- Называй цену, я торговаться не стану.
Божедар и назвал, а чего нет, когда просят. Борис хмыкнул, но пергамент со стола взял, цифирь в него сам вписал и Божедару протянул.
- С этим в казну придешь, деньги выдадут. А галеры, будь ласков, в порт перегони.
- Хорошо, государь, - по мелочам и Божедар торговаться не собирался, тем более, что цену он запросил полуторную. Мало ли, все ж поторговаться придется, а государь вот… взял – и согласился!
- Еще один вопрос у меня. Агафья говорила, что тебе хорошо бы землю пожаловать. Скажешь, где и сколько хочешь.
Божедар на царя уже с уважением покосился. Благодарный самодержец? Сие редкость великая, пожалуй, Змея Горыныча легче встретить в наше время. Но с землей он не зарывался уже, назвал, сколько впрямь получить хотел.
Борис и тут торговаться не стал.
- Ты мне жизнь спас, это меньшее, что я сделать могу.
- Я бы, государь, и так пришел. Судьба у меня такая, с врагами Россы воевать, а то и голову сложить.
Не рисовался Божедар, говорил, что думает, и Борис это понял, кивнул.
- Когда нужда у меня явится, могу я тебя на помощь позвать?
- Запомни, государь, как со мной связаться. Да и зови, когда надобно, с дружиной к тебе на подмогу буду.
- Чем дружинников твоих наградить?
- Я им сам долю от добычи отдам, государь.
- Те, кто погиб – им помощь какая требуется?
- Справимся. Поможем детей поднять, семьям пропасть не дадим, у меня в дружине так принято. Когда б я голову сложил, и мою жену с детьми не бросили бы, помогли на ноги поставить.
- Понятно, что привыкли вы так. Но… вот еще лист, тоже в казначейство.
- Хорошо, государь, отказываться не стану.
Борис и не поскупился.
- Когда я тебе чем помочь смогу, скажешь. Не люблю я в долгу оставаться.
- Скажу, государь. Но пока ты нас и так обласкал выше меры, не загордиться бы.
Борис только рукой махнул, какая уж тут гордыня, одно дело делаем. Обговорил с Божедаром еще несколько вопросов, да и отпустил его. Мужчины друг друга хорошо поняли. Может, и поссорились бы они, и поспорили, да только делить им было нечего.
Одному на троне сидеть и править, второму воевать, сколько Род отведет, а вместе они сильнее вдесятеро. Так оно впредь и будет, так и правильно.
Не успела Устя с бабушкой поговорить – Илья пришел. Не усидел он в Роще, в город приехал, хоть и тяжко ему на коне было, и рука дергала, а все одно…
- Илюшенька!
- Внучек пожаловал! Что ж ты неосторожно так подставился-то?
Илья на руку перевязанную посмотрел.
Есть такое, вроде и вскользь пришлось, а все одно, распахали чуть не до кости, чудом сухожилия не пострадали. В горячке боя оно и незаметно было, а потом как вылезло! Лекарь при казармах его промыл, перевязал, а в Роще, куда его Божедар со всеми людьми своими увез, еще Добряна ругаться взялась, мазью намазала какой-то. Зато рана и не болела почти, и Добряна уверила, что заживет почти без шрамов. А это вдвойне хорошо, Маша увидит, расстроится, плакать будет – нет, такое не надобно! Ни к чему супругу огорчать, особливо когда она в тягости.
- Прости, бабушка. Получилось так…
- Получилось у него! Неслух!
Илья только рукой махнул. Не просто так он пришел, у него тоже дело есть.
- Бабушка, а с Аськой что? Может, домой ее забрать?
Сразу Агафья ссутулилась, на обычную старушку похожа стала, ровно весь возраст прожитый ей на плечи лег. Илье ж и не сказал про Аксинью никто, не до него было.
- Неладно с Аськой, Илюша. Боюсь я, что нет ее в живых.
- Бабушка?! Как?! Кто?!
- То-то и оно, Илюша, пропала она из своих покоев, а кто и как… не знаю я, только убили ее этой ночью. Не найдем мы ее живой, и думать нечего.
Не слишком-то Илья Аксинью любил, к Устинье он куда как больше был привязан, а все ж родная сестрица, кровь – не водица.
