Энтони уже приготовился повиноваться, но над самым ухом грянуло:
— Оссори!!! — слившийся с оттенком своих сапог, генерал Роксбур был близок к тому, чтобы схватить полковника за ухо. — Какого дьявола вы творите?! Кто дал приказ на осаду?!
— Генерал, вы же не станете отрицать, что лучшего шанса у нас не будет? — Берни снисходительно улыбнулся. — Ворота в город хлопают, как калитка на постоялом дворе, у нас сразу четыре каркающих молодца, а мои ребята ещё не успели остудить боевой пыл. Возьмём штурмом, а утром позавтракаем вместе с венценосным семейством.
Берни стащил с седла одного из пленных, развязал верёвку, завязывавшую рот.
— Си ла вердад кье су принсипе но сабе тенер ла эспада?
*Правда ли, что ваш принц не знает, как держать шпагу?
Энтони не успел уловить почти ничего в эскарлот Берни, кроме насмешливого тона и слова «принц», но судя по негодованию на лице эскарлотца, тот понял вопрос прекрасно.
— Уд эн эль акэрдо сон эль принсипе Рэй …... — ударил по ушам злобный эскарлотский треск.
*Вы в сговоре с принцем Рай…(неро)?
— Тише, тише, мой хороший, потом поболтаем, а то ты пугаешь нашего генерала, смотри, аж щека дёргается. — Берни похлопал эскарлотца по щеке, не сводя глаз с трясущегося в приступе злости «гусака».
— Ваша наглость, Оссори, перешла все границы! Это открытое неподчинение. Завтра же утром я отправляю вас назад.
— Генерал, это бред, осада и немедля! — Берни оттолкнул пленного под ноги Энтони, одним шагом оказался прямо напротив Роксбура.
Мужчины были примерно одного роста и теперь разъярённо сопели, глядя друг другу в глаза. Энтони перехватил попытавшегося уползти эскарлотца, поднял за шиворот, встряхнул так, что у того клацнули зубы.
— Нет, я сказал! — проревел Роксбур.
— Промедление стоит нам победы! — не уступил ему в громкости Оссори.
— Что за шум, военный куафер? — появился Хьюго и ущипнул себя за подрезанный ус.
— Пленные. — Энтони кивнул на вконец загрустивших эскарлотцев. — Возможна немедленная осада. Роксбур против.
— Мессир генерал, маршал мой папенька вам уши за такое надерёт, — набрал в худые щёки воздуха Хью.
— Насколько я знаю, его эта вялая, безтрофейная кампания весьма утомила! — негодование Хьюго Аргойла подхватил второй подоспевший капитан драгун Джон Да?лкетт, ещё один друг Оссори, тучный и безобидный в мире и такой огромный и смертоносный на войне.
— Вот! Капитан Аргойл не обманет, кому как не ему знать мнение маршала? — оскалился Берни. И тут же повернулся к лагерю, подняв вверх сжатый кулак: — Драгуны! Кто идёт охотиться на «воронов»?!!
— Мы!!! — грянуло из надорванных глоток.
— Кто выщиплет им хвосты?!!
— Мы!!! — грянуло ещё неистовее. На этот раз все три капитана драгун слили свои голоса с воинственным рыком.
— Оссори! Если вы сейчас нарушите мой приказ, я отправлю вас под военный суд! — генерал Роксбур за колет притянул полковника к себе. — Помяни моё слово, драгунишко, я с тебя три шкуры спущу, отставкой не отделаешься. Ты не только войну забудешь, ты жизни больше не узнаешь. Или думаешь, мне неизвестно о вашем с королём договоре?
Берни вырвался, челюсти сжались, на торчащих скулах заходили желваки. Энтони знал эти моменты, когда голубые глаза друга наливались огнём и, казалось, темнеют. О каком договоре говорил Роксбур? Энтони переглянулся с Хью, тот тоже не понимал.
Но Рональд, похоже, всё понял отлично:
— Вы не генерал, вы убожество, купившее чин и ни беса не смыслящее в войне. Отказавшись от осады сейчас, вы забираете у Блаутура победу. Мою победу. Будьте уверены, об этом король тоже узнает. — Оссори говорил сквозь зубы. Отсветы факелов плясали на рыжих кудрях, окрашивая их красным, кровь после битвы.
