да будет вам известно, несчастненький, что Фрозрик приходится старшим братом Изоргу. А метели разражаются от того, что Фрозрик дерётся с Изоргом.
— И как же узнавали, кто одержал в схватке верх?
Ну, Хранительница, что ты сочинишь для «несчастненького», раз уж боги не дали нам на этот вопрос ответа?
— Узнавали легко, да слишком поздно. — Юлиана вздохнула, отчего пришли в волнение полукружья грудей над неподобающим ангелам вырезам. Наверное, впервые в жизни Райнеро, судорожно вздохнув, отвёл взгляд. После выходки одичавшего Лауритса её оскорбит, спугнёт такое внимание. — При победе Фрозрика война, если она велась, заканчивалась в начале года, а новая не начиналась. При победе Изорга война продолжалась ещё более кровавая, чем в ушедшем году, или же начиналась в считанные недели года наступившего.
— Тогда, — усмехаясь, Райнеро поклонился снегопаду в окне за спиной Юлианы, — поддержим Фрозрика молитвами поледянее.
— После танцев, до трапезы, мы все выйдем на балкон и плеснём в снег красного вина из серебряных кубков. — Юлиана взглянула наставником, недовольным глупостью подопечного. — А слуги поведут борьбу против господского расточительства, подставив тазы и вёдра под льющееся винцо.
Между тем танец приготовил лжеандрийцу новое испытание. Все положили руки друг другу на плечи, позволяя лбам почти сталкиваться, и начали делать галопирующие шаги: вправо, вперед, влево, назад.
Райнеро коснулся крыльев ангела, хрупких и трепетных, и крылья эти словно обняли их обоих. Во рту пересохло. Он боялся дышать глубоко, никуда не годилось, чтобы Юлиана чувствовала его дыхание. И всё равно слышал своё взволнованное — ну чем не бычье — сопение. Это бесило до комков в глотке. Она подумает, он безудержное животное… Кто поверит, что Райнеро Рекенья-и-Яльте разволновался так, словно впервые дотронулся до женщины.
Краем глаза он уловил медовый, нет, золотой блеск. Так и не дерзнув ткнуться своим дурным лбом в ясный лоб Юлианы, понадеявшись выгадать немного времени и разобраться с волнением, Райнеро обернулся на соседнюю пару. Его милость Лауритс Яльте вёл в танце блондинку в золотистом платье. Улыбаясь, он слегка наклонял к ней голову, и дело было не в трепете — женщина едва доставала ему до плеча и умилительно тянула вверх руки. Должно быть, и лицо у неё очень милое, иначе чего этот дикарь глядится в него с такой теплотой?
— Рррагнар Агне! — Пахнущие розами пальцы схватили его за подбородок и, надавливая на ямочку, повернули обратно. Из глаз Юлианы смотрела бездна, опасно близкая, непроглядная, ведь солнце угасло на дне. — Это золото принадлежит графу Оссори, медведю с дыханием линдворма. Король в эту минуту тоже выбрал золото. А ты? Ты, «несчастненький»? Чужое золото или всеми обиженная, забытая роза?
Это было исключительное мгновение для поцелуя. Но дикарская выходка дядюшки сделала его невозможным. Уняв досаду быстрым вздохом, Райнеро отнял от подбородка пальчики Юлианы и поцеловал ноготки. Из глубин бездны взошло солнце.
— Кому нужен металл, когда рядом цветёт роза? — Райнеро не желал отпускать её, делить даже с мужем, мокрым местом, которого здесь и нет.
Райнеро взял Юлиану за талию. Ангел стал женщиной, такой земной, такой желанной.
Высоко поднял Юлиану, и удерживать её оказалось невероятно легко. Но он не может так просто заполучить её. А главное, не хочет так просто. Только если добьётся ответной любви. Проворно и резко повернул Юлиану в воздухе и опустил наземь, не выпуская из рук талии. Она ахнула, а потом засмеялась, нет, загоготала. Этот гогот сочли бы непристойным во всех дворцах мира. Ну и тупицы.
— Юлиана. Никто и никогда не обидит розу, веришь? — Эта женщина не та, которую можно зажать в уголке или учить супружеским обязанностям. Эта женщина много большее. И она взглянет на него по-другому уже сегодня, сейчас, как только он получит поддержку дяди и станет на шаг ближе к своему трону. — Ты увидишь, я не «несчастненький». Ты увидишь, я принц.
