Благовещенский махнул рукой и отвез шкатулку домой. Пусть будет.
Иришке перейдет в приданое.
Сам он в цене украшений не разбирался, если б не старый ювелир-еврей, который объяснил ему, что на руках у мужчины целое состояние. Камни – чистой воды, достаточно крупные сами по себе стоили дорого, но вот так, в украшениях, они поднялись в цене втрое, вчетверо… он бы дал любую цену, да вот незадача – столько денег у него просто нет.
Но если господин захочет…
Господин не захотел. Пусть дочери останется. Или на черный день, мало ли, край придет, тогда уж продадим, а пока пусть будет.
Дарье, конечно, эти побрякушки тоже понравились. Но…
Да что в них такого, в этих камнях?
Александр понимал умом, что ради денег можно пойти на преступление, но это ведь – умом! А сердцем…
Можно украсть, убить, преступить через любой запрет, если у тебя смертельно болен кто-то из близких, если нет иного выхода. Вот ради спасения дочери Благовещенский мог бы что угодно. А просто для денег?
Да заработать проще! Пусть не миллионы составляет его жалование, да и доходы с поместья не столь велики, но им хватает, разве нет? И на дом, и на выезд, и на маленькие радости – разве нет?
Оказалось, что ему хватает, а вот Дарья другого мнения.
Александр помнил, как она выплескивала на его голову обвинения. И не так страшны были слова, как ее глаза.
Словно рядом с ним, в теле красивой и неглупой женщины жило нечто… чужое. Как будто из куколки появилась не бабочка, а нечто гадкое и мерзкое, например, богомол или скорпионова муха.
Но почему?
За что?
Неужели он действительно был таким плохим мужем?
Ну да, он не заработал миллионов, и живут они пока не в столице, но ведь всему свое время, разве нет? Он искренне старался…
И честно говоря, не поверил жене, когда та сказала о дочери.
Иришка – не от него?
Вот уж глупость несусветная! Это его дочь, и все тут! А Дарья просто бредит, ее понять можно. Он и сам…
Если бы не надо было найти Демидова и оторвать ему голову к чертям свинячьим, Александр запил бы по-черному. Как один раз, еще в юности, после маминой смерти.
Но мысль о мести прекрасно поддерживала и тонизировала. А если еще использовать госпожу Храмову…
Александр вспомнил фигурку девушки, такую, аппетитно округлую в нужных местах, вспомнил тяжелую толстую косу, которую она нетерпеливо теребила в минуты волнения, вспомнил ясные карие глаза…
Повезло Храмову. Просто повезло.
Конечно, княжна человек очень своеобразный, но такая не предаст, не продаст, не станет копить зло, а потом бить в спину. Она честно и открыто выскажет в глаза все, что ее не устраивает, а потом развернется и уйдет. Или останется – на своих условиях.
Красивая, умная, маг земли, то есть еще и плодовитая, детей будет много…
В Москве за такую невесту передрались бы, даже удивительно, что отец хотел отдать ее за Демидова. Мог бы и кого получше уж найти для дочери. Помоложе, познатнее. Хотя – чего удивляться?
Демидов, хоть и не настолько знатен, но весьма и весьма богат. Не первое поколение его семья практически царствует на Урале, а уж сколько они из земных недр выкачали… представить страшно. Только не помогут ему эти деньги.
Не помогут.
Благовещенский стиснул кулаки. Жалобно плеснулся коньяк в снифтере.
И уже не жалобно – торжествующе плеснулось вокруг одиночество.
Одиночество…
Дочери – нет. Внуков тоже не будет.
Жена сошла с ума. И даже если она придет в себя, сможет ли он забыть то, что видел? Сможет ли не помнить, как с некогда любимых губ лился яд?
Благовещенский отлично знал ответ.
Не сможет. Никогда не сможет…
И что ему осталось?
Только сидеть в темноте, смотреть в камин и понимать, что там догорают не поленья – там догорают осколки и обломки его жизни. Такой неожиданно никчемной и ненужной. Такой пустой и безрадостной, наполненной лишь работой…
Серые дни и очень, очень черные ночи. Это больно. Это было настолько больно, что снифтер полетел в огонь, но даже взметнувшиеся языки пламени не помогли разогнать мрак, скопившийся в душе.
