— Да уж, ты и правда ни разу к девке не прикасался? Даже мой братец двенадцати лет вел себя развязнее. Или, — сказала она, усмехнувшись, — боишься, что рыжая заметит? Мы же невидимые, черт возьми!
— Перестань, ничего я не боюсь! Просто мы с тобой едва знакомы. Ты бы тоже испытывала неловкость, лежа в одной постели с чужим человеком.
Чтобы продолжить разговор, Наташе потребовалось время в тишине, после чего она потерла пальцами обезображенной руки глаза, переносицу и ими, еще влажными, обхватила юношескую ладонь, прижав на груди. Вышло так, что после этих действий призрачный юноша придвинулся к ней вплотную, уткнувшись носом в гриву черных закрученных в спирали волос, от которых исходил натуральный резкий запах.
— Нет, я не чувствовала смущения, — наконец прошептала она; каждый звук из сухого горла резал слух, как зубчики пилы. — Я просто старалась не думать… Самая большая глупость в моей жизни… Я хотела только выгоды…
— Ты про что?
— Не важно, я не готова рассказать это кому-то, тем более парню. Нужно просто забыть, как страшный сон. Могу только посоветовать, чтобы, не считая сейчас, ты ложился в постель только со своей стервой. Храни себя для нее.
— Это предсказание? — сказал Юрий в намерении избавиться от печали в разговоре.
Наташа не ответила, прошептав неразборчивое ругательство, и горячие капли, огибав изогнутый нос, спадали на грязный древесный пол. Призраки погрузились в моменты отдыха, когда в крепком молчании, казалось, были слышны течения редких соков в стенах тайного места. Юрий увлекся этим явлением, отчего раздавшийся голос подруги несколько застал его врасплох.
— Знаешь, я приятно удивлена, что ты не бросил меня в воде. Я бы подохла там. Вот только почему? Ума не приложу!
— У меня не было причин оставлять тебя в беде. К тому же, ты спасла нас с Миколой от могильщика, вступилась за меня перед Ником, помогала в гребле…
— Не будь идиотом, черт возьми! Я же понимаю, что соперники есть соперники. На кладбище всегда так было, недавно и мы с Андреем играли по этим правилам. С таким альтруизмом уж точно к мечте не придешь. А я, как и сказала, не собираюсь уступать тебе, и не думай, что твоя мечта важнее других, не важнее моей.
— Убеди меня. Что же за мечта такая? В склепе ты говорила именно про талант.
— Своими предсказаниями я могла бы помогать людям…
— Или стать лучшей воровкой.
За свой короткий смех Юрий получил ощутимый щипок в нежную кожу ладони.
— …вершить чужие судьбы. Знаешь, я хотела стать хорошей сыщицей или полицейской — кто знает, какие страшные вещи я смогла бы остановить. Звучит чертовски бредово, но всяко лучше, чем быть какой-нибудь парикмахершей или учительницей. Хотя кто, черт возьми, захочет брать на работу цыганку?
— Ты преувеличиваешь, сейчас вряд ли образованный человек поверит в мифы о том, что твой народ кочует, ворует и живет в таборах многодетными семьями. Напротив меня в многоэтажке жила семья цыган, мы даже поддерживали с ними хорошие соседские отношения.
— Я честно рада, что не думаешь обо мне плохо, но меня, черт возьми, всю школу дразнили. Неприятно было слышать каждый день просьбу позолотить ручку, погадать на оценки, тупые вопросы, сколько у меня братьев и сестер, есть ли у моих родителей лошади… Не спорю, мой народ в прошлом был не самого лучшего сорта, но все изменилось, и даже так большинство считает нас разбойниками-конокрадами.
Со стороны двери тайного места было слышно, как разбушевался ветер, со свистом врезавшийся в мощный ствол дуба. Похожий на зимнюю метель звук нагонял дрему и чувство прохлады, но вместе с тем уюта, заставляв призраков прижиматься друг к другу в поисках тепла.
— У меня так и не было времени оплакать Миколу, — сказал Юрий.
