- Подробности!!!
- Не знаю! Мальчишка прибежал, говорит, дом горит. Соседи послали!!!
Я натянула платье и распахнула дверь.
- Застегивать помогай!
Пуговицы были на спине, так что Ваня послушно взялся за них, а я схватилась за расческу. Не бежать же совсем уж росомахой – хоть волосы переплести.
- Маша, мы сейчас туда?
- Конечно! – кивнула я. – Только деньги возьму…
- Да, конечно, - Ваня был бледен, как мел. – Мама…
Я скрипнула зубами.
Маман…
Догулялась, ёжь твою рожь! И удивления у меня не возникало! Если каждый день газ-квас, если постоянные пьянки-гулянки, так чего вы хотите?
Рано или поздно, так или иначе… кто считал, какое количество алкашей погибает от выкуренной сигареты? Недокуренной?
Захотел спьяну закурить, или чайку попить, потом сигарета, или спичка, или…
Возгорание – и смерть. Не единичный случай. И между нами, в таких случаях мне больше всего жаль соседей. Они-то не виноваты, что алканарий на себя смерть накликал! Они в него водку не заливали!
А здесь и сейчас кого мне жалко?
Ваню и Петю. Вот уж кто не виноват ни в чем… они ведь ее все равно любят! Мамаша, как ни крути!
Сучка!
Ладно, пусть выживет, а я ей сама голову оторву!
Петя уже ждал нас в конюшне, рядом с заложенной коляской, куда я и запрыгнула. Не бегом же бежать?
И верхом я не поскачу. Увы… лошади – классные, потрясающие, вообще чудесные. Но вот верховую езду я пока так и не освоила. Если только на память тела положиться? Но не беременной же этим заниматься?
И потом не до того было…
Ваня свистнул и схватил кнут.
- Н-но!!!
Лошади рванулись с места по темным улицам.
Я схватилась за сиденье, чтобы не снесло. Мотало нас с Петей, как пельмени в пустой коробке, но претензий не было. Понятное дело, Ванька переживает!
И сам Петя тоже…
Расстояние до мамашиного дома мы преодолели за двадцать минут. Когда все уже было кончено.
Печально догорал пожар.
Дом напоминал гнилой зуб – крыша провалилась внутрь, а стены остались. Каменные же, не деревянные.
Постройки тоже остались целы.
На пепелище суетился пожарный расчет. Четверо человек, плюс бригадир. Я выпрыгнула из коляски, наплевав на задравшуюся юбку. Одернула и пошла вперед.
- Добрый вечер.
- Добрый вечер… эммм…
- Храмова. Мария Ивановна.
Бригадир тут же подтянулся. Даже каблуками щелкнул.
- Сидоров! Евстафий Иванович! Ваше…
- Евстафий Иванович, что тут произошло? – перебила я. Явно Храмова помнит, и в курсе нашей свадьбы. Явно…
- Возгорание. Двое погибших.
Коротко и по делу.
- Кто?
- Я так понял, что одна – некто Анна Синютина. А второй пока не установлен. Неизвестное лицо,, так-то…
- Их можно видеть? – спросила я.
Бригадир смутился.
- Госпожа, это… неприятное зрелище.
- Особенно для молодой девушки. Я понимаю. Я могу их увидеть? – повторила я.
- Может, лучше молодой человек…?
Я поглядела на Ваню.
Тот был бледен, как снятое молоко. Даже в синеву.
- Нет. Он как раз останется здесь. Ведите, - жестко распорядилась я.
Спорить со мной не посмели. Бригадир развернулся и повел меня, поддерживая под локоть. И кстати – я бы точно носом в грязь ляпнулась. Ботинки у меня хорошие, но грязи тут… и всякой дряни валяется… то ли было так, то ли маман двор загадила, то ли уже потом, когда пожар тушили, все разнесли…
Кто ж его знает?
М-да.
Вид…
Запах…
Знала бы я, что это будет – так…
- Задохнулись во сне. А тела уж потом обгорели, - пояснил пожарный.
Я передернулась. Если б не закалка двадцать первого века, блевала бы я сейчас во всех углах. Но – держусь. Я держусь…
Черное, страшное…
Я не любила маман. Но сейчас мне было ее искренне жалко.
- Да, это она.
- А второго не знаете?
