Намек на ошибки в папирусах не давал покоя. Решил еще раз внимательно посмотреть на них, но так, будто увидел тексты впервые. Почему мы читали тексты сверху справа налево, ориентируясь на поворот символов. Если большой был внизу справа, то, логичнее, читать столбцами снизу вверх справа налево или строками справа налево и двигаться вверх. А если те странные повторяющиеся закорючки — это разделители предложений? Или слов? Может, это вообще фонетическое письмо, как в эпоху Птолемеев? Для начала остановился на варианте «символ — слово». Открыл фотографию самого маленького текста, для удобства выписал на лист два способа чтения в привычные строки. Допустим, грамматика Древнего царства была близка к грамматике Древних, то раньше будут идти подлежащие, за ними сказуемые. Но одно слово можно написать несколькими иероглифами и наоборот, что тогда? А дальше — гадание на кофейной гуще. Словарь Птаххетепа снова ничем не помог, только еще больше запутал. Без одинакового текста на двух языках мои попытки перевода были пустой тратой времени и сил. Попробовал версию «символ — звук, разделитель — конец слова». Результат был равен нулю. А если мы неправильно стояли и записывали знаки вверх ногами? Столько гипотез, только гипотез…
Это было настоящее поражение на поле научной битвы. Оставалась маленькая надежда, что в библиотеке есть диск-переводчик или найдется еще один Розеттский камень уже с письменами Древних. На такой обнадеживающей, но совершенно нелогичной мысли я выключил ноутбук и решил больше не возвращаться к головоломке с расшифровкой, пока снова не окажусь там, где побывал больше сорока веков назад.
Тихий, но настойчивый стук в дверь, на который не сразу обратил внимание, оторвал от затянувшихся размышлений. Нехотя поднялся, теряясь в догадках, кому я оказался нужен во время ланча — самой непоколебимой традиции англичан после пятичасового чая. На пороге стояла та самая рыжеволосая женщина, на чью лекцию по палеоантропологии я заглянул утром.
— Простите, профессор Аджари, — она изучающим взглядом осмотрела меня с головы до ног, — не в моих правилах спорить о науке, но Вы позволили заглянуть мне в замочную скважину, может, теперь откроете и дверь?
Я немного опешил, не понимая, что она имела ввиду. Однако, поклонился по восточному обычаю в знак уважения, жестом пригласил ее войти и присесть на диван.
— Вы заикнулись про археологическую экспедицию, — сухо произнесла она, — я готова спонсировать ее.
— Кто Вы, и зачем Вам это нужно? — быстро парировал в ответ, не желая попасть в финансовую ловушку.
— Простите, что сразу не представилась, думала, Вы знаете… — она мгновенно сменила тон с делового на дружеский. — Эмилия Карнарвон, специалист в области палеоантропологии. Читаю лекции в Кембридже второй год. Имею ученую степень доктора. Ах, — заметив мое легкое замешательство, собеседница замолчала и продолжила после небольшой паузы, — не утруждайтесь, о Вас я уже хорошо осведомлена.
— А Вы не родственница лорда, спонсировавшего раскопки гробницы Тутанхамона? — сделал предположение, ибо похожее имя?так часто попадалось в книгах, касающихся знаменитых находок в Египте.
— Троюродная внучка. В память о знаменитом родственнике у нас в семье не принято менять фамилию даже при замужестве. Старомодная дань такому выдающемуся предку.
— Значит, Вы замужем? — вздохнул, понимая, что опоздал со знакомством: такую необычную женщину я бы с удовольствием пригласил на свидание.
— Уже нет. Развожусь по причине бoльшей любви к науке, чем к мужчине, — рассмеялась Эмилия, убирая со лба рыжую прядь, выбившуюся из-под заколки. — Кто мешает начать раскопки? Можете доверять — никто не узнает Ваших тайн.
— На то они и тайны, чтобы оставаться ими, — я улыбнулся в ответ и захотел перевести тему разговора на что-нибудь прозаическое, но не получилось даже и рта раскрыть.
— Мистер Аджари, — воскликнула собеседница, скрещивая руки на груди, —?я делаю такое предложение только один раз, потом больше не сможете уговорить… даже стоя на коленях!
— Если так, то соглашусь на единственном условии… — замялся, понимая, что придется вводить ее в курс моих отношений с египетской Службой древностей.