— Черт! Не надо об этом… Мне больно думать о нем. И не говори так, будто он умер — просто стал оленем. Он все еще где-то бродит в лесу, и, когда выберусь, я обязательно найду его и поблагодарю за все.
— Как-то Ник сказал, что это единственный выход из кладбища, превратиться в оленя…
— Я жалею, что эта паскуда все еще похожа на человека. Вот кто настоящее животное, черт бы его отодрал… И я не согласна: мне нравится моя человеческая внешность. Мои родители не обрадуются, когда после многолетней пропажи к ним постучится в дверь олень. Твои, я думаю, тоже.
— Я даже не представляю, насколько долго буду подниматься по ступенькам со своей хромотой на четырех ногах. Да, прохожие, соседи и родители точно будут удивлены… Ты сказала о многолетней пропаже. Сколько ты на кладбище?
— Откуда я, черт возьми, знаю? Часов нет, календарей нет, вечная осень — вот мы и не стараемся считать. Поначалу, конечно, запоминаешь. День, два, три, неделю, максимум несколько недель, но, когда счет идет на месяцы, плюешь на это дело с высокой колокольни. Думаю, пару лет. Родители по-любому не ищут уже, если ты об этом, не ждут.
— Тем приятнее будет возвращение.
— Ты же понимаешь, что вернется кто-то один из нас?
— Нужно что-нибудь придумать. Мы все должны вернуться домой.
Некоторое время призраки наблюдали за свечным огарком, доживавшим последние часы, и сначала засопела Наташа, позабывшая о боли — напоследок она поблагодарила за то, что призрачный юноша отвлек ее разговором, — и она потянула за собой в мир грез Юрия.
Около полуночи команда Юрия собралась в полном составе. Анжела и Сидни появились беззвучно, и последняя раскрыла себя частыми вздохами, высоким голосом, дивившимся изменениям. Призрачный юноша сбросил пелену сна, как одеяло, резким движением, и подорвался, встав на больные мышцы. Звуки потревожили Наташу, но разнежившаяся, отвыкшая от боли, она оторвалась от прелестных ощущений неохотно.
— Нет-нет-нет, мази против ожогов у меня вообще нет, — сказала Сидни, выслушав минувшие приключения товарищей. — Эх! Это очень-очень плохо, что ты без туфелек шла. Дай потрогаю! Больно? Ох! Это просто ужас! У тебя ж там вся кожа сгорела и даже пузырики появились. Ты же туда занесла килограмм, а может, и целую тонну микробов… Нужно капнуть кое-что, а потом перемотать бинтом. Ой-ой-ой, все-все мои вещи тоже стали, как я, невидимыми. Бинта совсем-совсем немного осталось, но на тебя хватит. А вот нужную бутылочку… Да! Я помню ее форму. Сейчас все будет.
Когда призрачная девушка предупредила о предстоявшей боли, Наташа героически усмехнулась, не думав, что сможет испытать более неприятные ощущения. Однако она сама не знала, что изо рта вырвется настолько яростный крик, какой бывает у раненных на войне; несмотря на прохладу жидкости, распустившейся на воздухе пеной, казалось, что кожа горит, отслаивается, и в тот момент туловище началось судорожно трястись. Чтобы заглушить пронзительный стон боли, Анжела прижала лицо пострадавшей к кофте. Открыв рот, Наташа продолжала кричать, но глухо, отчего не сдерживала себя, пускала на ткань плеснувшие слезы и вязкую слюну.
Второй трудностью стали бинты, прилипавшие к оголенной ступне, словно та была смазана медом. Вслепую Сидни часто сбивалась, дотрагивалась, чтобы узнать место и верность действий, и каждое ее движение — наложить на подошву, промотать до пальцев, обогнуть их, спустить вниз до пятки, обогнуть ее — сопровождалось каскадом прерывистых вздохов. Однако после обеззараживания бинтовать ступню оказалось легче, и вскоре призрачная девушка смогла безболезненно подняться.
— Может, останешься? — сказал Юрий, перед тем как все решились выйти на ночное кладбище.