Я вгляделась и пожала плечами.
- Нет, не знаю.
Здоровущий, рыжий, с перебитым носом и такими, словно бы конопушками по всему лицу, как рябой… они, конечно, обгорели, но не так сильно. Лица были вполне опознаваемы.
- Жаль…
Я пожала плечами. Кто ж его знает, кого маман нашла? Всем, кто проявлял к ней хоть каплю интереса, она гарантировала мгновенную взаимность, стоит хоть Перелукина вспомнить.
- Пойдемте отсюда, ладно?
И оперлась на руку бригадира. Покрепче.
Ведь и правда стошнит… нет! Нельзя!
Не здесь…
- Как это произошло? Откуда пошел огонь?
- Не знаю пока. Будем разбираться…
Это верно. Если поджог – одно, если случайность – совсем другое. И первое требует расследования.
Хотя кому там маман нужна? Через нее даже и меня-то не достанешь, отпихаюсь…
- Маша?
Ваня подался ко мне с надеждой…
- Это она.
- Мама!!!
Брат едва успел перехватить Петю, который рванулся в дом.
- Стой!!!
И правильно. Нечего мальчику там делать. И видеть ее такой не стоит.
Ваня боролся с мелким. А я повернулась к бригадиру.
- Можно ее как-то…
- Можем в покойницкую при лечебнице доставить, в порядок там привести… только вот…
Намек я поняла сразу. Плюнула и достала из сумочки червонец. Подумала, добавила еще один.
- Достаточно будет?
- Даже с лишком, госпожа…
Я махнула рукой. И за честность добавила еще один червонец.
- Сделайте, пожалуйста.
- В лучшем виде доставим. Как только вы уедете, ни к чему ребятам…
Вот с этим я согласилась полностью. Ни к чему.
- Хорошо. Мы сейчас…
- Вот ты мне и попалась!
Голос был мне знаком. Но откуда?
Словно во сне, я увидела, как из темноты выступает фигура женщины.
- Ненавижу!!!
И вспышка.
Что-то горячее мягко толкнуло в грудь.
Грохот выстрела догнал меня, когда я уже падала.
Больно…
Интерлюдия.
Никогда, никогда Ваня не забудет этого вечера. Сто лет еще проживет – и до смертного дня будет помнить.
Помнить, как прибежал мальчишка, крича, что горит дом его матери.
Как взметнулся Петя, хватаясь за брата.
И как Ваня сделал то единственное, что сообразил. Разбудил сестру.
Он так привык, что Маша рядом, что она умная, сильная, взрослая, что она взяла на себя все проблемы… она ведь справится, правда?
Правда-правда…
Это сейчас он понимал, что была подстроена ловушка. А тогда…
Поди, сообрази спросонок. И время-то было выбрано подходящее, когда люди уже уснули, когда, вскочив с кровати, они принимают не самые умные решения, ближе к середине ночи. Какие уж тут размышления?
Ему хотелось бежать к матери, и Маша поддалась. Все же родня…
Не по крови?
А, какая разница! Те, кто родился в одной семье, частенько глотки друг другу готовы за старую чашку перегрызть, а он за Машу кому хочешь, что хочешь отгрызет.
Ага, нашелся один такой!
Как же Ване было горько и стыдно, что не понял, не сообразил, не распознал подвоха! А мог бы, еще как мог!
Когда они приехали, дом уже потушили. И мать…
Маша опять взяла все на себя и не пустила его к телу. И Ваня был ей за это искренне благодарен. Он смог бы и посмотреть, и опознать, если понадобится, но… кто бы хотел увидеть свою мать - такой?
Ваня не хотел.
Маша посмотрела, а потом…
Откуда взялась эта женщина?
Ваня сразу и не понял, что случилось. Но темный силуэт выступил из-за дома, а потом грохнуло нечто и начала оседать на землю Маша. И только тогда он понял, что это выстрел.
Один?
Или нет?
Ваня так и не понял. Но Маша падала, и единственное, что он смог – это упасть рядом с ней, прижать тело сестры к себе и закрыть. Пусть собой.
Пусть лучше он… лучше его…
Рядом тихо всхлипывал упавший навзничь вслед за братом Петя.
И голос Елпифидора Семеновича, раздавшийся рядом, прозвучал божественной музыкой.