— Каком? — поторопила она.
— Раскопки начнутся только после смерти доктора Захии Хавасса.
Я увидел, как меняется выражение лица собеседницы: глаза расширились от изумления, чуть приоткрылся рот.
— Что? — пробормотала женщина.
— Мне пришлось пообещать, — твердо произнес, чем еще больше вызвал удивление доктора, — что не испорчу карьеру главы Службы древностей при жизни и не пересеку границ своей родины пока бьется его сердце. Это было самой обременительной платой за возможность побывать в одной гробнице Древнего царства, закрытой для посещения даже археологам. Я скучаю по музею, где провел столько лет, по пескам Саккары, где знаю почти каждый камень… Но слово есть слово, и нарушать его я не собираюсь.
— Знаете, — смущенно улыбнувшись, она попыталась заправить все тот же непослушный локон уже за ухо. — Я потрясена… и готова подождать. Думаю, это будет самая захватывающая из всех экспедиций. Дайте знать, когда настанет время. Все расходы возьму на себя…
— А если так ничего и не найдем? — я заволновался, понимая, насколько дорого обойдется подобное мероприятие, и что оно требует оправдания денежных вложений. — Если библиотеку отыскали и уничтожили еще в древние времена? Или я ошибусь с ориентирами? Наша экспедиция будет пустой тратой времени и средств…
— Почему же? От увлекательной прогулки по Египту с таким знающим человеком, как Вы, я бы ни за что не отказалась. Может, мы наткнулись бы на что-то другое, не менее ценное.
— Считайте, что уговорили.
— Вы будете не против, если найду Вас в Лондоне обсудить детали? — она прищурила левый глаз.
— Вероятно, — попытался возразить, но знание хитростей разговорного английского языка в очередной раз подвело меня, поэтому решил не усугублять дальнейшее непонимание и добавил, — да, я буду ждать.
— Вот и отлично! — она встала, поправила заколку и взглянула на меня, как Рамсес Великий на побежденного хеттского царя. — Мне уже пора. До встречи! — и подобно фараону на быстрой колеснице исчезла из комнаты, оставляя меня снова в гордом одиночестве.
Весь оставшийся день копался в себе, пытаясь найти ответ на единственный мучивший меня вопрос: «Что такого было в этой странной англичанке, что я без малейших колебаний был готов нарушить обещание, данное доктору Хавассу»? Такой интерес и разгорающийся огонь я видел только в глазах приемной матери, когда речь заходила о саккарской коллекции странных предметов. Не хотелось сравнивать Стефанию и Эмилию внешне — они были слишком разные, но вот в чертах характера прослеживалось довольно большое сходство: обе были настойчивые, упрямые, без остатка отдающиеся своему делу и одновременно озаряли бесподобным ярким внутренним светом.
В то же время насторожила случайно пришедшая в голову мысль: «Что она нашла во мне, если так сразу предложила помощь с экспедицией?» Охота за древностями или славой? Я прекрасно дал понять, что экспедиция может не принести успеха. Мимолетное увлечение? Красавцем себя не считал, как и богачом. Ученая степень — не дворянский титул. Ничего во мне привлекательного не было. Возможно, ей просто хотелось интеллектуального общения. Что ж, мне такое тоже не помешает — почерпну новую и полезную информацию для общего развития. Но в том, что она заинтересовала меня как женщина — я уже не сомневался.
После визита Эмилии всерьез задумался о новой экспедиции на юг Египта к заброшенному «храму» с библиотекой Древних. Когда-нибудь снова окажусь там, надо только набраться терпения и подождать несколько лет…
Через два месяца закончил чтение лекций, попрощался с расстроившимися по поводу моего отъезда студентами (за это время я услышал от девушек столько признаний в любви, сколько не было за всю жизнь в Лондоне и Каире) и на дневном поезде вернулся в английскую столицу. Меня встретили порывистый ветер и проливной дождь — типичная ноябрьская погода — озябшие люди, прятавшиеся под темными зонтами, редкие машины, ехавшие медленно, чтобы не обрызгать пешеходов на тротуарах. Изрядно устав и вымокнув, наконец, добрался до квартиры. В двери ожидала покрытая легким слоем пыли записка, где была только одна строчка «Я Вас нашла!» и подпись «Э. К.» Если Эмилия узнала мой адрес, значит, скоро меня ждет еще одна незабываемая встреча, к которой нужно быть готовым во всеоружии.