В дверь поскреблись.
- Ваше превосходительство…
- Да?
Александр даже обрадовался слуге. Все ж отвлечься от плохих мыслей.
- Ваша супруга…
- Что с ней?
- Она сбежала.
Александр помнил, как раздавал указания слугам. Как приказал закладывать экипаж, как распоряжался, приказывая найти обезумевшую от боли женщину…
Только как ты ее найдешь?
Березовский, хоть и не Москва, но достаточно большой город, и прочесать его весь – немыслимо. А нарваться на неприятности – очень даже несложно.
Кусочек ясности подарил обрывок накидки. Дарья, спеша покинуть ненавистный ей дом, зацепилась накидкой за забор – и в гневе дернула плащ. Дорогой, темно-малинового бархата, он сам покупал жене…
Деньги Дарья не взяла.
Записки никакой не оставила, следа – тоже. Дом она покинула через черный ход, и судя по следам, там ее кто-то ждал. Благовещенский не мог назвать себя следопытом, но тут и навыков не требовалось – человек явно влез где-то в грязь, и теперь она нападала на мостовую с его обуви. Явно, стоял, ждал… дождался.
Куда они потом пошли?
Как вообще умудрились связаться?
Неизвестно. Даже предположений пока не было.
А потом был дом Синютиных.
Ужас.
Это единственное, что мог испытывать Благовещенский.
Ужас, который пропитал каждую его клеточку, заполнил все тело и выплеснулся наружу вопросом:
- ЧТО?!
На него даже не сразу обратили внимание, но потом вперед выдвинулся один из участников действия. Все происходящее казалось генерал-губернатору каким-то жутким страшным спектаклем… это ведь не может происходить наяву, правда?
Пожарище на месте дома, несколько накрытых рогожей тел, и две группы людей на расстоянии друг от друга.
В той, что была ближе, Благовещенский опознал Ваню и его младшего брата. Они стояли с фонарями в руках, до странного напоминая почетный караул.
Но – почему они так стоят? Над кем наклонился этот мужчина?
Сердце пропустило удар. А потом вперед выдвинулся какой-то человек.
- Ваше превосходительство, разрешите доложить?
- Докладывайте, - Благовещенский спрыгнул с лошади и бросил кому-то поводья. Разберутся! – Что произошло?
- Поджог, ваше превосходительство.
Благовещенский поощрил околоточного кивком и выслушал достаточно связную и грамотную историю.
Околоточный Елпифидор Семенович вообще-то сегодня не дежурил. Но – совпадение.
Недавно неподалеку был установлен пост околоточного. Чтобы пресекать, значит… Но место здесь тихое, пост был установлен больше для устрашения, вот и назначали на него самых, что ни на есть лентяев и разгильдяев. Дело житейское.
Или новичков. К примеру таких, как его троюродный племянник. Надо ж где-то начинать?
Но новичок на то и новичок, чтобы совершить все возможные ошибки и еще немного. Елпифидор и решил прогуляться ночной порой, проведать родственничка. Вот тут – да, тут чистая случайность. А остальное…
Пришел.
Увидел оглушенного племянничка, догорающий дом, пожарный расчет, потом приехала госпожа Синютина, простите… Храмова,, конечно.
А потом из темноты вышла вот эта госпожа, и выстрелила в Марию Пет… Ивановну.
Предотвратить не успели, только задержать.
Мария Ивановна ранена. Насколько тяжело – пока неизвестно, пулю точно извлекать надо.
Госпожа… дама, которая на нее покушалась, тоже задержана. Что с ней дальше будет – решит, надо полагать, суд.
В остальном тишина и порядок, ждем распоряжений генерал-губернатора.
Благовещенский кивнул и отправился на встречу со своей судьбой. Сначала – не в силу каких-то чувств, просто до нее было ближе, к княжне Горской.
Маша лежала на земле.
Бледная, словно мел, такая бледная, что брови и ресницы казались черными полукружьями, резко перечеркнувшими меловое лицо. А над ней колдовал фельдшер.