— Никакой осады, полковник. Это будет вам уроком. Досидите до послезавтра, и тогда я пошлю драгунский полк на разведку в Лавеснорское ущелье, — Роксбур усмехнулся своей выходке.
— Весь полк? Разведка? Боевой отборный полк на разведку, годящейся для сотни солдат основной армии?!
— Драгунский полк уже три года входит в состав основной армии, но вашими стараниями его расформируют, и я первым буду убеждать короля в необходимости этого! Подчиняться, Оссори! Весь полк, тысяча, до последнего, на разведку в ущелье, и только попробуйте вступить в бой, это будет ваше последнее самостоятельно принятое решение.
Берни молча смотрел на ухмыляющегося генерала. У Энтони чесались руки, тут даже не сабля, здесь поможет только кулак. Взглянуть на Хьюго было страшно, как бедняга до сих пор унимал себя, чтобы не напасть на Роксбура, оставалось загадкой.
— Не слышу ответа, полковник.
— Слушаюсь, — прошипел Берни.
— Что-что? — «гусак» поднёс широкую, сильно выгнутую ладонь к уху. — Не слышу, дьяволёнок.
—Повинуюсь.
— Да неужели? Рыжий Дьявол спрятал рожки? Нас наконец посетит святой Прюмме, а то и сам Бог, и благословит на победу, раз Дьявол покорился генералу? Дракон драгун сложил крылья, огонь наконец потух, боже, я дожил до этого дня! — Роксбур засмеялся и, не дожидаясь ответа, повернулся к Оссори спиной.
Тот вдруг рванулся в сторону Энтони, сгреб пленного эскарлотца, швырнул к шатру.
— Завести туда троих, живо!
Джону и Хьюго не нужно было повторять дважды. Ещё двоих эскарлотцев стащили с коней и связанными кинули в шатёр. Энтони хотел подойти к Берни, успокоить, но тот зачем-то вырвал у офицеров сразу несколько факелов и закричал уже залезшему в седло Роксбуру:
— Эй, генерал! Хотите Дьявола? Драгунский огонь? Так получите!
Факелы полетели в шатёр. Пламя занялось тотчас — пол внутри устилала солома. Аддерли не сходу понял, чего добивается Оссори, но к сооружению не приблизился. Роксбур вытаращил глаза, раскрыл рот для ответной любезности, но огонь взвыл, и этот вой смешался с истошными криками оставленных внутри эскарлотцев.
Хьюго расхохотался и пихнул Энтони в бок:
— Смотри-ка, а наш Рыжий Дьявол шалит!
Берни отвязал Витта. Взлетев седло и чуть отъехав, обратился лицом к успевшему разойтись по лагерю полку:
— Жив ли наш дракон?!
Рёв, сильнее прежнего. Энтони пробрало до мурашек, волна дикого восторга подхлестнула его и понесла. Он услышал, как рычит рядом Хьюго, услышал собственный рык.
— Живо ли наше пламя?!
Рёв тысячи глоток легко заглушил треск пылающего шатра. Огонь лизал зашедшееся рассветом небо, дарил ему свой смертельный, кровавый цвет. Не слышно крика горящих заживо «воронов», только гул пламени, только оглушающий рёв тьмы драгун, от которого за спиной действительно расправлялись крылья.
— Мы правы!!! Враг не прав!!! — последние слова Берни утонули в волне ответного клича.
Воздух вокруг Энтони пошёл рябью, он и сам не боялся надорвать горло. Жар ли это от шатра, или он горит изнутри? Небо пылало, стонало, выло, обливалось кровью, рыдала спрятавшаяся за скалами Эскарлота, рыдала стонами сгоревшего «воронья».
— Вам не убить их. — Берни снова обернулся к побелевшему генералу. Он говорил твёрдым, негромким, будто не своим голосом. Энтони вздрогнул от знакомой интонации, на лбу выступил пот. Голос мёртвого. — Никому не убить. В них живёт дракон. Ими живёт Айрон-Кэдоган.
*Жак — куртка из множества слоёв толстой ткани («стёганка») или же подбитая металлическими пластинами, солдаты блаутурской армии носят её как доспех или под доспех.
