Молча позволила судьбе и дальше плести свои узоры, а рабочему вокзала трясущимися руками перевести стрелки рельс. Всего несколько сантиметров, а стоят такую великую цену.
И часы все подгоняют время, не желая пощадить мир. Я бы хотела разбить их, остановить быстрый ход золотистых шестеренок, но только обернулась, чтобы увидеть как в туманной дали появляется черный паровоз, чья решетка, отделанная стальными вставками, напоминала клыки зверя. Паровой котел пыхтел, выпуская клубы дыма, тяжелые поршни крутили колеса, что несли на себе эту огромную машину.
Такие паровозы называли "Черными волками", а данный был одним из немногих уцелевших в гражданской войне, что разделила страну на две неровные части, и потому прямо на меня смотрело дуло его пушки. Она напоминала мне страшный глаз, в центре которого бился темный и злой огонь. Сколько смертей принесла она? Много.
А еще больше опасные железные птицы, изобретение гениального ученого Мартинса, что бороздили небо бронзовыми крыльями и будто соколы бросались на своих жертв, опаляя неистовым огнем и омывая меня их смертями, словно дождем.
Люди сами творили смерть, но вину перекладывали на мои плечи, словно могли тем смыть кровь со своих рук.
Но это не означало, что я желала того же солдатам, всего лишь пешкам в играх великих, и, тем-более, храбрым медсестрам, которые чудом выжившие в кровавой войне, возвращались на военном паровозе домой.
Казалось, что сама война долетела до никогда не знавшей ее столицы, чтобы забрать вырвавшихся из цепких лап счастливчиков. И даже дирижабли, что парили над городом не могли защитить их от врага, ведь тот затерялся среди своих.
Я трусливо отвернулась и тут же услышала скрип, а затем скрежет падающего и переворачивающегося паровоза, звон стекла, взрывы газовых фонарей, шипение огня и последовавшие за этим испуганные крики людей на перроне и площади.
А затем уже не управляла собой, другие силы понесли меня в самую гущу горя и смерти. Я сама была ею и могла лишь радоваться, видя, что уцелевших все таки больше половины. Но голоса умирающих звенели в моей голове, дурманили. И я была кому-то матерью, кому-то сестрой, любимой, другом, братом, отцом...
Но еще большим был голос ненависти. Всепоглощающей и мерзкой ненависти. Живые люди проклинали меня, с горечью говорили, что вот она старуха пришла косить новые жертвы. Не могла позволить молодым пожить, пила жадно их юную горячую кровь. Винили меня в случившемся и никто не задумался о стрелочнике и служивом.
Зато я кляла их со всех сил, и лишь ждала того часа, когда встречусь с ними. Тогда буду старухой, я это знала, радовалась этому. Тогда в моих руках будет топор.
Сейчас же могла лишь пытаться помочь несчастным, вела их в светящийся коридор, что выводил в невесомость и бесконечность. Будут ли они счастливы там? Сложный вопрос. Я не знала заслужили ли эти люди счастье, если да, судьба будет милостива, если нет -- вновь жестока.
Глаза полные страха, слезы, крики, стоны все смешалось, а я видела только лица своих... жертв. Что обманывать, они были моими жертвами, люди правы. Но я не радовалась этим жертвам, хотя собирала их жизни с упорством и жадностью старухи-смерти.
Я не помнила, как все закончилось, когда вокзал с горящим поездом растворился, унесся с собой рыдания и голоса полицейских, надевавших наручники на стрелочника. Последнему радовалась, но только не смеющимся глазкам служивого, что изловчился и угощал теперь все тем же злосчастным виски бледного сыщика. Я шепнула свинье, что вскоре вернусь за ним. Слышал ли он? Надеюсь, что да, ведь в глазках мигнул ужас. Понял ли свою судьбу? Вряд ли. Но ему придется. Кара всегда приходит, пусть не в жизни, так в смерти. И я стану его карой. Жестокой и алчной.