- Она…
- Должна выжить. Молодая, сильная, да и меня вовремя позвали, - тот даже головы не повернул, просто дал ответ. – Хотя как повезет, конечно.
Благовещенский выдохнул. Если у мага земли есть хоть один шанс – он выживет. Связь Марии с землей такова, что ей даруется и плодовитость, и стойкость. У кошки девять жизней?
Ну так у мага земли их девяносто девять!
А что же…
Когда он увидел Дарью, сердце екнуло. Пропустило удар, а потом как-то обреченно трепыхнулось в груди.
Все.
Конец.
Его жены не было. Было полубезумное чудовище, которое с идиотским смехом поливало всех присутствующих грязной бранью. И ни проблеска мысли в голубых глазах. Ни искры разума.
Ничего.
Не человек – животное в плену, только и разницы, что говорящее…
Он и не такое на войне видел.
- Даша…
Но ответом ему был тот же полубезумный смех. И что-то подсказывало – это не вылечишь. Это насовсем. Господи, да за что ж это?!
Только присутствие нижних чинов удержало генерал-губернатора от того, чтобы запрокинуть голову к небу и взвыть так, что обзавидуются все волки Березовского и окрестностей.
Это была очень долгая и страшная ночь. Не только для Благовещенского, для всех остальных тоже. Но к рассвету уже кое-что прояснилось.
Был совершен поджог дома Синютиных. Надо полагать, с целью выманить Марию из защищенного дома. И это великолепно удалось, во многом благодаря ее братьям.
Ваня корил себя, но дело уже было сделано. Он не подумал, поддался панике и потянул за собой сестру. Сейчас он все понимал, а тогда…
Мать ведь!
Кто-то оглушил околоточного. Дарья?
Благовещенский не подозревал в ней таких талантов, но он в ней много каких талантов не подозревал. И не ждал от нее такой подлости.
Стрелять она умела, на охоте, но в человека? Который не сделал ей ничего плохого?
А, тут уж все побоку. И справедливость, и разум, и…
Когда Мария прибыла на место происшествия, Дарья, которая до того момента пряталась в одном из сараев и оставалась незамеченной, вышла и выстрелила в нее. А когда ее схватили…
До того момента она казалась нормальной. А потом – все. Словно злой волшебник превратил милую женщину в безумное чудовище. Как это произошло?
Видимо, всего оказалось слишком много для женщины.
Смерть дочери, крушение мечты… да мало ли что еще? Вот и слетела пружина. Теперь и не починишь. Увы…
Мария лежала у себя в доме, под присмотром лекарей, но вроде должна была поправиться. Просто крови много потеряла. Пуля задела крупный сосуд.
Должна…
Сейчас девушка была в беспамятстве, и когда она очнется – никто прогнозов не давал. Все же не мужик, не воин, а девушка. Существо хрупкое и нежное по оопределению.
Дарья пока была заперта у себя в комнатах под присмотром нескольких сиделок из дома для умалишенных. Да, такой в Березовском тоже был, традиционно выкрашенный в синий цвет.
А Благовещенский пытался разобраться со всем происходящим.
И свои два медяка в загадку внес околоточный, который и докладывал обо всем.
Как оказалось, стреляли – два раза. Почти одновременно, но два раза. Дарья – и кто-то еще. Во всяком случае одна пуля была найдена в заборе, повезло, чудом никого не задело. А вторую пулю извлекли из Марии Горской.
Вот вопросы, которые не давали покоя Благовещенскому.
Кто помог Дарье бежать?
Кто оглушил околоточного?
Кто стрелял?
Он подозревал, что, ответив на эти вопросы, ответит и на многие другие. Но – как?
Маленькой зацепкой оставались пистолеты. Роскошные, шикарно отделанные, дуэльный вариант. У благовещенского были похожие, но намного проще. Эти явно вышли из рук настоящего мастера, вдохновенного и талантливого. Такую вещь нельзя не заметить, и ее владельца можно бы поискать.
Как-то же попал этот пистолет в руки Дарьи?
Жаль, нельзя было спросить прямо.
Дарья была невменяема. Оставалось попробовать побеседовать с Марией Горской. И ловить Демидова.