- Все, закончилось. Малой, вставай… ох… а барышня-то как?
Ваня подскочил, словно его шилом ткнули со всей силы.
Как? КАК!?
Маша лежала на земле. И лицо у нее было спокойное-спокойное. Как будто…
И на платье было стремительно расползающееся черное пятно.
Неужели…?
Даже про себя это было слишком страшно сказать, и Ваня зажмурился, понимая, что он дрянь и трус, но… хоть минуту!
Хоть минуту той нормальной, спокойной и счастливой жизни – верните?! Пожалуйста…
- Так…
Сильные руки отодвинули его в сторону. Дотронулись до Машиного тела.
- Жива. Мелкий… Петька?
- Да…
- Рысью за фельдшером! Не то не успеет!
Как же Петя помчался! Только что был здесь – и вот уже его нет. И Ваня знал – найдет. Из-под земли достанет фельдшера, и все будет хорошо, только…
- Так. А ты, малой, иди сюда, - обратился строгий взгляд на Ваню.
- Д-да?
- Возьми. Прижми к ране и держи покрепче, понял? Она крови много потеряет…
Платье Маши было разорвано и на теле виднелась рана.
Какое оно – пулевое ранение?
Набухающая черной жидкостью дыра казалась небольшой, но отчего так много крови? Так страшно. Так…
Ваня послушно прижал к темному пятну что-то белое и с радостью увидел, как темных струек стало поменьше.
- Вот, как чуял, платок с собой захватил чистый, - прогудел околоточный. И направился куда-то в темноту. Туда, где возились и матерились пожарные.
Туда, где слышались хриплые крики и визги. Какие-то совсем уж нечеловеческие… свинью там, что ли, режут?
Маша ничего не слышала. Лежала молча, и Ваня этому даже был рад. Ей ведь так не больно, правда? Лучше, чтобы не болело…
Он и сам не понимал, что бормочет под нос.
- Сестренка, ты потерпи… ты только дождись, сестренка…
Фельдшер себя ждать не заставил. Почти прибежал… Ваня его помнил еще с тех времен, когда в доме появилась Маша. Опустился на колени рядом с телом, профессионально отодвинул Ваню чуть в сторону и сунул ему в руки большой фонарь.
- Свети!
Рядом, со вторым фонарем в руках, застыл Петя. А фельдшер осматривал рану, что-то делал… и Ваня понял, что все будет хорошо, когда звякнули инструменты. Какие-то… он бы и под угрозой жизни не смог понять, что делают с его сестрой, но он видел, что фельдшер спокоен. Не так бывает, когда умирает пациент…
Нет, не так.
Маша выживет?
Правда?
Он будет светить, чтобы фельдшер все видел, и Маша выживет! Обязательно! Она ведь будет жива, правда? Пока он не отпустит фонарь…
Глупо?
Смешно?
Пусть так. Но пальцы Вани закостенели на металлической рукояти. И когда ему что-то сказали, он даже не сразу понял, что именно.
А всего-то и надо было – погрузить Машу в коляску, уже можно, теперь это более-менее безопасно, и везти домой. А уж там заниматься всерьез, вытаскивать пулю, промывать рану и прочее…
Но это – там.
А здесь уже все сделано, ее можно будет довезти до дома без опаски. Что еще надо?
Ничего.
Откуда-то принесли дверь, на нее осторожно переложили Машу и понесли. И грузили ее так же осторожно.
Ваня не смог поехать с сестрой – места не было. Поехал Петя, втиснулся кое-как. А Ваня остался.
В голове было пусть и холодно. Мысли словно пеплом присыпали. Но одно он должен был сделать, точно…
Шаг, второй…
Вот и женщина, которая стреляла в его сестру.
Жена генерал-губернатора. Дарья Благовещенская.
Только вот спросить Ваня у нее ни о чем не мог. В этих глазах, в этом безумном лице не осталось ничего человеческого.
Безумное животное, и все этим сказано. Безумное страшное чудовище.
За что, как…
Бесполезно. Все – бесполезно.
Александр Викторович Благовещенский тоже вряд ли когда забудет эту ночь.
Вечер прошел плохо.
Александр сидел перед камином, грел в руках бокал с коньяком и думал, что жизнь пошла куда-то не туда. Не так она пошла, а где и когда – уже и не понять.