Громкие рыдания исчезли и им на смену пришел тихий, но пронизывающий тело глухой плач. Я стояла в небольшой, но аккуратной спальне. Драгоценная фотография на столе, бронзовый телефонный аппарат, книги, перо, чернильница и недописанное письмо, статуэтки ангелочков, цветочниц в стеклянном шкафу и большое зеркало, в котором увидела себя: миловидную даму со стянутыми в пучок волосами и строгим платьем с устаревшим квадратным вырезом.
Плакала молодая девушка, сидящая на краю кровати, на которой лежала седовласая старая женщина. Последняя что-то шептала девушке, на что она кивала, но не могла унять слез.
Моя жертва ждала смерти, боль точила ее уже несколько месяцев, она давно звала меня, молила, а я не могла избавить несчастную от страданий, пока не придет время.
Я шагнула вперед и когда взяла хрупкую руку умирающей, почувствовала, как небольшая часть моей извечной ноющей боли поутихла. Нити связывали меня с моими жертвами, как только они ступали на дорожку смерти, я чувствовала тоже что и они, переживала их последние мгновения, страдания, но и радости тоже, жила с ними... жила в них.
-- Не уходи, пожалуйста, -- словно почувствовав, что настал решающий миг, вскрикнула девушка.
Но что могли помочь слова. У жизни всегда есть завершение и этого не изменить.
Старая женщина дернулась и затихла, а после я увидела уже ее душу, что удивленно, но с радостью разглядывала меня.
-- Мама! -- воскликнула душа. -- Мама, это правда ты?
Я улыбалась своей жертве со всей любовью на которую была способна, хотя и не знала возможна ли для смерти любовь.
Мы ступили в светящийся коридор и мне пришлось отпустить руку души. Этот миг всегда был самым горьким. Я завидовала своим жертвам, ведь они могли пройти в этот свет, могли получить невесомость, а мне предназначалась лишь бесконечность... темная, мрачная, полная боли, слез и прощаний... И никто и никогда не придет за мной и не отведет в такой коридор, не подарит покой.
Старуха опять будет косить новые жертвы...
Автор: Кристина Полева
Жанры: хоррор
Нас двое
Много ли мы знаем о себе?
Все?
Вы уверены?
Опомнитесь, глупцы. Мы ничего не знаем. Даже меньше, чем об окружающих. Намного меньше. Чужие недостатки, грехи, секреты мы видим, помним о них, если не осуждаем обладателей, то прощаем. Свои же держим в тайне. И в первую очередь от себя.
Ответьте честно: вы когда-нибудь окунались глубоко в себя, в свой неизведанный океан? Нет, не в свои страхи. Бояться змей, высоты -- это совершенно иное. Глубже! Туда, где живут ваши темные демоны: злые, жадные, извечно-голодные. Oni1 облизываются на чужое, завидую, презирают, ненавидят. Вы пытаетесь их подавить, сковать цепями, но иногда демоны срывают оковы и накрывают вас с головой, ввергая в ярость либо тихую тоску.
Я всегда была младшей в семье. Оnee-chan2 для своих братьев. Маленькой onee-chan. Мама даже изредка называла меня Akari3.
Но я уже давно другая.
И даже не я.
Нас двое.
Мэй и Куро.
Мэй -- тихая, нежная, послушная.
Куро же совсем иная. Она яростная, жестокая. Сильная, безжалостная. Она мой внутренний демон.
Я боюсь ее. Но и без Куро не могу. Вернее, она уже не отпустит меня. Скорее Куро правит моей жизнью. Да и моя ли она до сих пор? Не призрак ли Мэй теперь, а Куро полноправная хозяйка?
Это случилось как будто недавно. Или все же давно? Моя слабость тому виной. И ее ненависть, зависть, а еще людей, именно они открыли мою душу для Куро.
Я всегда была одна. И тому виной прежде неосознаваемая, необъяснимая тоска. Тоска по кому-то столь важному для меня, что изредка становилось страшно. И потому я сторонилась людей, что-то в них отпугивало... Даже не меня... Кого-то во мне. Сильного и бесконечно потерянного.
Потому Мэй в школе не любили, сперва я сторонилась одноклассников, после они меня. Я была для них странная.
Kimyona4.