Я ждал визита Эмилии в течение четырех месяцев. Возвращаясь вечером в пустую квартиру, хотел снова увидеть торчащую в двери записку, но это были только мечты человека, всерьез страдавшего от одиночества. От тоски я заклеил стену напротив кровати белой бумагой и крупно начертал самые часто повторяющиеся символы из папирусов Птаххетепа. Они были так похожи на иероглифы моего мира, только сложнее в деталях и требовали больше времени для написания, хотя, теоретически, любое рукописное письмо должно стремиться к упрощению символов для увеличения скорости записи. Значит, Древних устраивала подобная иероглифика. Видимо, содержание было важнее удобства. А дальше — только вопросы и догадки. Почему от них не осталось никаких других письменных источников, кроме дисков и огромных символов, выдолбленных на камнях?
Почему учитель на основе внешнего сходства с египетским Древнего царства попытался сопоставить их значения? Может, в том, что мы оба подходили к Древним, опираясь на наши цивилизации, и скрывалась первая и самая главная ошибка в работе? Если они были выше по развитию, чем современное человечество, то могли использовать абстрактные символы с большой смысловой емкостью, оттуда и сложность знака. Большинство букв ведь тоже не несут конкретного значения, пока не станут словом, зато одним иероглифом можно записать целую фразу, если произвести слияние начертаний, чем пользовались древнеегипетские писцы. И снова тупик.
Перед сном в свете настольной лампы, укутавшись в одеяло, я всматривался в черные линии, образовывавшие контуры фигур и предметов, и пытался понять их истинный смысл. Но его не было, как и раньше. Видимо, для меня подобная работа оказалась слишком непосильной задачей, что еще больше усиливало разочарование в самом себе.
Устав ждать, связался с университетом, в котором Эмилия преподавала в последнее время, чтобы уточнить ее домашний адрес, и самому нагрянуть с дружеским визитом, но лишь узнал, что миссис Карнарвон без объяснений уволилась с работы больше пяти месяцев назад и уехала в неизвестном направлении. Теперь я понял, что чувствовал Джон, как волновался, когда узнал о нашем со Стефанией исчезновении. Возможность того, что из-за меня Эмилия не захотела иметь проблемы с научным обществом, чтобы не портить свою карьеру ученого, тоже не исключалась. И обвинять ее в этом было бы просто глупо. В своем одиночестве я был виноват только сам.
Дождливый лондонский март подходил к концу. Сквозь низкие серые тучи все чаще проглядывало солнце, по которому так соскучился за пасмурную зиму. В такие дни я не спешил домой, предпочитая спокойную пешую прогулку от музея до подъезда. Сложив руки за спиной, тихо шел по мокрому тротуару, щурясь от отражающегося солнечного света в мелких лужицах. В какой-то момент начинало казаться, что я сижу с учителем на небольшом корабле, плывущем под парусом вверх по течению Нила, и ловлю ладонями яркие блики, играющие на прозрачной воде. Птаххетеп смеялся и повторял все движения за мной. А потом перед глазами возникала хижина в Вади-Натрун, два стола с мумиями самых любимых, самых близких людей… и слезы сами наворачивались на глаза. За что так жестока судьба? Лучше бы гробницу Птаххетепа никогда не находили! Лучше бы я так и умер в том гробу…
Последним мартовским вечером я возвращался домой, погруженный в свои мысли, не замечая никого вокруг. Настроение было испорчено визитом одного из каирских специалистов в области письменности, который очень грубо отозвался о моей последней монографии, где исследовалось развитие иероглифики третьей и четвертой династий на основе заупокойных текстов мастаб и сохранившихся стел. Да, это был тот самый эксперт по иероглифам Древнего царства, с кем я очень сильно поругался на научной конференции в девятнадцать лет. Все эти годы он «жаждал мести» и терпеливо ждал своего часа, поэтому не упустил шанса показать себя во всей красе «мудрости и величия». В отличие от других ученых, я никогда не опирался на труды «забронзовевших» профессоров, а делал самостоятельные выводы, что и послужило основанием для ответного беспринципного нападения на мою работу. Но это была такая мелочь по сравнению с душевными переживаниями.
