— Да что не в себе-то? Влюбилась что ли?
— Влюбилась... Не знаю. Вряд ли. А ты что, ничего не знаешь?
— А что я знать должен?
— Вот те на! Ты же умный мужик! Я думал ты догадался обо всем. Да и мама намекала, что ты о многом знаешь.
— Давай, сынок, начистоту все. Говори, что тебе известно, и что можешь сказать. А я потом доложу о своих догадках.
— Не надо тебе было отец, советовать маме с работы уходить. Не надо. Она со скуки начала успокоение для души искать, при твоих выкрутасах. В церковь стала ходить. Ну храм божий это хорошо. Там плохому не научат. А вот познакомилась она там не с теми, с кем нужно было знакомиться. Что-то похожее на секту, с криминальным уклоном. Вовлекали, помогали чем-то, а потом так голову туманили, с жильем своим вовлеченные расставались. Сами добровольно отдавали. Знаешь, небось, Назарова, участкового, царство ему небесное...
Буянов вздрогнул.
— Как небесное? Он что, умер?
— Там непонятки какие-то. Сам не интересовался дотошно, а мать немного по слухам знает. Как бы сердце подвело, а что на самом деле... Может кто траванул, в отместку. Дурного много он сделал. Хотя сам в секту по доброй воле пришел. Жена у него серьезно болела. Куда он ее только не возил, где не лечил, ничего не помогало. А тут, старец, гори земля у него под ногами, Мефодий, поколдовал как-то там, ей и легче стало. Назаров и обратился в радости за супругу в веру его, Мефодия. Сам вошел в небольшую группу первых последователей старца. Жена все-таки умерла потом правда, а у Назарова коготок увяз уже. В общем он из массы страждущих перешел в единицы жаждущих. Вот он маму и зацепил. Клинья потом подбивал под нее. Уж не знаю, в каком качестве она нужна ему была. В качестве жены или любовницы. Да не ответила мама ему. Но он болтал ей много, откуда и мне многое известно. А вот квартиру нашу бывшую подарила. Развели они ее на жилье.
— Я знаю.
Сын осмотрелся.
— Да и ты, смотрю не ахти как им смог противопоставить себя. Такой дом на эту маломерку сменил.
Буянов улыбнулся.
— Не все так плохо, как кажется. Ты давай, рассказывай.
— А что рассказывать-то? Как я понимаю, мало им квартиры было, им еще дом наш... твой нужен был. Вот они за тебя серьезно взялись. Сначала какие-то силы нечистые. Потом убийство... Что хоть там за убийство? Я-то знаю, что не ты, но кто и кого? На самом деле кто-то кого-то убил?
Буянов засмеялся.
— Да не было, сын, ни убийства, ни силы нечистой. Все это одних рук дела. Подручных того, как ты говоришь, Мефодия, в том числе в лице Назарова. Назаров мне без ума фотки показал, якобы убиенного, а на фотографии ноготь на пальце у мертвеца черный, пришибленный. У нашего участкового такой же был на следующий день после того якобы "убийства". Приходил он ко мне тогда, ружье мое смотрел. Я заметил. Он вроде как с узорчиком был, ушиб-то, нарочно не спутаешь. Да нога у Назарова небольшая, до сорокового размера не растоптал за жизнь свою. И на фотке не ножища, а ножка, почти женская. Что Назаров ко всему этому причастен, и бармен мне подтвердил. Было дело. В такси меня запихнули хмельного, хотели, по-видимому, поговорить со мною серьезно. Да я кулем с мякиной прикинулся. Пьян, мол, в усмерть. Отстали, но наговорили лишнего. А бармен потом мне сказал, по секрету, что его Назаров просил, когда я под хорошими парами буду, такси вызвать для меня, но по им указанному номеру телефона. Потом я понял, что полицейский этот с Верой связь постоянную имеет, в смысле общается с ней. Как яблоню любимую мою сожгли, понятно стало, от Веры информацию получили, что я очень яблоню эту любил. Все в одном клубке вязалось. Не пойму только одного. Неужели они думали этими детскими играми меня сломать?
Буянов снова засмеялся. Сын не поддержал хорошего настроения отца.
— Ну ведь сломали! Дом-то у них! Или я чего-то не знаю?