Сезар ви Котронэ изгнал из себя демона театра несколько лет назад, но его жизнь не перестала разыгрываться пьесами, лишь одна драма сменилась другой, превосходящей предшественницу стократно. Одна ночь, одна встреча, и обреченный возлюбленный перевоплотился в лжепринца. Оказалось, столько чувств Котронэ не вкладывал ни в одну из своих пьес. Вся Айруэла стала его сценой, луна — единственным зрителем на театроне ночного неба, а десяток конных королевских стражников — массовкой, которой полагалось оттенять исключительность главного героя и веселить публику. Каждый на славу справился со своей задачей. Лжепринц верхом на Лжемарсио изъездил центральные и злачные улицы этого забытого Девою города, заставляя людей короля хорошенько попотеть под своими панцирями, проклясть Райнеро Рекенья-и-Яльте и убояться гнева его величества, что был сравним лишь с гневом господним. Когда единственная зрительница сместилась на самый край театрона, когда актёр чуть было не угодил в ловушку между стражей короля и патрульными, над воротами в Нижнем городе забили тревогу. Пьеса ушла на антракт.
Лишь скрывшись в параскении, которым этой ночью выступал дом тётушки, стянув плащ и вывернув его наизнанку Сезар вышел из роли и парой выдохов во славу Пречистой поздравил с успехом настоящего принца. Райнерито прорвался, он всегда был выше своей судьбы. Всё образуется, Райнеро отсидится под спасительной тенью Амплиол, остановит кровь на душевных ранах, а утром объявится Клюв Ита и всё разрешит одним звонким щелчком…. Ведь так?
— Сезар, хороший мой, я могу присягнуть, что ты уехал часа полтора назад… — тётушка Оливия, сестра его матери, показалась со стороны кухонь, привычно держа в одной руке свечу, во второй — кувшин с узким горлышком. Вечером в нем плескался отвар из череды и сельдерея, а чем отчаявшаяся мать напоит больную дочку сегодня под утро?
— Решил остаться с сестрёнкой, чтобы ты сумела вздремнуть, — Котронэ на ходу взял у тёти дышащий чем-то едким кувшин, чмокнул её в лоб и устремился вверх по лестнице, не оставляя шанса продолжить расспросы. — Вижу, Рамиро так и не пришёл сменить тебя на посту, но уверен, нет повода для тревог, должно быть, военные дела вконец сморили его, и он заночевал в замке. Хлеб военного советника не многим слаще хлеба маршала…
Пытаться переболтать Сезара было делом заведомо проигрышным. Оглянувшись на лестничной площадке, Сезар различил, как тётушка махнула на него рукой и нарочито бодро двинулась в сторону уборной, распуская шнуры рокетти на девичьей талии. Мертворождённый первенец, три выкидыша и, наконец, живая, но притягивающая к себе всевозможные хвори дочь.… И новая отчаянная попытка, двухмесячная беременность. Нет, даже под страхом смерти Котронэ бы не сказал тётушке, насколько всё нехорошо этой ночью. Больше десяти лет назад чета Куэрво взяла на воспитание осиротевшего Сезара и его старшую сестру, чьи родители умерли друг за другом. Любовь опекунов не уменьшилась ни на осьмушку, когда в муках и боли появилась на свет Пенелопе. Для девочки Сезар был всё равно что родным старшим братом, а он в свою очередь очень любил свою младшую сестрёнку.
В этой детской не пахло сластями, в ней стоял запах горьких целебных трав. Сезар тихо прикрыл за собой дверь, положил на кушетку плащ. На кровати, среди тряпичных кукол, спряталась под одеялом их маленькая хозяйка. Свечи освещали комнату, пожалуй, здесь было даже слишком душно, но открыть окно без дозволения Оливии Сезар бы не решился.
— Сестра моя донна Леона, где прячетесь вы этой ночью? — Донна Леона, персонаж многих пьес Котронэ, особенно полюбилась Пенелопе.
Сезар подкрался к затаившемуся холмику, отдёрнул одеяло, где лежала подушка... Перед ним оказались две маленькие ножки. Из-под одеяла донеслось сдавленное хихиканье.
— Возлюбленный брат мой Родриго, зорко ль глядят ваши очи? — прохрипели в ответ. Пенелопе всегда с готовностью подхватывала игру, она чувствовала слово и без труда отвечала Сезару, на ходу подбирая рифмы.
Сезар пощекотал босую пяточку, Пенелопе взвизгнула, насколько позволяло больное горло, и откинула одеяло. Чёрные кудряшки спутались, щёки раскраснелись, глаза блестели, хорошо бы от веселья, но Сезар знал — это жар.
