Южан оказалось довольно много. Мрачные люди стояли, инстинктивно сбившись в одном месте. И парень не удивился, когда кто-то перехватил его за локоть. Сжал.
— Ну, здравствуй, Агли.
— Зертан?
— Узнал...
— Забуду ли я голос старого друга? — парень не обернулся на говорящего, наоборот, уставился на помост так, словно не видел ничего интереснее приготовлений к казни.
— Сегодня ты пойдешь к властям и расскажешь им о Тахате, — торопливо шепнул Зертан.
— Знаю. Собирался.
Голос из-за спины стал еще тише:
— Пусть твое сердце оживет, Агли, мы не одни!
Парень вздрогнул, побледнел и все-таки обернулся.
— Ты видел Господина?
— Только слышал, чего в темноте-то разглядишь? Но он жив и обнимает своих детей.
— Повинуюсь! — юноша склонил голову. И опять уставился на помост, куда вывели, наконец, казнимых. Южане мрачно смотрели перед собой. Рты им предусмотрительно заткнули, дабы не подстрекали и без того нервных соотечественников.
Глашатай зачитал преступления, за которые южан приговорили к смерти:
— Заговор против действующего короля и его власти. Нарушение законов Алавата. Покушение на убийство членов королевской семьи и убийства верных слуг государя.
— Еще и убили кого-то? — поразился стоящий рядом с Агли мужчина. Местный, как убедился южанин, скосив глаза.
— Интересно, что главаря с ними нет, — отметил Агли, игнорируя вопрос.
— Полагаю, не случайно, — согласился с невысказанным Зертан.
— Я проверю, — Агли бросил последний взгляд на помост, где палач в маске прилаживал на шею первому из казнимых петлю, и принялся выбираться из толпы. Люди расступались неохотно, их взгляды были прикованы к помосту. Почти дойдя до края площади, Агли оглянулся: палач накинул петлю последнему из четверки и повернул рычаг, опуская доску под их ногами вниз. Веревки натянулись, преступники задергались в агонии — рывок оказался недостаточным, чтобы сломать шею, и они медленно задыхались в петлях.
Выход с площади охраняли.
— Эй, южанин, далеко собрался? — окликнул Агли ближайший стражник.
— К господину Умару Ил-Рану, — ответил парень, делая шаг вперед.
Но стражник взял его за плечо, разворачивая лицом к помосту:
— Досмотришь, потом пойдешь. Зрелище неприятное, но поучительное. Вот и учись, как не надо!
— Я — уже, — Агли послушно уставился на повешенных. Их штаны предсказуемо потемнели, это было видно даже с его места, в отличие от лиц, которых уже, к счастью, в подробностях было не разглядеть. Впрочем, Агли прекрасно знал, как выглядят повешенные. Подождав, когда начнут расходиться остальные, он зашагал в сторону королевского дворца.
Хроники лист 30
Что я испытывал, глядя на казнь? Единение. Мой господин был со мной в это мгновение. Я ощущал его присутствие, его власть. Он заполнял меня, смотрел моими глазами, с моих губ срывались его слова, его приказы. Так и должно быть — нельзя служить наполовину, нельзя наполовину любить. Каждый из присутствующих вдруг ощутил Его присутствие. Вздрогнув, побледнев или наоборот — вскинув голову и улыбнувшись. И все, как один, уставились на казнимых, на петли над их головами. Ветер колышет толстые веревки. Их будущее определено. И мое определено так же ясно. Я иду ему навстречу, готовясь принять все, что предназначено. Каждую победу предстоит оплатить болью и кровью. Господин мой, молю тебя! Не оставь, будь со мной.
Казнь окончена. Ил-Ран совершил ошибку. Не первую и не последнюю. Мы едины. Казнь дала нам так много: страх предательства, боль потери, темноту в будущем и ощущение преданности тому, при ком мы были счастливы. Враг мой, если бы ты мог знать! Если бы ты мог видеть, как я. Впрочем, ты еще увидишь. Я клянусь, ты узнаешь меня. Перед смертью назовешь мое имя. А пока — я постараюсь поверить тебе, полюбить. Есть чувства, которые нельзя не увидеть. Я дам тебе их. Вместе с короткой победой надо мной.