Казалось в молодости, весь мир перед тобой, а что оказалось?
Дарья…
Он помнил, как впервые увидел Дашу – краснеющую, смущенную, растерянную… и пожалел. Не полюбил, нет. Но понял.
Вот стоит перед ней человек, который станет ее мужем. Стоит, смотрит, а что от него ждать? Как с ним жить?
Как это – вообще?
И он заговорщически улыбнулся девушке.
- Все будет хорошо. Обещаю.
- Правда?
- Даю слово.
И все было хорошо – до какого-то момента.
Они поженились, почти сразу же у них родилась Ирэна… имя, правда, подбирала Даша, хотелось ей покрасивее, он-то все равно дочку звал Иришкой, а Даша сердилась и говорила, что это так простонародно… как девка крестьянская.
А он не слушал и все равно звал.
Иришка его любила.
Папы часто не бывало дома, так что ж поделать? Служба такая, где прикажут, там и рубишь врага, а сидя в поместье ни чинов, ни орденов не дождешься. Даша это понимала.
Дома все было в порядке, а он ездил по «горячим точкам». Кавказ, который весь – зона боевых действий, Турция…
Да, Османы.
Оттуда он и украшения привез.
Александр вспомнил тот день. Была очередная стычка с Турцией, они брали Софию. Турки сопротивлялись, надо отдать им должное, но спустя сутки город пал. Войска вошли внутрь.
Русские ли, турки…
Войска – в городе.
Благовещенский помнил, как генерал Обручев* вызвал всех и сказал, что мародеров – расстреливать на месте.
Русские там, турки…
Тварь поганая землю паскудить не должна. Все.
Александр был с ним полностью согласен. Мародер уже не человек, это нечисть, которой среди живых не место.
*- в нашей истории участию генерала Обручева в войне воспротивился князь Н.Н. Романов и генерала отправили на Кавказский фронт. В этой истории возражений не было. А генерал был талантливый. Прим. авт.
Они патрулировали город. Улицу он не помнил, как-то сразу забылось название, а дом был роскошный. Розовый, весь в лепнине и завитушках…
И оттуда доносились крики.
Что он увидел в доме, вспоминать не слишком хотелось.
Хозяин дома был мертв, мертв и его сын, пытавшийся защитить мать, и сейчас женщина с ребенком на руках сжалась в углу, перед ней стояла старуха, явно мать или нянька, и всем видом показывала – только через мой труп!
Мародеров бы это не остановило, но глухо хлопнул выстрел, потом еще один – и подонки ткнулись в пол своими рылами. А женщина бросилась другу Александра на шею и разревелась так, что даже страшно стало.
Она оказалась женой Мехмед-паши, одного из тех, кто ведал обороной города. Мужа убили еще там, а здесь… здесь лежал ее брат. И третий сын мужа. Они хотели уехать, но ничего не получилось. И если офицер поможет им…
Они уедут, они обязательно уедут!
Что оставалось делать Благовещенскому? Друг продолжил патрулировать улицу, а сам Александр занялся беженцами.
Он помог погрузить в телегу одного из раненых, который еще дышал – брата женщины. Помог сесть и ей самой, и старой няньке, проводил их до ворот и даже пропуск выписал.
Из города он их вывел. За ворота проводил, как они и хотели.
А там уж… все в воле их Аллаха, пусть он и разбирается.
Тогда ему и досталась эта шкатулка. На прощание, женщина сжала ему руку, а потом приказала что-то няньке на своем языке. Та закаркала в ответ, но женщина сказала еще резче – и старуха смирилась. Достала ящичек, ткнула в руки, явно нехотя.
- На… счас… тие.
Женщина плохо говорила по-русски. Путала слова, ударения. Но сказано было четко.
Благовещенский поблагодарил, и сунул шкатулку в мешок, даже не открывая. И забыл про нее, словно и не было. Не до того, знаете ли. Тут еще приятеля настигла шальная пуля, попал Васька в госпиталь…
Вспомнил только через два дня. Открыл – и обомлел.
Драгоценности были - царице впору. Хоть ты беги, возвращай, но куда? Кому?
Да и почему их отдали?
Александр хотел поделить их с другом, но не успел. Васька так и скончался на больничной койке. Семьи у него не было, жены-детей не нажил…
- Не знаю! Мальчишка прибежал, говорит, дом горит. Соседи послали!!!