— Возлюбленный брат мой Сезарий... Зачем принесли мне отраву... — Пенелопе села и обиженно поморщилась на кувшин в руках брата. Этой ночью Сезар всем приносил пусть и горькое, но спасение. Райнерито прорвался за городские стены, но что у него сейчас на сердце...
— Будет тебе, пахнет не так и плохо. — Котронэ с трудом сдержал порыв закашляться, напрасно он вдохнул так глубоко.
— Тогда выпьем вместе, если там так вкусно. — Пенелопе хитро ухмыльнулась, карие глаза смеялись над попавшим в ловушку братом. Он выпьет с сестрёнкой лекарство, он разделит со своим принцем его горе... Попытается взять долю на себя.
Пенелопе исполнилось девять, но Сезар не сомневался, сестра мудра не по годам. Виной тому были частые болезни, не просто простуды, а недуги, при которых капризы могли стоить ей жизни. Сезар присел рядом с Пенелопе, разлил отвар по чашкам, одну протянул сестрёнке, вторую мужественно взял сам. Они выпили лекарство залпом, одновременно выдыхая от горечи. Если бы эту историю с бастардом можно было разрешить так же просто, выпив горечь разом, помаяться от послевкусия и забыть, ведь после станет легче.
— Сезарииина... — вдруг протянула Пенелопе, накручивая на пальчик локон Сезара. Котронэ не злился, девочка услышала это от Райнерито, но не вкладывала в прозвище издёвки. Как-то из-за болезни ей пришлось остричь волосы. Сезар тогда хотел поддержать малышку и избавиться от кудрей «Сезарины», но Пенелопе запретила, заявив, что причёсывать брата намного интереснее, чем кукол. Сейчас волосы Пенелопе отросли почти до плеч, но «Сезарина» осталась.
Сезар глянул в окно. Занимался рассвет. Маленькая девочка должна спать в обнимку с куклой, наследный принц вместе с отцом и младшим братом должен оплакивать умершую мать. Но этой ночью всё разыгралось дурной пьесой.
Котронэ взял сестрёнку на колени, поцеловал в макушку. Горячие пальчики сжали его запястье ободряюще. Девочка чувствовала чужую боль, пока не понимая этого.
— А не вознаградить ли нам себя чем-нибудь повкуснее? Как ты на это смотришь?
— Принесёшь мне имбирное печенье? — Пенелопе прокашлялась, оживлённо подняла к Сезару личико. — Или нет, медовый персик! Или орешки в сахарной скорлупке?
— Устроим пир, — подмигнул Котронэ улыбающейся сестрёнке.
Кажется, пьеса вернулась с антракта. Но из параскения дом тётушки сделался сценой, Сезар же из главного действующего лица стал зрителем. Он дошёл до лестничной площадки, когда уловил разнобой двух голосов. Служба у принца научила дружить с темнотой. Невесомый шаг в сторону — мозаика под подошвами и не вспомнит о нём, и лишь раскидистое деревце в кадке внимает, развесив листья, актёрам в холле, круглом, как яма орхестры.
— … Винья, не пугайся, Винья, верь же мне! Вас он не обидит. Я сам уплачу эту цену. Виновный да ответит.
— Святые лучики, как он узнал?...
Оливия и Рамиро стояли у подножия лестницы трагическим изваянием. Она поторопилась навстречу мужу без рокетти, а он вернулся домой без плаща. Его шпага кончиком ножен поддевала лохмотья утренней мглы, тускло мерцало серебряное шитьё колета.
— Уловка. Но лучше тебе не знать. — Рамиро молча обнимал Оливию, которая и не ждала ответа — только силилась не разрыдаться, сжимая губы и трясь лбом о его плечо. Супруги немного походили друг на друга: оба худые, порывистые, с резковатой красотой хищных птиц и равно хриплыми голосами. Рамиро, конечно же, был куда выше, да и размахом плеч Всевечный его не обидел.
— Она была дурной женщиной. — Оливия отстранилась от мужа и принялась собирать к затылку массу тяжелых тёмных волос. Вода стекала с них, пропитывая сорочку, скапливаясь у босых ступней, придавая женщине вид русалки… Чей возлюбленный одумался и принял её любовь, но поздно, и разлука ждёт у ворот.