Я мысленно опустился на колени перед врагами. Так надо. Что может быть безопаснее сломленного, побежденного, поверженного в прах пленника? Сегодня будут повержены многие. Заодно посмотрим на твое правосудие. В моей голове затихает голос Повелителя: — Прости, дитя, так надо!
Дворец во время осады почти не пострадал — сюда войска не дошли. А там, где заклинания выжгли сад, уже убрали старые пострадавшие растения и высадили новые. К сожалению, за их зеленой стеной ничего, кроме второго этажа и сверкающей не солнце крыши, увидеть было нельзя. У широко распахнутых ворот на первый взгляд стражи не было. Но, как только Агли подошел, они возникли, словно из ниоткуда. Он даже вздрогнул.
— Что тебе, косоглазый? — недружелюбно спросил старший по виду.
— Мне бы поговорить с господином Умарой Ил-Раном, — смиренно произнес Агли, глядя на извлеченные до половины из ножен мечи.
— Он в храме сейчас, молится за души казненных.
— Но храм же сгорел? — Агли с недоумением посмотрел на стражников, не издеваются ли.
— Во временном, дубина! — все тот же тип взял его за плечо, развернул в нужном направлении. — Рядом с развалинами старого! Который ваши еще во время войны уничтожили! Вон, видишь шпиль за домами. Тебе туда! Ступай... с... миром!
— Благодарю, господа! — поспешил в указанном направлении Агли, остро ощущая, что страж чудом удержался от благословляющего пинка.
— Эй, парень! — ударило в спину и он обернулся, показывая пустые руки.
— Мне твоя морда вроде знакома? — на этот раз спрашивал другой страж. — Не могли мы сталкиваться раньше?
— Нет, господин! — Агли слегка поклонился. — Исключено. У нас шлемы закрытые.
Дружный, хотя и не слишком веселый смех был ему ответом. И верно, откуда взяться знакомой морде? Неоткуда...
Город еще до конца не залечил раны, которые нанесла война. Дома, опаленные огненными шарами и дождем, вырезанные и залатанные куски стен, где их зацепило «разложением». Или горы склизкой даже на вид трухи там, где заклинание накрыло дом полностью. Труху пока не трогали, ждали магов, которым предстояло сперва ее проверить на магические последствия и только потом — пустить людей вывозить останки за стены и закапывать в землю.
Агли забрел в тупик и задумался, куда же идти дальше: в этой части города он ориентировался слабо. Нет, храм он не потеряет, белоснежный шпиль виден над крышами низких жилых домов. А вот сам потерялся основательно. На следующем тупике, возле груды особо живописных, то есть, сочащихся черным магическим дымом развалин, парень сел на землю и задумался. Стоит ли спрашивать дорогу или его побьют? Жители этого района пострадали от войск Господина особенно сильно. Нарываться лишний раз не хотелось и решено было обойтись своими силами. То есть, пройти еще несколько узких кривых переулков, и все-таки выбраться к старому, осевшему зданию. Когда-то храм был очень красив, наверное, красивее нового. Белые камни, высокие арки, все это угадывалось в оставшихся развалинах. Неплохо потрудились воины Юга. Чуть-чуть не хватило.
Агли опустился на колени, коснулся пальцами истертых, потемневших ступеней. Здесь защитники встретили прорвавшийся отряд. Лучший из лучших. Здесь пали и свои, и чужие. Удержали. Не пропустили к королеве. Не прошли. Не справились. Был ли он в этом виноват? Отдельный солдат, даже не маг. Находящийся далеко от места боя... Ответа нет.
Надо уходить, уже ощущается спиной взгляд, недобрый, пристальный, но он медлит. Понимая, что уже поздно...
И место удобное для засады, кругом развалины, есть где укрыться, чтобы, выйдя, отрезать пути отступления. Интересно, это случайность или нет?
Шаги уже совсем близко, он, не оборачиваясь, мог сказать сколько их и чем вооружены.