— Знаешь, но не все. Не на эту я квартиру дом тот поменял, на нашу прежнюю. Долго они ломались. Но уж больно им хотелось коттедж наш. Не знаю, нездоровое желание какое-то. Может сами себе своими проповедями голову затуманили. Но в итоге согласились. Квартира та пустует пока. Эту снимаю. Зачем мне одному больше?
— Пап, та квартира, конечно, хороша. Но дом в элитном поселке, это же большие деньги. Даже огромные!
— В каком элитном, Дима? Ты знаешь почему там больше участков не продают? Стоят три дома, и все. Почему?
— Может цена слишком высока? Ждут пока местные буржуины. Приглядываются. Вдруг упадет.
Буянов опять рассмеялся, еще веселее чем в прежние разы.
— Не на что ценам падать! Вся земля вокруг этих трех домов уже де факто продана. Большая, серьезная, строительная компания подсуетилась. Будут строить многоэтажные дома там. Целый микрорайон.
— И?
— Что и, Дима? Представь себе свой дом, окруженный высотками. И сотни глаз из окон домов. Ты, выйдя из дома, даже задницу себе почесать без наблюдения со стороны не сможешь. На хрен он, такой дом, сдался, если на участке своем в одних трусах походить нельзя.
— Коли ты знаешь об этом, они что, понятия не имели?
— Значит не знали. Информация пока не для всех. А как обнародуют, цена нашему дому будет кукиш с маслом.
— Все равно, жалко дом! Хороший, красивый, большой!
— Жаль, ничего не скажу, много денег в него вбухали. И сил немало. А зачем нам такой здоровый дом, Дима? Вот приедешь навсегда, мы для себя небольшой построим, и знаешь где? В Пристово! На берегу озера. Есть там свободные участки под застройку. Делов-то, час на машине не торопясь. В городе по пробкам до работы почти столько же ехать приходится. Имеются участки там свободные?
— Есть, наверное. Там и домов брошенных много.
— Ну вот! Нечего о прошлых ошибках жалеть. А строительство такого дворца я за ошибку свою считаю.
— Мечтатель ты, отец! У тебя ни работы нет, ни машины, а ты о собственном доме у озера думаешь.
— Димка! У меня ты есть! А это самое главное. Здоровье есть, сила есть пока, ум не весь пропил и прогулял, остальное приложим.
Отец подсел на диван к сыну и снова крепко того обнял.
Их объятия разорвал очередной звонок в дверь!
— Это кто еще? У меня сегодня прямо приемный день!
— Сиди, — встал сын, — Я открою.
Сын вышел в прихожую. Буянов налил себе побольше коньяку в бокал, поднес его к губам и замер, с открытым ртом. В дверях комнаты стояла Марина. Бокал выпал из мгновенно ослабевшей руки Евгения, ударился о коленку, облил его коньяком, упал на пол, с красивым звоном разбился.
— А Вы все пьете?
От ее голоса мурашки пробежали по коже Буянова. И он наконец закрыл рот.
За спиной Марины появился сын.
— Папа, это к тебе. Пойду я! Завтра я позвоню.
— Да ну что Вы! Что Вы! — почувствовала себя неудобно Марина, — Оставайтесь, конечно, мне уйти нужно. Я пойду!
— Ни в коем случае! Оставайтесь оба! Праздник у меня сегодня. А чем больше гостей на празднике, тем он ярче!
— Нет, — откликнулся Дмитрий, — Ухожу я. А Вы, извините, не знаю, как Вас зовут, оставайтесь. Мы с тобой, отец, о многом поговорили. О чем не успели или не договорили, завтра или послезавтра договорим. А с дамой, у нас еще будет время и познакомиться, и побеседовать. Если найдем общие интересные темы. Не провожай, отец, я не прощаюсь, до скорой встречи.
Сын ушел. Евгений сидел на диване и глядел на стоящую в дверях Марину. Та, смотрела на него. Молчали.
Молчали долго.
— Да что же это я? — подскочил Евгений, — Раздевайся, проходи! Марина! Милая моя Марина!
Он вернул ее в прихожую, там помог снять верхнюю одежду, проводил в комнату. Усадил на диван. Засуетился. На полу разбитый бокал и лужа. На столе остатки мужицких застолий.
Убрать нужно. Неудобно. Она не в восторге наверняка.
Марина его остановила.
— Потом. Присядь.
Он сел напротив нее.