— Черта с два! Вы так легко от меня не избавитесь.
— Возьми мои кроссовки.
— Отбирать обувь у хромого? Я что, похожа на садистку, черт возьми? Да и твой миниатюрный девичий размерчик будет маловат для меня. Ладно-ладно, я не привередничаю, просто после сна и с бинтами ходить в разы лучше. — Наташа едва различимо издала шаги, пока обошла тайное место по кругу, и была счастлива, что зелье не выдало всех эмоций покоробленного лица. — Убедился? Пойдемте уже, черт бы вас побрал!
В ночной темноте отчетливо виднелось полено, полыхавшее синими языками пламени. Как и было положено, огонь пожирал кусок древесины, выпускав в воздух струю дыма, однако совершал пиршество медлительно, словно не для того, чтобы согревать, а ради свечения. И этот свет быстро рассеивался, освещав крохотный участок земли, словно кладбищенская тьма презрительно усекала его; он не достигал ни помятой в гневе камеры заключения, распластавшейся на боку, ни разрушенного кольца ловушки, что покрывала кладбище едким дымом.
С одной стороны костерок закрывала высокая узкая спина покалеченного гробовщика. Ссутулившись, он сидел на земле, скрестив ноги, точно по-человечески, а остроконечные паучьи пальцы царапали потрепанную книгу. Обугленные страницы на древнем языке монстр пропускал, находил целые, не успевшие уничтожиться в пламени трактира, и длительно рассматривал их неизменно красными, но потускневшими глазами.
Грузные шаги оторвали гробовщика от книги. Вначале два чудовища шли мимо, направлявшись к призракам, которых успели обездвижить, однако один из них, крупный, резко скосил путь. Сблизившись с покалеченным собратом, монстр ударил длинной рукой по его тонким пальцам, после чего книга устремилась в пламя полена. В гортанном птичьем звуке, что раздался по поводу чтеца, слышалось негодование. И темные фигуры удалились, чтобы завершить свое дело.
— Я спасла тебя, — раздался тихий холодный голос Наташи вскоре после ухода недругов.
Неожиданный звук побудил гробовщика обернуться и медленными болезненными движениями подняться во весь рост. Вдруг он глянул на собратьев, бегло шедших спинами вперед, но призрачная девушка вновь настойчиво заговорила:
— Ты же обещал, черт возьми!
Вместо ответа гробовщик затушил кожаным ботинком полено, прокаркал нечто неразборчивое, словно рот был наполнен водой, и круто развернул туловище. Плащ, скрывавший рельеф тела, исполнил несколько изгибов на ветру.
Схватившись за ладони друг друга, призраки вереницей направились за медлительным монстром в надежде на то, что тот не заведет их в опасное место и не околдует взглядом. Первой в команде невольно вызвалась Наташа, после чего пожалела о своем выборе и старалась держать расстояние в несколько шагов между поводырем. Хотя призрачная девушка не считала себя слабой на переносимость запахов, тот гнилостный смрад не только закладывал нос, от него слезились глаза, в которых лопались сосуды, в горле и желудке происходили судороги, должные избавить от содержимого. Вскоре каждый убедился, что приятнее набирать воздух ртом, несмотря на ощущение горечи на языке.
— И все же, Юрий, я поражаюсь твоей безрассудности. Кого в здравом уме настигнет мысль спасти этого уродца?
— Не надо про него так! — зашипел призрачный юноша. — Как видишь, он нам помогает. Даже во второй раз.
— Значит, если ты это не глупость, то чистая храбрость. Не определилась.
— Это называется холодный расчет, план.
В выси на полотне иссиня-черного неба были рассыпаны звезды, мерцавшие едва различимыми вспышками, горевшие ярким и тусклым светом, они вмиг очаровывали, приковывали на себе взор. От их вида сердце в груди стонало: одни призраки не видели подобной красоты, в особенности самые мощные звездные скопления, неделями, а другие не выбирались в ночной мир месяцами, годами…
— Это чудесно, — шептала Анжела, не в силах удержать поток чувств. — Они все еще сияют и дарят людям счастье. Как же давно я не видела звезд, их мечтательную силу, что охватывала меня каждую ночь, когда я смотрела в окно. Я и позабыла прелесть ночной прохлады, ночной свежести. Так легко, так хорошо…
— Обещаю, — сказал Юрий, нежно погладив ладонь призрачной девушки. — Мы выберемся отсюда и будем смотреть на звезды каждую ночь. А может, полетим к ним вместе.