— Любуешься на дело своих рук, косоглазый? — обернуться пришлось. Четверо. Многовато для честной драки. А драка будет, это он, как опытный солдат чуял, словно шакал тухлятину. Главное, не упасть. Иначе забьют. Это только в сказках упавшему врагу руку протягивают, а в жизни — добивают без колебаний.
Он бросил короткий взгляд по сторонам, на переулки — их перекрывают еще две компании, а в развалины не полезет даже он. Без потерь для противника не отбиться... Или убивать, тогда резня или... Сволочи! Это было последней ясной мыслью. От удара в лицо он увернулся. Следующий — перехватил, ударив в локоть и швырнув парня на других, выиграв время. Отступил по ступеням наверх. Увернулся, хруст сломанных костей, боль, хлестнувшая по спине. Рывок, удар, уход... Хруст. Кто-то кричит, но уже поздно, его сбили с ног. Тело сжалось, прикрывая уязвимые места, готовясь вскочить... Но вдруг избивавшие отхлынули, а в шею упёрся меч...
Агли поднял голову — рядом стоял стражник, в кольчуге, открытом, не закрывающем обзор шлеме, на поясе палка с петлей для руки и ножны. Меч отодвинулся, его подняли на ноги, обыскали. Извлекли нож. Усатый покрутил в руках оружие в руках, оценив и удобную рукоять и заточку. Спрятал в заплечный мешок и спросил:
— Чего не защищался, косоглазый?
Агли взглянул на бывших противников. С ними не церемонились. Добавили от души и уложили лицом в пыль. Поломанные отползли сами, трое сидели отдельно, поскуливая. На щеках слезы. Щенки, не нюхавшие крови! Да, он мог их убить, спасая жизнь... Не стал.
— Резни не хотел, — прозвучало нечетко и он облизнул губы, ощущая солоноватый вкус — пропустил скользящий. Ерунда, зубы целы, остальное заживет! — Убьют меня, так победителей не судят. Убью я, и пострадают все: и пленные и рабы.
Усатый кивнул. Жители не спустят, пойдут мстить южным псам и никому не докажешь, что один на десяток не полезет.
— Посидите, отдохнете, дело сложное, пусть начальство разбирается, — подумав, заявил усатый. — Тебе отдельные покои, как королю, а то пришибешь кого-нибудь...
— Да ведь их на площади вешали! Они все преступники! — попытался воззвать один из парней. Удар палки выбил из него воздух, заставив заткнуться. Заодно и донес до остальных, что стража своя, родная и резни не боится — накостыляет так, что родные не узнают.
Агли позволил связать себе руки, спереди, в то время, как его обидчиков спутали на совесть. Руки за спиной, петля через горло — ни дёргаться, ни завопить. Редкие прохожие смотрели недоуменно, но к солдатам с вопросами не лезли.
Повезло дважды: идти оказалось всего ничего, и Агли не встретил никого из южан. Этого он опасался больше всего. Страх — мощное оружие, ведущее к безумию неуправляемой толпы. И если бы кто-то решил, что начались репрессии... Могут ведь и бунт устроить. Их, конечно, задавят, но зачем лишняя кровь? Судя по всему, стражники думали так же. На подходе к людным улицам один стянул с себя плащ и набросил южанину на плечи, закрыв капюшоном лицо.
— Несладко, парень, но потерпишь, сам понимаешь!
— Понимаю. — Агли медленно, чтобы не тревожить охранников, поднял руки и сам поправил капюшон, надвинув ниже. Они правы, так лучше, спокойнее.
Тюрьма располагалась в низком сером здании. Первый этаж занимала городская стража с дознавателями. А в подвале разместились с десяток камер, небольших, с четырьмя двухэтажными кроватями в каждой. Большую часть свободного пространства занимал стол и стулья. В углу, за деревянной загородкой, раковина с «удобствами».
Спускаясь по каменным ступеням, Агли вяло, без особого интереса оглядывался.
— Бывал уже? — спросил стражник, придерживая пленника за локоть.
— Не у вас. А так, да, случалось, — южанин осторожно пожал плечами, скорее проверяя себя, чем отвечая на вопрос.
— Странно, вроде парень тихий, не нарываешься...