- Бабушка, что ж делать-то? Как быть?
- Не знаю я, Илюша, кто и что с ней сделал. А только посидели, подумали мы с Устей, надобно бы нам боярыню Раенскую сыскать.
- Так чего искать ее? На подворье она, поди?
- Нет ее там, это мы в первую очередь проверили, - Устя рукой махнула.
- А в охотничьем домике не искали? – Илья прищурился хитрО.
- Где?!
- Тут такое дело…
Илья в сторону покосился, понял, что все равно из него все вытянут, и рассказал. Когда ты на часах стоишь, али сопровождаешь кого, на тебя внимания-то особо и не обращают. Вот, как на мебель какую, или коня верного. А только стрелец – не конь, он и запомнить может при нем сказанное, и потом передать.
Сам-то Илья Раенского не сопровождал, не случилось так. А вот друг его, Прошка, тот пару раз с боярином ездил, да не просто так.
Боярин Раенский, хоть и в возрасте был, а погуливать не переставал. А только жену он любил и по-своему берег, ценил, уважал. То есть – на своем подворье никогда и никого он не валял, к себе не приглашал, ни на одну холопку не польстился.
А естество требует!
А где?
В Иноземном квартале?
Так сплетни, опять же, поползут, а зачем Платону Раенскому сплетни? Дойдет до Варвары, обидится она, расстроится, а жену-то он любит!
Устя про себя еще добавила, что в иноземном квартале ведьма жила, а Платону и от нее подальше держаться надо было. Дружба-то у них дружба, а интересы врозь! Опять же, в кровати мужчины болтливы становятся, а кого там ему иноземцы подсунут, что узнают али нашепчут…
Нет-нет, Платону такого не надобно было.
- Вот, а потому выбирал он себе подругу из вдовушек, но домой-то к ней не наездишься, опять сплетни пойдут. Потому посылал он за зазнобой своей возок али карету, что там лучше было, главное, закрытые. Договаривался с конюшим, платил ему кой-чего…
- Ага, - сообразила Устя. – Приехала карета закрытая, уехала… куда, что, как – сплетничать можно, а точно узнать нельзя.
- Все верно. Не по чину боярину уж было самому в ночи по чужим дворам лазить, а вот так, приказать привезти – можно. Порадовались, боярин к себе отправился, вдовушка обратно, к себе.
- И куда ездил он? – Тут уж и Агафья заинтересовалась.
- Могу даже сказать, кто возил его.
Две волхвы переглянулись хищно, глазами блеснули.
- Говори.
- А вы туда потом одни и поедете? Нет, не пойдет так!
- Илюшка!
- И меня мало будет, случись что, из меня сейчас боец плохой. Берете с собой сопровождение?
- Илюшшшша!
Агафья, как более взрослая и опытная, только головой кивнула.
- Берем. Распорядись там, мы через десять минут готовы будем.
- Устя, а тебя муж-то отпустит?
- Вот на то мне десять минут и надобны, - Устя только вздохнула. – Уговаривать.
Когда муж тебя любит, на сердце радостно. А только свободы все равно меньше становится, уж не сорвешься с места, как раньше, сама его тревожить не захочешь.
Ничего, с бабушкой да братом Боря ее отпустит покататься, развеяться чуток, еще и с сопровождением. А где она кататься будет…
А нечего мужа лишний раз волновать!
Устя и сама удивилась, как легко у нее все прошло. А Борису просто ни до кого было, ему как раз Пауля Данаэльса доставили.
И царь предвкушал…
А почему нет?
Значит, покушаться на него можно, а ответ получить не желаете, мейры иноземцы?
Ну-ну…
И Борис улыбнулся совершенно людоедской ухмылочкой.
Пауль Данаэльс задрожал, как заячий хвост. Чего уж там, грешен. И даже частично пойман, потому как сын…
Фриц Данаэльс, увы, домой не вернулся. Привезли. На телеге. Сгрузили и сообщили, что убит сей юноша при попытке бунта. А КАК это еще назвать прикажете?
Покушение на государя?
Объявление войны?
Тогда и правда воевать придется, а Борис пока еще не определился, как и с кем. С Орденом?