— В таком случае тебе несказанно повезло. Пока ты это говорил, одна из них пролетела по небу за горизонт. Падающая звезда — что может быть прекраснее? Ради такого не страшно рисковать.
Призрачный юноша вновь устремил подбородок вверх, отыскав среди мириад светил нужные, что образовывали созвездие Пегаса. Гробовщик вел их в направление яркого лошадиного «носа».
Ближе к концу пути показалось высокое надгробие, точно памятник, в виде человеческого силуэта; хотя черты лица давно были стерты временем, значимые изгибы фигуры выдавали девичье тело, одетое в платье из плюща и мха. Каменная девушка раскрывала одеяние, словно пальто, в неприличном жесте, обнажав узкий проход, за которым тянулся склон ветхих ступеней. Привычного холмика земли внизу не наблюдалось — к тому же, его непременно бы разровняли открывавшиеся дверные плиты, — однако на постаменте были изображены четыре знака. Юрий мгновенно достроил буквы в имя Анны, истинной владелицы трактира и дневников, хозяйки Хэйрона, девушки с картин в часовне, причастной к созданию кладбища.
Незадолго до того как гробовщик с тянувшимся за ним призрачным хвостом приблизился к памятнику, из прохода вынырнули собратья, отчего он горестно вдавил носки ботинок в землю. Крупный монстр вдруг оперся о край каменной двери и распустил леденящий взгляд по округе. И его плавное змеиное подползание к застывшему товарищу участило сердечный стук команды призраков вдвое, равно как и дыхание. Пришлось прикрыть рты ладонями и направить все силы на создание тишины.
— Восстановился?
— Да. Пойду вниз.
Оба чудовища говорили неразборчиво: гортанный низкий клекот в чем-то напоминал человеческую речь, но был настолько изменен карканьем, что призраки не разобрали значение слов. Однако не только это пугало — в самом факте их общения, а именно в наличии языка, к тому же, напоминавшего человеческий, таилось жуткое для юных умов явление; все же это задевало некие части души, очаровывало, как захватывает речь незнакомого языка, национального говора или выдуманных слов.
— Зря мы разрешили тебе охоту. Ты слабак. Какой позор быть пойманным этими детьми.
Ничего не ответив и никоим образом не обозначив эмоций, покалеченный проковылял мимо собрата, значительно обогнув тело того. В момент, когда, казалось, призраков приобняла за плечи удача, монстр часто засопел, как разъяренный бык, и высказал подозрение:
— Странная вонь от тебя.
— Я пропекся на костре. — Гробовщик широко расставил длинные тонкие руки, похлопал себя по телу, и гнилостный мертвый смрад повалил с усиленным действием. — Больше ничего.
Крупный гробовщик заглянул собрату за спину, поводил красными кругами по пространству, но ничего более не сказал. Только он намерился отправиться вслед за собратом-гипнотизером, безмолвно наблюдавшим за сценой, как позади послышался отчетливый, хотя приглушенный вскрик.
Виновником звука была Наташа. Когда от прохода ее отделяло несколько шагов, особо острый камень впился в больную ступню, мгновенно добавив темному от грязи бинту кроваво-коричневых оттенков. Случись с призрачной девушкой только эта беда, все, возможно, обошлось бы благоприятней, но ко всему прочему она заметила, что рука, прижимавшая губы, начинала стремительно виднеться, как и красные маки платья, яркие в лунном свете.
С несколько секунд Наташа беспомощно глядела на лицо гробовщика, который не смог ее околдовать по случаю замешательства. За это время, как перед смертью, подумалось о многом: вспомнилась мечта, навеянная необычным талантом, лица родителей, иное лицо юноши, какое она не видела сутки, внешности товарищей, стоявших позади… На ее голос обернулись все.