— Потому и не нарываюсь, — объяснил Агли и попросил: — Воды дадите?
— А как же! Мы же тебя закрываем, а не пытаем! Ты же драку не начинал!
— Один на толпу? Так себе самоубийство, можно и проще.
— Шутник. — Страж отворил толстую дверь и несильно толкнул парня в спину ладонью: — Садись, ща лекарь тебя глянет.
— Ушибы. Пройдет.
— И уши отвалятся! — буркнул страж, закрывая дверь. Ещё на войне он понял, что уверениям южан, что они в порядке — верить нельзя, иначе рискуешь утром вместо «слегка поцарапанного» пленного обнаружить уже остывший труп.
Парней тоже распихали по камерам, послав подальше вместе с требованием позвать чьего-то там отца.
Агли завалился поверх соломенного матраса на ближайшую койку лицом к стене. Отдохнуть в полном одиночестве, не контролируя выражение лица, позволить гримасу боли... почти мечта. Он зашептал молитву Господину, ту, что возносил каждое утро в армии, постепенно погружаясь в транс. Привычное состояние: не думать, не чувствовать. Ни эмоций, ни ожидания. Только цель, только служение. Тело послушалось, ответило на знакомые слова, заставило себя спешно выздоравливать.
«Цель моя исполнение воли твоей. Счастье мое — исполнения приказов твоих. В твоих глазах жизнь моя, в твоих словах — воля моя. Ты — мир мой, бог мой, единственное призвание мое — служить тебе. Каждая капля крови моей принадлежит тебе. Да снизойдет на меня воля твоя, да направит на службу угодную тебе. Да поможет достичь цели — исполнить твой приказ, господин мой...»
Почтенный Кихиль видел много раненых, избитых, а еще больше — мертвых, ибо трудился в дознавательном приказе всю свою жизнь, в должности алхимика-лекаря. Последняя часть названия включала в себя осмотр трупов.
В данном случае пациент был жив и это беспокоило старика довольно сильно — южан он не любил, а тут еще и здоровый молодой воин. Ему шею свернуть врагу, как курицу зарезать! Он даже обратил на это внимание стражников, но в ответ выслушал заверения патрульных, что раненый спокоен и управляем настолько, что отдыхает без наручников. Лекарь заглянул в окошко в двери камеры, оценил позу лежащего и согласился рискнуть. Все-таки бывалые воины ошибаются редко, парень мирный и, в этом он был уверен, очень сильно избит.
Южанин, казалось, дремал. Кихиль негромко кашлянул и парень обернулся. Встал. Поклонился, прижав руки к груди.
— Чем могу служить, господин? — произнес он и Кихиль понял, разговора не будет. В глазах арестованного не было ничего, только спокойное, равнодушное ожидание. Отпустят его или казнят, этому типу все равно.
— Мне надо осмотреть ваши повреждения. Не могли бы вы раздеться и постоять без движения? — врач покосился на дверь. Стража бдит и придет ему на помощь — если успеет.
— Вам не стоит опасаться, — угадал его мысли южанин. — Я — человек мирный.
— У меня почти десяток пострадавших от вашего миролюбия, — не удержался врач. — Но их просили осмотреть позже вас.
— Не стоило беспокойства. — Южанин, тем не менее, стащил рубашку, продемонстрировав несколько синяков.
Врач ощупал его ребра, и южанин ощутил легкое проникающее тепло. Перед ним был не просто алхимик, а слабый маг. Такие обычно служили при госпиталях, спасая раненых, кого не могли спасти обычные лекари.
— Вы воевали? — спросил Агли. — Где?
— Нет. Мне было приказано оставаться в городе, тут люди тоже нуждались в помощи.
— Мудрое решение, — признал арестованный.
Пальцы врача пробежались по старым шрамам.
— Сколько же раз ты был ранен?
— Я солдат.
— Почему не свел? Ладно, зайди ко мне потом, уберу шрамы бесплатно, а то девушку напугаешь…
Ответить Агли не успел. Дверь распахнулась и в проеме возник Умара Ил-Ран.