2
В последний раз Оссори танцевал с женой на дне рождения королевы Филис, больше года назад. С тех пор Альда не являлась ко двору, предпочитая сидеть среди своих книжек безвылазно. Мог ли Берни подумать, что кружа её в танце сейчас, на новогоднем празднике в Сегне, пожалеет об упущенном времени? В золотистом платье, с такой редкой улыбкой на губах, Альда его восхищала. Берни осторожно держал её за ручку, касался талии, любовался узором из лент и прядей на златокудрой головке, совсем не замечая, в каком танце ведёт партнёршу. Ноги помнили, куда шагать, руки помнили, когда дотронуться до ладони жены. Альда вскинула на него глаза, они смеялись, в синеве мерцали огни свечей.
— Я боялась, что забыла все танцы, — едва слышно призналась она, уморительно приподнявшись на цыпочках к уху Берни и всё равно не достав. Он наклонился к ней сам, кажется, уловил аромат сирени.
— Неужели Юлиана показала тебе только пистолеты, забыв о платьях и танцах? — Берни легко закружил Альду, она восторженно выдохнула.
Когда она, взволнованная, разбудила задремавшего после королевской пьянки мужа, он предполагал что угодно, но не это. Пистолеты. Пистолеты для Айрона-Кэдогана, которые Альда, испуганно моргая, протягивала Берни на вытянутых руках. Красавцы дракончики, кэдианцы, как он нарёк чудо оружейного мастерства, тотчас были начищены и накормлены пулями, жаль, пострелять пока не довелось! Рассмотреть каждую буковку на гравировке, каждый изгиб Берни намерился после бала. Тогда же и пальнёт в воздух, всё равно король задумал «озарить небо огненными цветами пороха».
— Не только, — повинуясь правилам танца, Альда коснулась ладонью руки Берни. Как маленькая девочка, она успевала вертеть головой, рассматривая зал и других танцующих. Когда Лауритс открывал бал танцем с Юлианой форн Боон, Альда проглядела вольность короля по отношению к фаворитке, чему Берни порадовался. Хотя подозревал, что в ту минуту руки Лауритса его не слушались, подчиняясь своеобразному юмору мессира фокусника, Людвика Орнёре. — Были ещё вещи... Но это не для твоих ушей.
Берни с трудом сдержал смех. Альда сдвинула бровки и твёрдо добавила:
— Мне обещали показать... мощь древненьких. То есть, мужскую. — Она гордо вскинула подбородок.
Берни едва не выпустил её руки, сбился с ритма, чуть не налетел на соседнюю пару танцующих.
— Что? — вышло громче, чем хотелось бы. Берни наклонился к заигравшейся супруге: — Что тебе обещали показать? Кто?!
— Никто, — Альда смерила его взглядом. Дурочка, похоже, гордилась своей выходкой. — И я не об этом, а о том, что есть статуи древних...
— Я тебя спрашиваю, кто?! — Он сжал её руку, дёрнул на себя. Альда ойкнула, неловко ткнулась другой рукой ему в грудь.
— Это не важно! — Она попыталась высвободиться, не вышло. Бледные щёки вспыхнули огнём. Где же наш лёд, позабыла? — В библиотеке...
— Ах, ну конечно, где же ещё! Библиотека. — Берни резко развернулся в танце, Альда куклой повиновалась каждому его движению. — Так вот, где следовало делать тебя женой? — Сорвавшись на рык, он потащил её за собой сквозь танцующих. — Снова залопочешь, что рогов нет? А если люстру зацеплю?!
— Что за вздор ты несёшь! — почти прошипела Альда, беспокойно оглядываясь по сторонам. Боится огласки позора?
Музыка визжала, танцующие пары мелькали перед глазами цветными пятнами. Берни видел только её, пойманную за руку, с полными злобы глазами. Лёд не таял, лишь до поры обманно блестел на солнце. Библиотека. Альда. Королевская псина. Хотелось взвыть громче этой музыки, оттолкнуть ледышку прочь, но Берни грубо перехватил её за запястье.
— Ты сама это сказала! — Выдохнул он на ухо жене. Жене ли? — Мессир Чь, твой Ричччард, псина Рейнольт взял тебя в библиотеке, и ты так просто говоришь мне об этом!
Альда не глядела на него, только тупо упиралась руками ему в грудь. Встряхнуть бы её, выбить дурь, пусть скажет правду, горькую, постыдную, но правду! За эти недели с ней Берни понял одно: хуже удара в спину нет ничего. Особенно удара от неё, той, что должна было ждать с войны, тревожиться, встречать на пороге... Стало горько, до тошноты. Она умела мстить, и как...
— Ну и как мощь, м, девица Уайлс? — Берни зло хохотнул у её уха. Альда вздрогнула, впилась в него ледяными глазищами. Губы плотно сжаты, щёки горят румянцем. Берни поспешил исправиться, никак девичество нам оскорбительно! — Ах, простите, графиня Рейнольт!
— Ты омерзителен, — она сдержала пощёчину. Ударила словом, поступком. Вырвалась из его рук и исчезла среди меняющихся партнёрами пар. Должно быть, и мужа на псину-любовника она сменила с такой же лёгкостью.
Увернувшись от лапок чьей-то наверняка лучшей жены, Берни шатнулся к столам с закусками. Если бы было позволено, он бы медведем рычал, громил и топтал, но граф Оссори лишь с силой сжал ножку кубка. Выпитое обогрело глотку. Он даже не понял, что выпил. Да и разве запьёшь такое?! Взору так и представлялась его Альда, маленькая, хрупкая, глупая Альда, с бесстыдством подпускающая к себе мессира Чь. Куда псине до приличий, ухаживаний, наверняка грубо задрал ей юбки прямо на столе. А дурёха решила, что так и надо, откуда ей узнать иное обращение! От нового глотка Берни закашлялся. Это, что, ежевичница? Из какого кувшина? Её надо повторить... А как псина пил его жену? Так же жадно, захлёбываясь? А она обнимала его ножками, жалась к нему, звала Ричччард, позабыв имя мужа... Где они это делали? Стол? Кресло? То странное «осадное» орудие в форме колеса?
Берни сердито окинул взглядом зал. Празднество, огни, дракон обвил люстру как великое сокровище. Знал бы Кэди, что их дракону в этом дворце оставили стеречь лишь охапку огней под потолком. Цветной вихрь танцующих, где уж отличить блеск порочного золота. Ещё и кубок из-под руки куда-то исчез. Развестись с ней, развестись, супружеская измена — веский довод, и возьмёт он её на себя, а Альда пусть будет счастлива. Он всё равно не жилец... Странно, граф Оссори всегда считал, что такая дочь бедного сквайра, как девица Уайлс, достойна войти в его семью. Ошибался, и той смешной золотоволосой девочке из детства куда милее пёс в ногах, чем медведь-защитник? На языке противно закислило. Берни вытаращился на кубок. И что он успел сюда плеснуть?
— Кхм.
Оссори бестолково завертел головой. Кислятина в последний раз лизнула нёбо. Найти бы опять ежевичницу...
— Кха-кхм.
На этот раз источник звука сам себя обнаружил: на Оссори уставился один из «барсов» Яноре, такой же хорошо сложенный и белобрысый. Придворный наряд из серых и чёрных тканей не особо-то придал ему светскости и оживил, на его месте с тем же успехом могло стоять изваяние, выдолбленное из валежника. Однако он пошевелился: вперился в Оссори довольно большими, глубоко посаженными глазами и скрестил на груди руки. Выждав паузу, Берни пожал плечами, наполнил кубок, отсалютовал им хмыкающему камню и залпом осушил. Пиво загорчило, пена щекотнула нос. Не иначе, каменюка напакостил.
Взвизгнули дудки, затренькали лютни. Новый танец. Оссори без особой надежды обернулся к танцующим. Альда проплыла мимо в нахальной хватке невысокого крепыша с дерзко торчащим чубом и синими шальными глазищами. Берни не запустил в него чашей только потому, что на этот раз по запаху чуял — ежевичница.
— Доброго вечера, граф.
— Доброго, — Оссори кому-то отсалютовал. Альда кружилась в танце, и по правилам уже перешла к третьему кавалеру. С какой охотой её увлекали в новый круг по залу! Графиню Оссори! Она вела себя как радостная бордельная девка! Уйти бы отсюда, скрыться, уехать, сейчас!
— Как вам бал, Оссори? В нашу последнюю беседу вы обмолвились, что будете совсем не против... Но вы не танцуете.
— Медведь с утра ноги оттопт... — Берни прикусил язык. Рядом стоял Лауритс Яноре. За его правым плечом вырос хмыкающий камень. Так каменюка, что, к королю просил подойти? «Барсам» при поступлении на службу языки отрезают? — Ваше величество. — Берни отвесил поклон. Ежевичница опасно плеснулась, чтобы не пролилась, он отпил.
— А вы сегодня роза. — Сердце затрепыхалось, дыхание стало прерывистым, тепло прилило к щекам.
Танец не поддавался ему, но это и не имело значения. Его Ангел была здесь, с ним. На её губах дрожала нервная улыбка, голос звенел от волнения, но её рука лежала в его руке спокойно, доверчиво. Да, той ночью в охотничьем домике он не предал её благодати.
— Ангелы… Розы… Для андрийца вы слишком часто используете образы из Святого Писания.
— Я очень странный андриец, а отец мой славится своим благочестием.
Юлиана замерла, вытянув в сторону ножку в туфле, покрытой мелкими живыми розами. Что было толку добывать ей зимой цветы, если потом ты прилюдно унизил её, а, дядюшка? Вздохом побором гнев, Райнеро подсмотрел за соседом-«барсом» и неуверенно перекрестил ноги. Судя по всему, требовалось описать вокруг партнёрши пять быстрых кругов, держа ноги перекрещенными и ударяя одной об другую…
— Он был в Сегне, ваш папенька, — обронила Юлиана, и Райнеро едва не запнулся о собственный сапог. — Буквально на днях. Наверное, попал в число счастливцев, которым наш сенешаль показывает избранные местечки. За умеренную плату, конечно же.
Ага! Папочка, как бы сына ни проучивал, всё же замолвил о нём словечко. Теперь только и остаётся, что подкрепить его слова делом. Агне-младший спит и видит, как стать своим в стае «барсят» Яноре, а уж коль скоро его милость соизволит, Агне-младший откроет свой маленький секрет… А там, как знать, не захочет ли дядюшка лично побаловаться набором армии, что вернёт трон его дорогому племяннику? Яльте, сражающиеся спина к спине. Было в этом что-то исключительно верное.
— Вы просто ужасный андриец, — припечатала Юлиана, как только он завершил свои пять кругов позора. — Именно андрийцы первыми переняли этот танец от молоденьких Яльте — Рагнара и Раварты, если вы и это запамятовали. У вас, что, в довесок ко всему прочему началось отречение от рагнарова наследства? Вы, верно, слыхом не слыхивали, как Яльте справляли Новый год до того, как стихия изгнала их на Полукруг.
— Слыхом не слыхивал, — покивал Райнеро.
Дальше танец потребовал от них отойти друг от друга на вытянутую руку, полуприсесть, направляя колени в разные стороны, выпрямиться и наконец шагнуть навстречу, соединяя ладони. Ну, хоть что-то знакомое.
— На Тикте Новый год наступал двадцать первого декабря, да и месяц этот там звался иначе. — С полуприкрытыми глазками и вскинутым носиком, хранительница обычаев и тайн Яльте из Юлианы выходила столь же прелестная, сколь патронесса «несчастненьких».
И Райнеро снова позволил Юлиане повести его как бычка, за кольцо в носу, принимать его за провинциальчика, едва ли не дурочка. Сын принцессы Яльте, скучающей по своей стране, он с малолетства знал обо всех обрядах Тикты и слушал мамины рассказы каждый раз как первый. Лишь бы видеть её улыбку, как сейчас — Юлианы. Собравшись семьями в доме главы рода, тиктийцы лили в серебряную чашу жертвенную кровь волка, по очереди старшинства окунали в неё руки и оставляли алые следы на снегу. Ветер заметал их, и считалось, снег накормлен, бог зимы Фрозрик весь грядущий год будет милостив к людям.
— Да будет вам известно, несчастненький, что Фрозрик приходится старшим братом Изоргу. А метели разражаются от того, что Фрозрик дерётся с Изоргом.
— И как же узнавали, кто одержал в схватке верх?
Ну, Хранительница, что ты сочинишь для «несчастненького», раз уж боги не дали нам на этот вопрос ответа?
— Узнавали легко, да слишком поздно. — Юлиана вздохнула, отчего пришли в волнение полукружья грудей над неподобающим ангелам вырезам. Наверное, впервые в жизни Райнеро, судорожно вздохнув, отвёл взгляд. После выходки одичавшего Лауритса её оскорбит, спугнёт такое внимание. — При победе Фрозрика война, если она велась, заканчивалась в начале года, а новая не начиналась. При победе Изорга война продолжалась ещё более кровавая, чем в ушедшем году, или же начиналась в считанные недели года наступившего.
— Тогда, — усмехаясь, Райнеро поклонился снегопаду в окне за спиной Юлианы, — поддержим Фрозрика молитвами поледянее.
— После танцев, до трапезы, мы все выйдем на балкон и плеснём в снег красного вина из серебряных кубков. — Юлиана взглянула наставником, недовольным глупостью подопечного. — А слуги поведут борьбу против господского расточительства, подставив тазы и вёдра под льющееся винцо.
Между тем танец приготовил лжеандрийцу новое испытание. Все положили руки друг другу на плечи, позволяя лбам почти сталкиваться, и начали делать галопирующие шаги: вправо, вперед, влево, назад.
Райнеро коснулся крыльев ангела, хрупких и трепетных, и крылья эти словно обняли их обоих. Во рту пересохло. Он боялся дышать глубоко, никуда не годилось, чтобы Юлиана чувствовала его дыхание. И всё равно слышал своё взволнованное — ну чем не бычье — сопение. Это бесило до комков в глотке. Она подумает, он безудержное животное… Кто поверит, что Райнеро Рекенья-и-Яльте разволновался так, словно впервые дотронулся до женщины.
Краем глаза он уловил медовый, нет, золотой блеск. Так и не дерзнув ткнуться своим дурным лбом в ясный лоб Юлианы, понадеявшись выгадать немного времени и разобраться с волнением, Райнеро обернулся на соседнюю пару. Его милость Лауритс Яльте вёл в танце блондинку в золотистом платье. Улыбаясь, он слегка наклонял к ней голову, и дело было не в трепете — женщина едва доставала ему до плеча и умилительно тянула вверх руки. Должно быть, и лицо у неё очень милое, иначе чего этот дикарь глядится в него с такой теплотой?
— Рррагнар Агне! — Пахнущие розами пальцы схватили его за подбородок и, надавливая на ямочку, повернули обратно. Из глаз Юлианы смотрела бездна, опасно близкая, непроглядная, ведь солнце угасло на дне. — Это золото принадлежит графу Оссори, медведю с дыханием линдворма. Король в эту минуту тоже выбрал золото. А ты? Ты, «несчастненький»? Чужое золото или всеми обиженная, забытая роза?
Это было исключительное мгновение для поцелуя. Но дикарская выходка дядюшки сделала его невозможным. Уняв досаду быстрым вздохом, Райнеро отнял от подбородка пальчики Юлианы и поцеловал ноготки. Из глубин бездны взошло солнце.
— Кому нужен металл, когда рядом цветёт роза? — Райнеро не желал отпускать её, делить даже с мужем, мокрым местом, которого здесь и нет.
Райнеро взял Юлиану за талию. Ангел стал женщиной, такой земной, такой желанной.
Высоко поднял Юлиану, и удерживать её оказалось невероятно легко. Но он не может так просто заполучить её. А главное, не хочет так просто. Только если добьётся ответной любви. Проворно и резко повернул Юлиану в воздухе и опустил наземь, не выпуская из рук талии. Она ахнула, а потом засмеялась, нет, загоготала. Этот гогот сочли бы непристойным во всех дворцах мира. Ну и тупицы.
— Юлиана. Никто и никогда не обидит розу, веришь? — Эта женщина не та, которую можно зажать в уголке или учить супружеским обязанностям. Эта женщина много большее. И она взглянет на него по-другому уже сегодня, сейчас, как только он получит поддержку дяди и станет на шаг ближе к своему трону. — Ты увидишь, я не «несчастненький». Ты увидишь, я принц.
2
В последний раз Оссори танцевал с женой на дне рождения королевы Филис, больше года назад. С тех пор Альда не являлась ко двору, предпочитая сидеть среди своих книжек безвылазно. Мог ли Берни подумать, что кружа её в танце сейчас, на новогоднем празднике в Сегне, пожалеет об упущенном времени? В золотистом платье, с такой редкой улыбкой на губах, Альда его восхищала. Берни осторожно держал её за ручку, касался талии, любовался узором из лент и прядей на златокудрой головке, совсем не замечая, в каком танце ведёт партнёршу. Ноги помнили, куда шагать, руки помнили, когда дотронуться до ладони жены. Альда вскинула на него глаза, они смеялись, в синеве мерцали огни свечей.
— Я боялась, что забыла все танцы, — едва слышно призналась она, уморительно приподнявшись на цыпочках к уху Берни и всё равно не достав. Он наклонился к ней сам, кажется, уловил аромат сирени.
— Неужели Юлиана показала тебе только пистолеты, забыв о платьях и танцах? — Берни легко закружил Альду, она восторженно выдохнула.
Когда она, взволнованная, разбудила задремавшего после королевской пьянки мужа, он предполагал что угодно, но не это. Пистолеты. Пистолеты для Айрона-Кэдогана, которые Альда, испуганно моргая, протягивала Берни на вытянутых руках. Красавцы дракончики, кэдианцы, как он нарёк чудо оружейного мастерства, тотчас были начищены и накормлены пулями, жаль, пострелять пока не довелось! Рассмотреть каждую буковку на гравировке, каждый изгиб Берни намерился после бала. Тогда же и пальнёт в воздух, всё равно король задумал «озарить небо огненными цветами пороха».
— Не только, — повинуясь правилам танца, Альда коснулась ладонью руки Берни. Как маленькая девочка, она успевала вертеть головой, рассматривая зал и других танцующих. Когда Лауритс открывал бал танцем с Юлианой форн Боон, Альда проглядела вольность короля по отношению к фаворитке, чему Берни порадовался. Хотя подозревал, что в ту минуту руки Лауритса его не слушались, подчиняясь своеобразному юмору мессира фокусника, Людвика Орнёре. — Были ещё вещи... Но это не для твоих ушей.
Берни с трудом сдержал смех. Альда сдвинула бровки и твёрдо добавила:
— Мне обещали показать... мощь древненьких. То есть, мужскую. — Она гордо вскинула подбородок.
Берни едва не выпустил её руки, сбился с ритма, чуть не налетел на соседнюю пару танцующих.
— Что? — вышло громче, чем хотелось бы. Берни наклонился к заигравшейся супруге: — Что тебе обещали показать? Кто?!
— Никто, — Альда смерила его взглядом. Дурочка, похоже, гордилась своей выходкой. — И я не об этом, а о том, что есть статуи древних...
— Я тебя спрашиваю, кто?! — Он сжал её руку, дёрнул на себя. Альда ойкнула, неловко ткнулась другой рукой ему в грудь.
— Это не важно! — Она попыталась высвободиться, не вышло. Бледные щёки вспыхнули огнём. Где же наш лёд, позабыла? — В библиотеке...
— Ах, ну конечно, где же ещё! Библиотека. — Берни резко развернулся в танце, Альда куклой повиновалась каждому его движению. — Так вот, где следовало делать тебя женой? — Сорвавшись на рык, он потащил её за собой сквозь танцующих. — Снова залопочешь, что рогов нет? А если люстру зацеплю?!
— Что за вздор ты несёшь! — почти прошипела Альда, беспокойно оглядываясь по сторонам. Боится огласки позора?
Музыка визжала, танцующие пары мелькали перед глазами цветными пятнами. Берни видел только её, пойманную за руку, с полными злобы глазами. Лёд не таял, лишь до поры обманно блестел на солнце. Библиотека. Альда. Королевская псина. Хотелось взвыть громче этой музыки, оттолкнуть ледышку прочь, но Берни грубо перехватил её за запястье.
— Ты сама это сказала! — Выдохнул он на ухо жене. Жене ли? — Мессир Чь, твой Ричччард, псина Рейнольт взял тебя в библиотеке, и ты так просто говоришь мне об этом!
Альда не глядела на него, только тупо упиралась руками ему в грудь. Встряхнуть бы её, выбить дурь, пусть скажет правду, горькую, постыдную, но правду! За эти недели с ней Берни понял одно: хуже удара в спину нет ничего. Особенно удара от неё, той, что должна было ждать с войны, тревожиться, встречать на пороге... Стало горько, до тошноты. Она умела мстить, и как...
— Ну и как мощь, м, девица Уайлс? — Берни зло хохотнул у её уха. Альда вздрогнула, впилась в него ледяными глазищами. Губы плотно сжаты, щёки горят румянцем. Берни поспешил исправиться, никак девичество нам оскорбительно! — Ах, простите, графиня Рейнольт!
— Ты омерзителен, — она сдержала пощёчину. Ударила словом, поступком. Вырвалась из его рук и исчезла среди меняющихся партнёрами пар. Должно быть, и мужа на псину-любовника она сменила с такой же лёгкостью.
Увернувшись от лапок чьей-то наверняка лучшей жены, Берни шатнулся к столам с закусками. Если бы было позволено, он бы медведем рычал, громил и топтал, но граф Оссори лишь с силой сжал ножку кубка. Выпитое обогрело глотку. Он даже не понял, что выпил. Да и разве запьёшь такое?! Взору так и представлялась его Альда, маленькая, хрупкая, глупая Альда, с бесстыдством подпускающая к себе мессира Чь. Куда псине до приличий, ухаживаний, наверняка грубо задрал ей юбки прямо на столе. А дурёха решила, что так и надо, откуда ей узнать иное обращение! От нового глотка Берни закашлялся. Это, что, ежевичница? Из какого кувшина? Её надо повторить... А как псина пил его жену? Так же жадно, захлёбываясь? А она обнимала его ножками, жалась к нему, звала Ричччард, позабыв имя мужа... Где они это делали? Стол? Кресло? То странное «осадное» орудие в форме колеса?
Берни сердито окинул взглядом зал. Празднество, огни, дракон обвил люстру как великое сокровище. Знал бы Кэди, что их дракону в этом дворце оставили стеречь лишь охапку огней под потолком. Цветной вихрь танцующих, где уж отличить блеск порочного золота. Ещё и кубок из-под руки куда-то исчез. Развестись с ней, развестись, супружеская измена — веский довод, и возьмёт он её на себя, а Альда пусть будет счастлива. Он всё равно не жилец... Странно, граф Оссори всегда считал, что такая дочь бедного сквайра, как девица Уайлс, достойна войти в его семью. Ошибался, и той смешной золотоволосой девочке из детства куда милее пёс в ногах, чем медведь-защитник? На языке противно закислило. Берни вытаращился на кубок. И что он успел сюда плеснуть?
— Кхм.
Оссори бестолково завертел головой. Кислятина в последний раз лизнула нёбо. Найти бы опять ежевичницу...
— Кха-кхм.
На этот раз источник звука сам себя обнаружил: на Оссори уставился один из «барсов» Яноре, такой же хорошо сложенный и белобрысый. Придворный наряд из серых и чёрных тканей не особо-то придал ему светскости и оживил, на его месте с тем же успехом могло стоять изваяние, выдолбленное из валежника. Однако он пошевелился: вперился в Оссори довольно большими, глубоко посаженными глазами и скрестил на груди руки. Выждав паузу, Берни пожал плечами, наполнил кубок, отсалютовал им хмыкающему камню и залпом осушил. Пиво загорчило, пена щекотнула нос. Не иначе, каменюка напакостил.
Взвизгнули дудки, затренькали лютни. Новый танец. Оссори без особой надежды обернулся к танцующим. Альда проплыла мимо в нахальной хватке невысокого крепыша с дерзко торчащим чубом и синими шальными глазищами. Берни не запустил в него чашей только потому, что на этот раз по запаху чуял — ежевичница.
— Доброго вечера, граф.
— Доброго, — Оссори кому-то отсалютовал. Альда кружилась в танце, и по правилам уже перешла к третьему кавалеру. С какой охотой её увлекали в новый круг по залу! Графиню Оссори! Она вела себя как радостная бордельная девка! Уйти бы отсюда, скрыться, уехать, сейчас!
— Как вам бал, Оссори? В нашу последнюю беседу вы обмолвились, что будете совсем не против... Но вы не танцуете.
— Медведь с утра ноги оттопт... — Берни прикусил язык. Рядом стоял Лауритс Яноре. За его правым плечом вырос хмыкающий камень. Так каменюка, что, к королю просил подойти? «Барсам» при поступлении на службу языки отрезают? — Ваше величество. — Берни отвесил поклон. Ежевичница опасно плеснулась, чтобы не пролилась, он отпил.