В тот день kimyona Мэй была рассеяна. Не слышала шепот за спиной, не оборачивалась вслед тихим словам.
Глупая Мэй.
Не знала, что ждало меня вечером. Вновь витала в мыслях, боролась со своими демонами.
Я шла по темной улице.
А затем на моем пути возникли они...
Трое парней.
Они смеялись, кружили вокруг Мэй.
Блеснул нож.
Он красиво блестел, я даже засмотрелась.
Kimyona?
Нет! Baka5!
Мэй опомнилась, дернулась, пытаясь вырваться из мужских рук. Но меня держали крепко и шутили в ответ на просьбы отпустить.
Холодная сталь коснулась и ласково заскользила, царапая кожу.
Демон!
Именно тогда проснулся мой oni.
Мэй засмеялась. Облизнула губы. И призывно улыбнулась. Нежно пальчики пробежались по руке парня, плечу, прошлись по губам. Его язык лизнул кончики моих пальцев и парень возбужденно рассмеялся...
Именно тогда я, до самой рукоятки, вонзила нож ему в грудь.
Двое остальных, наивные дураки, пытавшиеся играть со мной, на мгновение застыли, наблюдая, как расползается кровавая рана на груди бывшего друга и совершенно позабыв обо мне.
А Мэй уже бежала, не чувствуя ног под собой.
Опомнилась я, лишь в своей комнате.
И смеялась. До сипа, до рыданий.
Долго не могла уснуть. Боялась выключить свет. Казалось, тогда убиенный придет за мной. Теперь он не отпустит меня. Только свет может защитить.
Когда свет погас, я едва подавила крик и зажала губы ладонями, боясь не сдержаться.
Тело покрыл холодный пот и я сжалась в комок, так стало холодно.
Или может это все от ужаса?
Жуткое чувство сдавило мое сердце, мерещилось, что это когти мертвого вцепились в него.
Половица скрипнула, и я подтянула простыню до самых глаз.
-- Мэ-э-э-э-эй, -- протянул тихий голос и засмеялся.
Голос никак не мог принадлежать убитому... ведь был женским.
-- Кто здесь? -- мой вопрос прозвучал едва слышно и, собравшись с силами, я повторила: -- Кто здесь?
В ответ мне только снова рассмеялись, а коготки заскрипели по окну.
Стиснув зубы от этого мерзкого звука, я пыталась разглядеть стоящего у окна, но видела только неясную тень.
-- Я не вижу тебя, -- И откуда во мне только взялась решимость вновь заговорить? Сердце-то билось, будто у загнанной мыши.
Тень хохотнула, ударила по стеклу и оно треснуло, брызнув осколками.
Я спряталась под простынью, по которой застучали осколки стекла.
А после вспыхнул свет и, откинув простынь, в волнении осмотрела комнату.
Никого!
Даже окно целое, будто никто и ни касался его.
Это казалось бы должно было успокоить меня, но только вызвало еще больший ужас.
Мэй сошла с ума?
Неожиданно свет вновь погас и осколки стекла, что попали под простыню, впились в тело, будто были живыми.
Я накрылась ею, словно и правда надеясь спрятаться от неизвестного и почувствовала, как кто-то коснулся моего плеча.
-- Мила-а-а-я-я-я, -- протянул насмешливый голос, приобретая мужские нотки. -- Милая-я-я-я.
Это он.
Тот, кого я убила.
А после ощутила как то, что коснулось моего плеча, острием уткнулось в кожу, а после медленно заскользило по руке, прорывая ткань и "лаская" кожу.
Вскрикнув, Мэй попыталась оттолкнуть нож и выбраться из-под простыни, но, ожидая сопротивление, осознала, что там никого нет. Взглянув на руки, не увидела и следа от ножа, хотя рука болела, доказывая, что все не было сном.
Ночь была долгой, тихой и пугающей. Я ждала, что каждое мгновение убитый может вернуться и пыталась понять, кому мог принадлежать тот женский голос. А в груди росло неожиданное понимание. Во мне просыпалась память.