Чести много для магистра Родаля, чтобы Росса с ним персонально воевала. Опять же, война коровы с оводом, она частенько не в пользу коровы. Умаешься, пока прибьешь мелочь пакостную, сил много затратишь, а на место одного овода еще десяток налетит. Цапнуть-то тебя всяко успеют.
Невыгодно получится.
И волхв, опять же…
Раньше не поверил бы Борис, что один волхв с целым Орденом справиться может, а сейчас подождать чуток решил. Понаблюдать.
Борис на своих ошибках хорошо учился, и аркана ему хватило. Подождет он чуточку. А потому – попытка бунта. Подстрекателями иноземцев выставить… оправдываться будут?
Ну-ну, попробуйте. Палачи у нас хорошие, опытные, вы мне во всем признаетесь, даже в том, о чем и не задумывались. Так что была у Данаэльса причина дрожать.
- Г-государь…
- Все верно, мейр Данаэльс. Государь Россы, на землях которой ты живешь, и законы которой нарушаешь.
Данаэльс как стоял, так на колени и рухнул. Понимал, хорошо, если пыточным подвалом обойдется.
- Милости! О милости прошу!
- А ты ее заслуживаешь, милости-то? А?
Данаэльс точно знал, что не заслуживает. Но… умирать-то не хочется!
- Я расскажу… признания подпишу…
- И без тебя подпишут. И расскажут без тебя.
Данаэльс позорно обмочился. Под мейром расплылась желтоватая лужица, сознания он пока не потерял, но был близок к тому. Борис меланхолично порадовался, что полы в палате каменные, и плиты плотно пригнаны, иголку не просунешь. А то б воняло потом…
- Решил, что магистр сильнее меня?
- Государь! Меня Истерман шантажировал! Заставил! Угрожал!!!
Борис подумал, что так все оправдываются. Вот кто ни попадись на горячем – сразу же выясняется, что он не своей волей пакостничал. И покачал головой.
- С тобой, мейр, в другом месте поговорят. А я тебя за другим позвал, ознакомься, вот…
Пауль взял грамоту, прочитал, поежился.
Грамот даже несколько было.
Первая – Борис за подстрекательство к бунту, лишал иноземцев дарованных еще его отцом льгот и привилегий. Торговать беспошлинно, ввозить кое-что…
Давно он на эти права зубы точил, да просто так не отнимешь, а тут и случай какой представился! Грех не воспользоваться!
- Государь!!!
- Ты читай, мейр, читай.
Вторая грамота четко и внятно лишала подданства Россы семьи всех иноземцев, кои в бунте замешаны были. Бунтовщиков, понятно, казнят, Борис кротостью не отличался. А вот семьи их… ладно уж! Пожалеем!
Имущество их казна выкупит, а потом пусть на свою родину отправляются. Нам такая наволочь в Россе не надобна!
Третья грамота добивала. Это было краткое письмо монарху Франконии (и такие же письма полетят и в Джерман, и в Лемберг, и в Рому, по всем странам) с извещением о случившемся и перечнем бунтовщиков. То есть знайте, кого благодарить за свои проблемы.
Данаэльс даже взвыл от лютой тоски.
Дыба?
Перетерпеть боль телесную можно, тяжко, трудно, но можно, и не такое люди терпят. А вот боль душевная куда как страшнее оказалась! Понимать, что сам строил, сам старался, и своими же руками все прогадил, все разрушил… помог Истерману? Молодец!
Только поставил ты не на ту лошадь, и проиграл окончательно.
Так, истошно воющего, Данаэльса и потащили в Разбойный приказ, в пыточную, а Борис документы подьячему отдал. Пусть перебеляют начисто, пусть еще протоколы допроса Истермана приложат, Данаэльса, еще кое-кого…
Допросят, запишут, а потом и на кол их. Или на плаху…
Нет, наверное, на кол. Не потому, что Борису чужие мучения нравятся, напротив, неприятно ему даже думать о таком. Его бы воля, он бы казнил быстро и без лишних пыток, да нельзя.
Иноземцы же!
Дикий народ, одно слово!
Нельзя к ним по-хорошему, понимаете? Они это сразу за слабость принимают, давить начинают и тогда уж приходится их всерьез останавливать, с кровью, с болью… не понимают они хорошего отношения!