Я натянула платье и распахнула дверь.
- Застегивать помогай!
Пуговицы были на спине, так что Ваня послушно взялся за них, а я схватилась за расческу. Не бежать же совсем уж росомахой – хоть волосы переплести.
- Маша, мы сейчас туда?
- Конечно! – кивнула я. – Только деньги возьму…
- Да, конечно, - Ваня был бледен, как мел. – Мама…
Я скрипнула зубами.
Маман…
Догулялась, ёжь твою рожь! И удивления у меня не возникало! Если каждый день газ-квас, если постоянные пьянки-гулянки, так чего вы хотите?
Рано или поздно, так или иначе… кто считал, какое количество алкашей погибает от выкуренной сигареты? Недокуренной?
Захотел спьяну закурить, или чайку попить, потом сигарета, или спичка, или…
Возгорание – и смерть. Не единичный случай. И между нами, в таких случаях мне больше всего жаль соседей. Они-то не виноваты, что алканарий на себя смерть накликал! Они в него водку не заливали!
А здесь и сейчас кого мне жалко?
Ваню и Петю. Вот уж кто не виноват ни в чем… они ведь ее все равно любят! Мамаша, как ни крути!
Сучка!
Ладно, пусть выживет, а я ей сама голову оторву!
***
Петя уже ждал нас в конюшне, рядом с заложенной коляской, куда я и запрыгнула. Не бегом же бежать?
И верхом я не поскачу. Увы… лошади – классные, потрясающие, вообще чудесные. Но вот верховую езду я пока так и не освоила. Если только на память тела положиться? Но не беременной же этим заниматься?
И потом не до того было…
Ваня свистнул и схватил кнут.
- Н-но!!!
Лошади рванулись с места по темным улицам.
Я схватилась за сиденье, чтобы не снесло. Мотало нас с Петей, как пельмени в пустой коробке, но претензий не было. Понятное дело, Ванька переживает!
И сам Петя тоже…
Расстояние до мамашиного дома мы преодолели за двадцать минут. Когда все уже было кончено.
Печально догорал пожар.
Дом напоминал гнилой зуб – крыша провалилась внутрь, а стены остались. Каменные же, не деревянные.
Постройки тоже остались целы.
На пепелище суетился пожарный расчет. Четверо человек, плюс бригадир. Я выпрыгнула из коляски, наплевав на задравшуюся юбку. Одернула и пошла вперед.
- Добрый вечер.
- Добрый вечер… эммм…
- Храмова. Мария Ивановна.
Бригадир тут же подтянулся. Даже каблуками щелкнул.
- Сидоров! Евстафий Иванович! Ваше…
- Евстафий Иванович, что тут произошло? – перебила я. Явно Храмова помнит, и в курсе нашей свадьбы. Явно…
- Возгорание. Двое погибших.
Коротко и по делу.
- Кто?
- Я так понял, что одна – некто Анна Синютина. А второй пока не установлен. Неизвестное лицо,, так-то…
- Их можно видеть? – спросила я.
Бригадир смутился.
- Госпожа, это… неприятное зрелище.
- Особенно для молодой девушки. Я понимаю. Я могу их увидеть? – повторила я.
- Может, лучше молодой человек…?
Я поглядела на Ваню.
Тот был бледен, как снятое молоко. Даже в синеву.
- Нет. Он как раз останется здесь. Ведите, - жестко распорядилась я.
Спорить со мной не посмели. Бригадир развернулся и повел меня, поддерживая под локоть. И кстати – я бы точно носом в грязь ляпнулась. Ботинки у меня хорошие, но грязи тут… и всякой дряни валяется… то ли было так, то ли маман двор загадила, то ли уже потом, когда пожар тушили, все разнесли…
Кто ж его знает?
***
М-да.
Вид…
Запах…
Знала бы я, что это будет – так…
- Задохнулись во сне. А тела уж потом обгорели, - пояснил пожарный.
Я передернулась. Если б не закалка двадцать первого века, блевала бы я сейчас во всех углах. Но – держусь. Я держусь…
Черное, страшное…
Я не любила маман. Но сейчас мне было ее искренне жалко.
- Да, это она.
- А второго не знаете?