День, спокойный и тихий, усмирил страх, даже заставил поверить в то, что это были только игры моей совести. Но ночь вновь вернула ужас, когда тень возникла в углу комнаты и уже не исчезала даже, когда горел свет.
Мэй дрожала, едва сдерживала крик ужаса на губах, но пыталась держаться. Я шептала себе, что это ложь. Глаза kimyona обманывают. Но все оставалось по прежнему, день сменял ночь, и тень вновь возвращалась. Иногда она бродила по комнате, что-то шептала и во мне крепла уверенность.
А после тень бросилась на меня, видимо почувствовав, что барьеры рухнули и я увидела ее лицо.
Это была Куро!
-- Здравствуй, сестренка, -- насмешливо прошептала она, прижав нож к моему горлу, он все также был в крови убитого мной и я содрогнулась в приступе ужаса.
-- Ты... ты... -- только и могла шептать я, задыхаясь от ужаса. -- Но как?
-- Мэй держит меня, -- хохотнула моя близняшка, которая умерла еще в младенчестве. -- Ненависть к тебе не отпускает меня, дорогая.
-- Уходи, уходи, -- попыталась оттолкнуть я нож, понимая, что могу не выдержать и закричать.
-- Глупая, глупая Мэй, -- острие заскользило по плечу, оставляя за собой кровавый след. -- Оrokana6.
Мэй молчала, не зная что ответить, а нож уже уперся в кожу, там где бешенно билось ее сердце.
-- Убивать так интересно, правда, kimyona? -- облизала губы Куро. -- Ты ушла, а я долго смотрела, как истекал он кровью, как леденела жизнь в его похотливых глазках.
-- Я не хотела, -- замотала головой Мэй.
Сестра хмыкнула весело, но с ноткой печали:
-- Конечно, не хотела. Оrokana Мэй. Ты глупая. глупая девочка. Испуганая, маленькая девочка. Зато я хотела, а ты не смогла бороться со мной, сестричка. Ты лишь моя бледная тень и мир ошибся, когда оставил тебя, привнеся мою жизнь в уплату древних суеверий.
-- Я знаю, ты не дочь Akuma7, -- я пыталась говорить спокойно, но видя тот ужасный огонь, что пылал в глазах утраченой сестры, голос срывался.
-- Думаешь? -- улыбка Куро была страшной и Мэй дернулась, отчего острие прорвало кожу и первая радостно засмеялась. Коснувшись ледяными пальцами проступившей из пореза крови, поднесла к губам:
-- Amai8.
Я сглонула, чувствуя как подкатила тошнота к горлу, а после, вспомнив, что на ноже была кровь убитого, Мэй не сдержала вскрик отвращения. Показалось, будто через эту мертвую кровь, ее жертва проникла в тело, а разум спешил за страхом и Мэй услышала голос убитого:
-- Маленькая, красивая Мэй. Ну, что же ты? Не бойся. Мы теперь всегда будем вместе.
Лицо его было ужасным, опухшим, покрытым язвами и гнилью и, не закрой он мой рот, я бы закричала.
-- Не я дочь Akuma, Мэй, -- приблизил мертвый свое лицо к моему. -- Ты...
Словарь японских слов в ромадзи (латинскими буквами):
kuro куро -- черный, черная
may мэй -- танец
1 oni они -- демон, демоны
2 onee-chan онэ-чан -- сестренка, младшая сестра
3 akari акари -- луч света
4 kimyona кимиона -- странный, странная
5 baka бака -- универсальное оскорбление, в зависимости от тона голоса и других факторов может принимать значения от "глупый" до "кретин".
6 оrokana орокана -- глупый, глупая
7 akuma акума -- дьявол
8 аmai амаи -- сладкий, сладкая
Объяснение по близнецам:
В Японии раньше было большое суеверие, что один из близнецов от дьявола и потому могли убить либо одного, либо обоих, а иногда и мать. И сейчас для некоторых семей близнецы считаются позором. Коренные жители Японии, айны, даже изгоняли матерей близнецов, опасаясь, что соплеменницы могут "заразиться" и тоже начнут рожать двойняшек.
Автор: Анна Гринь
Жанры: драма, история
Она из рода Болейн
"Нет, Генри, нам не жить в раю! В безумном государстве король имеет право быть безумцем.
