Потребовалось много сил, концентрации и решительности, чтобы как можно быстрее перекинуть метку Глебу. Было морально тяжело, да и пока метка оставалась в руках посредника, я еле сдержал отчаянный крик, который однозначно бы перенёс меня в другое измерение, где бы я прямиком попал на погребальный костёр.
Когда я пришёл в себя, какой-то доктор помогал мне встать. Я вытер пот со лба и приложил к носу салфетку (повышенное давление традиционно брызнуло кровоточащим носом). Как только я благополучно сел в кресло главного надзирателя, то смог наконец-то полюбоваться плодами своих трудов. Метка перенеслась! И это было неожиданно, я был уверен, что биополе пятилетнего ребёнка оттолкнёт этот чужеродный сгусток смерти. Дело было сделано, силой мысли я заставлял свою совесть мирно спать, потому что чувствовал, что ещё есть шанс исправить содеянное, пока метка не успела заразить Глеба. Я видел, как злобный подросток мнёт свой лист и устанавливает новый, где рисует полную противоположность своим огненным шедеврам – спокойные голубые волны. Удаление метки лишило его агрессии, интересно, будет ли он сходить с ума без своих привычных суицидальных мыслей? В любом случае, я узнаю, каким был его конец, мои связи давали мне возможность отслеживать смерти людей, которые когда-то лечились в этой клинике. Но а на что я обрёк маленького Глеба, который всё смотрел и смотрел на свой рисунок, как будто не узнавал, что это он нарисовал? К сожалению, сеанс арт-терапии завершился, и мне пришлось удалиться.
Новости о смертях детей я узнавал через свои больничные каналы. Глеб наложил на себя руки примерно через пять дней после этого инцидента, его психика не выдержала издевательств, и снедаемый огненными страхами (если верить отчёту психиатра), мальчик поджог себя папиной зажигалкой во время дневного сна. Дело в том, что Глеб не жил в больнице, по вечерам и на выходные его забирали домой, ведь родительская любовь могла работать как антидепрессант в его терапии. Я даже боюсь себе представить, что ребёнок пережил за эти пять дней, не говоря уже о моменте кульминации, когда он добровольно поджог своё маленькое тело! Ну да, навязчивые фантазии пиромана передались бедному малышу, и я осознал, что любому человеку можно передать метку. Я еле удержался от того, чтобы экспериментировать на младенце, который не способен чисто физически себя убить. Думаю, в таком случае смерть всё равно настигла бы его, но меня тошнило от самого себя и подобных мыслей, так что я терпеливо ждал вестей о подростке.
Как я и полагал, смерть уже находилась в биополе своей жертвы, и ничто не могло помешать ей осуществить свою кровожадную расправу. Прошло две недели, психологи заметили улучшение в его поведении, хотя и замечали некоторые странности. Как будто в нём появилась наигранная радость, причём настолько наигранная, что походило на абсурд. Я не знаю, как именно это проявлялось, мне только предоставили отчёт, где подробности не описывались. Примерно через две недели он с семьёй поехал в развлекательный центр, где вместе со своими братьями и сёстрами застрял в одной из аттракционных кабинок, где возник пожар. Понятия не имею, как такое было возможно, но они все сгорели заживо на глазах у кучи людей, которые не смогли ничего сделать, насколько всё быстро и неожиданно произошло. Смерть всё же решила выполнить последнюю волю умершего, и дала возможность осуществить то, что он не успел в первый раз. После этого случая я перестал верить в совпадения. Каждое действие и даже каждая мыслеформа были спланированными, и пускай я стал полным фаталистом, но это мне дало понять одно – больше всего на свете нужно бояться своих желаний.
Я дал себе обещание больше не вмешивать в свои планы детей. Этот мир был полон дерьма, если дети имели суицидальные наклонности, а ведь я очищал его от проклятия, чтобы новое поколение могло жить в гармонии. Это не соответствовало моим планам, но теперь я знал правду о могуществе метки, способной присосаться к любому человеку, независимо от возраста и силы воли. Теперь я мог тщательнее выбирать свои жертвы, пора было очищать мир от действительно злобных людей, которые сеяли лишь разрушение и страдания на этой планете. Мне было всё равно на личности жертв, они все были одинаково хороши для меня. Тот, кто разрушает смерть стерпит всё, и размышляя подобным образом, я действительно видел свои деяния в благородном свете.