Агли поклонился, а вот врач шагнул к светлому магу и встал между ним и арестованным, скрестив руки на груди.
— Ну, здравствуй, Агли.
— Зертан?
— Узнал...
— Забуду ли я голос старого друга? — парень не обернулся на говорящего, наоборот, уставился на помост так, словно не видел ничего интереснее приготовлений к казни.
— Сегодня ты пойдешь к властям и расскажешь им о Тахате, — торопливо шепнул Зертан.
— Знаю. Собирался.
Голос из-за спины стал еще тише:
— Пусть твое сердце оживет, Агли, мы не одни!
Парень вздрогнул, побледнел и все-таки обернулся.
— Ты видел Господина?
— Только слышал, чего в темноте-то разглядишь? Но он жив и обнимает своих детей.
— Повинуюсь! — юноша склонил голову. И опять уставился на помост, куда вывели, наконец, казнимых. Южане мрачно смотрели перед собой. Рты им предусмотрительно заткнули, дабы не подстрекали и без того нервных соотечественников.
Глашатай зачитал преступления, за которые южан приговорили к смерти:
— Заговор против действующего короля и его власти. Нарушение законов Алавата. Покушение на убийство членов королевской семьи и убийства верных слуг государя.
— Еще и убили кого-то? — поразился стоящий рядом с Агли мужчина. Местный, как убедился южанин, скосив глаза.
— Интересно, что главаря с ними нет, — отметил Агли, игнорируя вопрос.
— Полагаю, не случайно, — согласился с невысказанным Зертан.
— Я проверю, — Агли бросил последний взгляд на помост, где палач в маске прилаживал на шею первому из казнимых петлю, и принялся выбираться из толпы. Люди расступались неохотно, их взгляды были прикованы к помосту. Почти дойдя до края площади, Агли оглянулся: палач накинул петлю последнему из четверки и повернул рычаг, опуская доску под их ногами вниз. Веревки натянулись, преступники задергались в агонии — рывок оказался недостаточным, чтобы сломать шею, и они медленно задыхались в петлях.
Выход с площади охраняли.
— Эй, южанин, далеко собрался? — окликнул Агли ближайший стражник.
— К господину Умару Ил-Рану, — ответил парень, делая шаг вперед.
Но стражник взял его за плечо, разворачивая лицом к помосту:
— Досмотришь, потом пойдешь. Зрелище неприятное, но поучительное. Вот и учись, как не надо!
— Я — уже, — Агли послушно уставился на повешенных. Их штаны предсказуемо потемнели, это было видно даже с его места, в отличие от лиц, которых уже, к счастью, в подробностях было не разглядеть. Впрочем, Агли прекрасно знал, как выглядят повешенные. Подождав, когда начнут расходиться остальные, он зашагал в сторону королевского дворца.
Хроники лист 30
Что я испытывал, глядя на казнь? Единение. Мой господин был со мной в это мгновение. Я ощущал его присутствие, его власть. Он заполнял меня, смотрел моими глазами, с моих губ срывались его слова, его приказы. Так и должно быть — нельзя служить наполовину, нельзя наполовину любить. Каждый из присутствующих вдруг ощутил Его присутствие. Вздрогнув, побледнев или наоборот — вскинув голову и улыбнувшись. И все, как один, уставились на казнимых, на петли над их головами. Ветер колышет толстые веревки. Их будущее определено. И мое определено так же ясно. Я иду ему навстречу, готовясь принять все, что предназначено. Каждую победу предстоит оплатить болью и кровью. Господин мой, молю тебя! Не оставь, будь со мной.
Казнь окончена. Ил-Ран совершил ошибку. Не первую и не последнюю. Мы едины. Казнь дала нам так много: страх предательства, боль потери, темноту в будущем и ощущение преданности тому, при ком мы были счастливы. Враг мой, если бы ты мог знать! Если бы ты мог видеть, как я. Впрочем, ты еще увидишь. Я клянусь, ты узнаешь меня. Перед смертью назовешь мое имя. А пока — я постараюсь поверить тебе, полюбить. Есть чувства, которые нельзя не увидеть. Я дам тебе их. Вместе с короткой победой надо мной.