Даже если к этому происшествию он не причастен, все равно – один раз убить подонка мало!
Последствия следствия.
Ёжь твою рожь!
А что я еще могла сказать, очнувшись хоть и в своей кровати, но в состоянии нестояния?
Чувствовала я себя так отвратительно, что просто ужас. Жуть жуткий и кошмарный. Болело плечо. Болела грудь и почему-то спина.
Голова не болела – для разнообразия. Она просто кружилась. Состояние было такое… тошнотно-дурнотное. Примерно, как при сотрясении мозга – в детстве у меня такое было. Давно, но ощущения мерзейшие. Незабываемые!
Слабость, тошнота, общая паршивость организма – все в ассортименте.
- А…
Больше у меня выдавить ничего не получилось. Сидящая рядом женщина ахнула и подскочила.
- Госпожа! Вы пришли в себя?
Нет, блин! Это мой призрак тут вякает!
Хотелось сказать что-то, но пересохшую гортань сжало в таком спазме, что самой страшно стало. Кашлять страшно. Даже от вдоха грудь болела, а как она заболит, если я…
Кое-как я сдержалась, но слезы брызнули на метр вперед.
Сиделка оказалась опытной. Она это сообразила, как-то ловко обхватила меня за плечи, приподняла – и в губы мне ткнулась соломинка.
Вода с лимонным соком.
Никогда ничего вкуснее не пила.
- Спасибо…
Теперь уже получилось разговаривать.
- Что со мной случилось?
- Я позову ваших родных, госпожа.
- Да. Пожалуйста. А вы…?
- Анна Ивановна. Я ваша сиделка.
Ну хоть тут я угадала.
- Дайте еще попить, пожалуйста. И зовите.
Первым в комнату влетел Ваня.
- Машенька!!! - Обниматься он, слава Богу, не стал. Вместо этого схватил меня за руку, прижал ладонь к груди. – Маша, я кретин! Я… я не подумал… прости меня!
- Маша…
Петя подошел с другой стороны, заглянул мне в глаза. Я посмотрела на одного брата, на другого…
- Что с матерью?
Ваня выдохнул.
Это было не прощение, это было понимание. А может, и все сразу.
Ты по-прежнему мой брат, я не сержусь, я все забыла. Сама хороша. Сама должна была подумать…
- Машенька…
Из Вани словно скелет выдернули, он буквально осел на пол у моей кровати.
Вместо него ответил Петя.
- Ее почти неделю тому назад похоронили.
- ЧТО!?
Других слов у меня не осталось.
- Я…. Столько!?
Ваня закивал.
Я посмотрела на него, на Петю…
- Кошмар!
- Ну-ка, что тут у нас? – в комнату вошел человек, в котором за версту опознавался доктор. То ли по форме, то ли по запаху карболки, то ли по профессиональным замашкам – вот уж что во всех мирах одинаково!
- Я тут. У себя, - проворчала я.
- Вот и замечательно. А теперь мы попросим всех лишних выйти и вас осмотрим.
Протестовать я не стала.
Неделю!
Ёжь твою рожь!
- Что со мной случилось?
- Рана, обморок, горячка.
Да уж…
Чувствовала я себя преотвратно.
- Вы пролежали в беспамятстве почти десять дней.
- А чувствую я себя на все двадцать.
- Если шутите, значит жить будете, барышня. Здесь больно?
Больно было и я сердито зашипела сквозь зубы.
- Да.
- Ничего не поделаешь, мне надо знать.
- Все я понимаю. Но дайте хоть пошипеть всласть!
Врач усмехнулся и продолжил осмотр, конца которого я не дождалась – отключилась.
Второй раз я открыла глаза в той же комнате. Чувствовала я себя намного лучше, слабость осталась, тошнота, головокружение и боль, но сейчас я была готова к этим «приятным» ощущениям, да и поменьше они стали.
Я шла на поправку.
- Маша?
В этот раз в комнате сидел Ваня.
- Я, я, - отозвалась я чуточку ворчливо.
- Как ты себя чувствуешь? Может, тебе водички?
Водички хотелось. И в туалет тоже хотелось, но когда я сказала о втором желании, братец, покраснев, потянул из-под кровати утку и пообещал позвать сиделку.