— Оссори!!! — слившийся с оттенком своих сапог, генерал Роксбур был близок к тому, чтобы схватить полковника за ухо. — Какого дьявола вы творите?! Кто дал приказ на осаду?!
— Генерал, вы же не станете отрицать, что лучшего шанса у нас не будет? — Берни снисходительно улыбнулся. — Ворота в город хлопают, как калитка на постоялом дворе, у нас сразу четыре каркающих молодца, а мои ребята ещё не успели остудить боевой пыл. Возьмём штурмом, а утром позавтракаем вместе с венценосным семейством.
Берни стащил с седла одного из пленных, развязал верёвку, завязывавшую рот.
— Си ла вердад кье су принсипе но сабе тенер ла эспада?
*Правда ли, что ваш принц не знает, как держать шпагу?
Энтони не успел уловить почти ничего в эскарлот Берни, кроме насмешливого тона и слова «принц», но судя по негодованию на лице эскарлотца, тот понял вопрос прекрасно.
— Уд эн эль акэрдо сон эль принсипе Рэй …... — ударил по ушам злобный эскарлотский треск.
*Вы в сговоре с принцем Рай…(неро)?
— Тише, тише, мой хороший, потом поболтаем, а то ты пугаешь нашего генерала, смотри, аж щека дёргается. — Берни похлопал эскарлотца по щеке, не сводя глаз с трясущегося в приступе злости «гусака».
— Ваша наглость, Оссори, перешла все границы! Это открытое неподчинение. Завтра же утром я отправляю вас назад.
— Генерал, это бред, осада и немедля! — Берни оттолкнул пленного под ноги Энтони, одним шагом оказался прямо напротив Роксбура.
Мужчины были примерно одного роста и теперь разъярённо сопели, глядя друг другу в глаза. Энтони перехватил попытавшегося уползти эскарлотца, поднял за шиворот, встряхнул так, что у того клацнули зубы.
— Нет, я сказал! — проревел Роксбур.
— Промедление стоит нам победы! — не уступил ему в громкости Оссори.
— Что за шум, военный куафер? — появился Хьюго и ущипнул себя за подрезанный ус.
— Пленные. — Энтони кивнул на вконец загрустивших эскарлотцев. — Возможна немедленная осада. Роксбур против.
— Мессир генерал, маршал мой папенька вам уши за такое надерёт, — набрал в худые щёки воздуха Хью.
— Насколько я знаю, его эта вялая, безтрофейная кампания весьма утомила! — негодование Хьюго Аргойла подхватил второй подоспевший капитан драгун Джон Да?лкетт, ещё один друг Оссори, тучный и безобидный в мире и такой огромный и смертоносный на войне.
— Вот! Капитан Аргойл не обманет, кому как не ему знать мнение маршала? — оскалился Берни. И тут же повернулся к лагерю, подняв вверх сжатый кулак: — Драгуны! Кто идёт охотиться на «воронов»?!!
— Мы!!! — грянуло из надорванных глоток.
— Кто выщиплет им хвосты?!!
— Мы!!! — грянуло ещё неистовее. На этот раз все три капитана драгун слили свои голоса с воинственным рыком.
— Оссори! Если вы сейчас нарушите мой приказ, я отправлю вас под военный суд! — генерал Роксбур за колет притянул полковника к себе. — Помяни моё слово, драгунишко, я с тебя три шкуры спущу, отставкой не отделаешься. Ты не только войну забудешь, ты жизни больше не узнаешь. Или думаешь, мне неизвестно о вашем с королём договоре?
Берни вырвался, челюсти сжались, на торчащих скулах заходили желваки. Энтони знал эти моменты, когда голубые глаза друга наливались огнём и, казалось, темнеют. О каком договоре говорил Роксбур? Энтони переглянулся с Хью, тот тоже не понимал.
Но Рональд, похоже, всё понял отлично:
— Вы не генерал, вы убожество, купившее чин и ни беса не смыслящее в войне. Отказавшись от осады сейчас, вы забираете у Блаутура победу. Мою победу. Будьте уверены, об этом король тоже узнает. — Оссори говорил сквозь зубы. Отсветы факелов плясали на рыжих кудрях, окрашивая их красным, кровь после битвы.