Я мысленно опустился на колени перед врагами. Так надо. Что может быть безопаснее сломленного, побежденного, поверженного в прах пленника? Сегодня будут повержены многие. Заодно посмотрим на твое правосудие. В моей голове затихает голос Повелителя: — Прости, дитя, так надо!
Дворец во время осады почти не пострадал — сюда войска не дошли. А там, где заклинания выжгли сад, уже убрали старые пострадавшие растения и высадили новые. К сожалению, за их зеленой стеной ничего, кроме второго этажа и сверкающей не солнце крыши, увидеть было нельзя. У широко распахнутых ворот на первый взгляд стражи не было. Но, как только Агли подошел, они возникли, словно из ниоткуда. Он даже вздрогнул.
— Что тебе, косоглазый? — недружелюбно спросил старший по виду.
— Мне бы поговорить с господином Умарой Ил-Раном, — смиренно произнес Агли, глядя на извлеченные до половины из ножен мечи.
— Он в храме сейчас, молится за души казненных.
— Но храм же сгорел? — Агли с недоумением посмотрел на стражников, не издеваются ли.
— Во временном, дубина! — все тот же тип взял его за плечо, развернул в нужном направлении. — Рядом с развалинами старого! Который ваши еще во время войны уничтожили! Вон, видишь шпиль за домами. Тебе туда! Ступай... с... миром!
— Благодарю, господа! — поспешил в указанном направлении Агли, остро ощущая, что страж чудом удержался от благословляющего пинка.
— Эй, парень! — ударило в спину и он обернулся, показывая пустые руки.
— Мне твоя морда вроде знакома? — на этот раз спрашивал другой страж. — Не могли мы сталкиваться раньше?
— Нет, господин! — Агли слегка поклонился. — Исключено. У нас шлемы закрытые.
Дружный, хотя и не слишком веселый смех был ему ответом. И верно, откуда взяться знакомой морде? Неоткуда...
Город еще до конца не залечил раны, которые нанесла война. Дома, опаленные огненными шарами и дождем, вырезанные и залатанные куски стен, где их зацепило «разложением». Или горы склизкой даже на вид трухи там, где заклинание накрыло дом полностью. Труху пока не трогали, ждали магов, которым предстояло сперва ее проверить на магические последствия и только потом — пустить людей вывозить останки за стены и закапывать в землю.
Агли забрел в тупик и задумался, куда же идти дальше: в этой части города он ориентировался слабо. Нет, храм он не потеряет, белоснежный шпиль виден над крышами низких жилых домов. А вот сам потерялся основательно. На следующем тупике, возле груды особо живописных, то есть, сочащихся черным магическим дымом развалин, парень сел на землю и задумался. Стоит ли спрашивать дорогу или его побьют? Жители этого района пострадали от войск Господина особенно сильно. Нарываться лишний раз не хотелось и решено было обойтись своими силами. То есть, пройти еще несколько узких кривых переулков, и все-таки выбраться к старому, осевшему зданию. Когда-то храм был очень красив, наверное, красивее нового. Белые камни, высокие арки, все это угадывалось в оставшихся развалинах. Неплохо потрудились воины Юга. Чуть-чуть не хватило.
Агли опустился на колени, коснулся пальцами истертых, потемневших ступеней. Здесь защитники встретили прорвавшийся отряд. Лучший из лучших. Здесь пали и свои, и чужие. Удержали. Не пропустили к королеве. Не прошли. Не справились. Был ли он в этом виноват? Отдельный солдат, даже не маг. Находящийся далеко от места боя... Ответа нет.
Надо уходить, уже ощущается спиной взгляд, недобрый, пристальный, но он медлит. Понимая, что уже поздно...
И место удобное для засады, кругом развалины, есть где укрыться, чтобы, выйдя, отрезать пути отступления. Интересно, это случайность или нет?
Шаги уже совсем близко, он, не оборачиваясь, мог сказать сколько их и чем вооружены.