А вот когда ты их с размаху, да жестоко, да с ноги…
О, тут они прекрасно соображать начинают, отступают, извиняются – что за люди? Почему им плетка милее руки протянутой?
Одно слово – дикари иноземные. Немтыри. Немцы.
Магистр Эваринол в окно посмотрел, поморщился.
Гроза собирается.
Не любил он грозу, была у магистра такая слабость. Вот не любил, и все тут!
Кто-то в ней красоту видит, кто-то на небо с восторгом смотрит… ОН смотрел. И молнии в его глазах отражались.
А магистру гроза ненавистна была всю жизнь, не нравилась она ему, давила, мучила, и голова у него всегда перед грозой болела.
Вот и сейчас виски заломило… подошел Эваринол к окну, вгляделся.
Туча ползла.
Такая… тяжелая, черная, страшная. Да, страшная, и магистру жутко захотелось выпить чего покрепче и спать лечь, пока не пройдет вся эта пакость. Или пойти вниз, с рыцарями посидеть… нет, в молельню не хочется. Будет он там один стоять, никто его уединение молитвенное не решится нарушить, а ему бы наоборот, людей побольше. И шума, чтобы гром за окном не слышать.
Позовет он, пожалуй, к себе магистра де Рителли и магистра Рейнгерца, посидят они, посоветуются, подумают. Со дня на день весточка от Леона прийти должна, надобно все еще раз обдумать. И кого посылать, и что далее делать, и во что деньги вкладывать, и какой груз отправлять… орден ведь не только воюет, но и торгует, вот, и список купцов росских у него на столе, Руди в свое время обеспечил. Надобно решить, кого потеснить, кого убрать… пусть россы благодарны будут, что им жизнь оставят, а деньги – не обязательно, деньги это им вовсе лишнее.
Только-только магистры за стол уселись, только бумаги разложили, как грохнуло за окном.
Да мощно так грохнуло, показалось, аж замок дрогнул.
Или… не показалось!?
И снова удар грома.
И…
Магистры на стол смотрели с тихим ужасом. А массивный стол дубовый накренился, и с одной его стороны на пол медленно-медленно, ровно в дурном сне, сыпались пергаменты, покачнулась и поехала к краю чернильница, выплескивая свое содержимое…
И новый удар!
Де Рителли сообразил первым, ранее он жил неподалеку от вулкана, и что такое подземные толчки не понаслышке знал.
- Бежим!!! Ежели башня рухнет, нас тут всех похоронит!!!
И рванул к двери, подавая пример.
Магистры помчались за ним, вопя во все горло. Тут уж не до статуса, не до приличий или чести, тут шкуру спасать требуется, и свою, и прочих орденцев.
Костяк Ордена – люди. Не замки, не золото, люди – и знания. Будет это, и все остальное нарастет, только вот по кельям бегать сейчас просто времени нет, так что – кричать в голос и бежать к выходу. Кто успеет, тот за ними побежит!
Кто не успеет…
Жаль, конечно, а только всех не спасти.
Эваринолу и так тяжело было. Когда б не старый страх… ох, мало магистр тренировкам внимания уделял, слишком мало, вот уже и ноги подгибаются, и в боку колет, и одышка такая, что самому страшно…
- Руку, магистр!
Кто-то подхватил под локоть, потащил вперед, магистр Родаль бросил взгляд на своего помощника, узнал одного из оруженосцев, Мишеля, и подумал, что надо бы его пораньше в рыцари.
Хороший парень, понимающий, с душой тащит, старается…
Да что ж этот коридор никак не кончается-то!?
Велигнев за замком наблюдал с удовольствием.
А что ж на свою работу и не полюбоваться? Что ж не порадоваться душой? Хорошо же получается!
Вот он замок, и башня у него уже накренилась, а там и молния в нее ударила, и башня вовсе посыпалась… эх, неудачно! Наружу камни полетели, когда б во внутренний двор, там бы и орденцев прибило побольше, а они наружу. Внутрь может, пара кусков черепицы и попала, кого-то стукнуло, ну да мало этого! Слишком мало!
Велигнев в воздухе пальцами покрутил, словно еще быстрее ветер закручивал. Тот волхва понял, взвыл вовсе уж ураганом, замок Ордена был четырехугольником сделан, с башенками по углам… вот, вторая башня крениться принялась. И эта уж куда надобно упадет.