Я вгляделась и пожала плечами.
- Нет, не знаю.
Здоровущий, рыжий, с перебитым носом и такими, словно бы конопушками по всему лицу, как рябой… они, конечно, обгорели, но не так сильно. Лица были вполне опознаваемы.
- Жаль…
Я пожала плечами. Кто ж его знает, кого маман нашла? Всем, кто проявлял к ней хоть каплю интереса, она гарантировала мгновенную взаимность, стоит хоть Перелукина вспомнить.
- Пойдемте отсюда, ладно?
И оперлась на руку бригадира. Покрепче.
Ведь и правда стошнит… нет! Нельзя!
Не здесь…
- Как это произошло? Откуда пошел огонь?
- Не знаю пока. Будем разбираться…
Это верно. Если поджог – одно, если случайность – совсем другое. И первое требует расследования.
Хотя кому там маман нужна? Через нее даже и меня-то не достанешь, отпихаюсь…
- Маша?
Ваня подался ко мне с надеждой…
- Это она.
- Мама!!!
Брат едва успел перехватить Петю, который рванулся в дом.
- Стой!!!
И правильно. Нечего мальчику там делать. И видеть ее такой не стоит.
Ваня боролся с мелким. А я повернулась к бригадиру.
- Можно ее как-то…
- Можем в покойницкую при лечебнице доставить, в порядок там привести… только вот…
Намек я поняла сразу. Плюнула и достала из сумочки червонец. Подумала, добавила еще один.
- Достаточно будет?
- Даже с лишком, госпожа…
Я махнула рукой. И за честность добавила еще один червонец.
- Сделайте, пожалуйста.
- В лучшем виде доставим. Как только вы уедете, ни к чему ребятам…
Вот с этим я согласилась полностью. Ни к чему.
- Хорошо. Мы сейчас…
- Вот ты мне и попалась!
Голос был мне знаком. Но откуда?
Словно во сне, я увидела, как из темноты выступает фигура женщины.
- Ненавижу!!!
И вспышка.
Что-то горячее мягко толкнуло в грудь.
Грохот выстрела догнал меня, когда я уже падала.
Больно…
Интерлюдия.
Никогда, никогда Ваня не забудет этого вечера. Сто лет еще проживет – и до смертного дня будет помнить.
Помнить, как прибежал мальчишка, крича, что горит дом его матери.
Как взметнулся Петя, хватаясь за брата.
И как Ваня сделал то единственное, что сообразил. Разбудил сестру.
Он так привык, что Маша рядом, что она умная, сильная, взрослая, что она взяла на себя все проблемы… она ведь справится, правда?
Правда-правда…
Это сейчас он понимал, что была подстроена ловушка. А тогда…
Поди, сообрази спросонок. И время-то было выбрано подходящее, когда люди уже уснули, когда, вскочив с кровати, они принимают не самые умные решения, ближе к середине ночи. Какие уж тут размышления?
Ему хотелось бежать к матери, и Маша поддалась. Все же родня…
Не по крови?
А, какая разница! Те, кто родился в одной семье, частенько глотки друг другу готовы за старую чашку перегрызть, а он за Машу кому хочешь, что хочешь отгрызет.
Ага, нашелся один такой!
Как же Ване было горько и стыдно, что не понял, не сообразил, не распознал подвоха! А мог бы, еще как мог!
Когда они приехали, дом уже потушили. И мать…
Маша опять взяла все на себя и не пустила его к телу. И Ваня был ей за это искренне благодарен. Он смог бы и посмотреть, и опознать, если понадобится, но… кто бы хотел увидеть свою мать - такой?
Ваня не хотел.
Маша посмотрела, а потом…
Откуда взялась эта женщина?
Ваня сразу и не понял, что случилось. Но темный силуэт выступил из-за дома, а потом грохнуло нечто и начала оседать на землю Маша. И только тогда он понял, что это выстрел.
Один?
Или нет?
Ваня так и не понял. Но Маша падала, и единственное, что он смог – это упасть рядом с ней, прижать тело сестры к себе и закрыть. Пусть собой.
Пусть лучше он… лучше его…
Рядом тихо всхлипывал упавший навзничь вслед за братом Петя.
И голос Елпифидора Семеновича, раздавшийся рядом, прозвучал божественной музыкой.