— Перестань, ничего я не боюсь! Просто мы с тобой едва знакомы. Ты бы тоже испытывала неловкость, лежа в одной постели с чужим человеком.
Чтобы продолжить разговор, Наташе потребовалось время в тишине, после чего она потерла пальцами обезображенной руки глаза, переносицу и ими, еще влажными, обхватила юношескую ладонь, прижав на груди. Вышло так, что после этих действий призрачный юноша придвинулся к ней вплотную, уткнувшись носом в гриву черных закрученных в спирали волос, от которых исходил натуральный резкий запах.
— Нет, я не чувствовала смущения, — наконец прошептала она; каждый звук из сухого горла резал слух, как зубчики пилы. — Я просто старалась не думать… Самая большая глупость в моей жизни… Я хотела только выгоды…
— Ты про что?
— Не важно, я не готова рассказать это кому-то, тем более парню. Нужно просто забыть, как страшный сон. Могу только посоветовать, чтобы, не считая сейчас, ты ложился в постель только со своей стервой. Храни себя для нее.
— Это предсказание? — сказал Юрий в намерении избавиться от печали в разговоре.
Наташа не ответила, прошептав неразборчивое ругательство, и горячие капли, огибав изогнутый нос, спадали на грязный древесный пол. Призраки погрузились в моменты отдыха, когда в крепком молчании, казалось, были слышны течения редких соков в стенах тайного места. Юрий увлекся этим явлением, отчего раздавшийся голос подруги несколько застал его врасплох.
— Знаешь, я приятно удивлена, что ты не бросил меня в воде. Я бы подохла там. Вот только почему? Ума не приложу!
— У меня не было причин оставлять тебя в беде. К тому же, ты спасла нас с Миколой от могильщика, вступилась за меня перед Ником, помогала в гребле…
— Не будь идиотом, черт возьми! Я же понимаю, что соперники есть соперники. На кладбище всегда так было, недавно и мы с Андреем играли по этим правилам. С таким альтруизмом уж точно к мечте не придешь. А я, как и сказала, не собираюсь уступать тебе, и не думай, что твоя мечта важнее других, не важнее моей.
— Убеди меня. Что же за мечта такая? В склепе ты говорила именно про талант.
— Своими предсказаниями я могла бы помогать людям…
— Или стать лучшей воровкой.
За свой короткий смех Юрий получил ощутимый щипок в нежную кожу ладони.
— …вершить чужие судьбы. Знаешь, я хотела стать хорошей сыщицей или полицейской — кто знает, какие страшные вещи я смогла бы остановить. Звучит чертовски бредово, но всяко лучше, чем быть какой-нибудь парикмахершей или учительницей. Хотя кто, черт возьми, захочет брать на работу цыганку?
— Ты преувеличиваешь, сейчас вряд ли образованный человек поверит в мифы о том, что твой народ кочует, ворует и живет в таборах многодетными семьями. Напротив меня в многоэтажке жила семья цыган, мы даже поддерживали с ними хорошие соседские отношения.
— Я честно рада, что не думаешь обо мне плохо, но меня, черт возьми, всю школу дразнили. Неприятно было слышать каждый день просьбу позолотить ручку, погадать на оценки, тупые вопросы, сколько у меня братьев и сестер, есть ли у моих родителей лошади… Не спорю, мой народ в прошлом был не самого лучшего сорта, но все изменилось, и даже так большинство считает нас разбойниками-конокрадами.
Со стороны двери тайного места было слышно, как разбушевался ветер, со свистом врезавшийся в мощный ствол дуба. Похожий на зимнюю метель звук нагонял дрему и чувство прохлады, но вместе с тем уюта, заставляв призраков прижиматься друг к другу в поисках тепла.
— У меня так и не было времени оплакать Миколу, — сказал Юрий.
— Черт! Не надо об этом… Мне больно думать о нем. И не говори так, будто он умер — просто стал оленем. Он все еще где-то бродит в лесу, и, когда выберусь, я обязательно найду его и поблагодарю за все.