Божедар и назвал, а чего нет, когда просят. Борис хмыкнул, но пергамент со стола взял, цифирь в него сам вписал и Божедару протянул.
- С этим в казну придешь, деньги выдадут. А галеры, будь ласков, в порт перегони.
- Хорошо, государь, - по мелочам и Божедар торговаться не собирался, тем более, что цену он запросил полуторную. Мало ли, все ж поторговаться придется, а государь вот… взял – и согласился!
- Еще один вопрос у меня. Агафья говорила, что тебе хорошо бы землю пожаловать. Скажешь, где и сколько хочешь.
Божедар на царя уже с уважением покосился. Благодарный самодержец? Сие редкость великая, пожалуй, Змея Горыныча легче встретить в наше время. Но с землей он не зарывался уже, назвал, сколько впрямь получить хотел.
Борис и тут торговаться не стал.
- Ты мне жизнь спас, это меньшее, что я сделать могу.
- Я бы, государь, и так пришел. Судьба у меня такая, с врагами Россы воевать, а то и голову сложить.
Не рисовался Божедар, говорил, что думает, и Борис это понял, кивнул.
- Когда нужда у меня явится, могу я тебя на помощь позвать?
- Запомни, государь, как со мной связаться. Да и зови, когда надобно, с дружиной к тебе на подмогу буду.
- Чем дружинников твоих наградить?
- Я им сам долю от добычи отдам, государь.
- Те, кто погиб – им помощь какая требуется?
- Справимся. Поможем детей поднять, семьям пропасть не дадим, у меня в дружине так принято. Когда б я голову сложил, и мою жену с детьми не бросили бы, помогли на ноги поставить.
- Понятно, что привыкли вы так. Но… вот еще лист, тоже в казначейство.
- Хорошо, государь, отказываться не стану.
Борис и не поскупился.
- Когда я тебе чем помочь смогу, скажешь. Не люблю я в долгу оставаться.
- Скажу, государь. Но пока ты нас и так обласкал выше меры, не загордиться бы.
Борис только рукой махнул, какая уж тут гордыня, одно дело делаем. Обговорил с Божедаром еще несколько вопросов, да и отпустил его. Мужчины друг друга хорошо поняли. Может, и поссорились бы они, и поспорили, да только делить им было нечего.
Одному на троне сидеть и править, второму воевать, сколько Род отведет, а вместе они сильнее вдесятеро. Так оно впредь и будет, так и правильно.
***
Не успела Устя с бабушкой поговорить – Илья пришел. Не усидел он в Роще, в город приехал, хоть и тяжко ему на коне было, и рука дергала, а все одно…
- Илюшенька!
- Внучек пожаловал! Что ж ты неосторожно так подставился-то?
Илья на руку перевязанную посмотрел.
Есть такое, вроде и вскользь пришлось, а все одно, распахали чуть не до кости, чудом сухожилия не пострадали. В горячке боя оно и незаметно было, а потом как вылезло! Лекарь при казармах его промыл, перевязал, а в Роще, куда его Божедар со всеми людьми своими увез, еще Добряна ругаться взялась, мазью намазала какой-то. Зато рана и не болела почти, и Добряна уверила, что заживет почти без шрамов. А это вдвойне хорошо, Маша увидит, расстроится, плакать будет – нет, такое не надобно! Ни к чему супругу огорчать, особливо когда она в тягости.
- Прости, бабушка. Получилось так…
- Получилось у него! Неслух!
Илья только рукой махнул. Не просто так он пришел, у него тоже дело есть.
- Бабушка, а с Аськой что? Может, домой ее забрать?
Сразу Агафья ссутулилась, на обычную старушку похожа стала, ровно весь возраст прожитый ей на плечи лег. Илье ж и не сказал про Аксинью никто, не до него было.
- Неладно с Аськой, Илюша. Боюсь я, что нет ее в живых.
- Бабушка?! Как?! Кто?!
- То-то и оно, Илюша, пропала она из своих покоев, а кто и как… не знаю я, только убили ее этой ночью. Не найдем мы ее живой, и думать нечего.
Не слишком-то Илья Аксинью любил, к Устинье он куда как больше был привязан, а все ж родная сестрица, кровь – не водица.
- Бабушка, что ж делать-то? Как быть?