Открыв дверь квартиры, я услышал шаги на лестнице и невольно обернулся. Тяжело дыша, наверх поднимался пожилой мужчина в светлом смокинге и с красной феской на голове.
— Вы профессор Сахемхет Аджари? — спросил он на арабском со знакомым каирским акцентом.
— Да, это я, — ответил на том же языке.
— Распишитесь в получении, — посыльный протянул конверт и планшет с ручкой.
Поставив нехитрую закорючку в графе, я вернул ему документы.
— Благодарю, — мужчина вежливо поклонился и направился по лестнице вниз, оставляя меня с почтой в руках.
Приготовив чай, устроился в кресле у журнального столика и вскрыл конверт. Как я хотел, чтобы это была записка от Эмилии. Но разве она пришлет весточку с таким странным человеком? Дрожащими руками развернул лист, из которого выпал билет на самолет.
— Приезжай, и как можно скорее. Тебя встретят в Каире. Доктор З. Хавасс», — прочитал я вслух коряво выведенную арабскую вязь на помятой бумаге. — Захия? — невольно сорвалось с моих губ. — Зачем?
Действительно, зачем я понадобился человеку, который так ненавидел меня и нанимал убийц, оборвавших жизнь Стефании? Свое обещание держал все эти годы, что жил в изгнании вдали от родины. И почему записка на арабском, а не на английском, который Хавасс прекрасно знал. Только вопросы и снова без ответов. Даже если это был заговор — мне терять было нечего, поэтому я решил ехать. Взглянул на дату вылета — оставалось всего три часа, чтобы собрать вещи и добраться до аэропорта.
Я сидел на заднем сидении личного автомобиля главы Службы древностей Египта и смотрел в окно. За полтора десятилетия Каир совсем не изменился. Улицы были заполнены старым транспортом, людьми и вьючными животными. У частных лавочек местные покупатели громко и, по обычаю, долго торговались с продавцами, чем вызывали недовольство у постоянно суетящихся туристов. Узкие улочки, ведущие к Гизе, были заняты ремесленниками, ваявшими традиционные древнеегипетские статуэтки и ювелирные украшения для продажи иностранцам. Они пытались законным путем прокормить свои семьи, и было бы бесчеловечно осуждать их за копирование известных артефактов. Я попытался определить конечную точку этой поездки, но не смог. Было ясно только одно: меня везли ни в музей, ни в Службу древностей.
Автомобиль остановился у недавно построенного на окраине города многоэтажного здания, украшенного светящимся красным крестом. Шофер вышел, открыл дверь и попросил следовать за ним. Мы шли по светлым коридорам клиники, стараясь не преграждать дорогу спешившему медицинскому персоналу. Мужчина распахнул дверь палаты и прошептал:
Это было настоящее поражение на поле научной битвы. Оставалась маленькая надежда, что в библиотеке есть диск-переводчик или найдется еще один Розеттский камень уже с письменами Древних. На такой обнадеживающей, но совершенно нелогичной мысли я выключил ноутбук и решил больше не возвращаться к головоломке с расшифровкой, пока снова не окажусь там, где побывал больше сорока веков назад.
Глава 9
Тихий, но настойчивый стук в дверь, на который не сразу обратил внимание, оторвал от затянувшихся размышлений. Нехотя поднялся, теряясь в догадках, кому я оказался нужен во время ланча — самой непоколебимой традиции англичан после пятичасового чая. На пороге стояла та самая рыжеволосая женщина, на чью лекцию по палеоантропологии я заглянул утром.
— Простите, профессор Аджари, — она изучающим взглядом осмотрела меня с головы до ног, — не в моих правилах спорить о науке, но Вы позволили заглянуть мне в замочную скважину, может, теперь откроете и дверь?
Я немного опешил, не понимая, что она имела ввиду. Однако, поклонился по восточному обычаю в знак уважения, жестом пригласил ее войти и присесть на диван.
— Вы заикнулись про археологическую экспедицию, — сухо произнесла она, — я готова спонсировать ее.
— Кто Вы, и зачем Вам это нужно? — быстро парировал в ответ, не желая попасть в финансовую ловушку.