И часы все подгоняют время, не желая пощадить мир. Я бы хотела разбить их, остановить быстрый ход золотистых шестеренок, но только обернулась, чтобы увидеть как в туманной дали появляется черный паровоз, чья решетка, отделанная стальными вставками, напоминала клыки зверя. Паровой котел пыхтел, выпуская клубы дыма, тяжелые поршни крутили колеса, что несли на себе эту огромную машину.
Такие паровозы называли "Черными волками", а данный был одним из немногих уцелевших в гражданской войне, что разделила страну на две неровные части, и потому прямо на меня смотрело дуло его пушки. Она напоминала мне страшный глаз, в центре которого бился темный и злой огонь. Сколько смертей принесла она? Много.
А еще больше опасные железные птицы, изобретение гениального ученого Мартинса, что бороздили небо бронзовыми крыльями и будто соколы бросались на своих жертв, опаляя неистовым огнем и омывая меня их смертями, словно дождем.
Люди сами творили смерть, но вину перекладывали на мои плечи, словно могли тем смыть кровь со своих рук.
Но это не означало, что я желала того же солдатам, всего лишь пешкам в играх великих, и, тем-более, храбрым медсестрам, которые чудом выжившие в кровавой войне, возвращались на военном паровозе домой.
Казалось, что сама война долетела до никогда не знавшей ее столицы, чтобы забрать вырвавшихся из цепких лап счастливчиков. И даже дирижабли, что парили над городом не могли защитить их от врага, ведь тот затерялся среди своих.
Я трусливо отвернулась и тут же услышала скрип, а затем скрежет падающего и переворачивающегося паровоза, звон стекла, взрывы газовых фонарей, шипение огня и последовавшие за этим испуганные крики людей на перроне и площади.
А затем уже не управляла собой, другие силы понесли меня в самую гущу горя и смерти. Я сама была ею и могла лишь радоваться, видя, что уцелевших все таки больше половины. Но голоса умирающих звенели в моей голове, дурманили. И я была кому-то матерью, кому-то сестрой, любимой, другом, братом, отцом...
Но еще большим был голос ненависти. Всепоглощающей и мерзкой ненависти. Живые люди проклинали меня, с горечью говорили, что вот она старуха пришла косить новые жертвы. Не могла позволить молодым пожить, пила жадно их юную горячую кровь. Винили меня в случившемся и никто не задумался о стрелочнике и служивом.
Зато я кляла их со всех сил, и лишь ждала того часа, когда встречусь с ними. Тогда буду старухой, я это знала, радовалась этому. Тогда в моих руках будет топор.
Сейчас же могла лишь пытаться помочь несчастным, вела их в светящийся коридор, что выводил в невесомость и бесконечность. Будут ли они счастливы там? Сложный вопрос. Я не знала заслужили ли эти люди счастье, если да, судьба будет милостива, если нет -- вновь жестока.
Глаза полные страха, слезы, крики, стоны все смешалось, а я видела только лица своих... жертв. Что обманывать, они были моими жертвами, люди правы. Но я не радовалась этим жертвам, хотя собирала их жизни с упорством и жадностью старухи-смерти.
Я не помнила, как все закончилось, когда вокзал с горящим поездом растворился, унесся с собой рыдания и голоса полицейских, надевавших наручники на стрелочника. Последнему радовалась, но только не смеющимся глазкам служивого, что изловчился и угощал теперь все тем же злосчастным виски бледного сыщика. Я шепнула свинье, что вскоре вернусь за ним. Слышал ли он? Надеюсь, что да, ведь в глазках мигнул ужас. Понял ли свою судьбу? Вряд ли. Но ему придется. Кара всегда приходит, пусть не в жизни, так в смерти. И я стану его карой. Жестокой и алчной.
Громкие рыдания исчезли и им на смену пришел тихий, но пронизывающий тело глухой плач. Я стояла в небольшой, но аккуратной спальне. Драгоценная фотография на столе, бронзовый телефонный аппарат, книги, перо, чернильница и недописанное письмо, статуэтки ангелочков, цветочниц в стеклянном шкафу и большое зеркало, в котором увидела себя: миловидную даму со стянутыми в пучок волосами и строгим платьем с устаревшим квадратным вырезом.