- Не знаю я, Илюша, кто и что с ней сделал. А только посидели, подумали мы с Устей, надобно бы нам боярыню Раенскую сыскать.
- Так чего искать ее? На подворье она, поди?
- Нет ее там, это мы в первую очередь проверили, - Устя рукой махнула.
- А в охотничьем домике не искали? – Илья прищурился хитрО.
- Где?!
- Тут такое дело…
Илья в сторону покосился, понял, что все равно из него все вытянут, и рассказал. Когда ты на часах стоишь, али сопровождаешь кого, на тебя внимания-то особо и не обращают. Вот, как на мебель какую, или коня верного. А только стрелец – не конь, он и запомнить может при нем сказанное, и потом передать.
Сам-то Илья Раенского не сопровождал, не случилось так. А вот друг его, Прошка, тот пару раз с боярином ездил, да не просто так.
Боярин Раенский, хоть и в возрасте был, а погуливать не переставал. А только жену он любил и по-своему берег, ценил, уважал. То есть – на своем подворье никогда и никого он не валял, к себе не приглашал, ни на одну холопку не польстился.
А естество требует!
А где?
В Иноземном квартале?
Так сплетни, опять же, поползут, а зачем Платону Раенскому сплетни? Дойдет до Варвары, обидится она, расстроится, а жену-то он любит!
Устя про себя еще добавила, что в иноземном квартале ведьма жила, а Платону и от нее подальше держаться надо было. Дружба-то у них дружба, а интересы врозь! Опять же, в кровати мужчины болтливы становятся, а кого там ему иноземцы подсунут, что узнают али нашепчут…
Нет-нет, Платону такого не надобно было.
- Вот, а потому выбирал он себе подругу из вдовушек, но домой-то к ней не наездишься, опять сплетни пойдут. Потому посылал он за зазнобой своей возок али карету, что там лучше было, главное, закрытые. Договаривался с конюшим, платил ему кой-чего…
- Ага, - сообразила Устя. – Приехала карета закрытая, уехала… куда, что, как – сплетничать можно, а точно узнать нельзя.
- Все верно. Не по чину боярину уж было самому в ночи по чужим дворам лазить, а вот так, приказать привезти – можно. Порадовались, боярин к себе отправился, вдовушка обратно, к себе.
- И куда ездил он? – Тут уж и Агафья заинтересовалась.
- Могу даже сказать, кто возил его.
Две волхвы переглянулись хищно, глазами блеснули.
- Говори.
- А вы туда потом одни и поедете? Нет, не пойдет так!
- Илюшка!
- И меня мало будет, случись что, из меня сейчас боец плохой. Берете с собой сопровождение?
- Илюшшшша!
Агафья, как более взрослая и опытная, только головой кивнула.
- Берем. Распорядись там, мы через десять минут готовы будем.
- Устя, а тебя муж-то отпустит?
- Вот на то мне десять минут и надобны, - Устя только вздохнула. – Уговаривать.
Когда муж тебя любит, на сердце радостно. А только свободы все равно меньше становится, уж не сорвешься с места, как раньше, сама его тревожить не захочешь.
Ничего, с бабушкой да братом Боря ее отпустит покататься, развеяться чуток, еще и с сопровождением. А где она кататься будет…
А нечего мужа лишний раз волновать!
***
Устя и сама удивилась, как легко у нее все прошло. А Борису просто ни до кого было, ему как раз Пауля Данаэльса доставили.
И царь предвкушал…
А почему нет?
Значит, покушаться на него можно, а ответ получить не желаете, мейры иноземцы?
Ну-ну…
И Борис улыбнулся совершенно людоедской ухмылочкой.
Пауль Данаэльс задрожал, как заячий хвост. Чего уж там, грешен. И даже частично пойман, потому как сын…
Фриц Данаэльс, увы, домой не вернулся. Привезли. На телеге. Сгрузили и сообщили, что убит сей юноша при попытке бунта. А КАК это еще назвать прикажете?
Покушение на государя?
Объявление войны?
Тогда и правда воевать придется, а Борис пока еще не определился, как и с кем. С Орденом?