— Простите, что сразу не представилась, думала, Вы знаете… — она мгновенно сменила тон с делового на дружеский. — Эмилия Карнарвон, специалист в области палеоантропологии. Читаю лекции в Кембридже второй год. Имею ученую степень доктора. Ах, — заметив мое легкое замешательство, собеседница замолчала и продолжила после небольшой паузы, — не утруждайтесь, о Вас я уже хорошо осведомлена.
— А Вы не родственница лорда, спонсировавшего раскопки гробницы Тутанхамона? — сделал предположение, ибо похожее имя?так часто попадалось в книгах, касающихся знаменитых находок в Египте.
— Троюродная внучка. В память о знаменитом родственнике у нас в семье не принято менять фамилию даже при замужестве. Старомодная дань такому выдающемуся предку.
— Значит, Вы замужем? — вздохнул, понимая, что опоздал со знакомством: такую необычную женщину я бы с удовольствием пригласил на свидание.
— Уже нет. Развожусь по причине бoльшей любви к науке, чем к мужчине, — рассмеялась Эмилия, убирая со лба рыжую прядь, выбившуюся из-под заколки. — Кто мешает начать раскопки? Можете доверять — никто не узнает Ваших тайн.
— На то они и тайны, чтобы оставаться ими, — я улыбнулся в ответ и захотел перевести тему разговора на что-нибудь прозаическое, но не получилось даже и рта раскрыть.
— Мистер Аджари, — воскликнула собеседница, скрещивая руки на груди, —?я делаю такое предложение только один раз, потом больше не сможете уговорить… даже стоя на коленях!
— Если так, то соглашусь на единственном условии… — замялся, понимая, что придется вводить ее в курс моих отношений с египетской Службой древностей.
— Каком? — поторопила она.
— Раскопки начнутся только после смерти доктора Захии Хавасса.
Я увидел, как меняется выражение лица собеседницы: глаза расширились от изумления, чуть приоткрылся рот.
— Что? — пробормотала женщина.
— Мне пришлось пообещать, — твердо произнес, чем еще больше вызвал удивление доктора, — что не испорчу карьеру главы Службы древностей при жизни и не пересеку границ своей родины пока бьется его сердце. Это было самой обременительной платой за возможность побывать в одной гробнице Древнего царства, закрытой для посещения даже археологам. Я скучаю по музею, где провел столько лет, по пескам Саккары, где знаю почти каждый камень… Но слово есть слово, и нарушать его я не собираюсь.
— Знаете, — смущенно улыбнувшись, она попыталась заправить все тот же непослушный локон уже за ухо. — Я потрясена… и готова подождать. Думаю, это будет самая захватывающая из всех экспедиций. Дайте знать, когда настанет время. Все расходы возьму на себя…
— А если так ничего и не найдем? — я заволновался, понимая, насколько дорого обойдется подобное мероприятие, и что оно требует оправдания денежных вложений. — Если библиотеку отыскали и уничтожили еще в древние времена? Или я ошибусь с ориентирами? Наша экспедиция будет пустой тратой времени и средств…
— Почему же? От увлекательной прогулки по Египту с таким знающим человеком, как Вы, я бы ни за что не отказалась. Может, мы наткнулись бы на что-то другое, не менее ценное.
— Считайте, что уговорили.
— Вы будете не против, если найду Вас в Лондоне обсудить детали? — она прищурила левый глаз.
— Вероятно, — попытался возразить, но знание хитростей разговорного английского языка в очередной раз подвело меня, поэтому решил не усугублять дальнейшее непонимание и добавил, — да, я буду ждать.
— Вот и отлично! — она встала, поправила заколку и взглянула на меня, как Рамсес Великий на побежденного хеттского царя. — Мне уже пора. До встречи! — и подобно фараону на быстрой колеснице исчезла из комнаты, оставляя меня снова в гордом одиночестве.
Весь оставшийся день копался в себе, пытаясь найти ответ на единственный мучивший меня вопрос: «Что такого было в этой странной англичанке, что я без малейших колебаний был готов нарушить обещание, данное доктору Хавассу»? Такой интерес и разгорающийся огонь я видел только в глазах приемной матери, когда речь заходила о саккарской коллекции странных предметов. Не хотелось сравнивать Стефанию и Эмилию внешне — они были слишком разные, но вот в чертах характера прослеживалось довольно большое сходство: обе были настойчивые, упрямые, без остатка отдающиеся своему делу и одновременно озаряли бесподобным ярким внутренним светом.