35
Я продолжал вести активную жизнь обычного человека, моя тайная сторона никак не влияла на мою нормальность, которая была необходима для того, чтобы создавать видимость простой и законной жизни и не уйти с головой в мистику. Удивительно, но у меня было гораздо больше энергии, я стал сильнее физически и психологически, последствия асфиксии больше никак не влияли, а с ночными кошмарами и бессонницей было покончено. По правде говоря, мне требовалось значительно меньше часов для сна, чтобы отдохнуть и быть бодрым, мой иммунитет пришёл в полную норму, я перестал простужаться, постоянно кашлять и хлюпать носом. Я стал выглядеть лучше, к тому же усердный труд в спортзале улучшил мою физическую форму, хотя я уже давно смирился, что качком мне не стать. Моя шевелюра уже никогда не стала прежней, и чтобы отметить слияние своих двух жизней в одно гармоничное целое, я побрился налысо, решив поддерживать новый имидж на регулярной основе. Это придавало мне суровости, и судя по восторженным отзывам особей прекрасного пола, новый прикид мне шёл куда больше, чем попытки зачесать свои три волосины. Да и это был ещё чисто символический жест – начало новой жизни, где я оставил всё своё дерьмо прошлого вместе со своими волосами. Я по-прежнему был тощ и бледен, но это был терпимый уровень, мой образ карикатурного, больного торчка наконец-то канул в лету.
Я начал внимательнее относиться к своей одежде, потому что встречают-то по одёжке, хоть ты тресни, а человека, одетого со вкусом воспринимают серьёзнее. Я не был поклонником делового стиля, но поскольку всё чаще выходил в свет, в моём гардеробе появлялось всё больше фирменных костюмов. Если ты умел носить дорогие костюмы, это тебе ошибочно создавало ауру успешного бизнесмена, многие девки были падки на этот стиль именно по этим причинам. Да и всегда приятнее подле себя иметь красивого и стильного мужчину, чем среднестатистического русского мужика с подпитой рожей и в обносках, которые были модными в девяностых. И хотя в повседневной жизни я выбирал спортивный и мешковатый стиль, моя одежда прекратила меня носить, наконец-то мы поменялись местами. Я всегда относился наплевательски к своей внешности, сейчас же я чувствовал, что мой запущенный вид будет резко дисгармонировать с моим внутренним миром. Но всё равно я не доходил до того, чтобы зависать в салонах красоты или тратить целые дни на шоппинг. Я не был метросексуалом, но я был ухоженным, знал себе цену и пользовался своей новой уверенностью, чтобы располагать к себе людей.
Получалось, что я жил социальными контрастами. В своей новой работе я был анонимом – без имени, без внешности, без биографии, без личных эмоций. В больнице я играл роль невзрачного и серого человека, на такого посмотришь, и ничего не сможешь о нём сказать, я сливался с массой среднестатистических людишек, чтобы не привлекать лишнего внимания. Поскольку я стал энергетически сильнее, и некоторые теперь улавливали мою пробудившуюся харизму, я прятал эту личность за белыми халатами, смирёнными взглядами и лаконичной речью простачка. И только моя светская жизнь позволяла блистать, покорять вершины и выплёскивать уйму разнообразных эмоций. Мне хватало в больнице качеств интроверта, но больше всего я наслаждался жизнью в обществе. И хотя в какой-то степени это тоже была одна из ролей, в ней было меньше всех ограничений и моральных истязаний.
Я был осторожен в заведении новых связей, чётко контролируя, кого впускать ближе в свою жизнь. Но я больше не заводил друзей, никто не должен был знать о моей тайной жизни, а близкие друзья рано или поздно могли докопаться до истины. Конечно, бывали случаи, когда я позволял доверительные отношения с какой-нибудь прекрасной дамой, но всегда знал, когда остановиться. Я теперь часто практиковал секс на одну ночь, чтобы не возникали привязки, стараясь выбирать дам, которые со мной на одной волне в этих вопросах. И хотя сейчас люди чувствовали себя свободнее в сексуальном выборе, к сожалению, навязанные веками догмы и ограничения ещё били по голове. И это если не учитывать вопрос инстинктов, не так много независимых женщин, которые не нуждаются в мужчине для того, чтобы иметь детей. Слово «семья» меня пугало в этот период, я не мог себе позволить роскоши даже довериться кому-то, что тут говорить о том, чтобы взять ответственность за свою вторую половинку, и тем более своих потенциальных детей. Но инстинкты во мне полностью не атрофировались, и иногда я мечтал о тихой и беззаботной семейной жизни, но мой мир был слишком грязным и искажённым, чтобы впускать в него близких людей.