— Любуешься на дело своих рук, косоглазый? — обернуться пришлось. Четверо. Многовато для честной драки. А драка будет, это он, как опытный солдат чуял, словно шакал тухлятину. Главное, не упасть. Иначе забьют. Это только в сказках упавшему врагу руку протягивают, а в жизни — добивают без колебаний.
Он бросил короткий взгляд по сторонам, на переулки — их перекрывают еще две компании, а в развалины не полезет даже он. Без потерь для противника не отбиться... Или убивать, тогда резня или... Сволочи! Это было последней ясной мыслью. От удара в лицо он увернулся. Следующий — перехватил, ударив в локоть и швырнув парня на других, выиграв время. Отступил по ступеням наверх. Увернулся, хруст сломанных костей, боль, хлестнувшая по спине. Рывок, удар, уход... Хруст. Кто-то кричит, но уже поздно, его сбили с ног. Тело сжалось, прикрывая уязвимые места, готовясь вскочить... Но вдруг избивавшие отхлынули, а в шею упёрся меч...
Агли поднял голову — рядом стоял стражник, в кольчуге, открытом, не закрывающем обзор шлеме, на поясе палка с петлей для руки и ножны. Меч отодвинулся, его подняли на ноги, обыскали. Извлекли нож. Усатый покрутил в руках оружие в руках, оценив и удобную рукоять и заточку. Спрятал в заплечный мешок и спросил:
— Чего не защищался, косоглазый?
Агли взглянул на бывших противников. С ними не церемонились. Добавили от души и уложили лицом в пыль. Поломанные отползли сами, трое сидели отдельно, поскуливая. На щеках слезы. Щенки, не нюхавшие крови! Да, он мог их убить, спасая жизнь... Не стал.
— Резни не хотел, — прозвучало нечетко и он облизнул губы, ощущая солоноватый вкус — пропустил скользящий. Ерунда, зубы целы, остальное заживет! — Убьют меня, так победителей не судят. Убью я, и пострадают все: и пленные и рабы.
Усатый кивнул. Жители не спустят, пойдут мстить южным псам и никому не докажешь, что один на десяток не полезет.
— Посидите, отдохнете, дело сложное, пусть начальство разбирается, — подумав, заявил усатый. — Тебе отдельные покои, как королю, а то пришибешь кого-нибудь...
— Да ведь их на площади вешали! Они все преступники! — попытался воззвать один из парней. Удар палки выбил из него воздух, заставив заткнуться. Заодно и донес до остальных, что стража своя, родная и резни не боится — накостыляет так, что родные не узнают.
Агли позволил связать себе руки, спереди, в то время, как его обидчиков спутали на совесть. Руки за спиной, петля через горло — ни дёргаться, ни завопить. Редкие прохожие смотрели недоуменно, но к солдатам с вопросами не лезли.
Повезло дважды: идти оказалось всего ничего, и Агли не встретил никого из южан. Этого он опасался больше всего. Страх — мощное оружие, ведущее к безумию неуправляемой толпы. И если бы кто-то решил, что начались репрессии... Могут ведь и бунт устроить. Их, конечно, задавят, но зачем лишняя кровь? Судя по всему, стражники думали так же. На подходе к людным улицам один стянул с себя плащ и набросил южанину на плечи, закрыв капюшоном лицо.
— Несладко, парень, но потерпишь, сам понимаешь!
— Понимаю. — Агли медленно, чтобы не тревожить охранников, поднял руки и сам поправил капюшон, надвинув ниже. Они правы, так лучше, спокойнее.
Тюрьма располагалась в низком сером здании. Первый этаж занимала городская стража с дознавателями. А в подвале разместились с десяток камер, небольших, с четырьмя двухэтажными кроватями в каждой. Большую часть свободного пространства занимал стол и стулья. В углу, за деревянной загородкой, раковина с «удобствами».
Спускаясь по каменным ступеням, Агли вяло, без особого интереса оглядывался.
— Бывал уже? — спросил стражник, придерживая пленника за локоть.
— Не у вас. А так, да, случалось, — южанин осторожно пожал плечами, скорее проверяя себя, чем отвечая на вопрос.
— Странно, вроде парень тихий, не нарываешься...
— Потому и не нарываюсь, — объяснил Агли и попросил: — Воды дадите?
— А как же! Мы же тебя закрываем, а не пытаем! Ты же драку не начинал!
— Один на толпу? Так себе самоубийство, можно и проще.
— Шутник. — Страж отворил толстую дверь и несильно толкнул парня в спину ладонью: — Садись, ща лекарь тебя глянет.
— Ушибы. Пройдет.
— И уши отвалятся! — буркнул страж, закрывая дверь. Ещё на войне он понял, что уверениям южан, что они в порядке — верить нельзя, иначе рискуешь утром вместо «слегка поцарапанного» пленного обнаружить уже остывший труп.
Парней тоже распихали по камерам, послав подальше вместе с требованием позвать чьего-то там отца.
Агли завалился поверх соломенного матраса на ближайшую койку лицом к стене. Отдохнуть в полном одиночестве, не контролируя выражение лица, позволить гримасу боли... почти мечта. Он зашептал молитву Господину, ту, что возносил каждое утро в армии, постепенно погружаясь в транс. Привычное состояние: не думать, не чувствовать. Ни эмоций, ни ожидания. Только цель, только служение. Тело послушалось, ответило на знакомые слова, заставило себя спешно выздоравливать.
«Цель моя исполнение воли твоей. Счастье мое — исполнения приказов твоих. В твоих глазах жизнь моя, в твоих словах — воля моя. Ты — мир мой, бог мой, единственное призвание мое — служить тебе. Каждая капля крови моей принадлежит тебе. Да снизойдет на меня воля твоя, да направит на службу угодную тебе. Да поможет достичь цели — исполнить твой приказ, господин мой...»
Почтенный Кихиль видел много раненых, избитых, а еще больше — мертвых, ибо трудился в дознавательном приказе всю свою жизнь, в должности алхимика-лекаря. Последняя часть названия включала в себя осмотр трупов.
В данном случае пациент был жив и это беспокоило старика довольно сильно — южан он не любил, а тут еще и здоровый молодой воин. Ему шею свернуть врагу, как курицу зарезать! Он даже обратил на это внимание стражников, но в ответ выслушал заверения патрульных, что раненый спокоен и управляем настолько, что отдыхает без наручников. Лекарь заглянул в окошко в двери камеры, оценил позу лежащего и согласился рискнуть. Все-таки бывалые воины ошибаются редко, парень мирный и, в этом он был уверен, очень сильно избит.
Южанин, казалось, дремал. Кихиль негромко кашлянул и парень обернулся. Встал. Поклонился, прижав руки к груди.
— Чем могу служить, господин? — произнес он и Кихиль понял, разговора не будет. В глазах арестованного не было ничего, только спокойное, равнодушное ожидание. Отпустят его или казнят, этому типу все равно.
— Мне надо осмотреть ваши повреждения. Не могли бы вы раздеться и постоять без движения? — врач покосился на дверь. Стража бдит и придет ему на помощь — если успеет.
— Вам не стоит опасаться, — угадал его мысли южанин. — Я — человек мирный.
— У меня почти десяток пострадавших от вашего миролюбия, — не удержался врач. — Но их просили осмотреть позже вас.
— Не стоило беспокойства. — Южанин, тем не менее, стащил рубашку, продемонстрировав несколько синяков.
Врач ощупал его ребра, и южанин ощутил легкое проникающее тепло. Перед ним был не просто алхимик, а слабый маг. Такие обычно служили при госпиталях, спасая раненых, кого не могли спасти обычные лекари.
— Вы воевали? — спросил Агли. — Где?
— Нет. Мне было приказано оставаться в городе, тут люди тоже нуждались в помощи.
— Мудрое решение, — признал арестованный.
Пальцы врача пробежались по старым шрамам.
— Сколько же раз ты был ранен?
— Я солдат.
— Почему не свел? Ладно, зайди ко мне потом, уберу шрамы бесплатно, а то девушку напугаешь…
Ответить Агли не успел. Дверь распахнулась и в проеме возник Умара Ил-Ран.
Агли поклонился, а вот врач шагнул к светлому магу и встал между ним и арестованным, скрестив руки на груди.