— Как-то Ник сказал, что это единственный выход из кладбища, превратиться в оленя…
— Я жалею, что эта паскуда все еще похожа на человека. Вот кто настоящее животное, черт бы его отодрал… И я не согласна: мне нравится моя человеческая внешность. Мои родители не обрадуются, когда после многолетней пропажи к ним постучится в дверь олень. Твои, я думаю, тоже.
— Я даже не представляю, насколько долго буду подниматься по ступенькам со своей хромотой на четырех ногах. Да, прохожие, соседи и родители точно будут удивлены… Ты сказала о многолетней пропаже. Сколько ты на кладбище?
— Откуда я, черт возьми, знаю? Часов нет, календарей нет, вечная осень — вот мы и не стараемся считать. Поначалу, конечно, запоминаешь. День, два, три, неделю, максимум несколько недель, но, когда счет идет на месяцы, плюешь на это дело с высокой колокольни. Думаю, пару лет. Родители по-любому не ищут уже, если ты об этом, не ждут.
— Тем приятнее будет возвращение.
— Ты же понимаешь, что вернется кто-то один из нас?
— Нужно что-нибудь придумать. Мы все должны вернуться домой.
Некоторое время призраки наблюдали за свечным огарком, доживавшим последние часы, и сначала засопела Наташа, позабывшая о боли — напоследок она поблагодарила за то, что призрачный юноша отвлек ее разговором, — и она потянула за собой в мир грез Юрия.
Около полуночи команда Юрия собралась в полном составе. Анжела и Сидни появились беззвучно, и последняя раскрыла себя частыми вздохами, высоким голосом, дивившимся изменениям. Призрачный юноша сбросил пелену сна, как одеяло, резким движением, и подорвался, встав на больные мышцы. Звуки потревожили Наташу, но разнежившаяся, отвыкшая от боли, она оторвалась от прелестных ощущений неохотно.
— Нет-нет-нет, мази против ожогов у меня вообще нет, — сказала Сидни, выслушав минувшие приключения товарищей. — Эх! Это очень-очень плохо, что ты без туфелек шла. Дай потрогаю! Больно? Ох! Это просто ужас! У тебя ж там вся кожа сгорела и даже пузырики появились. Ты же туда занесла килограмм, а может, и целую тонну микробов… Нужно капнуть кое-что, а потом перемотать бинтом. Ой-ой-ой, все-все мои вещи тоже стали, как я, невидимыми. Бинта совсем-совсем немного осталось, но на тебя хватит. А вот нужную бутылочку… Да! Я помню ее форму. Сейчас все будет.
Когда призрачная девушка предупредила о предстоявшей боли, Наташа героически усмехнулась, не думав, что сможет испытать более неприятные ощущения. Однако она сама не знала, что изо рта вырвется настолько яростный крик, какой бывает у раненных на войне; несмотря на прохладу жидкости, распустившейся на воздухе пеной, казалось, что кожа горит, отслаивается, и в тот момент туловище началось судорожно трястись. Чтобы заглушить пронзительный стон боли, Анжела прижала лицо пострадавшей к кофте. Открыв рот, Наташа продолжала кричать, но глухо, отчего не сдерживала себя, пускала на ткань плеснувшие слезы и вязкую слюну.
Второй трудностью стали бинты, прилипавшие к оголенной ступне, словно та была смазана медом. Вслепую Сидни часто сбивалась, дотрагивалась, чтобы узнать место и верность действий, и каждое ее движение — наложить на подошву, промотать до пальцев, обогнуть их, спустить вниз до пятки, обогнуть ее — сопровождалось каскадом прерывистых вздохов. Однако после обеззараживания бинтовать ступню оказалось легче, и вскоре призрачная девушка смогла безболезненно подняться.
— Может, останешься? — сказал Юрий, перед тем как все решились выйти на ночное кладбище.
— Черта с два! Вы так легко от меня не избавитесь.
— Возьми мои кроссовки.