И снова молчание. Снова взгляд одного встречает глаза другой.
— Как ты нашла меня?
Наконец выговорил он.
— А ты никого не просил мне позвонить?
— Нет, не просил!
— Тогда странно.
В начале пятого часа дня зазвонил рабочий телефон в кабинете начальника отдела финансов и экономики. Шустова подняла трубку.
— Алло! Слушаю!
— Марина Сергеевна?
— Она самая. Что Вы хотели?
Некоторое замешательство со стороны звонившего.
— Он любит Вас. Он очень любит Вас. Я давно его знаю. Я его хорошо знаю. Я понял, он очень Вас любит!
— Кто Вы? И кто там любит меня!? Вам именно я нужна? Если да, то я не пойму Вас. Вы играете в плохие игры или зло шутите?
— Какая разница Вам, кто я. А он, это Женька Буянов. Запишите или запомните его адрес. Он очень Вас любит.
Звонивший назвал адрес и отбился.
Марина бессмысленно смотрела на трубку рабочего телефона...
— Голос грубоватый на слух был у звонившего?
Марина еле заметно кивнула.
— Да вроде.
— Женька, сказал он? Петр! Это Петр тебе... ой, извините, Вам звонил, Сурков. Вот сухофрукт!
— Ему не надо было звонить, а мне не надо было приезжать?
— Ну что ты! Что ты! Ну о чем ты!? Я не могу без тебя! Марина! Не забываешься ты! Или Вы!? Да что тут ... Стоило мне немного опериться я бы сам к тебе приехал. Стыдно, правда стыдно было сейчас рисоваться, без работы, без машины... Да и квартира не из фешенебельных.
Марина поднялась.
— Ты пьян, Женя! И правда не стоило мне приезжать. Только старые раны потревожила. Себе потревожила. Тебе — не знаю.
Евгений схватил за руки любимую им женщину.
— Марина! Маринка! Прошу тебя! Не уходи! Да не алкаш я последний! Я правда тебя люблю. Я очень тебя люблю! Я не могу без тебя! Ну останься хоть ненадолго. Сурков приходил, разговор серьезный был, потом сын... Не виделись больше года. Да знал бы я, что ты приедешь...
Марина освободила руки.
— Хорошо. Посмотрим. Дальше. Не сейчас. Да что не сейчас?! Да чего там смотреть?! Так хочется прижаться к тебе! Да прет от тебя, как от беспробудного пьяницы. Иди в ванну отмокай.
Она отвернулась, а Евгений приблизился к ней и несмело обнял ее. Она не отстранилась, но напряглась.
— Сын! А я сразу поняла, что твой сын. Вы так похожи!
— Странно!
— Что странно? Обычно дети не похожи на отцов?
— В нашем случае ты первая, кто сказал об этом так. Обычно говорили, что на мать похож. А мои... Кто глаза отмечал, кто губы, кто голос, кто улыбку.
— Значит плохо к вам присматривались. Ты в ванну идешь?
Шумела в ванной вода, орали коты за окном, пыхтел на кухне чайник, а они стояли, обнявшись и тесно прижавшись друг к другу посреди комнаты. И было видно, что теперь никакие силы, даже сверхъестественные не смогут их разделить. Они давно были готовы прорасти друг в друга, и только странные стечения обстоятельств не позволяли им этого сделать.
И вот процесс пошел!
Он лежал в ванной и с удовольствием слушал, как легонько топают ее маленькие голенькие пяточки мимо двери в ванную комнату.
Шустрая и суетливая. Снежная королева? Нет! Трудолюбивая Дюймовочка. Сколько раз она пробежала мимо двери. Со счета сбиться можно.
Он с удовольствием улыбнулся. Закрыл глаза. Ради сегодняшнего дня, ради таких вот дней, как сегодняшний стоило пережить все то, что свалилось на него за последнее время. Стоило.
Остановилась. У двери. Зайдет?
— Женя, Жень!
Нет, не зашла, позвала оттуда.
— Ты там живой?
— Живее всех живых! У меня не закрыто, заходи.
— Я стесняюсь.
— Так не ты же раздетая, я!
— Я тебя раздетого стесняюсь.
Но дверь приоткрылась, милое личико, ямочки на щечках, захотелось одним прыжком выскочить из ванной, и...
Но...
— Я отъеду на полчасика? Ты тут не растворишься в воде без меня?