Чести много для магистра Родаля, чтобы Росса с ним персонально воевала. Опять же, война коровы с оводом, она частенько не в пользу коровы. Умаешься, пока прибьешь мелочь пакостную, сил много затратишь, а на место одного овода еще десяток налетит. Цапнуть-то тебя всяко успеют.
Невыгодно получится.
И волхв, опять же…
Раньше не поверил бы Борис, что один волхв с целым Орденом справиться может, а сейчас подождать чуток решил. Понаблюдать.
Борис на своих ошибках хорошо учился, и аркана ему хватило. Подождет он чуточку. А потому – попытка бунта. Подстрекателями иноземцев выставить… оправдываться будут?
Ну-ну, попробуйте. Палачи у нас хорошие, опытные, вы мне во всем признаетесь, даже в том, о чем и не задумывались. Так что была у Данаэльса причина дрожать.
- Г-государь…
- Все верно, мейр Данаэльс. Государь Россы, на землях которой ты живешь, и законы которой нарушаешь.
Данаэльс как стоял, так на колени и рухнул. Понимал, хорошо, если пыточным подвалом обойдется.
- Милости! О милости прошу!
- А ты ее заслуживаешь, милости-то? А?
Данаэльс точно знал, что не заслуживает. Но… умирать-то не хочется!
- Я расскажу… признания подпишу…
- И без тебя подпишут. И расскажут без тебя.
Данаэльс позорно обмочился. Под мейром расплылась желтоватая лужица, сознания он пока не потерял, но был близок к тому. Борис меланхолично порадовался, что полы в палате каменные, и плиты плотно пригнаны, иголку не просунешь. А то б воняло потом…
- Решил, что магистр сильнее меня?
- Государь! Меня Истерман шантажировал! Заставил! Угрожал!!!
Борис подумал, что так все оправдываются. Вот кто ни попадись на горячем – сразу же выясняется, что он не своей волей пакостничал. И покачал головой.
- С тобой, мейр, в другом месте поговорят. А я тебя за другим позвал, ознакомься, вот…
Пауль взял грамоту, прочитал, поежился.
Грамот даже несколько было.
Первая – Борис за подстрекательство к бунту, лишал иноземцев дарованных еще его отцом льгот и привилегий. Торговать беспошлинно, ввозить кое-что…
Давно он на эти права зубы точил, да просто так не отнимешь, а тут и случай какой представился! Грех не воспользоваться!
- Государь!!!
- Ты читай, мейр, читай.
Вторая грамота четко и внятно лишала подданства Россы семьи всех иноземцев, кои в бунте замешаны были. Бунтовщиков, понятно, казнят, Борис кротостью не отличался. А вот семьи их… ладно уж! Пожалеем!
Имущество их казна выкупит, а потом пусть на свою родину отправляются. Нам такая наволочь в Россе не надобна!
Третья грамота добивала. Это было краткое письмо монарху Франконии (и такие же письма полетят и в Джерман, и в Лемберг, и в Рому, по всем странам) с извещением о случившемся и перечнем бунтовщиков. То есть знайте, кого благодарить за свои проблемы.
Данаэльс даже взвыл от лютой тоски.
Дыба?
Перетерпеть боль телесную можно, тяжко, трудно, но можно, и не такое люди терпят. А вот боль душевная куда как страшнее оказалась! Понимать, что сам строил, сам старался, и своими же руками все прогадил, все разрушил… помог Истерману? Молодец!
Только поставил ты не на ту лошадь, и проиграл окончательно.
Так, истошно воющего, Данаэльса и потащили в Разбойный приказ, в пыточную, а Борис документы подьячему отдал. Пусть перебеляют начисто, пусть еще протоколы допроса Истермана приложат, Данаэльса, еще кое-кого…
Допросят, запишут, а потом и на кол их. Или на плаху…
Нет, наверное, на кол. Не потому, что Борису чужие мучения нравятся, напротив, неприятно ему даже думать о таком. Его бы воля, он бы казнил быстро и без лишних пыток, да нельзя.
Иноземцы же!
Дикий народ, одно слово!
Нельзя к ним по-хорошему, понимаете? Они это сразу за слабость принимают, давить начинают и тогда уж приходится их всерьез останавливать, с кровью, с болью… не понимают они хорошего отношения!
А вот когда ты их с размаху, да жестоко, да с ноги…
О, тут они прекрасно соображать начинают, отступают, извиняются – что за люди? Почему им плетка милее руки протянутой?