Иришке перейдет в приданое.
Сам он в цене украшений не разбирался, если б не старый ювелир-еврей, который объяснил ему, что на руках у мужчины целое состояние. Камни – чистой воды, достаточно крупные сами по себе стоили дорого, но вот так, в украшениях, они поднялись в цене втрое, вчетверо… он бы дал любую цену, да вот незадача – столько денег у него просто нет.
Но если господин захочет…
Господин не захотел. Пусть дочери останется. Или на черный день, мало ли, край придет, тогда уж продадим, а пока пусть будет.
Дарье, конечно, эти побрякушки тоже понравились. Но…
Да что в них такого, в этих камнях?
Александр понимал умом, что ради денег можно пойти на преступление, но это ведь – умом! А сердцем…
Можно украсть, убить, преступить через любой запрет, если у тебя смертельно болен кто-то из близких, если нет иного выхода. Вот ради спасения дочери Благовещенский мог бы что угодно. А просто для денег?
Да заработать проще! Пусть не миллионы составляет его жалование, да и доходы с поместья не столь велики, но им хватает, разве нет? И на дом, и на выезд, и на маленькие радости – разве нет?
Оказалось, что ему хватает, а вот Дарья другого мнения.
Александр помнил, как она выплескивала на его голову обвинения. И не так страшны были слова, как ее глаза.
Словно рядом с ним, в теле красивой и неглупой женщины жило нечто… чужое. Как будто из куколки появилась не бабочка, а нечто гадкое и мерзкое, например, богомол или скорпионова муха.
Но почему?
За что?
Неужели он действительно был таким плохим мужем?
Ну да, он не заработал миллионов, и живут они пока не в столице, но ведь всему свое время, разве нет? Он искренне старался…
И честно говоря, не поверил жене, когда та сказала о дочери.
Иришка – не от него?
Вот уж глупость несусветная! Это его дочь, и все тут! А Дарья просто бредит, ее понять можно. Он и сам…
Если бы не надо было найти Демидова и оторвать ему голову к чертям свинячьим, Александр запил бы по-черному. Как один раз, еще в юности, после маминой смерти.
Но мысль о мести прекрасно поддерживала и тонизировала. А если еще использовать госпожу Храмову…
Александр вспомнил фигурку девушки, такую, аппетитно округлую в нужных местах, вспомнил тяжелую толстую косу, которую она нетерпеливо теребила в минуты волнения, вспомнил ясные карие глаза…
Повезло Храмову. Просто повезло.
Конечно, княжна человек очень своеобразный, но такая не предаст, не продаст, не станет копить зло, а потом бить в спину. Она честно и открыто выскажет в глаза все, что ее не устраивает, а потом развернется и уйдет. Или останется – на своих условиях.
Красивая, умная, маг земли, то есть еще и плодовитая, детей будет много…
В Москве за такую невесту передрались бы, даже удивительно, что отец хотел отдать ее за Демидова. Мог бы и кого получше уж найти для дочери. Помоложе, познатнее. Хотя – чего удивляться?
Демидов, хоть и не настолько знатен, но весьма и весьма богат. Не первое поколение его семья практически царствует на Урале, а уж сколько они из земных недр выкачали… представить страшно. Только не помогут ему эти деньги.
Не помогут.
Благовещенский стиснул кулаки. Жалобно плеснулся коньяк в снифтере.
И уже не жалобно – торжествующе плеснулось вокруг одиночество.
Одиночество…
Дочери – нет. Внуков тоже не будет.
Жена сошла с ума. И даже если она придет в себя, сможет ли он забыть то, что видел? Сможет ли не помнить, как с некогда любимых губ лился яд?
Благовещенский отлично знал ответ.
Не сможет. Никогда не сможет…
И что ему осталось?
Только сидеть в темноте, смотреть в камин и понимать, что там догорают не поленья – там догорают осколки и обломки его жизни. Такой неожиданно никчемной и ненужной. Такой пустой и безрадостной, наполненной лишь работой…
Серые дни и очень, очень черные ночи. Это больно. Это было настолько больно, что снифтер полетел в огонь, но даже взметнувшиеся языки пламени не помогли разогнать мрак, скопившийся в душе.
В дверь поскреблись.
- Ваше превосходительство…
- Да?
Александр даже обрадовался слуге. Все ж отвлечься от плохих мыслей.
- Ваша супруга…
- Что с ней?
- Она сбежала.
***
Александр помнил, как раздавал указания слугам. Как приказал закладывать экипаж, как распоряжался, приказывая найти обезумевшую от боли женщину…
Только как ты ее найдешь?
Березовский, хоть и не Москва, но достаточно большой город, и прочесать его весь – немыслимо. А нарваться на неприятности – очень даже несложно.
Кусочек ясности подарил обрывок накидки. Дарья, спеша покинуть ненавистный ей дом, зацепилась накидкой за забор – и в гневе дернула плащ. Дорогой, темно-малинового бархата, он сам покупал жене…
Деньги Дарья не взяла.
Записки никакой не оставила, следа – тоже. Дом она покинула через черный ход, и судя по следам, там ее кто-то ждал. Благовещенский не мог назвать себя следопытом, но тут и навыков не требовалось – человек явно влез где-то в грязь, и теперь она нападала на мостовую с его обуви. Явно, стоял, ждал… дождался.
Куда они потом пошли?
Как вообще умудрились связаться?
Неизвестно. Даже предположений пока не было.
А потом был дом Синютиных.
***
Ужас.
Это единственное, что мог испытывать Благовещенский.
Ужас, который пропитал каждую его клеточку, заполнил все тело и выплеснулся наружу вопросом:
- ЧТО?!
На него даже не сразу обратили внимание, но потом вперед выдвинулся один из участников действия. Все происходящее казалось генерал-губернатору каким-то жутким страшным спектаклем… это ведь не может происходить наяву, правда?
Пожарище на месте дома, несколько накрытых рогожей тел, и две группы людей на расстоянии друг от друга.
В той, что была ближе, Благовещенский опознал Ваню и его младшего брата. Они стояли с фонарями в руках, до странного напоминая почетный караул.
Но – почему они так стоят? Над кем наклонился этот мужчина?
Сердце пропустило удар. А потом вперед выдвинулся какой-то человек.
- Ваше превосходительство, разрешите доложить?
- Докладывайте, - Благовещенский спрыгнул с лошади и бросил кому-то поводья. Разберутся! – Что произошло?
- Поджог, ваше превосходительство.
Благовещенский поощрил околоточного кивком и выслушал достаточно связную и грамотную историю.
Околоточный Елпифидор Семенович вообще-то сегодня не дежурил. Но – совпадение.
Недавно неподалеку был установлен пост околоточного. Чтобы пресекать, значит… Но место здесь тихое, пост был установлен больше для устрашения, вот и назначали на него самых, что ни на есть лентяев и разгильдяев. Дело житейское.
Или новичков. К примеру таких, как его троюродный племянник. Надо ж где-то начинать?
Но новичок на то и новичок, чтобы совершить все возможные ошибки и еще немного. Елпифидор и решил прогуляться ночной порой, проведать родственничка. Вот тут – да, тут чистая случайность. А остальное…
Пришел.
Увидел оглушенного племянничка, догорающий дом, пожарный расчет, потом приехала госпожа Синютина, простите… Храмова,, конечно.
А потом из темноты вышла вот эта госпожа, и выстрелила в Марию Пет… Ивановну.
Предотвратить не успели, только задержать.
Мария Ивановна ранена. Насколько тяжело – пока неизвестно, пулю точно извлекать надо.
Госпожа… дама, которая на нее покушалась, тоже задержана. Что с ней дальше будет – решит, надо полагать, суд.
В остальном тишина и порядок, ждем распоряжений генерал-губернатора.
Благовещенский кивнул и отправился на встречу со своей судьбой. Сначала – не в силу каких-то чувств, просто до нее было ближе, к княжне Горской.
Маша лежала на земле.
Бледная, словно мел, такая бледная, что брови и ресницы казались черными полукружьями, резко перечеркнувшими меловое лицо. А над ней колдовал фельдшер.
- Она…
- Должна выжить. Молодая, сильная, да и меня вовремя позвали, - тот даже головы не повернул, просто дал ответ. – Хотя как повезет, конечно.
Благовещенский выдохнул. Если у мага земли есть хоть один шанс – он выживет. Связь Марии с землей такова, что ей даруется и плодовитость, и стойкость. У кошки девять жизней?
Ну так у мага земли их девяносто девять!
А что же…
Когда он увидел Дарью, сердце екнуло. Пропустило удар, а потом как-то обреченно трепыхнулось в груди.
Все.
Конец.
Его жены не было. Было полубезумное чудовище, которое с идиотским смехом поливало всех присутствующих грязной бранью. И ни проблеска мысли в голубых глазах. Ни искры разума.
Ничего.
Не человек – животное в плену, только и разницы, что говорящее…
Он и не такое на войне видел.
- Даша…
Но ответом ему был тот же полубезумный смех. И что-то подсказывало – это не вылечишь. Это насовсем. Господи, да за что ж это?!
Только присутствие нижних чинов удержало генерал-губернатора от того, чтобы запрокинуть голову к небу и взвыть так, что обзавидуются все волки Березовского и окрестностей.
***
Это была очень долгая и страшная ночь. Не только для Благовещенского, для всех остальных тоже. Но к рассвету уже кое-что прояснилось.
Был совершен поджог дома Синютиных. Надо полагать, с целью выманить Марию из защищенного дома. И это великолепно удалось, во многом благодаря ее братьям.
Ваня корил себя, но дело уже было сделано. Он не подумал, поддался панике и потянул за собой сестру. Сейчас он все понимал, а тогда…
Мать ведь!
Кто-то оглушил околоточного. Дарья?
Благовещенский не подозревал в ней таких талантов, но он в ней много каких талантов не подозревал. И не ждал от нее такой подлости.
Стрелять она умела, на охоте, но в человека? Который не сделал ей ничего плохого?
А, тут уж все побоку. И справедливость, и разум, и…
Когда Мария прибыла на место происшествия, Дарья, которая до того момента пряталась в одном из сараев и оставалась незамеченной, вышла и выстрелила в нее. А когда ее схватили…
До того момента она казалась нормальной. А потом – все. Словно злой волшебник превратил милую женщину в безумное чудовище. Как это произошло?
Видимо, всего оказалось слишком много для женщины.
Смерть дочери, крушение мечты… да мало ли что еще? Вот и слетела пружина. Теперь и не починишь. Увы…
Мария лежала у себя в доме, под присмотром лекарей, но вроде должна была поправиться. Просто крови много потеряла. Пуля задела крупный сосуд.
Должна…
Сейчас девушка была в беспамятстве, и когда она очнется – никто прогнозов не давал. Все же не мужик, не воин, а девушка. Существо хрупкое и нежное по оопределению.
Дарья пока была заперта у себя в комнатах под присмотром нескольких сиделок из дома для умалишенных. Да, такой в Березовском тоже был, традиционно выкрашенный в синий цвет.
А Благовещенский пытался разобраться со всем происходящим.
И свои два медяка в загадку внес околоточный, который и докладывал обо всем.
Как оказалось, стреляли – два раза. Почти одновременно, но два раза. Дарья – и кто-то еще. Во всяком случае одна пуля была найдена в заборе, повезло, чудом никого не задело. А вторую пулю извлекли из Марии Горской.
Вот вопросы, которые не давали покоя Благовещенскому.
Кто помог Дарье бежать?
Кто оглушил околоточного?
Кто стрелял?
Он подозревал, что, ответив на эти вопросы, ответит и на многие другие. Но – как?
Маленькой зацепкой оставались пистолеты. Роскошные, шикарно отделанные, дуэльный вариант. У благовещенского были похожие, но намного проще. Эти явно вышли из рук настоящего мастера, вдохновенного и талантливого. Такую вещь нельзя не заметить, и ее владельца можно бы поискать.
Как-то же попал этот пистолет в руки Дарьи?
Жаль, нельзя было спросить прямо.
Дарья была невменяема. Оставалось попробовать побеседовать с Марией Горской. И ловить Демидова.
Даже если к этому происшествию он не причастен, все равно – один раз убить подонка мало!