— Отбирать обувь у хромого? Я что, похожа на садистку, черт возьми? Да и твой миниатюрный девичий размерчик будет маловат для меня. Ладно-ладно, я не привередничаю, просто после сна и с бинтами ходить в разы лучше. — Наташа едва различимо издала шаги, пока обошла тайное место по кругу, и была счастлива, что зелье не выдало всех эмоций покоробленного лица. — Убедился? Пойдемте уже, черт бы вас побрал!
В ночной темноте отчетливо виднелось полено, полыхавшее синими языками пламени. Как и было положено, огонь пожирал кусок древесины, выпускав в воздух струю дыма, однако совершал пиршество медлительно, словно не для того, чтобы согревать, а ради свечения. И этот свет быстро рассеивался, освещав крохотный участок земли, словно кладбищенская тьма презрительно усекала его; он не достигал ни помятой в гневе камеры заключения, распластавшейся на боку, ни разрушенного кольца ловушки, что покрывала кладбище едким дымом.
С одной стороны костерок закрывала высокая узкая спина покалеченного гробовщика. Ссутулившись, он сидел на земле, скрестив ноги, точно по-человечески, а остроконечные паучьи пальцы царапали потрепанную книгу. Обугленные страницы на древнем языке монстр пропускал, находил целые, не успевшие уничтожиться в пламени трактира, и длительно рассматривал их неизменно красными, но потускневшими глазами.
Грузные шаги оторвали гробовщика от книги. Вначале два чудовища шли мимо, направлявшись к призракам, которых успели обездвижить, однако один из них, крупный, резко скосил путь. Сблизившись с покалеченным собратом, монстр ударил длинной рукой по его тонким пальцам, после чего книга устремилась в пламя полена. В гортанном птичьем звуке, что раздался по поводу чтеца, слышалось негодование. И темные фигуры удалились, чтобы завершить свое дело.
— Я спасла тебя, — раздался тихий холодный голос Наташи вскоре после ухода недругов.
Неожиданный звук побудил гробовщика обернуться и медленными болезненными движениями подняться во весь рост. Вдруг он глянул на собратьев, бегло шедших спинами вперед, но призрачная девушка вновь настойчиво заговорила:
— Ты же обещал, черт возьми!
Вместо ответа гробовщик затушил кожаным ботинком полено, прокаркал нечто неразборчивое, словно рот был наполнен водой, и круто развернул туловище. Плащ, скрывавший рельеф тела, исполнил несколько изгибов на ветру.
Схватившись за ладони друг друга, призраки вереницей направились за медлительным монстром в надежде на то, что тот не заведет их в опасное место и не околдует взглядом. Первой в команде невольно вызвалась Наташа, после чего пожалела о своем выборе и старалась держать расстояние в несколько шагов между поводырем. Хотя призрачная девушка не считала себя слабой на переносимость запахов, тот гнилостный смрад не только закладывал нос, от него слезились глаза, в которых лопались сосуды, в горле и желудке происходили судороги, должные избавить от содержимого. Вскоре каждый убедился, что приятнее набирать воздух ртом, несмотря на ощущение горечи на языке.
— И все же, Юрий, я поражаюсь твоей безрассудности. Кого в здравом уме настигнет мысль спасти этого уродца?
— Не надо про него так! — зашипел призрачный юноша. — Как видишь, он нам помогает. Даже во второй раз.
— Значит, если ты это не глупость, то чистая храбрость. Не определилась.
— Это называется холодный расчет, план.
В выси на полотне иссиня-черного неба были рассыпаны звезды, мерцавшие едва различимыми вспышками, горевшие ярким и тусклым светом, они вмиг очаровывали, приковывали на себе взор. От их вида сердце в груди стонало: одни призраки не видели подобной красоты, в особенности самые мощные звездные скопления, неделями, а другие не выбирались в ночной мир месяцами, годами…
— Это чудесно, — шептала Анжела, не в силах удержать поток чувств. — Они все еще сияют и дарят людям счастье. Как же давно я не видела звезд, их мечтательную силу, что охватывала меня каждую ночь, когда я смотрела в окно. Я и позабыла прелесть ночной прохлады, ночной свежести. Так легко, так хорошо…
— Обещаю, — сказал Юрий, нежно погладив ладонь призрачной девушки. — Мы выберемся отсюда и будем смотреть на звезды каждую ночь. А может, полетим к ним вместе.