Поскольку мои новые знакомства, как правило, не затягивались на длительный период, я всё больше ценил дружбу со своими старыми товарищами. И несмотря на то, что времени у каждого из нас становилось всё меньше (настоящая взрослая жизнь современного человека подразумевает дефицит времени), наша компания регулярно выезжала на природу или собиралась на очередную тусовку. Снежана ждала ребёнка, так что сидела трезвая, пытаясь поймать волну беспробудного смеха, который понятен лишь пьяным. Яна готовилась к переезду в Лондон, так что после её отъезда наша компания уже будет неполноценной. У Лёши уже была семья – контролирующая жена и две маленьких дочурки, которыми он очень гордился. Дима днями напролёт продвигал свой новый бизнес – автосервис у северного МКАДа, конкуренция была высокой и приходилось ухищряться, чтобы не просто выживать, а закрепить позиции. Вася большую часть времени проводил в интернете, он был ещё и стримером по видео играм, и хотя денег он на этом не зарабатывал, это уже было чем-то вроде зависимости. Но своя аудитория у него имелась, и ему этого было достаточно. Девочки неоднократно поднимали вопрос моей холостяцкой жизни, и я отшучивался, что тут моя суицидальная карма не даёт мне шансов на серьёзные отношения. И они вспоминали мой кратковременный роман с Дайаной и её самоубийство, и тема быстро иссякала. Тут я даже не врал, близко подпускать в свою жизнь сейчас я мог только тех, кто знал о моей двойной жизни, а это были либо члены секты, либо меченые люди.
Изменения в моей жизни не прошли незамеченными – новая работа, хороший доход, жильё в престижном районе, имидж уверенного в себе человека, регулярные тусовки в элитных местах. Меня начали окружать успешные люди, я теперь привлекал внимание не только самого дна общества (всяких неудачников, которые даже убить себя не могли до конца), но и людей, способных по достоинству оценить жизнь, пользуясь предоставленными возможностями. Я получал оклад за свою работу в больнице, хотя сам я это скорее позиционировал как волонтёрскую деятельность, вернее так я говорил близким людям. Мол, после того, что я пережил, я стал сострадательнее к самоубийцам. Я всех заверял, что зарабатываю очень хорошо в качестве трейдера, и что мне нравилось, так это то, что никто не мог отслеживать твои финансы и реальный вклад в работу. Я мог говорить, что хочу, и хотя я не врал, я нормально зарабатывал, но меня ещё спонсировал фонд. Так что денег мне хватало, чтобы шиковать и не думать о завтрашнем дне. Я получал удовольствие тратить деньги, я осознал, что мне не подходит режим накопления, что в очередной раз доказывало, насколько я не готов к семейной жизни.
Если рассуждать чисто психологически, я был полностью исцелён после своей роковой ошибки, это если оценивать меня со стороны глазами окружающих. Но мой странный чёрный юмор порой выдавал тайны подсознания – тема смерти, неизлечимых болезней, увечий, психических недугов не были для меня табу. Да, немного циничен и прямолинеен в этих вопросах, но ведь лучшее решение как преодолеть психологическую травму после неудавшегося суицида, было научиться шутить на эту тему. Мне уже не было больно, мне уже не было обидно, мне уже не было стыдно, и я давно отказался оправдываться. Если кто-то не понимал меня, это были их проблемы, а я никому ничего не был должен. Моя жизнь принадлежала исключительно мне, и я не собирался делиться ею с теми, кто недостаточно меня ценил.
Единственными, кто так и не преодолел мою травму, была моя семья, как обычно самые близкие не способны отпустить ошибки и концентрироваться на твоих нынешних достижениях. Поскольку в моей семье с яйцами была именно мать, её мнение сильно влияло на психику отца и даже моих братьев. Я бы не назвал нашу семью очень дружной, но они объединились в одно целое, чтобы поддержать меня после нелёгкого периода. Я им был благодарен, что они не отвернулись от меня и выдавали порционно свою жалость и слащавую опеку, но нормального общения у нас не получалось, я никогда не буду на прежнем уровне в их глазах. Я был самоубийцей, искажением этого мира, и хотя я никогда не чувствовал от семьи такой крепкой и настойчивой любви, я перешёл грань дозволенного, чтобы они понимали меня. И сейчас, когда мне казалось, что со стороны я цвету и пахну, мама считала это каким-то подозрительным затишьем перед бурей. То есть у меня была какая-то фаза, после которой обязательно наступит кризис, поэтому они все должны пасти меня, чтобы не упустить момент невозврата. Но я был здоров, и хотя моя тайная жизнь в глазах общества показалась бы абсолютно не вписывающейся в нормы, именно она вела меня вверх по эволюционной лестнице.
В больнице я снова позволил себя анализировать, и хотя я не исключал, что мои видения начались после вмешательства этой самой клиники, мне хотелось знать о физиологических изменениях внутри себя. Если говорить сейчас о психологических тестах, то там всё было по-прежнему безукоризненно, даже лёгкой предрасположенности к депрессии не было выявлено. Никакие лекарства мне не были нужны, да и я всё равно бы их не пил, я давно уже понял, как любого вида зависимости (даже от сахара или любимого человека) рушат твою собственную личность. К тому же тесты выявили у меня высокий творческий интеллект, чему я удивлён не был, а тест на IQ я никогда так хорошо не сдавал. МРТ мозга также не дал особых изменений, повышенная мозговая деятельность в целом, но в моём мозгу не было сильно увеличенных частей (которые теоретически могли отвечать за гениальность). Чисто физически я был абсолютно здоровым и нормальным человеком, без каких-либо отклонений или сверхспособностей, и меня это устраивало. Я оставался человеком, самым что ни на есть человечным, я принадлежал этому миру, и этот факт грел мне душу. Я не был шизиком, я не был идиотом, я ничего не выдумывал, и несмотря на свою человечность, я был избран для великой цели. Эта информация помогла мне принять свою двойную жизнь как что-то нормальное.