В то же время насторожила случайно пришедшая в голову мысль: «Что она нашла во мне, если так сразу предложила помощь с экспедицией?» Охота за древностями или славой? Я прекрасно дал понять, что экспедиция может не принести успеха. Мимолетное увлечение? Красавцем себя не считал, как и богачом. Ученая степень — не дворянский титул. Ничего во мне привлекательного не было. Возможно, ей просто хотелось интеллектуального общения. Что ж, мне такое тоже не помешает — почерпну новую и полезную информацию для общего развития. Но в том, что она заинтересовала меня как женщина — я уже не сомневался.
После визита Эмилии всерьез задумался о новой экспедиции на юг Египта к заброшенному «храму» с библиотекой Древних. Когда-нибудь снова окажусь там, надо только набраться терпения и подождать несколько лет…
Через два месяца закончил чтение лекций, попрощался с расстроившимися по поводу моего отъезда студентами (за это время я услышал от девушек столько признаний в любви, сколько не было за всю жизнь в Лондоне и Каире) и на дневном поезде вернулся в английскую столицу. Меня встретили порывистый ветер и проливной дождь — типичная ноябрьская погода — озябшие люди, прятавшиеся под темными зонтами, редкие машины, ехавшие медленно, чтобы не обрызгать пешеходов на тротуарах. Изрядно устав и вымокнув, наконец, добрался до квартиры. В двери ожидала покрытая легким слоем пыли записка, где была только одна строчка «Я Вас нашла!» и подпись «Э. К.» Если Эмилия узнала мой адрес, значит, скоро меня ждет еще одна незабываемая встреча, к которой нужно быть готовым во всеоружии.
Глава 10
Я ждал визита Эмилии в течение четырех месяцев. Возвращаясь вечером в пустую квартиру, хотел снова увидеть торчащую в двери записку, но это были только мечты человека, всерьез страдавшего от одиночества. От тоски я заклеил стену напротив кровати белой бумагой и крупно начертал самые часто повторяющиеся символы из папирусов Птаххетепа. Они были так похожи на иероглифы моего мира, только сложнее в деталях и требовали больше времени для написания, хотя, теоретически, любое рукописное письмо должно стремиться к упрощению символов для увеличения скорости записи. Значит, Древних устраивала подобная иероглифика. Видимо, содержание было важнее удобства. А дальше — только вопросы и догадки. Почему от них не осталось никаких других письменных источников, кроме дисков и огромных символов, выдолбленных на камнях?
Почему учитель на основе внешнего сходства с египетским Древнего царства попытался сопоставить их значения? Может, в том, что мы оба подходили к Древним, опираясь на наши цивилизации, и скрывалась первая и самая главная ошибка в работе? Если они были выше по развитию, чем современное человечество, то могли использовать абстрактные символы с большой смысловой емкостью, оттуда и сложность знака. Большинство букв ведь тоже не несут конкретного значения, пока не станут словом, зато одним иероглифом можно записать целую фразу, если произвести слияние начертаний, чем пользовались древнеегипетские писцы. И снова тупик.
Перед сном в свете настольной лампы, укутавшись в одеяло, я всматривался в черные линии, образовывавшие контуры фигур и предметов, и пытался понять их истинный смысл. Но его не было, как и раньше. Видимо, для меня подобная работа оказалась слишком непосильной задачей, что еще больше усиливало разочарование в самом себе.
Устав ждать, связался с университетом, в котором Эмилия преподавала в последнее время, чтобы уточнить ее домашний адрес, и самому нагрянуть с дружеским визитом, но лишь узнал, что миссис Карнарвон без объяснений уволилась с работы больше пяти месяцев назад и уехала в неизвестном направлении. Теперь я понял, что чувствовал Джон, как волновался, когда узнал о нашем со Стефанией исчезновении. Возможность того, что из-за меня Эмилия не захотела иметь проблемы с научным обществом, чтобы не портить свою карьеру ученого, тоже не исключалась. И обвинять ее в этом было бы просто глупо. В своем одиночестве я был виноват только сам.
