Иван Андреевич на это и ухом не повел. Мало ли кто, так что? Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься. В восемнадцатом веке эту премудрость знали не хуже, чем в двадцать первом.
- Батюшка, тошно мне, плохо…
- Дохтура позвать?
- Батюшка! На душе моей тяжко! Сходила б я к заутрене, может, легче стало бы?
А, вот это Иван Андреевич понимал. В Никольском у них церковь была, а вот в московском доме…
- Я не против, Степану скажи.
Степан Игнатьевич, управляющий, тоже против не был. Кажется, от Варвары ожидали чего-то похуже, чем поехать, помолиться? А она – в церковь?
И карету заложили честь по чести, и мелочь ей выдали, Варя же заикнулась, что милостыньку подать надо, свечку поставить…
Варя даже попросила отправить с ней Матрену, ту самую бабу, которая ее выхаживала после «удачных» родов.
Управляющий, который получил от князя четкие указания, и сам был рад. Зато ясно, что барыня точно в церковь отправится, а не к любовнику.
Варя же была в замешательстве.
Ну… не бывала она толком в церкви! То есть вообще! А методички «для чайников» тут тоже не в ходу. Жития святых есть, но что с того толку? Как креститься она знает, но когда? А когда кланяться? А что надевать?
Хотя…
Вопрос – что надевать отпал сам, когда Варя увидела свои выходные платья.
Дома-то она ходила в домашнем, на ночную рубашку, правда, дорогую и с кружевом, накидывался капот, на волосы обычно надевался чепец из кружев,, но его Варя решительно отвергла. Равно как и желание служанки сделать ей с утра прическу, или на ночь накрутить волосы на папильотки. Вот еще не хватало!
Волосы у нее хорошие, прямые, толстые, чуточку жирноватые, но это поправимо, Варя уже распорядилась, крапива, ромашка, календула – все это есть, и здесь, и сейчас. Делать отвар и полоскать голову. Благо, делать – не ей!
Но дома-то ладно, а как выйти на улицу? Это – не для движения, елки-иголки! Это когда ты на старинных портретах все это видишь, понятно, а когда на тебе? Когда вот он – корсет из китового уса, и не один, вот они обручи, которые надеваются под юбку, то есть, кринолины, вот само платье, вот…
Ыыыыыыы!
Турнюр!
Варе захотелось завыть белугой.
Платья висели в гардеробной, роскошные, расшитые золотом и серебром, отделанные бантами и кружевами… и двигаться в них было решительно невозможно! *
*- кто не верит – сходите в свадебный салон, пусть на вас наденут самое шикарное платье, с корсетом и кринолином, а потом скромненько дойдите в нем до туалета. Или сядьте в машину. Или пройдите в дверь. Не умеешь в этом двигаться – взвоешь. Прим. авт.
Варя посмотрела на все это роскошество, и приняла серьезное решение.
Это надо будет продать! Или что-то… короче, вот в ЭТОМ она не ходец. Или не ходок. Оставить два платья на всякий случай, а себе заказать что попроще. Или приказать сшить?
Хммм… а что она – не сможет?
Кстати, вопрос? А в походы она с супругом вот в этом ездила? Или что попроще надевала?
Каков вопрос, таков и ответ.
Наряды, которые Варвара привезла с собой, нашлись на чердаке. И это уже было намного приятнее. Юбки были адекватные, без фижм и турнюров, нашлась и верхняя одежда, симпатичные курточки, казакины, карако – Варя с трудом, но опознавала их. Потом приказала перетащить сундуки к себе в комнаты, лично подобрала несколько комплектов одежды, померила… да, пожалуй, в этом можно и в храм пойти. Подобрать подходящие головные уборы…. И идите в лес с вашей пудрой! Чтоб вы так сами жили!
Повезло – братья оба были в Петербурге, а отец сильно не интересовался, чем там доченька любимая занимается. С сыном возится – и пусть ее, главное, что денег не просит.
Платья старые разбирает – и пусть ее, лишь бы денег не трясла.
Жить-то Иван Андреевич привык широко, но сейчас уже ни сил не было, ни возможности! Так что…
Чем бы деточка ни тешилась, лишь бы ему неудобств не доставляла. И Варя собиралась этим воспользоваться.