— Никакой осады, полковник. Это будет вам уроком. Досидите до послезавтра, и тогда я пошлю драгунский полк на разведку в Лавеснорское ущелье, — Роксбур усмехнулся своей выходке.
— Весь полк? Разведка? Боевой отборный полк на разведку, годящейся для сотни солдат основной армии?!
— Драгунский полк уже три года входит в состав основной армии, но вашими стараниями его расформируют, и я первым буду убеждать короля в необходимости этого! Подчиняться, Оссори! Весь полк, тысяча, до последнего, на разведку в ущелье, и только попробуйте вступить в бой, это будет ваше последнее самостоятельно принятое решение.
Берни молча смотрел на ухмыляющегося генерала. У Энтони чесались руки, тут даже не сабля, здесь поможет только кулак. Взглянуть на Хьюго было страшно, как бедняга до сих пор унимал себя, чтобы не напасть на Роксбура, оставалось загадкой.
— Не слышу ответа, полковник.
— Слушаюсь, — прошипел Берни.
— Что-что? — «гусак» поднёс широкую, сильно выгнутую ладонь к уху. — Не слышу, дьяволёнок.
—Повинуюсь.
— Да неужели? Рыжий Дьявол спрятал рожки? Нас наконец посетит святой Прюмме, а то и сам Бог, и благословит на победу, раз Дьявол покорился генералу? Дракон драгун сложил крылья, огонь наконец потух, боже, я дожил до этого дня! — Роксбур засмеялся и, не дожидаясь ответа, повернулся к Оссори спиной.
Тот вдруг рванулся в сторону Энтони, сгреб пленного эскарлотца, швырнул к шатру.
— Завести туда троих, живо!
Джону и Хьюго не нужно было повторять дважды. Ещё двоих эскарлотцев стащили с коней и связанными кинули в шатёр. Энтони хотел подойти к Берни, успокоить, но тот зачем-то вырвал у офицеров сразу несколько факелов и закричал уже залезшему в седло Роксбуру:
— Эй, генерал! Хотите Дьявола? Драгунский огонь? Так получите!
Факелы полетели в шатёр. Пламя занялось тотчас — пол внутри устилала солома. Аддерли не сходу понял, чего добивается Оссори, но к сооружению не приблизился. Роксбур вытаращил глаза, раскрыл рот для ответной любезности, но огонь взвыл, и этот вой смешался с истошными криками оставленных внутри эскарлотцев.
Хьюго расхохотался и пихнул Энтони в бок:
— Смотри-ка, а наш Рыжий Дьявол шалит!
Берни отвязал Витта. Взлетев седло и чуть отъехав, обратился лицом к успевшему разойтись по лагерю полку:
— Жив ли наш дракон?!
Рёв, сильнее прежнего. Энтони пробрало до мурашек, волна дикого восторга подхлестнула его и понесла. Он услышал, как рычит рядом Хьюго, услышал собственный рык.
— Живо ли наше пламя?!
Рёв тысячи глоток легко заглушил треск пылающего шатра. Огонь лизал зашедшееся рассветом небо, дарил ему свой смертельный, кровавый цвет. Не слышно крика горящих заживо «воронов», только гул пламени, только оглушающий рёв тьмы драгун, от которого за спиной действительно расправлялись крылья.
— Мы правы!!! Враг не прав!!! — последние слова Берни утонули в волне ответного клича.
Воздух вокруг Энтони пошёл рябью, он и сам не боялся надорвать горло. Жар ли это от шатра, или он горит изнутри? Небо пылало, стонало, выло, обливалось кровью, рыдала спрятавшаяся за скалами Эскарлота, рыдала стонами сгоревшего «воронья».
— Вам не убить их. — Берни снова обернулся к побелевшему генералу. Он говорил твёрдым, негромким, будто не своим голосом. Энтони вздрогнул от знакомой интонации, на лбу выступил пот. Голос мёртвого. — Никому не убить. В них живёт дракон. Ими живёт Айрон-Кэдоган.
*Жак — куртка из множества слоёв толстой ткани («стёганка») или же подбитая металлическими пластинами, солдаты блаутурской армии носят её как доспех или под доспех.