- Все, закончилось. Малой, вставай… ох… а барышня-то как?
Ваня подскочил, словно его шилом ткнули со всей силы.
Как? КАК!?
Маша лежала на земле. И лицо у нее было спокойное-спокойное. Как будто…
И на платье было стремительно расползающееся черное пятно.
Неужели…?
Даже про себя это было слишком страшно сказать, и Ваня зажмурился, понимая, что он дрянь и трус, но… хоть минуту!
Хоть минуту той нормальной, спокойной и счастливой жизни – верните?! Пожалуйста…
- Так…
Сильные руки отодвинули его в сторону. Дотронулись до Машиного тела.
- Жива. Мелкий… Петька?
- Да…
- Рысью за фельдшером! Не то не успеет!
Как же Петя помчался! Только что был здесь – и вот уже его нет. И Ваня знал – найдет. Из-под земли достанет фельдшера, и все будет хорошо, только…
- Так. А ты, малой, иди сюда, - обратился строгий взгляд на Ваню.
- Д-да?
- Возьми. Прижми к ране и держи покрепче, понял? Она крови много потеряет…
Платье Маши было разорвано и на теле виднелась рана.
Какое оно – пулевое ранение?
Набухающая черной жидкостью дыра казалась небольшой, но отчего так много крови? Так страшно. Так…
Ваня послушно прижал к темному пятну что-то белое и с радостью увидел, как темных струек стало поменьше.
- Вот, как чуял, платок с собой захватил чистый, - прогудел околоточный. И направился куда-то в темноту. Туда, где возились и матерились пожарные.
Туда, где слышались хриплые крики и визги. Какие-то совсем уж нечеловеческие… свинью там, что ли, режут?
Маша ничего не слышала. Лежала молча, и Ваня этому даже был рад. Ей ведь так не больно, правда? Лучше, чтобы не болело…
Он и сам не понимал, что бормочет под нос.
- Сестренка, ты потерпи… ты только дождись, сестренка…
***
Фельдшер себя ждать не заставил. Почти прибежал… Ваня его помнил еще с тех времен, когда в доме появилась Маша. Опустился на колени рядом с телом, профессионально отодвинул Ваню чуть в сторону и сунул ему в руки большой фонарь.
- Свети!
Рядом, со вторым фонарем в руках, застыл Петя. А фельдшер осматривал рану, что-то делал… и Ваня понял, что все будет хорошо, когда звякнули инструменты. Какие-то… он бы и под угрозой жизни не смог понять, что делают с его сестрой, но он видел, что фельдшер спокоен. Не так бывает, когда умирает пациент…
Нет, не так.
Маша выживет?
Правда?
Он будет светить, чтобы фельдшер все видел, и Маша выживет! Обязательно! Она ведь будет жива, правда? Пока он не отпустит фонарь…
Глупо?
Смешно?
Пусть так. Но пальцы Вани закостенели на металлической рукояти. И когда ему что-то сказали, он даже не сразу понял, что именно.
А всего-то и надо было – погрузить Машу в коляску, уже можно, теперь это более-менее безопасно, и везти домой. А уж там заниматься всерьез, вытаскивать пулю, промывать рану и прочее…
Но это – там.
А здесь уже все сделано, ее можно будет довезти до дома без опаски. Что еще надо?
Ничего.
Откуда-то принесли дверь, на нее осторожно переложили Машу и понесли. И грузили ее так же осторожно.
Ваня не смог поехать с сестрой – места не было. Поехал Петя, втиснулся кое-как. А Ваня остался.
В голове было пусть и холодно. Мысли словно пеплом присыпали. Но одно он должен был сделать, точно…
Шаг, второй…
Вот и женщина, которая стреляла в его сестру.
Жена генерал-губернатора. Дарья Благовещенская.
Только вот спросить Ваня у нее ни о чем не мог. В этих глазах, в этом безумном лице не осталось ничего человеческого.
Безумное животное, и все этим сказано. Безумное страшное чудовище.
За что, как…
Бесполезно. Все – бесполезно.
***
Александр Викторович Благовещенский тоже вряд ли когда забудет эту ночь.
Вечер прошел плохо.
Александр сидел перед камином, грел в руках бокал с коньяком и думал, что жизнь пошла куда-то не туда. Не так она пошла, а где и когда – уже и не понять.