Одно слово – дикари иноземные. Немтыри. Немцы.
***
Магистр Эваринол в окно посмотрел, поморщился.
Гроза собирается.
Не любил он грозу, была у магистра такая слабость. Вот не любил, и все тут!
Кто-то в ней красоту видит, кто-то на небо с восторгом смотрит… ОН смотрел. И молнии в его глазах отражались.
А магистру гроза ненавистна была всю жизнь, не нравилась она ему, давила, мучила, и голова у него всегда перед грозой болела.
Вот и сейчас виски заломило… подошел Эваринол к окну, вгляделся.
Туча ползла.
Такая… тяжелая, черная, страшная. Да, страшная, и магистру жутко захотелось выпить чего покрепче и спать лечь, пока не пройдет вся эта пакость. Или пойти вниз, с рыцарями посидеть… нет, в молельню не хочется. Будет он там один стоять, никто его уединение молитвенное не решится нарушить, а ему бы наоборот, людей побольше. И шума, чтобы гром за окном не слышать.
Позовет он, пожалуй, к себе магистра де Рителли и магистра Рейнгерца, посидят они, посоветуются, подумают. Со дня на день весточка от Леона прийти должна, надобно все еще раз обдумать. И кого посылать, и что далее делать, и во что деньги вкладывать, и какой груз отправлять… орден ведь не только воюет, но и торгует, вот, и список купцов росских у него на столе, Руди в свое время обеспечил. Надобно решить, кого потеснить, кого убрать… пусть россы благодарны будут, что им жизнь оставят, а деньги – не обязательно, деньги это им вовсе лишнее.
Только-только магистры за стол уселись, только бумаги разложили, как грохнуло за окном.
Да мощно так грохнуло, показалось, аж замок дрогнул.
Или… не показалось!?
И снова удар грома.
И…
Магистры на стол смотрели с тихим ужасом. А массивный стол дубовый накренился, и с одной его стороны на пол медленно-медленно, ровно в дурном сне, сыпались пергаменты, покачнулась и поехала к краю чернильница, выплескивая свое содержимое…
И новый удар!
Де Рителли сообразил первым, ранее он жил неподалеку от вулкана, и что такое подземные толчки не понаслышке знал.
- Бежим!!! Ежели башня рухнет, нас тут всех похоронит!!!
И рванул к двери, подавая пример.
Магистры помчались за ним, вопя во все горло. Тут уж не до статуса, не до приличий или чести, тут шкуру спасать требуется, и свою, и прочих орденцев.
Костяк Ордена – люди. Не замки, не золото, люди – и знания. Будет это, и все остальное нарастет, только вот по кельям бегать сейчас просто времени нет, так что – кричать в голос и бежать к выходу. Кто успеет, тот за ними побежит!
Кто не успеет…
Жаль, конечно, а только всех не спасти.
Эваринолу и так тяжело было. Когда б не старый страх… ох, мало магистр тренировкам внимания уделял, слишком мало, вот уже и ноги подгибаются, и в боку колет, и одышка такая, что самому страшно…
- Руку, магистр!
Кто-то подхватил под локоть, потащил вперед, магистр Родаль бросил взгляд на своего помощника, узнал одного из оруженосцев, Мишеля, и подумал, что надо бы его пораньше в рыцари.
Хороший парень, понимающий, с душой тащит, старается…
Да что ж этот коридор никак не кончается-то!?
***
Велигнев за замком наблюдал с удовольствием.
А что ж на свою работу и не полюбоваться? Что ж не порадоваться душой? Хорошо же получается!
Вот он замок, и башня у него уже накренилась, а там и молния в нее ударила, и башня вовсе посыпалась… эх, неудачно! Наружу камни полетели, когда б во внутренний двор, там бы и орденцев прибило побольше, а они наружу. Внутрь может, пара кусков черепицы и попала, кого-то стукнуло, ну да мало этого! Слишком мало!
Велигнев в воздухе пальцами покрутил, словно еще быстрее ветер закручивал. Тот волхва понял, взвыл вовсе уж ураганом, замок Ордена был четырехугольником сделан, с башенками по углам… вот, вторая башня крениться принялась. И эта уж куда надобно упадет.