Улыбка мгновенно слетела с его лица.
— Это очень нужно?
— Ну не скажу, чтобы очень, но хочется.
Она засмеялась. Значит вернется. Так не уезжают совсем.
— Езжай. Не растворюсь. Смотри сама, поосторожнее, чтобы не украли тебя по дороге. Уж больно ты хороша.
— Да ну тебя! Я быстро!
Хлопнула входная дверь.
Вот и нет ее. Сразу стало одиноко и тоскливо.
Просто можно полежать в ванной, подумать и конечно же помечтать. Давно ли он вообще мечтал? Грезил. Это да. Но не мечтал. Мечты они успокоенную душу любят. К ней они стремятся. А душу, терзающуюся в поисках успокоения, они обегают.
И снова…
Топ, топ, топ за дверью ванной комнаты.
У него аж затылок сегодня заболел от широких, долгих и частых улыбок.
Тихо.
Почему так долго тихо?
Он прислушался. Ему показалось, что она говорит. Разговаривает с кем-то. С кем? По телефону? Ему стало нехорошо. Такие вот неожиданные звонки редко приносят радость. Если бы она сама хотела позвонить, то сделала бы это, когда уезжала, вне квартиры. Значит позвонили ей. Только не...
Дверь приоткрылась. Невеселое лицо. Грустные глаза. Это сразу же выпустило весь дух наслаждения из Евгения сегодняшним вечером.
— Женя! Жень! Мне уехать нужно.
— Совсем?
— Сегодня, к сожалению, да. Насовсем. Муж позвонил. Просит поговорить. Утверждает, что важно, очень нужно. Мы еще ведь с ним не разведены. Поэтому пока он мне законный муж. Не знаю. Несмотря ни на что, я не желаю ему зла. Потому и не подаю сейчас на развод. Может быть, его семейное положение и то, что у него на иждивении несовершеннолетняя дочь, будут маленькими плюсиками в его пользу на суде. Потом останусь дома. Куда я на ночь глядя? В глаза дочке я врать не могу. Не получится у меня.
— Ты приедешь?
— Завтра! Обязательно утром приеду! Не для того я приезжала сегодня, чтобы просто посмотреть на тебя. Завтра утром. Я знаю, что у вас с сыном в субботу может быть встреча. Я не помешаю. Я подожду тебя здесь столько, сколько будет нужно. А сегодня мне необходимо уехать. Прости пожалуйста!
— Ой! Не проси только ради бога прощения! Ты сегодня вернула меня снова к жизни. Как, впрочем, и Дима, и Петя. Но в большей степени, конечно, именно ты. Езжай. Я очень буду ждать тебя.
Она невесело улыбнулась. Подошла. Прижалась горячими губами к его влажным от воды губам.
— Фу! От тебя пахнет еще! Ты не пей, пожалуйста, больше. Не надо. Я тебя завтра другим постараюсь опьянить.
Ушла.
Он утеревшись и обернувшись полотенцем, вышел из ванной. Прошел на кухню. На газовой плите стояла кастрюлька, судя по аромату с отварным картофелем, миска с вареными сосисками, горячий чайник. На столе в тарелках нарезки и маленький тортик. Он налил себе чашку чая, бросил туда ломтик лимона. С чаем прошел в комнату.
Остановился в дверях.
Постель была застлана новым, красивым по расцветке бельем. Рядом с кроватью на журнальном столике стояли в вазе три белых розы.
"Ложе для новобрачных," — проскользнуло в голове Буянова.
Вот зачем она уезжала? Праздника ей хотелось чистого и светлого. У него защемило сердце.
Он аккуратно снял наволочки, сложил их ровно, положил на диван. Поверх них легли новые пододеяльник и простыня. Достал из шкафа две старые простыни, одну набросил на матрац вместе с подушками, вторую подложил под одеяло. И бухнулся сверху на кровать в сыром полотенце на бедрах лицом вниз.
Марину почему-то не удивило и не расстроило, то, что дочь в комнате занимается с бабушкой, а не с папой, которого видит в последнее время очень редко. Александр отрешенно сидел в углу комнаты на кресле.
Она кивнула ему вместо приветствия. Поцеловала дочку, позвала пока еще своего мужа за собою на кухню.
Он так же сел в углу. Нервничал. Искал место рукам. Прятал глаза. Но никак не решался начать разговор.