Плакала молодая девушка, сидящая на краю кровати, на которой лежала седовласая старая женщина. Последняя что-то шептала девушке, на что она кивала, но не могла унять слез.
Моя жертва ждала смерти, боль точила ее уже несколько месяцев, она давно звала меня, молила, а я не могла избавить несчастную от страданий, пока не придет время.
Я шагнула вперед и когда взяла хрупкую руку умирающей, почувствовала, как небольшая часть моей извечной ноющей боли поутихла. Нити связывали меня с моими жертвами, как только они ступали на дорожку смерти, я чувствовала тоже что и они, переживала их последние мгновения, страдания, но и радости тоже, жила с ними... жила в них.
-- Не уходи, пожалуйста, -- словно почувствовав, что настал решающий миг, вскрикнула девушка.
Но что могли помочь слова. У жизни всегда есть завершение и этого не изменить.
Старая женщина дернулась и затихла, а после я увидела уже ее душу, что удивленно, но с радостью разглядывала меня.
-- Мама! -- воскликнула душа. -- Мама, это правда ты?
Я улыбалась своей жертве со всей любовью на которую была способна, хотя и не знала возможна ли для смерти любовь.
Мы ступили в светящийся коридор и мне пришлось отпустить руку души. Этот миг всегда был самым горьким. Я завидовала своим жертвам, ведь они могли пройти в этот свет, могли получить невесомость, а мне предназначалась лишь бесконечность... темная, мрачная, полная боли, слез и прощаний... И никто и никогда не придет за мной и не отведет в такой коридор, не подарит покой.
Старуха опять будет косить новые жертвы...
***
Автор: Кристина Полева
Жанры: хоррор
Нас двое
Много ли мы знаем о себе?
Все?
Вы уверены?
Опомнитесь, глупцы. Мы ничего не знаем. Даже меньше, чем об окружающих. Намного меньше. Чужие недостатки, грехи, секреты мы видим, помним о них, если не осуждаем обладателей, то прощаем. Свои же держим в тайне. И в первую очередь от себя.
Ответьте честно: вы когда-нибудь окунались глубоко в себя, в свой неизведанный океан? Нет, не в свои страхи. Бояться змей, высоты -- это совершенно иное. Глубже! Туда, где живут ваши темные демоны: злые, жадные, извечно-голодные. Oni1 облизываются на чужое, завидую, презирают, ненавидят. Вы пытаетесь их подавить, сковать цепями, но иногда демоны срывают оковы и накрывают вас с головой, ввергая в ярость либо тихую тоску.
Я всегда была младшей в семье. Оnee-chan2 для своих братьев. Маленькой onee-chan. Мама даже изредка называла меня Akari3.
Но я уже давно другая.
И даже не я.
Нас двое.
Мэй и Куро.
Мэй -- тихая, нежная, послушная.
Куро же совсем иная. Она яростная, жестокая. Сильная, безжалостная. Она мой внутренний демон.
Я боюсь ее. Но и без Куро не могу. Вернее, она уже не отпустит меня. Скорее Куро правит моей жизнью. Да и моя ли она до сих пор? Не призрак ли Мэй теперь, а Куро полноправная хозяйка?
Это случилось как будто недавно. Или все же давно? Моя слабость тому виной. И ее ненависть, зависть, а еще людей, именно они открыли мою душу для Куро.
Я всегда была одна. И тому виной прежде неосознаваемая, необъяснимая тоска. Тоска по кому-то столь важному для меня, что изредка становилось страшно. И потому я сторонилась людей, что-то в них отпугивало... Даже не меня... Кого-то во мне. Сильного и бесконечно потерянного.
Потому Мэй в школе не любили, сперва я сторонилась одноклассников, после они меня. Я была для них странная.
Kimyona4.
В тот день kimyona Мэй была рассеяна. Не слышала шепот за спиной, не оборачивалась вслед тихим словам.
Глупая Мэй.
Не знала, что ждало меня вечером. Вновь витала в мыслях, боролась со своими демонами.
Я шла по темной улице.
А затем на моем пути возникли они...
Трое парней.
Они смеялись, кружили вокруг Мэй.
Блеснул нож.
Он красиво блестел, я даже засмотрелась.
Kimyona?
Нет! Baka5!
Мэй опомнилась, дернулась, пытаясь вырваться из мужских рук. Но меня держали крепко и шутили в ответ на просьбы отпустить.
Холодная сталь коснулась и ласково заскользила, царапая кожу.
Демон!
Именно тогда проснулся мой oni.
Мэй засмеялась. Облизнула губы. И призывно улыбнулась. Нежно пальчики пробежались по руке парня, плечу, прошлись по губам. Его язык лизнул кончики моих пальцев и парень возбужденно рассмеялся...
Именно тогда я, до самой рукоятки, вонзила нож ему в грудь.
Двое остальных, наивные дураки, пытавшиеся играть со мной, на мгновение застыли, наблюдая, как расползается кровавая рана на груди бывшего друга и совершенно позабыв обо мне.
А Мэй уже бежала, не чувствуя ног под собой.
Опомнилась я, лишь в своей комнате.
И смеялась. До сипа, до рыданий.
Долго не могла уснуть. Боялась выключить свет. Казалось, тогда убиенный придет за мной. Теперь он не отпустит меня. Только свет может защитить.
Когда свет погас, я едва подавила крик и зажала губы ладонями, боясь не сдержаться.
Тело покрыл холодный пот и я сжалась в комок, так стало холодно.
Или может это все от ужаса?
Жуткое чувство сдавило мое сердце, мерещилось, что это когти мертвого вцепились в него.
Половица скрипнула, и я подтянула простыню до самых глаз.
-- Мэ-э-э-э-эй, -- протянул тихий голос и засмеялся.
Голос никак не мог принадлежать убитому... ведь был женским.
-- Кто здесь? -- мой вопрос прозвучал едва слышно и, собравшись с силами, я повторила: -- Кто здесь?
В ответ мне только снова рассмеялись, а коготки заскрипели по окну.
Стиснув зубы от этого мерзкого звука, я пыталась разглядеть стоящего у окна, но видела только неясную тень.
-- Я не вижу тебя, -- И откуда во мне только взялась решимость вновь заговорить? Сердце-то билось, будто у загнанной мыши.
Тень хохотнула, ударила по стеклу и оно треснуло, брызнув осколками.
Я спряталась под простынью, по которой застучали осколки стекла.
А после вспыхнул свет и, откинув простынь, в волнении осмотрела комнату.
Никого!
Даже окно целое, будто никто и ни касался его.
Это казалось бы должно было успокоить меня, но только вызвало еще больший ужас.
Мэй сошла с ума?
Неожиданно свет вновь погас и осколки стекла, что попали под простыню, впились в тело, будто были живыми.
Я накрылась ею, словно и правда надеясь спрятаться от неизвестного и почувствовала, как кто-то коснулся моего плеча.
-- Мила-а-а-я-я-я, -- протянул насмешливый голос, приобретая мужские нотки. -- Милая-я-я-я.
Это он.
Тот, кого я убила.
А после ощутила как то, что коснулось моего плеча, острием уткнулось в кожу, а после медленно заскользило по руке, прорывая ткань и "лаская" кожу.
Вскрикнув, Мэй попыталась оттолкнуть нож и выбраться из-под простыни, но, ожидая сопротивление, осознала, что там никого нет. Взглянув на руки, не увидела и следа от ножа, хотя рука болела, доказывая, что все не было сном.
Ночь была долгой, тихой и пугающей. Я ждала, что каждое мгновение убитый может вернуться и пыталась понять, кому мог принадлежать тот женский голос. А в груди росло неожиданное понимание. Во мне просыпалась память.
День, спокойный и тихий, усмирил страх, даже заставил поверить в то, что это были только игры моей совести. Но ночь вновь вернула ужас, когда тень возникла в углу комнаты и уже не исчезала даже, когда горел свет.