Глава 6
Сезар ви Котронэ изгнал из себя демона театра несколько лет назад, но его жизнь не перестала разыгрываться пьесами, лишь одна драма сменилась другой, превосходящей предшественницу стократно. Одна ночь, одна встреча, и обреченный возлюбленный перевоплотился в лжепринца. Оказалось, столько чувств Котронэ не вкладывал ни в одну из своих пьес. Вся Айруэла стала его сценой, луна — единственным зрителем на театроне ночного неба, а десяток конных королевских стражников — массовкой, которой полагалось оттенять исключительность главного героя и веселить публику. Каждый на славу справился со своей задачей. Лжепринц верхом на Лжемарсио изъездил центральные и злачные улицы этого забытого Девою города, заставляя людей короля хорошенько попотеть под своими панцирями, проклясть Райнеро Рекенья-и-Яльте и убояться гнева его величества, что был сравним лишь с гневом господним. Когда единственная зрительница сместилась на самый край театрона, когда актёр чуть было не угодил в ловушку между стражей короля и патрульными, над воротами в Нижнем городе забили тревогу. Пьеса ушла на антракт.
Лишь скрывшись в параскении, которым этой ночью выступал дом тётушки, стянув плащ и вывернув его наизнанку Сезар вышел из роли и парой выдохов во славу Пречистой поздравил с успехом настоящего принца. Райнерито прорвался, он всегда был выше своей судьбы. Всё образуется, Райнеро отсидится под спасительной тенью Амплиол, остановит кровь на душевных ранах, а утром объявится Клюв Ита и всё разрешит одним звонким щелчком…. Ведь так?
— Сезар, хороший мой, я могу присягнуть, что ты уехал часа полтора назад… — тётушка Оливия, сестра его матери, показалась со стороны кухонь, привычно держа в одной руке свечу, во второй — кувшин с узким горлышком. Вечером в нем плескался отвар из череды и сельдерея, а чем отчаявшаяся мать напоит больную дочку сегодня под утро?
— Решил остаться с сестрёнкой, чтобы ты сумела вздремнуть, — Котронэ на ходу взял у тёти дышащий чем-то едким кувшин, чмокнул её в лоб и устремился вверх по лестнице, не оставляя шанса продолжить расспросы. — Вижу, Рамиро так и не пришёл сменить тебя на посту, но уверен, нет повода для тревог, должно быть, военные дела вконец сморили его, и он заночевал в замке. Хлеб военного советника не многим слаще хлеба маршала…
Пытаться переболтать Сезара было делом заведомо проигрышным. Оглянувшись на лестничной площадке, Сезар различил, как тётушка махнула на него рукой и нарочито бодро двинулась в сторону уборной, распуская шнуры рокетти на девичьей талии. Мертворождённый первенец, три выкидыша и, наконец, живая, но притягивающая к себе всевозможные хвори дочь.… И новая отчаянная попытка, двухмесячная беременность. Нет, даже под страхом смерти Котронэ бы не сказал тётушке, насколько всё нехорошо этой ночью. Больше десяти лет назад чета Куэрво взяла на воспитание осиротевшего Сезара и его старшую сестру, чьи родители умерли друг за другом. Любовь опекунов не уменьшилась ни на осьмушку, когда в муках и боли появилась на свет Пенелопе. Для девочки Сезар был всё равно что родным старшим братом, а он в свою очередь очень любил свою младшую сестрёнку.
В этой детской не пахло сластями, в ней стоял запах горьких целебных трав. Сезар тихо прикрыл за собой дверь, положил на кушетку плащ. На кровати, среди тряпичных кукол, спряталась под одеялом их маленькая хозяйка. Свечи освещали комнату, пожалуй, здесь было даже слишком душно, но открыть окно без дозволения Оливии Сезар бы не решился.
— Сестра моя донна Леона, где прячетесь вы этой ночью? — Донна Леона, персонаж многих пьес Котронэ, особенно полюбилась Пенелопе.
Сезар подкрался к затаившемуся холмику, отдёрнул одеяло, где лежала подушка... Перед ним оказались две маленькие ножки. Из-под одеяла донеслось сдавленное хихиканье.
— Возлюбленный брат мой Родриго, зорко ль глядят ваши очи? — прохрипели в ответ. Пенелопе всегда с готовностью подхватывала игру, она чувствовала слово и без труда отвечала Сезару, на ходу подбирая рифмы.
Сезар пощекотал босую пяточку, Пенелопе взвизгнула, насколько позволяло больное горло, и откинула одеяло. Чёрные кудряшки спутались, щёки раскраснелись, глаза блестели, хорошо бы от веселья, но Сезар знал — это жар.
— Возлюбленный брат мой Сезарий... Зачем принесли мне отраву... — Пенелопе села и обиженно поморщилась на кувшин в руках брата. Этой ночью Сезар всем приносил пусть и горькое, но спасение. Райнерито прорвался за городские стены, но что у него сейчас на сердце...
— Будет тебе, пахнет не так и плохо. — Котронэ с трудом сдержал порыв закашляться, напрасно он вдохнул так глубоко.
— Тогда выпьем вместе, если там так вкусно. — Пенелопе хитро ухмыльнулась, карие глаза смеялись над попавшим в ловушку братом. Он выпьет с сестрёнкой лекарство, он разделит со своим принцем его горе... Попытается взять долю на себя.
Пенелопе исполнилось девять, но Сезар не сомневался, сестра мудра не по годам. Виной тому были частые болезни, не просто простуды, а недуги, при которых капризы могли стоить ей жизни. Сезар присел рядом с Пенелопе, разлил отвар по чашкам, одну протянул сестрёнке, вторую мужественно взял сам. Они выпили лекарство залпом, одновременно выдыхая от горечи. Если бы эту историю с бастардом можно было разрешить так же просто, выпив горечь разом, помаяться от послевкусия и забыть, ведь после станет легче.
— Сезарииина... — вдруг протянула Пенелопе, накручивая на пальчик локон Сезара. Котронэ не злился, девочка услышала это от Райнерито, но не вкладывала в прозвище издёвки. Как-то из-за болезни ей пришлось остричь волосы. Сезар тогда хотел поддержать малышку и избавиться от кудрей «Сезарины», но Пенелопе запретила, заявив, что причёсывать брата намного интереснее, чем кукол. Сейчас волосы Пенелопе отросли почти до плеч, но «Сезарина» осталась.
Сезар глянул в окно. Занимался рассвет. Маленькая девочка должна спать в обнимку с куклой, наследный принц вместе с отцом и младшим братом должен оплакивать умершую мать. Но этой ночью всё разыгралось дурной пьесой.
Котронэ взял сестрёнку на колени, поцеловал в макушку. Горячие пальчики сжали его запястье ободряюще. Девочка чувствовала чужую боль, пока не понимая этого.
— А не вознаградить ли нам себя чем-нибудь повкуснее? Как ты на это смотришь?
— Принесёшь мне имбирное печенье? — Пенелопе прокашлялась, оживлённо подняла к Сезару личико. — Или нет, медовый персик! Или орешки в сахарной скорлупке?
— Устроим пир, — подмигнул Котронэ улыбающейся сестрёнке.
Кажется, пьеса вернулась с антракта. Но из параскения дом тётушки сделался сценой, Сезар же из главного действующего лица стал зрителем. Он дошёл до лестничной площадки, когда уловил разнобой двух голосов. Служба у принца научила дружить с темнотой. Невесомый шаг в сторону — мозаика под подошвами и не вспомнит о нём, и лишь раскидистое деревце в кадке внимает, развесив листья, актёрам в холле, круглом, как яма орхестры.
— … Винья, не пугайся, Винья, верь же мне! Вас он не обидит. Я сам уплачу эту цену. Виновный да ответит.
— Святые лучики, как он узнал?...
Оливия и Рамиро стояли у подножия лестницы трагическим изваянием. Она поторопилась навстречу мужу без рокетти, а он вернулся домой без плаща. Его шпага кончиком ножен поддевала лохмотья утренней мглы, тускло мерцало серебряное шитьё колета.
— Уловка. Но лучше тебе не знать. — Рамиро молча обнимал Оливию, которая и не ждала ответа — только силилась не разрыдаться, сжимая губы и трясь лбом о его плечо. Супруги немного походили друг на друга: оба худые, порывистые, с резковатой красотой хищных птиц и равно хриплыми голосами. Рамиро, конечно же, был куда выше, да и размахом плеч Всевечный его не обидел.
— Она была дурной женщиной. — Оливия отстранилась от мужа и принялась собирать к затылку массу тяжелых тёмных волос. Вода стекала с них, пропитывая сорочку, скапливаясь у босых ступней, придавая женщине вид русалки… Чей возлюбленный одумался и принял её любовь, но поздно, и разлука ждёт у ворот.