— Влюбилась... Не знаю. Вряд ли. А ты что, ничего не знаешь?
— А что я знать должен?
— Вот те на! Ты же умный мужик! Я думал ты догадался обо всем. Да и мама намекала, что ты о многом знаешь.
— Давай, сынок, начистоту все. Говори, что тебе известно, и что можешь сказать. А я потом доложу о своих догадках.
— Не надо тебе было отец, советовать маме с работы уходить. Не надо. Она со скуки начала успокоение для души искать, при твоих выкрутасах. В церковь стала ходить. Ну храм божий это хорошо. Там плохому не научат. А вот познакомилась она там не с теми, с кем нужно было знакомиться. Что-то похожее на секту, с криминальным уклоном. Вовлекали, помогали чем-то, а потом так голову туманили, с жильем своим вовлеченные расставались. Сами добровольно отдавали. Знаешь, небось, Назарова, участкового, царство ему небесное...
Буянов вздрогнул.
— Как небесное? Он что, умер?
— Там непонятки какие-то. Сам не интересовался дотошно, а мать немного по слухам знает. Как бы сердце подвело, а что на самом деле... Может кто траванул, в отместку. Дурного много он сделал. Хотя сам в секту по доброй воле пришел. Жена у него серьезно болела. Куда он ее только не возил, где не лечил, ничего не помогало. А тут, старец, гори земля у него под ногами, Мефодий, поколдовал как-то там, ей и легче стало. Назаров и обратился в радости за супругу в веру его, Мефодия. Сам вошел в небольшую группу первых последователей старца. Жена все-таки умерла потом правда, а у Назарова коготок увяз уже. В общем он из массы страждущих перешел в единицы жаждущих. Вот он маму и зацепил. Клинья потом подбивал под нее. Уж не знаю, в каком качестве она нужна ему была. В качестве жены или любовницы. Да не ответила мама ему. Но он болтал ей много, откуда и мне многое известно. А вот квартиру нашу бывшую подарила. Развели они ее на жилье.
— Я знаю.
Сын осмотрелся.
— Да и ты, смотрю не ахти как им смог противопоставить себя. Такой дом на эту маломерку сменил.
Буянов улыбнулся.
— Не все так плохо, как кажется. Ты давай, рассказывай.
— А что рассказывать-то? Как я понимаю, мало им квартиры было, им еще дом наш... твой нужен был. Вот они за тебя серьезно взялись. Сначала какие-то силы нечистые. Потом убийство... Что хоть там за убийство? Я-то знаю, что не ты, но кто и кого? На самом деле кто-то кого-то убил?
Буянов засмеялся.
— Да не было, сын, ни убийства, ни силы нечистой. Все это одних рук дела. Подручных того, как ты говоришь, Мефодия, в том числе в лице Назарова. Назаров мне без ума фотки показал, якобы убиенного, а на фотографии ноготь на пальце у мертвеца черный, пришибленный. У нашего участкового такой же был на следующий день после того якобы "убийства". Приходил он ко мне тогда, ружье мое смотрел. Я заметил. Он вроде как с узорчиком был, ушиб-то, нарочно не спутаешь. Да нога у Назарова небольшая, до сорокового размера не растоптал за жизнь свою. И на фотке не ножища, а ножка, почти женская. Что Назаров ко всему этому причастен, и бармен мне подтвердил. Было дело. В такси меня запихнули хмельного, хотели, по-видимому, поговорить со мною серьезно. Да я кулем с мякиной прикинулся. Пьян, мол, в усмерть. Отстали, но наговорили лишнего. А бармен потом мне сказал, по секрету, что его Назаров просил, когда я под хорошими парами буду, такси вызвать для меня, но по им указанному номеру телефона. Потом я понял, что полицейский этот с Верой связь постоянную имеет, в смысле общается с ней. Как яблоню любимую мою сожгли, понятно стало, от Веры информацию получили, что я очень яблоню эту любил. Все в одном клубке вязалось. Не пойму только одного. Неужели они думали этими детскими играми меня сломать?
Буянов снова засмеялся. Сын не поддержал хорошего настроения отца.
— Ну ведь сломали! Дом-то у них! Или я чего-то не знаю?
— Знаешь, но не все. Не на эту я квартиру дом тот поменял, на нашу прежнюю. Долго они ломались. Но уж больно им хотелось коттедж наш. Не знаю, нездоровое желание какое-то. Может сами себе своими проповедями голову затуманили. Но в итоге согласились. Квартира та пустует пока. Эту снимаю. Зачем мне одному больше?
— Пап, та квартира, конечно, хороша. Но дом в элитном поселке, это же большие деньги. Даже огромные!
— В каком элитном, Дима? Ты знаешь почему там больше участков не продают? Стоят три дома, и все. Почему?
— Может цена слишком высока? Ждут пока местные буржуины. Приглядываются. Вдруг упадет.
Буянов опять рассмеялся, еще веселее чем в прежние разы.
— Не на что ценам падать! Вся земля вокруг этих трех домов уже де факто продана. Большая, серьезная, строительная компания подсуетилась. Будут строить многоэтажные дома там. Целый микрорайон.
— И?
— Что и, Дима? Представь себе свой дом, окруженный высотками. И сотни глаз из окон домов. Ты, выйдя из дома, даже задницу себе почесать без наблюдения со стороны не сможешь. На хрен он, такой дом, сдался, если на участке своем в одних трусах походить нельзя.
— Коли ты знаешь об этом, они что, понятия не имели?
— Значит не знали. Информация пока не для всех. А как обнародуют, цена нашему дому будет кукиш с маслом.
— Все равно, жалко дом! Хороший, красивый, большой!
— Жаль, ничего не скажу, много денег в него вбухали. И сил немало. А зачем нам такой здоровый дом, Дима? Вот приедешь навсегда, мы для себя небольшой построим, и знаешь где? В Пристово! На берегу озера. Есть там свободные участки под застройку. Делов-то, час на машине не торопясь. В городе по пробкам до работы почти столько же ехать приходится. Имеются участки там свободные?
— Есть, наверное. Там и домов брошенных много.
— Ну вот! Нечего о прошлых ошибках жалеть. А строительство такого дворца я за ошибку свою считаю.
— Мечтатель ты, отец! У тебя ни работы нет, ни машины, а ты о собственном доме у озера думаешь.
— Димка! У меня ты есть! А это самое главное. Здоровье есть, сила есть пока, ум не весь пропил и прогулял, остальное приложим.
Отец подсел на диван к сыну и снова крепко того обнял.
Их объятия разорвал очередной звонок в дверь!
***
— Это кто еще? У меня сегодня прямо приемный день!
— Сиди, — встал сын, — Я открою.
Сын вышел в прихожую. Буянов налил себе побольше коньяку в бокал, поднес его к губам и замер, с открытым ртом. В дверях комнаты стояла Марина. Бокал выпал из мгновенно ослабевшей руки Евгения, ударился о коленку, облил его коньяком, упал на пол, с красивым звоном разбился.
— А Вы все пьете?
От ее голоса мурашки пробежали по коже Буянова. И он наконец закрыл рот.
За спиной Марины появился сын.
— Папа, это к тебе. Пойду я! Завтра я позвоню.
— Да ну что Вы! Что Вы! — почувствовала себя неудобно Марина, — Оставайтесь, конечно, мне уйти нужно. Я пойду!
— Ни в коем случае! Оставайтесь оба! Праздник у меня сегодня. А чем больше гостей на празднике, тем он ярче!
— Нет, — откликнулся Дмитрий, — Ухожу я. А Вы, извините, не знаю, как Вас зовут, оставайтесь. Мы с тобой, отец, о многом поговорили. О чем не успели или не договорили, завтра или послезавтра договорим. А с дамой, у нас еще будет время и познакомиться, и побеседовать. Если найдем общие интересные темы. Не провожай, отец, я не прощаюсь, до скорой встречи.
Сын ушел. Евгений сидел на диване и глядел на стоящую в дверях Марину. Та, смотрела на него. Молчали.
Молчали долго.
— Да что же это я? — подскочил Евгений, — Раздевайся, проходи! Марина! Милая моя Марина!
Он вернул ее в прихожую, там помог снять верхнюю одежду, проводил в комнату. Усадил на диван. Засуетился. На полу разбитый бокал и лужа. На столе остатки мужицких застолий.
Убрать нужно. Неудобно. Она не в восторге наверняка.
Марина его остановила.
— Потом. Присядь.
Он сел напротив нее.
И снова молчание. Снова взгляд одного встречает глаза другой.
— Как ты нашла меня?
Наконец выговорил он.
— А ты никого не просил мне позвонить?
— Нет, не просил!
— Тогда странно.
В начале пятого часа дня зазвонил рабочий телефон в кабинете начальника отдела финансов и экономики. Шустова подняла трубку.
— Алло! Слушаю!
— Марина Сергеевна?
— Она самая. Что Вы хотели?
Некоторое замешательство со стороны звонившего.
— Он любит Вас. Он очень любит Вас. Я давно его знаю. Я его хорошо знаю. Я понял, он очень Вас любит!
— Кто Вы? И кто там любит меня!? Вам именно я нужна? Если да, то я не пойму Вас. Вы играете в плохие игры или зло шутите?
— Какая разница Вам, кто я. А он, это Женька Буянов. Запишите или запомните его адрес. Он очень Вас любит.
Звонивший назвал адрес и отбился.
Марина бессмысленно смотрела на трубку рабочего телефона...
— Голос грубоватый на слух был у звонившего?
Марина еле заметно кивнула.
— Да вроде.
— Женька, сказал он? Петр! Это Петр тебе... ой, извините, Вам звонил, Сурков. Вот сухофрукт!
— Ему не надо было звонить, а мне не надо было приезжать?
— Ну что ты! Что ты! Ну о чем ты!? Я не могу без тебя! Марина! Не забываешься ты! Или Вы!? Да что тут ... Стоило мне немного опериться я бы сам к тебе приехал. Стыдно, правда стыдно было сейчас рисоваться, без работы, без машины... Да и квартира не из фешенебельных.
Марина поднялась.
— Ты пьян, Женя! И правда не стоило мне приезжать. Только старые раны потревожила. Себе потревожила. Тебе — не знаю.
Евгений схватил за руки любимую им женщину.
— Марина! Маринка! Прошу тебя! Не уходи! Да не алкаш я последний! Я правда тебя люблю. Я очень тебя люблю! Я не могу без тебя! Ну останься хоть ненадолго. Сурков приходил, разговор серьезный был, потом сын... Не виделись больше года. Да знал бы я, что ты приедешь...
Марина освободила руки.
— Хорошо. Посмотрим. Дальше. Не сейчас. Да что не сейчас?! Да чего там смотреть?! Так хочется прижаться к тебе! Да прет от тебя, как от беспробудного пьяницы. Иди в ванну отмокай.
Она отвернулась, а Евгений приблизился к ней и несмело обнял ее. Она не отстранилась, но напряглась.
— Сын! А я сразу поняла, что твой сын. Вы так похожи!
— Странно!
— Что странно? Обычно дети не похожи на отцов?
— В нашем случае ты первая, кто сказал об этом так. Обычно говорили, что на мать похож. А мои... Кто глаза отмечал, кто губы, кто голос, кто улыбку.
— Значит плохо к вам присматривались. Ты в ванну идешь?
Шумела в ванной вода, орали коты за окном, пыхтел на кухне чайник, а они стояли, обнявшись и тесно прижавшись друг к другу посреди комнаты. И было видно, что теперь никакие силы, даже сверхъестественные не смогут их разделить. Они давно были готовы прорасти друг в друга, и только странные стечения обстоятельств не позволяли им этого сделать.
И вот процесс пошел!
***
Он лежал в ванной и с удовольствием слушал, как легонько топают ее маленькие голенькие пяточки мимо двери в ванную комнату.
Шустрая и суетливая. Снежная королева? Нет! Трудолюбивая Дюймовочка. Сколько раз она пробежала мимо двери. Со счета сбиться можно.
Он с удовольствием улыбнулся. Закрыл глаза. Ради сегодняшнего дня, ради таких вот дней, как сегодняшний стоило пережить все то, что свалилось на него за последнее время. Стоило.
Остановилась. У двери. Зайдет?
— Женя, Жень!
Нет, не зашла, позвала оттуда.
— Ты там живой?
— Живее всех живых! У меня не закрыто, заходи.
— Я стесняюсь.
— Так не ты же раздетая, я!
— Я тебя раздетого стесняюсь.
Но дверь приоткрылась, милое личико, ямочки на щечках, захотелось одним прыжком выскочить из ванной, и...
Но...
— Я отъеду на полчасика? Ты тут не растворишься в воде без меня?
Улыбка мгновенно слетела с его лица.
— Это очень нужно?
— Ну не скажу, чтобы очень, но хочется.
Она засмеялась. Значит вернется. Так не уезжают совсем.
— Езжай. Не растворюсь. Смотри сама, поосторожнее, чтобы не украли тебя по дороге. Уж больно ты хороша.
— Да ну тебя! Я быстро!
Хлопнула входная дверь.
Вот и нет ее. Сразу стало одиноко и тоскливо.
Просто можно полежать в ванной, подумать и конечно же помечтать. Давно ли он вообще мечтал? Грезил. Это да. Но не мечтал. Мечты они успокоенную душу любят. К ней они стремятся. А душу, терзающуюся в поисках успокоения, они обегают.
И снова…
Топ, топ, топ за дверью ванной комнаты.
У него аж затылок сегодня заболел от широких, долгих и частых улыбок.
Тихо.
Почему так долго тихо?
Он прислушался. Ему показалось, что она говорит. Разговаривает с кем-то. С кем? По телефону? Ему стало нехорошо. Такие вот неожиданные звонки редко приносят радость. Если бы она сама хотела позвонить, то сделала бы это, когда уезжала, вне квартиры. Значит позвонили ей. Только не...
Дверь приоткрылась. Невеселое лицо. Грустные глаза. Это сразу же выпустило весь дух наслаждения из Евгения сегодняшним вечером.
— Женя! Жень! Мне уехать нужно.
— Совсем?
— Сегодня, к сожалению, да. Насовсем. Муж позвонил. Просит поговорить. Утверждает, что важно, очень нужно. Мы еще ведь с ним не разведены. Поэтому пока он мне законный муж. Не знаю. Несмотря ни на что, я не желаю ему зла. Потому и не подаю сейчас на развод. Может быть, его семейное положение и то, что у него на иждивении несовершеннолетняя дочь, будут маленькими плюсиками в его пользу на суде. Потом останусь дома. Куда я на ночь глядя? В глаза дочке я врать не могу. Не получится у меня.
— Ты приедешь?
— Завтра! Обязательно утром приеду! Не для того я приезжала сегодня, чтобы просто посмотреть на тебя. Завтра утром. Я знаю, что у вас с сыном в субботу может быть встреча. Я не помешаю. Я подожду тебя здесь столько, сколько будет нужно. А сегодня мне необходимо уехать. Прости пожалуйста!
— Ой! Не проси только ради бога прощения! Ты сегодня вернула меня снова к жизни. Как, впрочем, и Дима, и Петя. Но в большей степени, конечно, именно ты. Езжай. Я очень буду ждать тебя.
Она невесело улыбнулась. Подошла. Прижалась горячими губами к его влажным от воды губам.
— Фу! От тебя пахнет еще! Ты не пей, пожалуйста, больше. Не надо. Я тебя завтра другим постараюсь опьянить.
Ушла.
Он утеревшись и обернувшись полотенцем, вышел из ванной. Прошел на кухню. На газовой плите стояла кастрюлька, судя по аромату с отварным картофелем, миска с вареными сосисками, горячий чайник. На столе в тарелках нарезки и маленький тортик. Он налил себе чашку чая, бросил туда ломтик лимона. С чаем прошел в комнату.
Остановился в дверях.
Постель была застлана новым, красивым по расцветке бельем. Рядом с кроватью на журнальном столике стояли в вазе три белых розы.
"Ложе для новобрачных," — проскользнуло в голове Буянова.
Вот зачем она уезжала? Праздника ей хотелось чистого и светлого. У него защемило сердце.
Он аккуратно снял наволочки, сложил их ровно, положил на диван. Поверх них легли новые пододеяльник и простыня. Достал из шкафа две старые простыни, одну набросил на матрац вместе с подушками, вторую подложил под одеяло. И бухнулся сверху на кровать в сыром полотенце на бедрах лицом вниз.
***
Марину почему-то не удивило и не расстроило, то, что дочь в комнате занимается с бабушкой, а не с папой, которого видит в последнее время очень редко. Александр отрешенно сидел в углу комнаты на кресле.
Она кивнула ему вместо приветствия. Поцеловала дочку, позвала пока еще своего мужа за собою на кухню.
Он так же сел в углу. Нервничал. Искал место рукам. Прятал глаза. Но никак не решался начать разговор.