Мэй дрожала, едва сдерживала крик ужаса на губах, но пыталась держаться. Я шептала себе, что это ложь. Глаза kimyona обманывают. Но все оставалось по прежнему, день сменял ночь, и тень вновь возвращалась. Иногда она бродила по комнате, что-то шептала и во мне крепла уверенность.
А после тень бросилась на меня, видимо почувствовав, что барьеры рухнули и я увидела ее лицо.
Это была Куро!
-- Здравствуй, сестренка, -- насмешливо прошептала она, прижав нож к моему горлу, он все также был в крови убитого мной и я содрогнулась в приступе ужаса.
-- Ты... ты... -- только и могла шептать я, задыхаясь от ужаса. -- Но как?
-- Мэй держит меня, -- хохотнула моя близняшка, которая умерла еще в младенчестве. -- Ненависть к тебе не отпускает меня, дорогая.
-- Уходи, уходи, -- попыталась оттолкнуть я нож, понимая, что могу не выдержать и закричать.
-- Глупая, глупая Мэй, -- острие заскользило по плечу, оставляя за собой кровавый след. -- Оrokana6.
Мэй молчала, не зная что ответить, а нож уже уперся в кожу, там где бешенно билось ее сердце.
-- Убивать так интересно, правда, kimyona? -- облизала губы Куро. -- Ты ушла, а я долго смотрела, как истекал он кровью, как леденела жизнь в его похотливых глазках.
-- Я не хотела, -- замотала головой Мэй.
Сестра хмыкнула весело, но с ноткой печали:
-- Конечно, не хотела. Оrokana Мэй. Ты глупая. глупая девочка. Испуганая, маленькая девочка. Зато я хотела, а ты не смогла бороться со мной, сестричка. Ты лишь моя бледная тень и мир ошибся, когда оставил тебя, привнеся мою жизнь в уплату древних суеверий.
-- Я знаю, ты не дочь Akuma7, -- я пыталась говорить спокойно, но видя тот ужасный огонь, что пылал в глазах утраченой сестры, голос срывался.
-- Думаешь? -- улыбка Куро была страшной и Мэй дернулась, отчего острие прорвало кожу и первая радостно засмеялась. Коснувшись ледяными пальцами проступившей из пореза крови, поднесла к губам:
-- Amai8.
Я сглонула, чувствуя как подкатила тошнота к горлу, а после, вспомнив, что на ноже была кровь убитого, Мэй не сдержала вскрик отвращения. Показалось, будто через эту мертвую кровь, ее жертва проникла в тело, а разум спешил за страхом и Мэй услышала голос убитого:
-- Маленькая, красивая Мэй. Ну, что же ты? Не бойся. Мы теперь всегда будем вместе.
Лицо его было ужасным, опухшим, покрытым язвами и гнилью и, не закрой он мой рот, я бы закричала.
-- Не я дочь Akuma, Мэй, -- приблизил мертвый свое лицо к моему. -- Ты...
Словарь японских слов в ромадзи (латинскими буквами):
kuro куро -- черный, черная
may мэй -- танец
1 oni они -- демон, демоны
2 onee-chan онэ-чан -- сестренка, младшая сестра
3 akari акари -- луч света
4 kimyona кимиона -- странный, странная
5 baka бака -- универсальное оскорбление, в зависимости от тона голоса и других факторов может принимать значения от "глупый" до "кретин".
6 оrokana орокана -- глупый, глупая
7 akuma акума -- дьявол
8 аmai амаи -- сладкий, сладкая
Объяснение по близнецам:
В Японии раньше было большое суеверие, что один из близнецов от дьявола и потому могли убить либо одного, либо обоих, а иногда и мать. И сейчас для некоторых семей близнецы считаются позором. Коренные жители Японии, айны, даже изгоняли матерей близнецов, опасаясь, что соплеменницы могут "заразиться" и тоже начнут рожать двойняшек.
***
Автор: Анна Гринь
Жанры: драма, история
Она из рода Болейн
"Нет, Генри, нам не жить в раю! В безумном государстве король имеет право быть безумцем.