Глава 11
Последствия следствия.
Ёжь твою рожь!
А что я еще могла сказать, очнувшись хоть и в своей кровати, но в состоянии нестояния?
Чувствовала я себя так отвратительно, что просто ужас. Жуть жуткий и кошмарный. Болело плечо. Болела грудь и почему-то спина.
Голова не болела – для разнообразия. Она просто кружилась. Состояние было такое… тошнотно-дурнотное. Примерно, как при сотрясении мозга – в детстве у меня такое было. Давно, но ощущения мерзейшие. Незабываемые!
Слабость, тошнота, общая паршивость организма – все в ассортименте.
- А…
Больше у меня выдавить ничего не получилось. Сидящая рядом женщина ахнула и подскочила.
- Госпожа! Вы пришли в себя?
Нет, блин! Это мой призрак тут вякает!
Хотелось сказать что-то, но пересохшую гортань сжало в таком спазме, что самой страшно стало. Кашлять страшно. Даже от вдоха грудь болела, а как она заболит, если я…
Кое-как я сдержалась, но слезы брызнули на метр вперед.
Сиделка оказалась опытной. Она это сообразила, как-то ловко обхватила меня за плечи, приподняла – и в губы мне ткнулась соломинка.
Вода с лимонным соком.
Никогда ничего вкуснее не пила.
- Спасибо…
Теперь уже получилось разговаривать.
- Что со мной случилось?
- Я позову ваших родных, госпожа.
- Да. Пожалуйста. А вы…?
- Анна Ивановна. Я ваша сиделка.
Ну хоть тут я угадала.
- Дайте еще попить, пожалуйста. И зовите.
Первым в комнату влетел Ваня.
- Машенька!!! - Обниматься он, слава Богу, не стал. Вместо этого схватил меня за руку, прижал ладонь к груди. – Маша, я кретин! Я… я не подумал… прости меня!
- Маша…
Петя подошел с другой стороны, заглянул мне в глаза. Я посмотрела на одного брата, на другого…
- Что с матерью?
Ваня выдохнул.
Это было не прощение, это было понимание. А может, и все сразу.
Ты по-прежнему мой брат, я не сержусь, я все забыла. Сама хороша. Сама должна была подумать…
- Машенька…
Из Вани словно скелет выдернули, он буквально осел на пол у моей кровати.
Вместо него ответил Петя.
- Ее почти неделю тому назад похоронили.
- ЧТО!?
Других слов у меня не осталось.
- Я…. Столько!?
Ваня закивал.
Я посмотрела на него, на Петю…
- Кошмар!
- Ну-ка, что тут у нас? – в комнату вошел человек, в котором за версту опознавался доктор. То ли по форме, то ли по запаху карболки, то ли по профессиональным замашкам – вот уж что во всех мирах одинаково!
- Я тут. У себя, - проворчала я.
- Вот и замечательно. А теперь мы попросим всех лишних выйти и вас осмотрим.
Протестовать я не стала.
Неделю!
Ёжь твою рожь!
- Что со мной случилось?
- Рана, обморок, горячка.
Да уж…
Чувствовала я себя преотвратно.
- Вы пролежали в беспамятстве почти десять дней.
- А чувствую я себя на все двадцать.
- Если шутите, значит жить будете, барышня. Здесь больно?
Больно было и я сердито зашипела сквозь зубы.
- Да.
- Ничего не поделаешь, мне надо знать.
- Все я понимаю. Но дайте хоть пошипеть всласть!
Врач усмехнулся и продолжил осмотр, конца которого я не дождалась – отключилась.
***
Второй раз я открыла глаза в той же комнате. Чувствовала я себя намного лучше, слабость осталась, тошнота, головокружение и боль, но сейчас я была готова к этим «приятным» ощущениям, да и поменьше они стали.
Я шла на поправку.
- Маша?
В этот раз в комнате сидел Ваня.
- Я, я, - отозвалась я чуточку ворчливо.
- Как ты себя чувствуешь? Может, тебе водички?
Водички хотелось. И в туалет тоже хотелось, но когда я сказала о втором желании, братец, покраснев, потянул из-под кровати утку и пообещал позвать сиделку.