Дождливый лондонский март подходил к концу. Сквозь низкие серые тучи все чаще проглядывало солнце, по которому так соскучился за пасмурную зиму. В такие дни я не спешил домой, предпочитая спокойную пешую прогулку от музея до подъезда. Сложив руки за спиной, тихо шел по мокрому тротуару, щурясь от отражающегося солнечного света в мелких лужицах. В какой-то момент начинало казаться, что я сижу с учителем на небольшом корабле, плывущем под парусом вверх по течению Нила, и ловлю ладонями яркие блики, играющие на прозрачной воде. Птаххетеп смеялся и повторял все движения за мной. А потом перед глазами возникала хижина в Вади-Натрун, два стола с мумиями самых любимых, самых близких людей… и слезы сами наворачивались на глаза. За что так жестока судьба? Лучше бы гробницу Птаххетепа никогда не находили! Лучше бы я так и умер в том гробу…
Последним мартовским вечером я возвращался домой, погруженный в свои мысли, не замечая никого вокруг. Настроение было испорчено визитом одного из каирских специалистов в области письменности, который очень грубо отозвался о моей последней монографии, где исследовалось развитие иероглифики третьей и четвертой династий на основе заупокойных текстов мастаб и сохранившихся стел. Да, это был тот самый эксперт по иероглифам Древнего царства, с кем я очень сильно поругался на научной конференции в девятнадцать лет. Все эти годы он «жаждал мести» и терпеливо ждал своего часа, поэтому не упустил шанса показать себя во всей красе «мудрости и величия». В отличие от других ученых, я никогда не опирался на труды «забронзовевших» профессоров, а делал самостоятельные выводы, что и послужило основанием для ответного беспринципного нападения на мою работу. Но это была такая мелочь по сравнению с душевными переживаниями.
Открыв дверь квартиры, я услышал шаги на лестнице и невольно обернулся. Тяжело дыша, наверх поднимался пожилой мужчина в светлом смокинге и с красной феской на голове.
— Вы профессор Сахемхет Аджари? — спросил он на арабском со знакомым каирским акцентом.
— Да, это я, — ответил на том же языке.
— Распишитесь в получении, — посыльный протянул конверт и планшет с ручкой.
Поставив нехитрую закорючку в графе, я вернул ему документы.
— Благодарю, — мужчина вежливо поклонился и направился по лестнице вниз, оставляя меня с почтой в руках.
Приготовив чай, устроился в кресле у журнального столика и вскрыл конверт. Как я хотел, чтобы это была записка от Эмилии. Но разве она пришлет весточку с таким странным человеком? Дрожащими руками развернул лист, из которого выпал билет на самолет.
— Приезжай, и как можно скорее. Тебя встретят в Каире. Доктор З. Хавасс», — прочитал я вслух коряво выведенную арабскую вязь на помятой бумаге. — Захия? — невольно сорвалось с моих губ. — Зачем?
Действительно, зачем я понадобился человеку, который так ненавидел меня и нанимал убийц, оборвавших жизнь Стефании? Свое обещание держал все эти годы, что жил в изгнании вдали от родины. И почему записка на арабском, а не на английском, который Хавасс прекрасно знал. Только вопросы и снова без ответов. Даже если это был заговор — мне терять было нечего, поэтому я решил ехать. Взглянул на дату вылета — оставалось всего три часа, чтобы собрать вещи и добраться до аэропорта.
Я сидел на заднем сидении личного автомобиля главы Службы древностей Египта и смотрел в окно. За полтора десятилетия Каир совсем не изменился. Улицы были заполнены старым транспортом, людьми и вьючными животными. У частных лавочек местные покупатели громко и, по обычаю, долго торговались с продавцами, чем вызывали недовольство у постоянно суетящихся туристов. Узкие улочки, ведущие к Гизе, были заняты ремесленниками, ваявшими традиционные древнеегипетские статуэтки и ювелирные украшения для продажи иностранцам. Они пытались законным путем прокормить свои семьи, и было бы бесчеловечно осуждать их за копирование известных артефактов. Я попытался определить конечную точку этой поездки, но не смог. Было ясно только одно: меня везли ни в музей, ни в Службу древностей.
Автомобиль остановился у недавно построенного на окраине города многоэтажного здания, украшенного светящимся красным крестом. Шофер вышел, открыл дверь и попросил следовать за ним. Мы шли по светлым коридорам клиники, стараясь не преграждать дорогу спешившему медицинскому персоналу. Мужчина распахнул дверь палаты и прошептал:
