Тебя мне никто не заменит
Появилась я на свет в начале 60-х в небольшом поселке такого же небольшого сибирского города. Говоря словами песни “летящей походкой я вышла из мая...”
Но сначала было детство. “Все мы родом из детства”, - если верить А. де С.-Экзюпери. Когда я была маленькой, я мало играла с куклами. В основном, читала и рисовала.
Однажды мама из Ленинграда привезла мне большую и красивую куклу - доктора Айболита. На следующий день у всех других кукол были оторваны руки и ноги. Маман была очень недовольна этим фактом. На что я ей отвечала: “Как же Айболит будет лечить здоровых? Он же врач.”
Вскоре доктор Айболит всех вылечил. Куклы были здоровы и счастливы. Но мне это быстро надоело.
Жили мы в деревянном бараке. А рядом с домом был небольшой огород. Там росли смородина, малина, яблоня, черемуха. Кусты малины меня часто укрывали от глаз людей, когда я обижалась или хотела о чем-то помечтать. Сама с собой наедине.
Легкий ветерок, шорох и шепот листьев, и мои мечты…
Больше всего я любила играть с мальчишками в войну. Здесь уже я была Доктором Айболитом. Вернее, медсестрой. Вытаскивала раненых с поля боя, бинтовала их и давала лекарства. А лекарствами служили ягоды смородины, малины и витамины.
Когда родители уходили на работу, а бабушка в магазин, я закрывалась в чулане, пела песни, читала стихи и танцевала. Песни большей частью были о войне. И лишь немногие - о любви.
Взрослым странно было видеть, что маленькая девочка просто прилипает к приемнику, когда транслируют песню “Враги сожгли родную хату” и, подпевая, плачет. Мама мне часто повторяла: «Ты какая-то не такая, не от мира сего, что ли…»
С самого раннего детства в меня вбивали прописные истины в прямом смысле этого слова. Дедушка Ленин велел так воспитывать детей, а с ним и советские педагоги во главе с А. Макаренко. А мама моя была из детского дома. И этим все сказано. Там либо тебя бьют, либо ты. А взрослые били всех за непослушание. Мама была очень красивой. Ей приходилось не раз постоять за себя. Других девочек мальчишки насиловали тайком от взрослых. И попробуй только пикни - зашибут напрочь. Мама этого очень боялась и тогда пошла на крайние меры. Как-то раз, пришла к башмачнику со слезами: «Если вы мне не будете оставлять гвозди не вбитыми до конца в подошву, то мне - конец». Сапожник детдомовский пожалел ее. Он сделал все в точности так, как она просила. И с тех пор все мальчишки маму боялись, обходили стороной. В целях обороны она била прямо в пах. А рисковать своим здоровьем желающих не было.
По ночам воспитанники детдома доставали хлеб из-под подушек и ели. А днем снова весь хлеб сметался со столов. Зато ночью все спокойно спали, ведь с голода не умрут, так как хлеб был всегда под рукой. Во сне к ним приходили родители, снились бомбежки и вечный голод. Но чаще всего снились бомбежки… Тогда они вздрагивали и просыпались в слезах.
Позже, один из них, Валерий Шумилин, напишет стихотворение «Баллада о спасенном эшелоне».
“Шел состав в Сибирь,
в теплушках - дети,
на ногах стоявшие
с трудом.
Было нас не так уж много -
двести,
это значит,
целый детский дом.
Двести душ -
не больше и не меньше,
искусавших молча губы
в кровь,
но не на ребят похожих
внешне,
а на изможденных стариков.
До костей в блокаду
истощавших,
(кое-кто ходил пешком под стол),
в страхе вместо воплей,
источавших
под обстрелом
тихий-тихий стон.
Бил по эшелону
вражий летчик,
по ребятам бил
фашистский гад.
Паровоз, как взмыленная
лошадь,
мчался напролом и
наугад.
С грохотом качнулся,
обессилев,
не решаясь дальше
лезть в огонь.
Мама Женя слезно нас
просила:
- Деточки, скорее
под вагон!
Бомбы разрывались рядом,
мимо.
Взрывы наяву,
а не в кино.
От пожара, копоти и дыма
свет померк,
в глазах темным-темно.
Коршуном парил
немецкий «Юнкерс»,
делая зловещие круги.
Будь ты проклят! -
Мама Женя руки
распростерла, сжавши кулаки:
- Господи, приди на помощь
деткам!
И с надеждой в небо
бросив взгляд,
нас прикрыть пыталась,
как наседка,
маленьких, беспомощных
цыплят.
Тень беды плыла над нами
грозно.
Но свершилось чудо,
видит Бог:
появился в небе
краснозвездный,
на таран идущий,
ястребок.
До сих пор
тот жаркий бой воздушный
вижу, не взирая на года.
До сих пор в своей
теплушке душной
еду я дорогой в никуда.
До сих пор, спасенные
пилотом,
продолжаем память ворошить.
Столб огня метнулся
над болотом, -
“Юнкерс” приказал нам
«долго жить».
Нам давно за сорок,
но из детства
не уйдем, смятения полны.
Минами замедленного
действия
нам порой взрывают сны
Войны."
Это стихотворение посвящается первому директору Зырянского детского дома Евгении Андреевне Мамонтовой, вывезшей осенью 1942года эшелон с детьми из блокадного Ленинграда в далекую Томскую область. Сначала детей вывезли по Ладоге, а потом посадили в поезд. Под Лугой, недалеко от станции, их бомбил «Мессер». Советский летчик, Джабидзе Давид Васильевич, спас детей. Позже ему присвоили звание Героя Советского Союза.
В 80-е годы моя мама разыскала его и организовала встречу летчика со спасенными им тогда ленинградскими детьми. Встреча проходила в Новосибирске.
Мой дед, Воробьев Дмитрий Михайлович, был из коренной дворянской интеллигенции Санкт-Петербурга. Революцию он встретил без особой радости. Многие его родственники покинули страну. Он же остался в Питере, добровольно отдав Советам все, что имел.
Другой мой дед был родом из казаков. Еще царица Елизавета заселила казаками Херсонскую губернию. Даже уезд, где родился мой дед, назывался Елисаветградским. Это был папин отец, Павел Никонович. Кузнец. Он относился к зажиточным слоям населения, называемым тогда кулаками или середняками. Бабушка, Васильева Фекла Васильевна, была из беднейшего крестьянства Днепропетровской области.
Когда они поженились, их раскулачили и сослали в Томскую область. Здесь, на поселении. родился мой отец. Много лет ему приходилось носить на себе клеймо сына «врага народа». Обуви не было. В первый класс пошел босиком. Сестру его похоронили по дороге, когда его родители еще шли по этапу в Сибирь. Она была грудным ребенком. А старшего брата Анатолия забрали в тюрьму даже в пятнадцатилетнем возрасте. Дали пять лет. Отправили в Казахстан. Обвинен был в том, что якобы участвовал в организации «Голубая гвардия». Которой, как потом оказалось, в России вообще не существовало. Все приговоры и обвинения были надуманными.
Отцу моему на протяжении всей учебы в школе и по всем абсолютно предметам лепили трояки, так сказать, по «блату», (как сыну врага народа). Да уж! Рисовать оценки они тогда умели, лихо выплясывая под дудочку НКВД…
Деда расстреляли в начале 1946.
Папа рос очень умным, начитанным, вежливым, добрым и отзывчивым человеком. После школы поступил в Электромеханический техникум. Потом работал на руководящих должностях. И сколько бы лет ему ни было, он не мог спокойно смотреть, когда кто-то кого-то обижает. Всегда вступался за обиженных и оскорбленных.
Да и не каждому мужчине дано быть со своей женой и в горе, и в радости». А папа был. Он ухаживал за мамой двенадцать лет. В 48 лет у мамы случился инсульт. Любой другой бы уже сбежал.
Я часто потом вспоминала папины слова: «Дочка! Никогда и никого не бойся, будь всегда добрым, вежливым и гостеприимным человеком. Голодного всегда накорми. Унылого ободри. Плачущего обязательно надо утешить. А наглого - поставить на место.»
Только со временем я поняла, что во мне крепко-накрепко переплетены гены русской дворянской интеллигенции и украинского казачьего бунтарского духа.
Мама меня очень рано научила читать и писать. У мамы было много разных книг и энциклопедий. Она училась на вечернем отделении факультета русского языка и литературы. Уже в четыре года я могла только по одному портрету назвать фамилию, имя и отчество любого классика русской литературы.
Когда мне исполнилось пять лет, то уже была вовсю и учителем, и директором школы. Папа соорудил мне доску, принес набор мела и я организовала ликбез. Соседские дети приходили к нам в гости и я их учила читать и писать.
В моем классе было 5 - 6 человек. А в детском саду воспитатели, когда хотели поболтать немного в соседней группе, говорили так: «Ребята, сейчас вам Алена сказку почитает.» И уходили.
Бабушка моя была очень верующим человеком. Но очень боялась НКВД и поэтому в храм не ходила. Если бы и ее загребли, с кем тогда остались бы дети? Мужа расстреляли, детей надо было одной на ноги ставить. Веру в Бога, православную веру, бабушка пробудила во мне с раннего детства. Даже будучи еще совсем маленькой девочкой, я знала, что есть Бог, Ему надо молиться и Его надо бояться. Иначе Он накажет.
Кроме всего прочего, я сочиняла свой иностранный язык. Придумывала слова и перевод. Но это было моей тайной. Об этом никто ничего не знал, даже родители. Тогда это были еще только зарождающиеся способности к изучению иностранного языка. Мой ленинградский дед в совершенстве знал 5 языков. Мама отлично владела немецким. А я впоследствии изучала французский, немецкий и латынь.
Если я занималась, а на столе лежало что-то, не относящееся к моей учебе, то все это скидывалось мамой на пол. И, не дай Бог, мне случалось совершать какую-либо помарку или описку! Тут же все перечеркивалось мамой и мною переписывалось заново. Иногда даже по полтетради приходилось переписывать. А то и целую тетрадь! Таким образом, мама выбила у меня красивый почерк и аккуратность. Я благодарна маме за все. Правда, тогда я часто на нее обижалась.
Началась школа. Училась я прилежно. На “4” и “5”. Учителя ставили меня в пример всему классу. А на переменах все бегали, играли, смеялись, а я писала на доске задания, придуманные учителем. Виной всему - мой красивый каллиграфический почерк. Не у каждого учителя был такой. Мне самой тоже ужасно хотелось поиграть и порезвиться на перемене. Но долг превыше всего. «Debet ergo potes.» Должен, значит, можешь. (лат.)
Мои любимые предметы в школе - история и литература. По этим предметам я особенно любила делать различные доклады, рефераты. А по литературе, так вообще мне не было равных в декламировании стихов. И во всем этом была заслуга моей мамы. Правда, не всегда все было безоблачно. Мама заставляла меня жестикулировать при чтении стихотворений. Как-то раз, нужно было выучить стих о неизвестном солдате. Меня дома так натаскали с этим, что впору на сцену идти. Как меня учили, так я и сделала. В конце выученного текста были такие слова: «Вот он стоит…» И рукой я должна была указать на правый верхний угол стены в классе. Послушная дочка так и сделала, как просила мама. Но получила удар в спину. Весь класс смеялся и многие кричали: «Где он? Никого там нет.» Мне хотелось бежать от такого «успеха». Только одна учительница похвалила меня и поставила “5”. Больше я уже так не делала. Зато выступала от своей школы на всяких конкурсах чтецов. И занимала первые и вторые места.
??? Я росла скромной и тихой девочкой. Очень стеснительной. Мальчишки часто пользовались этим и обижали меня. Позже, уже учась в пединституте, я поняла, что так они самоутверждались. А меня жизнь потом научит умению постоять за себя.
Когда настало время изучать иностранный язык в школе, то мама меня записала во французскую подгруппу.
Весь класс был разделен на две подгруппы: английскую и французскую. Язык мне очень нравился. И я его поглощала просто на лету. Завистников и завистниц у меня всегда хватало. Дети самоутверждались в школе кто чем: кто - умом, а кто - кулаком. И на мою голову кулаков хватало.
Как-то раз, на уроке я ответила у доски, меня похвалила учительница и, только я села за свою парту, как получила сзади удар железной трубой по голове. Сижу, кровь льется по лицу, плачу. А учительница говорит мне: «Иди в школьный медпункт, они обработают тебе рану и сразу беги домой.»
Вышла я в коридор, а кровь в глаза стекает, почти ничего не вижу перед глазами. Медицинский кабинет был закрыт. Тогда я нахлобучила шапку на рану, надела пальто и пошла домой. Благо, что жила рядом. Дома в шапке ходила до прихода родителей. Обработать рану сама не смогла. Было страшно и неудобно самой. Боялась, что родители будут меня ругать за то, что сдачи дать не могу. Потом мы все вместе отдирали шапку от головы…
Вскоре мы переехали в другую квартиру. Другая школа, другие подруги. Из-за своего французского приходилось уже ездить на автобусе несколько остановок. Появилась у меня новая подруга Мила. Училась она совсем плохо. У нее было две пятерки (по труду и по черчению), а остальные - «тройки». Но это на нашу дружбу никак не влияло. Я всегда помогала ей, чем могла. А чаще всего она у меня списывала и все. Зависть черная ее съедала, когда меня хвалили. Хотя я свои “5” и “4” отрабатывала на всю катушку. Постоянно пропадала в библиотеках, писала доклады, много читала и занималась допоздна.
Глава 1 - Детство
Появилась я на свет в начале 60-х в небольшом поселке такого же небольшого сибирского города. Говоря словами песни “летящей походкой я вышла из мая...”
Но сначала было детство. “Все мы родом из детства”, - если верить А. де С.-Экзюпери. Когда я была маленькой, я мало играла с куклами. В основном, читала и рисовала.
Однажды мама из Ленинграда привезла мне большую и красивую куклу - доктора Айболита. На следующий день у всех других кукол были оторваны руки и ноги. Маман была очень недовольна этим фактом. На что я ей отвечала: “Как же Айболит будет лечить здоровых? Он же врач.”
Вскоре доктор Айболит всех вылечил. Куклы были здоровы и счастливы. Но мне это быстро надоело.
Жили мы в деревянном бараке. А рядом с домом был небольшой огород. Там росли смородина, малина, яблоня, черемуха. Кусты малины меня часто укрывали от глаз людей, когда я обижалась или хотела о чем-то помечтать. Сама с собой наедине.
Легкий ветерок, шорох и шепот листьев, и мои мечты…
Больше всего я любила играть с мальчишками в войну. Здесь уже я была Доктором Айболитом. Вернее, медсестрой. Вытаскивала раненых с поля боя, бинтовала их и давала лекарства. А лекарствами служили ягоды смородины, малины и витамины.
Когда родители уходили на работу, а бабушка в магазин, я закрывалась в чулане, пела песни, читала стихи и танцевала. Песни большей частью были о войне. И лишь немногие - о любви.
Взрослым странно было видеть, что маленькая девочка просто прилипает к приемнику, когда транслируют песню “Враги сожгли родную хату” и, подпевая, плачет. Мама мне часто повторяла: «Ты какая-то не такая, не от мира сего, что ли…»
С самого раннего детства в меня вбивали прописные истины в прямом смысле этого слова. Дедушка Ленин велел так воспитывать детей, а с ним и советские педагоги во главе с А. Макаренко. А мама моя была из детского дома. И этим все сказано. Там либо тебя бьют, либо ты. А взрослые били всех за непослушание. Мама была очень красивой. Ей приходилось не раз постоять за себя. Других девочек мальчишки насиловали тайком от взрослых. И попробуй только пикни - зашибут напрочь. Мама этого очень боялась и тогда пошла на крайние меры. Как-то раз, пришла к башмачнику со слезами: «Если вы мне не будете оставлять гвозди не вбитыми до конца в подошву, то мне - конец». Сапожник детдомовский пожалел ее. Он сделал все в точности так, как она просила. И с тех пор все мальчишки маму боялись, обходили стороной. В целях обороны она била прямо в пах. А рисковать своим здоровьем желающих не было.
По ночам воспитанники детдома доставали хлеб из-под подушек и ели. А днем снова весь хлеб сметался со столов. Зато ночью все спокойно спали, ведь с голода не умрут, так как хлеб был всегда под рукой. Во сне к ним приходили родители, снились бомбежки и вечный голод. Но чаще всего снились бомбежки… Тогда они вздрагивали и просыпались в слезах.
Позже, один из них, Валерий Шумилин, напишет стихотворение «Баллада о спасенном эшелоне».
“Шел состав в Сибирь,
в теплушках - дети,
на ногах стоявшие
с трудом.
Было нас не так уж много -
двести,
это значит,
целый детский дом.
Двести душ -
не больше и не меньше,
искусавших молча губы
в кровь,
но не на ребят похожих
внешне,
а на изможденных стариков.
До костей в блокаду
истощавших,
(кое-кто ходил пешком под стол),
в страхе вместо воплей,
источавших
под обстрелом
тихий-тихий стон.
Бил по эшелону
вражий летчик,
по ребятам бил
фашистский гад.
Паровоз, как взмыленная
лошадь,
мчался напролом и
наугад.
С грохотом качнулся,
обессилев,
не решаясь дальше
лезть в огонь.
Мама Женя слезно нас
просила:
- Деточки, скорее
под вагон!
Бомбы разрывались рядом,
мимо.
Взрывы наяву,
а не в кино.
От пожара, копоти и дыма
свет померк,
в глазах темным-темно.
Коршуном парил
немецкий «Юнкерс»,
делая зловещие круги.
Будь ты проклят! -
Мама Женя руки
распростерла, сжавши кулаки:
- Господи, приди на помощь
деткам!
И с надеждой в небо
бросив взгляд,
нас прикрыть пыталась,
как наседка,
маленьких, беспомощных
цыплят.
Тень беды плыла над нами
грозно.
Но свершилось чудо,
видит Бог:
появился в небе
краснозвездный,
на таран идущий,
ястребок.
До сих пор
тот жаркий бой воздушный
вижу, не взирая на года.
До сих пор в своей
теплушке душной
еду я дорогой в никуда.
До сих пор, спасенные
пилотом,
продолжаем память ворошить.
Столб огня метнулся
над болотом, -
“Юнкерс” приказал нам
«долго жить».
Нам давно за сорок,
но из детства
не уйдем, смятения полны.
Минами замедленного
действия
нам порой взрывают сны
Войны."
Это стихотворение посвящается первому директору Зырянского детского дома Евгении Андреевне Мамонтовой, вывезшей осенью 1942года эшелон с детьми из блокадного Ленинграда в далекую Томскую область. Сначала детей вывезли по Ладоге, а потом посадили в поезд. Под Лугой, недалеко от станции, их бомбил «Мессер». Советский летчик, Джабидзе Давид Васильевич, спас детей. Позже ему присвоили звание Героя Советского Союза.
В 80-е годы моя мама разыскала его и организовала встречу летчика со спасенными им тогда ленинградскими детьми. Встреча проходила в Новосибирске.
Мой дед, Воробьев Дмитрий Михайлович, был из коренной дворянской интеллигенции Санкт-Петербурга. Революцию он встретил без особой радости. Многие его родственники покинули страну. Он же остался в Питере, добровольно отдав Советам все, что имел.
Другой мой дед был родом из казаков. Еще царица Елизавета заселила казаками Херсонскую губернию. Даже уезд, где родился мой дед, назывался Елисаветградским. Это был папин отец, Павел Никонович. Кузнец. Он относился к зажиточным слоям населения, называемым тогда кулаками или середняками. Бабушка, Васильева Фекла Васильевна, была из беднейшего крестьянства Днепропетровской области.
Когда они поженились, их раскулачили и сослали в Томскую область. Здесь, на поселении. родился мой отец. Много лет ему приходилось носить на себе клеймо сына «врага народа». Обуви не было. В первый класс пошел босиком. Сестру его похоронили по дороге, когда его родители еще шли по этапу в Сибирь. Она была грудным ребенком. А старшего брата Анатолия забрали в тюрьму даже в пятнадцатилетнем возрасте. Дали пять лет. Отправили в Казахстан. Обвинен был в том, что якобы участвовал в организации «Голубая гвардия». Которой, как потом оказалось, в России вообще не существовало. Все приговоры и обвинения были надуманными.
Отцу моему на протяжении всей учебы в школе и по всем абсолютно предметам лепили трояки, так сказать, по «блату», (как сыну врага народа). Да уж! Рисовать оценки они тогда умели, лихо выплясывая под дудочку НКВД…
Деда расстреляли в начале 1946.
Папа рос очень умным, начитанным, вежливым, добрым и отзывчивым человеком. После школы поступил в Электромеханический техникум. Потом работал на руководящих должностях. И сколько бы лет ему ни было, он не мог спокойно смотреть, когда кто-то кого-то обижает. Всегда вступался за обиженных и оскорбленных.
Да и не каждому мужчине дано быть со своей женой и в горе, и в радости». А папа был. Он ухаживал за мамой двенадцать лет. В 48 лет у мамы случился инсульт. Любой другой бы уже сбежал.
Я часто потом вспоминала папины слова: «Дочка! Никогда и никого не бойся, будь всегда добрым, вежливым и гостеприимным человеком. Голодного всегда накорми. Унылого ободри. Плачущего обязательно надо утешить. А наглого - поставить на место.»
Только со временем я поняла, что во мне крепко-накрепко переплетены гены русской дворянской интеллигенции и украинского казачьего бунтарского духа.
Мама меня очень рано научила читать и писать. У мамы было много разных книг и энциклопедий. Она училась на вечернем отделении факультета русского языка и литературы. Уже в четыре года я могла только по одному портрету назвать фамилию, имя и отчество любого классика русской литературы.
Когда мне исполнилось пять лет, то уже была вовсю и учителем, и директором школы. Папа соорудил мне доску, принес набор мела и я организовала ликбез. Соседские дети приходили к нам в гости и я их учила читать и писать.
В моем классе было 5 - 6 человек. А в детском саду воспитатели, когда хотели поболтать немного в соседней группе, говорили так: «Ребята, сейчас вам Алена сказку почитает.» И уходили.
Бабушка моя была очень верующим человеком. Но очень боялась НКВД и поэтому в храм не ходила. Если бы и ее загребли, с кем тогда остались бы дети? Мужа расстреляли, детей надо было одной на ноги ставить. Веру в Бога, православную веру, бабушка пробудила во мне с раннего детства. Даже будучи еще совсем маленькой девочкой, я знала, что есть Бог, Ему надо молиться и Его надо бояться. Иначе Он накажет.
Кроме всего прочего, я сочиняла свой иностранный язык. Придумывала слова и перевод. Но это было моей тайной. Об этом никто ничего не знал, даже родители. Тогда это были еще только зарождающиеся способности к изучению иностранного языка. Мой ленинградский дед в совершенстве знал 5 языков. Мама отлично владела немецким. А я впоследствии изучала французский, немецкий и латынь.
Если я занималась, а на столе лежало что-то, не относящееся к моей учебе, то все это скидывалось мамой на пол. И, не дай Бог, мне случалось совершать какую-либо помарку или описку! Тут же все перечеркивалось мамой и мною переписывалось заново. Иногда даже по полтетради приходилось переписывать. А то и целую тетрадь! Таким образом, мама выбила у меня красивый почерк и аккуратность. Я благодарна маме за все. Правда, тогда я часто на нее обижалась.
Началась школа. Училась я прилежно. На “4” и “5”. Учителя ставили меня в пример всему классу. А на переменах все бегали, играли, смеялись, а я писала на доске задания, придуманные учителем. Виной всему - мой красивый каллиграфический почерк. Не у каждого учителя был такой. Мне самой тоже ужасно хотелось поиграть и порезвиться на перемене. Но долг превыше всего. «Debet ergo potes.» Должен, значит, можешь. (лат.)
Мои любимые предметы в школе - история и литература. По этим предметам я особенно любила делать различные доклады, рефераты. А по литературе, так вообще мне не было равных в декламировании стихов. И во всем этом была заслуга моей мамы. Правда, не всегда все было безоблачно. Мама заставляла меня жестикулировать при чтении стихотворений. Как-то раз, нужно было выучить стих о неизвестном солдате. Меня дома так натаскали с этим, что впору на сцену идти. Как меня учили, так я и сделала. В конце выученного текста были такие слова: «Вот он стоит…» И рукой я должна была указать на правый верхний угол стены в классе. Послушная дочка так и сделала, как просила мама. Но получила удар в спину. Весь класс смеялся и многие кричали: «Где он? Никого там нет.» Мне хотелось бежать от такого «успеха». Только одна учительница похвалила меня и поставила “5”. Больше я уже так не делала. Зато выступала от своей школы на всяких конкурсах чтецов. И занимала первые и вторые места.
??? Я росла скромной и тихой девочкой. Очень стеснительной. Мальчишки часто пользовались этим и обижали меня. Позже, уже учась в пединституте, я поняла, что так они самоутверждались. А меня жизнь потом научит умению постоять за себя.
Когда настало время изучать иностранный язык в школе, то мама меня записала во французскую подгруппу.
Весь класс был разделен на две подгруппы: английскую и французскую. Язык мне очень нравился. И я его поглощала просто на лету. Завистников и завистниц у меня всегда хватало. Дети самоутверждались в школе кто чем: кто - умом, а кто - кулаком. И на мою голову кулаков хватало.
Как-то раз, на уроке я ответила у доски, меня похвалила учительница и, только я села за свою парту, как получила сзади удар железной трубой по голове. Сижу, кровь льется по лицу, плачу. А учительница говорит мне: «Иди в школьный медпункт, они обработают тебе рану и сразу беги домой.»
Вышла я в коридор, а кровь в глаза стекает, почти ничего не вижу перед глазами. Медицинский кабинет был закрыт. Тогда я нахлобучила шапку на рану, надела пальто и пошла домой. Благо, что жила рядом. Дома в шапке ходила до прихода родителей. Обработать рану сама не смогла. Было страшно и неудобно самой. Боялась, что родители будут меня ругать за то, что сдачи дать не могу. Потом мы все вместе отдирали шапку от головы…
Вскоре мы переехали в другую квартиру. Другая школа, другие подруги. Из-за своего французского приходилось уже ездить на автобусе несколько остановок. Появилась у меня новая подруга Мила. Училась она совсем плохо. У нее было две пятерки (по труду и по черчению), а остальные - «тройки». Но это на нашу дружбу никак не влияло. Я всегда помогала ей, чем могла. А чаще всего она у меня списывала и все. Зависть черная ее съедала, когда меня хвалили. Хотя я свои “5” и “4” отрабатывала на всю катушку. Постоянно пропадала в библиотеках, писала доклады, много читала и занималась допоздна.