Казалось в молодости, весь мир перед тобой, а что оказалось?
Дарья…
Он помнил, как впервые увидел Дашу – краснеющую, смущенную, растерянную… и пожалел. Не полюбил, нет. Но понял.
Вот стоит перед ней человек, который станет ее мужем. Стоит, смотрит, а что от него ждать? Как с ним жить?
Как это – вообще?
И он заговорщически улыбнулся девушке.
- Все будет хорошо. Обещаю.
- Правда?
- Даю слово.
И все было хорошо – до какого-то момента.
Они поженились, почти сразу же у них родилась Ирэна… имя, правда, подбирала Даша, хотелось ей покрасивее, он-то все равно дочку звал Иришкой, а Даша сердилась и говорила, что это так простонародно… как девка крестьянская.
А он не слушал и все равно звал.
Иришка его любила.
Папы часто не бывало дома, так что ж поделать? Служба такая, где прикажут, там и рубишь врага, а сидя в поместье ни чинов, ни орденов не дождешься. Даша это понимала.
Дома все было в порядке, а он ездил по «горячим точкам». Кавказ, который весь – зона боевых действий, Турция…
Да, Османы.
Оттуда он и украшения привез.
Александр вспомнил тот день. Была очередная стычка с Турцией, они брали Софию. Турки сопротивлялись, надо отдать им должное, но спустя сутки город пал. Войска вошли внутрь.
Русские ли, турки…
Войска – в городе.
Благовещенский помнил, как генерал Обручев* вызвал всех и сказал, что мародеров – расстреливать на месте.
Русские там, турки…
Тварь поганая землю паскудить не должна. Все.
Александр был с ним полностью согласен. Мародер уже не человек, это нечисть, которой среди живых не место.
*- в нашей истории участию генерала Обручева в войне воспротивился князь Н.Н. Романов и генерала отправили на Кавказский фронт. В этой истории возражений не было. А генерал был талантливый. Прим. авт.
Они патрулировали город. Улицу он не помнил, как-то сразу забылось название, а дом был роскошный. Розовый, весь в лепнине и завитушках…
И оттуда доносились крики.
Что он увидел в доме, вспоминать не слишком хотелось.
Хозяин дома был мертв, мертв и его сын, пытавшийся защитить мать, и сейчас женщина с ребенком на руках сжалась в углу, перед ней стояла старуха, явно мать или нянька, и всем видом показывала – только через мой труп!
Мародеров бы это не остановило, но глухо хлопнул выстрел, потом еще один – и подонки ткнулись в пол своими рылами. А женщина бросилась другу Александра на шею и разревелась так, что даже страшно стало.
Она оказалась женой Мехмед-паши, одного из тех, кто ведал обороной города. Мужа убили еще там, а здесь… здесь лежал ее брат. И третий сын мужа. Они хотели уехать, но ничего не получилось. И если офицер поможет им…
Они уедут, они обязательно уедут!
Что оставалось делать Благовещенскому? Друг продолжил патрулировать улицу, а сам Александр занялся беженцами.
Он помог погрузить в телегу одного из раненых, который еще дышал – брата женщины. Помог сесть и ей самой, и старой няньке, проводил их до ворот и даже пропуск выписал.
Из города он их вывел. За ворота проводил, как они и хотели.
А там уж… все в воле их Аллаха, пусть он и разбирается.
Тогда ему и досталась эта шкатулка. На прощание, женщина сжала ему руку, а потом приказала что-то няньке на своем языке. Та закаркала в ответ, но женщина сказала еще резче – и старуха смирилась. Достала ящичек, ткнула в руки, явно нехотя.
- На… счас… тие.
Женщина плохо говорила по-русски. Путала слова, ударения. Но сказано было четко.
Благовещенский поблагодарил, и сунул шкатулку в мешок, даже не открывая. И забыл про нее, словно и не было. Не до того, знаете ли. Тут еще приятеля настигла шальная пуля, попал Васька в госпиталь…
Вспомнил только через два дня. Открыл – и обомлел.
Драгоценности были - царице впору. Хоть ты беги, возвращай, но куда? Кому?
Да и почему их отдали?
Александр хотел поделить их с другом, но не успел. Васька так и скончался на больничной койке. Семьи у него не было, жены-детей не нажил…