— В таком случае тебе несказанно повезло. Пока ты это говорил, одна из них пролетела по небу за горизонт. Падающая звезда — что может быть прекраснее? Ради такого не страшно рисковать.
Призрачный юноша вновь устремил подбородок вверх, отыскав среди мириад светил нужные, что образовывали созвездие Пегаса. Гробовщик вел их в направление яркого лошадиного «носа».
Ближе к концу пути показалось высокое надгробие, точно памятник, в виде человеческого силуэта; хотя черты лица давно были стерты временем, значимые изгибы фигуры выдавали девичье тело, одетое в платье из плюща и мха. Каменная девушка раскрывала одеяние, словно пальто, в неприличном жесте, обнажав узкий проход, за которым тянулся склон ветхих ступеней. Привычного холмика земли внизу не наблюдалось — к тому же, его непременно бы разровняли открывавшиеся дверные плиты, — однако на постаменте были изображены четыре знака. Юрий мгновенно достроил буквы в имя Анны, истинной владелицы трактира и дневников, хозяйки Хэйрона, девушки с картин в часовне, причастной к созданию кладбища.
Незадолго до того как гробовщик с тянувшимся за ним призрачным хвостом приблизился к памятнику, из прохода вынырнули собратья, отчего он горестно вдавил носки ботинок в землю. Крупный монстр вдруг оперся о край каменной двери и распустил леденящий взгляд по округе. И его плавное змеиное подползание к застывшему товарищу участило сердечный стук команды призраков вдвое, равно как и дыхание. Пришлось прикрыть рты ладонями и направить все силы на создание тишины.
— Восстановился?
— Да. Пойду вниз.
Оба чудовища говорили неразборчиво: гортанный низкий клекот в чем-то напоминал человеческую речь, но был настолько изменен карканьем, что призраки не разобрали значение слов. Однако не только это пугало — в самом факте их общения, а именно в наличии языка, к тому же, напоминавшего человеческий, таилось жуткое для юных умов явление; все же это задевало некие части души, очаровывало, как захватывает речь незнакомого языка, национального говора или выдуманных слов.
— Зря мы разрешили тебе охоту. Ты слабак. Какой позор быть пойманным этими детьми.
Ничего не ответив и никоим образом не обозначив эмоций, покалеченный проковылял мимо собрата, значительно обогнув тело того. В момент, когда, казалось, призраков приобняла за плечи удача, монстр часто засопел, как разъяренный бык, и высказал подозрение:
— Странная вонь от тебя.
— Я пропекся на костре. — Гробовщик широко расставил длинные тонкие руки, похлопал себя по телу, и гнилостный мертвый смрад повалил с усиленным действием. — Больше ничего.
Крупный гробовщик заглянул собрату за спину, поводил красными кругами по пространству, но ничего более не сказал. Только он намерился отправиться вслед за собратом-гипнотизером, безмолвно наблюдавшим за сценой, как позади послышался отчетливый, хотя приглушенный вскрик.
Виновником звука была Наташа. Когда от прохода ее отделяло несколько шагов, особо острый камень впился в больную ступню, мгновенно добавив темному от грязи бинту кроваво-коричневых оттенков. Случись с призрачной девушкой только эта беда, все, возможно, обошлось бы благоприятней, но ко всему прочему она заметила, что рука, прижимавшая губы, начинала стремительно виднеться, как и красные маки платья, яркие в лунном свете.
С несколько секунд Наташа беспомощно глядела на лицо гробовщика, который не смог ее околдовать по случаю замешательства. За это время, как перед смертью, подумалось о многом: вспомнилась мечта, навеянная необычным талантом, лица родителей, иное лицо юноши, какое она не видела сутки, внешности товарищей, стоявших позади… На ее голос обернулись все.