Идея, которая созрела у нее, когда она узнала, какой сейчас на дворе год, захватила девушку с головой. Но для воплощения этой идеи ей еще и одежда нужна была подходящая. Так что Варя отобрала из старой одежды несколько платьев и посадила за шитье шесть девушек.
Пусть, от домашней работы их временно освободить, а вот барыне сшить именно такое!
Не бывало?
Шей, что приказали, барыне на машкерад* такое и надо! И цыц!
*- не опечатка. Прим. авт.
Итак, церковь!
Варя и не рассчитывала, что с первого раза получится что-то хорошее. Сначала она ехала приглядеться, принюхаться…
Да-да, смердел прекрасный восемнадцатый век так, что иногда завыть хотелось. Платья, которые висели в гардеробной, их ведь стирать не полагалось! Это шелк, бархат, вышивка, кружево… стирать можно нижнюю рубаху, и ту с оглядкой, а вот те роскошные туалеты, которые стоят бешеных денег, их стирать не полагается. Пятьсот рублей, семьсот, некоторые стоили больше тысячи, и это не считая украшений, туфель, париков…
Варя слушала, и у нее волосы на голове от ужаса шевелились.
Похоже, ее предшественница была знатной мотовкой! Продав одно-два платья, можно было без излишеств год прожить. Интересно, как это терпел ее супруг?
Святой человек!
Но с супругом переписывался отец, Варя в это пока не лезла. Вместо этого она отправилась сначала в одну церковь, потом в другую… повезло ей только на четвертый раз. В церкви Всех Святых на Кулишках.
Варя действовала уже почти привычно.
Выйти из кареты, взять кошелек для раздачи милостыни… пусть копейка, пусть грош, но это кусок хлеба. Для нищего – еще один прожитый день.
Много это или мало?
Нет ответа…
Женщина шла к церкви, опуская монетки в протянутые ладони, за ней шел Демьян, крепостной мужик, которого навязал в сопровождение управляющий. Для чего?
Для защиты. Нищих у церкви много, кинутся все разом – плохо будет, так что Варя шла впереди, а за ней многозначительно поигрывая кнутом, шел Демьян. Этакий «славянский шкаф», два на два, там один кулак размером с дыню!
Варя внимательно вглядывалась не в протянутые руки – в лица. Сканировала взглядом толпу, и вдруг выхватила что-то…
Молодая женщина стояла чуть поодаль, рука ее оберегала большой беременный живот. Потому она и не подошла в толчею к нищим. Понимала все, и взгляд ее был умоляющим, ей надо, ОЧЕНЬ надо, но… может, сил уже не было. Или надежды?
Варя повернулась к Демьяну. Вопреки зверообразной внешности, ум у мужчины был достаточно острым. Достаточно было кивка, чтобы Демьян понял, кто ее заинтересовал, и взмахнул кнутом, прокладывая барыне дорогу.
Варя направилась к женщине.
Та стояла молча, потом поклонилась в пояс, покачнулась, опустилась на колени. Кажется, дело не в почтительности, бедолагу от слабости шатает… Варя внимательно ее разглядывала.
Платье грязное, кое-где рваное, но из хорошего полотна, это видно. Даже вышивка есть, хотя сейчас ее разглядеть сложно. Старая шаль, и не одна, волосы спрятаны, но женщина достаточно молода, может, ей лет двадцать – двадцать пять.
Лицо…
Лицо словно кистью нарисовано. Грязное, конечно, но Варя-то видела! И тонкие брови, и высокий лоб, и прямой нос, и красивые губы.
- Как тебя зовут?
- Дунькой кличут, барыня.
- Почто милостыню просишь? Муж запил?
По щеке беременной скатилась слезинка.
- Нет мужа, барыня.
- Другие дети есть?
- Нет деток других, барыня.
Варя сощурилась.
- Одна ты тут?
И по метнувшемуся взгляду поняла кое-что еще.
- Садись в карету ко мне.
- Барыня?
И опаска в голосе, страх в глазах… Варя подняла руку.
- Слово даю, пальцем тебя не трону, вреда не причиню, даже вот эту монету дам.
В пальцах сверкнул серебряный двугривенный. Женщина даже подалась вперед.
- Благодарствую, барыня…
А за этими словами так и слышится: если не врешь. Но Варя не врала. Ей позарез нужны были СВОИ люди! И в этой девчонке она видела кое-что важное…
В этот раз служба тянулась, как резиновая, но Варя нарочно пошла на этот шаг.
Пусть девчонка посидит в карете, пусть подумает. Когда все происходит спонтанно… сложно! Даже ей сложно, а уж беременной!
А если сбежит – тоже пусть. Варе нужны люди, готовые на риск. Вот, она и проверит, и посмотрит! И заодно кое-что шепнула Матвею.
Мужчина ненадолго отлучился, потом вернулся к ней. Перекрестился, глядя на образа.
- Третьего дня она тут объявилась, одна, боится кого-то.
Варя кивнула и тоже привычно уже перекрестилась на ближайшую икону.
Послушаем саму девушку!
Дуня так и сидела в карете. Варя посмотрела на нее, покачала головой – и распорядилась править к ближайшему обжорному ряду, в котором Матвей и купил булку и квас, как самое съедобное. Чего уж там, фастфуд в это время был «с душком» или «второй свежести». Авось, и так сожрут, не баре. И покупали, и ели, но для беременной такое не слишком-то хорошо, и так не было б плохо с голодухи.
Ладно, хлеб явно вчерашний, может, и сойдет. Вместо чая с сухариками.
Варя подождала, пока Дуня доест все предложенное, а потом строго спросила:
- Беглая?
Лицо девушки исказилось ужасом, даже слезы брызнули из глаз. Взгляд метнулся в одну сторону, в другую… Матвей стоял на страже.
- Понятно, - кивнула Варя. – Почто бежала-то? Успокойся, не выдам, и денег дам, как обещала, но на вопросы мои отвечай без лжи!
Долго упрашивать не пришлось. Дуня рассказывала, как есть.
Дуняша действительно была не простой крепостной, она с малолетства состояла при молодой барышне, считай – личная горничная. И наукам с ней училась, и языки превзошла, и прически могла, и всякое прочее…
Барыня ее жаловала, обещала хорошо замуж выдать. Дуняша и старалась, и служила, только вот… сначала надо было выдать замуж саму молодую барышню Ольгу.
К ней приехал жених, вроде все у них начало слаживаться, только барышня Ольга попросила у матери отдать ей Дуняшу с собой. А что? Крепостная ж!
Справедливости ради, Дуня не возражала. Барышню она любила, как родную, готова была и с детками ей помочь, и с чем угодно…
Правда оказалась намного хуже. Во вторую же неделю хозяин прижал Дуняшу к стене и полез под платье. А когда девушка пыталась дернуться, так ударил, что Дуняша почти куклой повалилась насильнику в руки. Ну и…
Было.
И не один раз, и когда хозяин пожелает, и хуже всего, что от Ольги он скрывать ничего не собирался. Не принято в этом времени было прятать свои интрижки с крепостными девками или ревновать к ним, считалось, что чувств у них вроде бы и нету. *
*- увы, чистая правда. Прим. авт.
Насилие бы Дуняша кое-как пережила, да и надоест же она барину рано или поздно? И другие служанки в доме ей потерпеть советовали. Но…
Барину не надоедало вот уже год.
А потом Дуняша поняла, что непраздна. А вот у барышни Ольги детей пока не было. Может, еще и потому, что муж чаще Дуняшу в укромный уголок тащил, чем к жене наведывался?
Ольга это видела, недовольна, конечно, была, Дуняша у нее регулярно то пощечины получала, то тычки, и видела бедная, Ольга б ее обратно в деревню отослала, да муж не давал. А Дуняша и сама б отослалась, ко всеобщему удовольствию.
Но барин!
Его как раз все устраивало, и затяжелевшую любовницу он пользовал ровно так же, как и порожнюю. Домашней работы с Дуняши тоже никто не снимал, разве что чуть полегче дали – вышивать.
В тот день Дуняша отправилась за одним из платьев хозяйки, нужно было кружево на рукаве снять, да и подновить. Барыня, будучи в собрании, зацепилась за что-то неловко рукавом, да так, что манжета порвалась. Надо было манжету отпороть, кружево восстановить и пришить все на место. Сама Дуняша с кружевом не умела, а вот пришить – тут у нее ручки были ловкие.
Разговор она услышала через неплотно прикрытую дверь. И то, что велся он по-французски, никак Дуняше не помешало, язык она знала ничуть не хуже своей хозяйки.
- … не хочу, чтобы она родила!*
*- могу написать данный диалог по-французски, а перевод дать в комментариях, но так – удобнее. Прим. авт.
- Это просто щенок от крепостной девки, таких может быть много, - голос хозяина был скучающим. Словно он и не о ребенке говорил, а правда, о щенке. Дворняжке.
- Я понимаю, но я не хочу, чтобы у Дуньки был ребенок вперед меня! Избавься от него!
- Прикажу сразу же отослать его в деревню.
Действительно, не ссориться же из-за ребенка дворовой девки с женой? Пусть не такой любимой, но с хорошим приданым!
- Нет!
Сказано это было так, что Дуняша аж обмерла, прижимая ладонь к животу, где недавно впервые зашевелился малыш. Тише, маленький, тише… нельзя нам сейчас… тише!
- А что тогда ты хочешь?
- Чтобы его вообще не было!
- Хорошо. Прикажу его после рождения утопить, или шею сломать, - тем же скучающим тоном выговорил хозяин. – Скажу Федоту, он выполнит. А Дуньке скажем потом, что Бог дал, Бог взял. Хотя не понимаю тебя, это всего лишь дворовая девка. Такие как она ничего не значат.
- Но ты же не хочешь отослать ее в деревню?
- Это мой дом, ma chere, и только мне решать, кого тут оставить.
- Пусть так! Но я не хочу тут ее отродье! НЕ ХОЧУ!!!
- Я прикажу его утопить, - успокоил хозяин. – Не сердись, душа моя, хочешь, закажем тебе новое платье к обеду у Зарецких?
- О, конечно, хочу!!!
Оленька захлопала в ладоши, забывая и про Дуняшу, и про ее ребенка, приговоренного еще до рождения… как Дуня выбралась из гардеробной, она и сама не помнила. Ноги подгибались, голова кружилась…
Будь она барыней, так упала б в обморок, а дворовым девкам такое не полагается. Потому Дуня и размышлять долго не стала.
Отдать ребенка на смерть? И дальше терпеть, когда хозяин к ней лезет, и второго ребеночка своего позволить так же извести? И смотреть каждый день, и понимать, и…
Дуня не смогла бы. Просто – не смогла!
Надо было бежать, и бежать, пока она еще двигается нормально, пока сможет уйти подальше, пока лето… благо, лето хозяева решили провести в имении. Дуня дождалась, пока хозяева на пару дней уедут с визитом, а дальше все было просто.
Собрать немудренный скарб, наврать, что ей разрешили матушку в деревне навестить – и дай Бог ноги!
Может, ее бы нашли и достаточно быстро. Но Дуня форменным образом умудрилась заблудиться. Свернула не туда, шла то полями, то перелесками, то вдоль реки, питалась, чем повезет, умеючи, прокормиться в конце лета несложно, тут тебе и грибы, и ягоды, что-то воровала, где-то побиралась, но самое главное – она шла.
Куда?
Она знала про деревни староверов, но ей такие не попадались. Потом слышала, что вроде как людей куда-то на юг переселяют… она поехала бы куда угодно! Только бы не отдавать своего малыша на верную смерть! Это – ЕЁ ребенок! Ее частичка, он живой там, внутри… даже если Бог решит его забрать, пусть это будет воля Божия, а не человеческая!
Варя слушала внимательно.
- Почему в Москве задержаться решила?
- Так рожать же со дня на день, барыня. Лучше уж в городе, чем где под кустом… тут хоть милостыньку какую подадут, и холодает уже, страшновато… может, удалось бы где пристроиться, хоть на паперти…
Варя задумчиво кивнула. А потом задала вопрос, которого Дуняша точно не ожидала.
- Quel est ton nom?
- Mon nom est Eudoxie.
- Comment allez vous?
- Je vais mieux maintenant, Madame.*
* - Как твое имя? – Евдокия. – Как твои дела? - Теперь лучше, мадам. Примерный перевод. Прим. Авт.
- Батюшка, тошно мне, плохо…
- Дохтура позвать?
- Батюшка! На душе моей тяжко! Сходила б я к заутрене, может, легче стало бы?
А, вот это Иван Андреевич понимал. В Никольском у них церковь была, а вот в московском доме…
- Я не против, Степану скажи.
Степан Игнатьевич, управляющий, тоже против не был. Кажется, от Варвары ожидали чего-то похуже, чем поехать, помолиться? А она – в церковь?
И карету заложили честь по чести, и мелочь ей выдали, Варя же заикнулась, что милостыньку подать надо, свечку поставить…
Варя даже попросила отправить с ней Матрену, ту самую бабу, которая ее выхаживала после «удачных» родов.
Управляющий, который получил от князя четкие указания, и сам был рад. Зато ясно, что барыня точно в церковь отправится, а не к любовнику.
Варя же была в замешательстве.
Ну… не бывала она толком в церкви! То есть вообще! А методички «для чайников» тут тоже не в ходу. Жития святых есть, но что с того толку? Как креститься она знает, но когда? А когда кланяться? А что надевать?
Хотя…
Вопрос – что надевать отпал сам, когда Варя увидела свои выходные платья.
Дома-то она ходила в домашнем, на ночную рубашку, правда, дорогую и с кружевом, накидывался капот, на волосы обычно надевался чепец из кружев,, но его Варя решительно отвергла. Равно как и желание служанки сделать ей с утра прическу, или на ночь накрутить волосы на папильотки. Вот еще не хватало!
Волосы у нее хорошие, прямые, толстые, чуточку жирноватые, но это поправимо, Варя уже распорядилась, крапива, ромашка, календула – все это есть, и здесь, и сейчас. Делать отвар и полоскать голову. Благо, делать – не ей!
Но дома-то ладно, а как выйти на улицу? Это – не для движения, елки-иголки! Это когда ты на старинных портретах все это видишь, понятно, а когда на тебе? Когда вот он – корсет из китового уса, и не один, вот они обручи, которые надеваются под юбку, то есть, кринолины, вот само платье, вот…
Ыыыыыыы!
Турнюр!
Варе захотелось завыть белугой.
Платья висели в гардеробной, роскошные, расшитые золотом и серебром, отделанные бантами и кружевами… и двигаться в них было решительно невозможно! *
*- кто не верит – сходите в свадебный салон, пусть на вас наденут самое шикарное платье, с корсетом и кринолином, а потом скромненько дойдите в нем до туалета. Или сядьте в машину. Или пройдите в дверь. Не умеешь в этом двигаться – взвоешь. Прим. авт.
Варя посмотрела на все это роскошество, и приняла серьезное решение.
Это надо будет продать! Или что-то… короче, вот в ЭТОМ она не ходец. Или не ходок. Оставить два платья на всякий случай, а себе заказать что попроще. Или приказать сшить?
Хммм… а что она – не сможет?
Кстати, вопрос? А в походы она с супругом вот в этом ездила? Или что попроще надевала?
Каков вопрос, таков и ответ.
Наряды, которые Варвара привезла с собой, нашлись на чердаке. И это уже было намного приятнее. Юбки были адекватные, без фижм и турнюров, нашлась и верхняя одежда, симпатичные курточки, казакины, карако – Варя с трудом, но опознавала их. Потом приказала перетащить сундуки к себе в комнаты, лично подобрала несколько комплектов одежды, померила… да, пожалуй, в этом можно и в храм пойти. Подобрать подходящие головные уборы…. И идите в лес с вашей пудрой! Чтоб вы так сами жили!
Повезло – братья оба были в Петербурге, а отец сильно не интересовался, чем там доченька любимая занимается. С сыном возится – и пусть ее, главное, что денег не просит.
Платья старые разбирает – и пусть ее, лишь бы денег не трясла.
Жить-то Иван Андреевич привык широко, но сейчас уже ни сил не было, ни возможности! Так что…
Чем бы деточка ни тешилась, лишь бы ему неудобств не доставляла. И Варя собиралась этим воспользоваться.
Идея, которая созрела у нее, когда она узнала, какой сейчас на дворе год, захватила девушку с головой. Но для воплощения этой идеи ей еще и одежда нужна была подходящая. Так что Варя отобрала из старой одежды несколько платьев и посадила за шитье шесть девушек.
Пусть, от домашней работы их временно освободить, а вот барыне сшить именно такое!
Не бывало?
Шей, что приказали, барыне на машкерад* такое и надо! И цыц!
*- не опечатка. Прим. авт.
Итак, церковь!
***
Варя и не рассчитывала, что с первого раза получится что-то хорошее. Сначала она ехала приглядеться, принюхаться…
Да-да, смердел прекрасный восемнадцатый век так, что иногда завыть хотелось. Платья, которые висели в гардеробной, их ведь стирать не полагалось! Это шелк, бархат, вышивка, кружево… стирать можно нижнюю рубаху, и ту с оглядкой, а вот те роскошные туалеты, которые стоят бешеных денег, их стирать не полагается. Пятьсот рублей, семьсот, некоторые стоили больше тысячи, и это не считая украшений, туфель, париков…
Варя слушала, и у нее волосы на голове от ужаса шевелились.
Похоже, ее предшественница была знатной мотовкой! Продав одно-два платья, можно было без излишеств год прожить. Интересно, как это терпел ее супруг?
Святой человек!
Но с супругом переписывался отец, Варя в это пока не лезла. Вместо этого она отправилась сначала в одну церковь, потом в другую… повезло ей только на четвертый раз. В церкви Всех Святых на Кулишках.
Варя действовала уже почти привычно.
Выйти из кареты, взять кошелек для раздачи милостыни… пусть копейка, пусть грош, но это кусок хлеба. Для нищего – еще один прожитый день.
Много это или мало?
Нет ответа…
Женщина шла к церкви, опуская монетки в протянутые ладони, за ней шел Демьян, крепостной мужик, которого навязал в сопровождение управляющий. Для чего?
Для защиты. Нищих у церкви много, кинутся все разом – плохо будет, так что Варя шла впереди, а за ней многозначительно поигрывая кнутом, шел Демьян. Этакий «славянский шкаф», два на два, там один кулак размером с дыню!
Варя внимательно вглядывалась не в протянутые руки – в лица. Сканировала взглядом толпу, и вдруг выхватила что-то…
Молодая женщина стояла чуть поодаль, рука ее оберегала большой беременный живот. Потому она и не подошла в толчею к нищим. Понимала все, и взгляд ее был умоляющим, ей надо, ОЧЕНЬ надо, но… может, сил уже не было. Или надежды?
Варя повернулась к Демьяну. Вопреки зверообразной внешности, ум у мужчины был достаточно острым. Достаточно было кивка, чтобы Демьян понял, кто ее заинтересовал, и взмахнул кнутом, прокладывая барыне дорогу.
Варя направилась к женщине.
Та стояла молча, потом поклонилась в пояс, покачнулась, опустилась на колени. Кажется, дело не в почтительности, бедолагу от слабости шатает… Варя внимательно ее разглядывала.
Платье грязное, кое-где рваное, но из хорошего полотна, это видно. Даже вышивка есть, хотя сейчас ее разглядеть сложно. Старая шаль, и не одна, волосы спрятаны, но женщина достаточно молода, может, ей лет двадцать – двадцать пять.
Лицо…
Лицо словно кистью нарисовано. Грязное, конечно, но Варя-то видела! И тонкие брови, и высокий лоб, и прямой нос, и красивые губы.
- Как тебя зовут?
- Дунькой кличут, барыня.
- Почто милостыню просишь? Муж запил?
По щеке беременной скатилась слезинка.
- Нет мужа, барыня.
- Другие дети есть?
- Нет деток других, барыня.
Варя сощурилась.
- Одна ты тут?
И по метнувшемуся взгляду поняла кое-что еще.
- Садись в карету ко мне.
- Барыня?
И опаска в голосе, страх в глазах… Варя подняла руку.
- Слово даю, пальцем тебя не трону, вреда не причиню, даже вот эту монету дам.
В пальцах сверкнул серебряный двугривенный. Женщина даже подалась вперед.
- Благодарствую, барыня…
А за этими словами так и слышится: если не врешь. Но Варя не врала. Ей позарез нужны были СВОИ люди! И в этой девчонке она видела кое-что важное…
***
В этот раз служба тянулась, как резиновая, но Варя нарочно пошла на этот шаг.
Пусть девчонка посидит в карете, пусть подумает. Когда все происходит спонтанно… сложно! Даже ей сложно, а уж беременной!
А если сбежит – тоже пусть. Варе нужны люди, готовые на риск. Вот, она и проверит, и посмотрит! И заодно кое-что шепнула Матвею.
Мужчина ненадолго отлучился, потом вернулся к ней. Перекрестился, глядя на образа.
- Третьего дня она тут объявилась, одна, боится кого-то.
Варя кивнула и тоже привычно уже перекрестилась на ближайшую икону.
Послушаем саму девушку!
Дуня так и сидела в карете. Варя посмотрела на нее, покачала головой – и распорядилась править к ближайшему обжорному ряду, в котором Матвей и купил булку и квас, как самое съедобное. Чего уж там, фастфуд в это время был «с душком» или «второй свежести». Авось, и так сожрут, не баре. И покупали, и ели, но для беременной такое не слишком-то хорошо, и так не было б плохо с голодухи.
Ладно, хлеб явно вчерашний, может, и сойдет. Вместо чая с сухариками.
Варя подождала, пока Дуня доест все предложенное, а потом строго спросила:
- Беглая?
Лицо девушки исказилось ужасом, даже слезы брызнули из глаз. Взгляд метнулся в одну сторону, в другую… Матвей стоял на страже.
- Понятно, - кивнула Варя. – Почто бежала-то? Успокойся, не выдам, и денег дам, как обещала, но на вопросы мои отвечай без лжи!
Долго упрашивать не пришлось. Дуня рассказывала, как есть.
Дуняша действительно была не простой крепостной, она с малолетства состояла при молодой барышне, считай – личная горничная. И наукам с ней училась, и языки превзошла, и прически могла, и всякое прочее…
Барыня ее жаловала, обещала хорошо замуж выдать. Дуняша и старалась, и служила, только вот… сначала надо было выдать замуж саму молодую барышню Ольгу.
К ней приехал жених, вроде все у них начало слаживаться, только барышня Ольга попросила у матери отдать ей Дуняшу с собой. А что? Крепостная ж!
Справедливости ради, Дуня не возражала. Барышню она любила, как родную, готова была и с детками ей помочь, и с чем угодно…
Правда оказалась намного хуже. Во вторую же неделю хозяин прижал Дуняшу к стене и полез под платье. А когда девушка пыталась дернуться, так ударил, что Дуняша почти куклой повалилась насильнику в руки. Ну и…
Было.
И не один раз, и когда хозяин пожелает, и хуже всего, что от Ольги он скрывать ничего не собирался. Не принято в этом времени было прятать свои интрижки с крепостными девками или ревновать к ним, считалось, что чувств у них вроде бы и нету. *
*- увы, чистая правда. Прим. авт.
Насилие бы Дуняша кое-как пережила, да и надоест же она барину рано или поздно? И другие служанки в доме ей потерпеть советовали. Но…
Барину не надоедало вот уже год.
А потом Дуняша поняла, что непраздна. А вот у барышни Ольги детей пока не было. Может, еще и потому, что муж чаще Дуняшу в укромный уголок тащил, чем к жене наведывался?
Ольга это видела, недовольна, конечно, была, Дуняша у нее регулярно то пощечины получала, то тычки, и видела бедная, Ольга б ее обратно в деревню отослала, да муж не давал. А Дуняша и сама б отослалась, ко всеобщему удовольствию.
Но барин!
Его как раз все устраивало, и затяжелевшую любовницу он пользовал ровно так же, как и порожнюю. Домашней работы с Дуняши тоже никто не снимал, разве что чуть полегче дали – вышивать.
В тот день Дуняша отправилась за одним из платьев хозяйки, нужно было кружево на рукаве снять, да и подновить. Барыня, будучи в собрании, зацепилась за что-то неловко рукавом, да так, что манжета порвалась. Надо было манжету отпороть, кружево восстановить и пришить все на место. Сама Дуняша с кружевом не умела, а вот пришить – тут у нее ручки были ловкие.
Разговор она услышала через неплотно прикрытую дверь. И то, что велся он по-французски, никак Дуняше не помешало, язык она знала ничуть не хуже своей хозяйки.
- … не хочу, чтобы она родила!*
*- могу написать данный диалог по-французски, а перевод дать в комментариях, но так – удобнее. Прим. авт.
- Это просто щенок от крепостной девки, таких может быть много, - голос хозяина был скучающим. Словно он и не о ребенке говорил, а правда, о щенке. Дворняжке.
- Я понимаю, но я не хочу, чтобы у Дуньки был ребенок вперед меня! Избавься от него!
- Прикажу сразу же отослать его в деревню.
Действительно, не ссориться же из-за ребенка дворовой девки с женой? Пусть не такой любимой, но с хорошим приданым!
- Нет!
Сказано это было так, что Дуняша аж обмерла, прижимая ладонь к животу, где недавно впервые зашевелился малыш. Тише, маленький, тише… нельзя нам сейчас… тише!
- А что тогда ты хочешь?
- Чтобы его вообще не было!
- Хорошо. Прикажу его после рождения утопить, или шею сломать, - тем же скучающим тоном выговорил хозяин. – Скажу Федоту, он выполнит. А Дуньке скажем потом, что Бог дал, Бог взял. Хотя не понимаю тебя, это всего лишь дворовая девка. Такие как она ничего не значат.
- Но ты же не хочешь отослать ее в деревню?
- Это мой дом, ma chere, и только мне решать, кого тут оставить.
- Пусть так! Но я не хочу тут ее отродье! НЕ ХОЧУ!!!
- Я прикажу его утопить, - успокоил хозяин. – Не сердись, душа моя, хочешь, закажем тебе новое платье к обеду у Зарецких?
- О, конечно, хочу!!!
Оленька захлопала в ладоши, забывая и про Дуняшу, и про ее ребенка, приговоренного еще до рождения… как Дуня выбралась из гардеробной, она и сама не помнила. Ноги подгибались, голова кружилась…
Будь она барыней, так упала б в обморок, а дворовым девкам такое не полагается. Потому Дуня и размышлять долго не стала.
Отдать ребенка на смерть? И дальше терпеть, когда хозяин к ней лезет, и второго ребеночка своего позволить так же извести? И смотреть каждый день, и понимать, и…
Дуня не смогла бы. Просто – не смогла!
Надо было бежать, и бежать, пока она еще двигается нормально, пока сможет уйти подальше, пока лето… благо, лето хозяева решили провести в имении. Дуня дождалась, пока хозяева на пару дней уедут с визитом, а дальше все было просто.
Собрать немудренный скарб, наврать, что ей разрешили матушку в деревне навестить – и дай Бог ноги!
Может, ее бы нашли и достаточно быстро. Но Дуня форменным образом умудрилась заблудиться. Свернула не туда, шла то полями, то перелесками, то вдоль реки, питалась, чем повезет, умеючи, прокормиться в конце лета несложно, тут тебе и грибы, и ягоды, что-то воровала, где-то побиралась, но самое главное – она шла.
Куда?
Она знала про деревни староверов, но ей такие не попадались. Потом слышала, что вроде как людей куда-то на юг переселяют… она поехала бы куда угодно! Только бы не отдавать своего малыша на верную смерть! Это – ЕЁ ребенок! Ее частичка, он живой там, внутри… даже если Бог решит его забрать, пусть это будет воля Божия, а не человеческая!
Варя слушала внимательно.
- Почему в Москве задержаться решила?
- Так рожать же со дня на день, барыня. Лучше уж в городе, чем где под кустом… тут хоть милостыньку какую подадут, и холодает уже, страшновато… может, удалось бы где пристроиться, хоть на паперти…
Варя задумчиво кивнула. А потом задала вопрос, которого Дуняша точно не ожидала.
- Quel est ton nom?
- Mon nom est Eudoxie.
- Comment allez vous?
- Je vais mieux maintenant, Madame.*
* - Как твое имя? – Евдокия. – Как твои дела? - Теперь лучше, мадам. Примерный перевод. Прим. Авт.