Я приобрёл камеру Кирлиана, чтобы фотографировать свою ауру без посторонней помощи. Я уже начал улавливать слабые оттенки биополя у людей, что давало мне возможность оценить их эмоциональный фон и создать с ними правильный контакт.
Когда я пришёл в себя, какой-то доктор помогал мне встать. Я вытер пот со лба и приложил к носу салфетку (повышенное давление традиционно брызнуло кровоточащим носом). Как только я благополучно сел в кресло главного надзирателя, то смог наконец-то полюбоваться плодами своих трудов. Метка перенеслась! И это было неожиданно, я был уверен, что биополе пятилетнего ребёнка оттолкнёт этот чужеродный сгусток смерти. Дело было сделано, силой мысли я заставлял свою совесть мирно спать, потому что чувствовал, что ещё есть шанс исправить содеянное, пока метка не успела заразить Глеба. Я видел, как злобный подросток мнёт свой лист и устанавливает новый, где рисует полную противоположность своим огненным шедеврам – спокойные голубые волны. Удаление метки лишило его агрессии, интересно, будет ли он сходить с ума без своих привычных суицидальных мыслей? В любом случае, я узнаю, каким был его конец, мои связи давали мне возможность отслеживать смерти людей, которые когда-то лечились в этой клинике. Но а на что я обрёк маленького Глеба, который всё смотрел и смотрел на свой рисунок, как будто не узнавал, что это он нарисовал? К сожалению, сеанс арт-терапии завершился, и мне пришлось удалиться.
Новости о смертях детей я узнавал через свои больничные каналы. Глеб наложил на себя руки примерно через пять дней после этого инцидента, его психика не выдержала издевательств, и снедаемый огненными страхами (если верить отчёту психиатра), мальчик поджог себя папиной зажигалкой во время дневного сна. Дело в том, что Глеб не жил в больнице, по вечерам и на выходные его забирали домой, ведь родительская любовь могла работать как антидепрессант в его терапии. Я даже боюсь себе представить, что ребёнок пережил за эти пять дней, не говоря уже о моменте кульминации, когда он добровольно поджог своё маленькое тело! Ну да, навязчивые фантазии пиромана передались бедному малышу, и я осознал, что любому человеку можно передать метку. Я еле удержался от того, чтобы экспериментировать на младенце, который не способен чисто физически себя убить. Думаю, в таком случае смерть всё равно настигла бы его, но меня тошнило от самого себя и подобных мыслей, так что я терпеливо ждал вестей о подростке.
Как я и полагал, смерть уже находилась в биополе своей жертвы, и ничто не могло помешать ей осуществить свою кровожадную расправу. Прошло две недели, психологи заметили улучшение в его поведении, хотя и замечали некоторые странности. Как будто в нём появилась наигранная радость, причём настолько наигранная, что походило на абсурд. Я не знаю, как именно это проявлялось, мне только предоставили отчёт, где подробности не описывались. Примерно через две недели он с семьёй поехал в развлекательный центр, где вместе со своими братьями и сёстрами застрял в одной из аттракционных кабинок, где возник пожар. Понятия не имею, как такое было возможно, но они все сгорели заживо на глазах у кучи людей, которые не смогли ничего сделать, насколько всё быстро и неожиданно произошло. Смерть всё же решила выполнить последнюю волю умершего, и дала возможность осуществить то, что он не успел в первый раз. После этого случая я перестал верить в совпадения. Каждое действие и даже каждая мыслеформа были спланированными, и пускай я стал полным фаталистом, но это мне дало понять одно – больше всего на свете нужно бояться своих желаний.
Я дал себе обещание больше не вмешивать в свои планы детей. Этот мир был полон дерьма, если дети имели суицидальные наклонности, а ведь я очищал его от проклятия, чтобы новое поколение могло жить в гармонии. Это не соответствовало моим планам, но теперь я знал правду о могуществе метки, способной присосаться к любому человеку, независимо от возраста и силы воли. Теперь я мог тщательнее выбирать свои жертвы, пора было очищать мир от действительно злобных людей, которые сеяли лишь разрушение и страдания на этой планете. Мне было всё равно на личности жертв, они все были одинаково хороши для меня. Тот, кто разрушает смерть стерпит всё, и размышляя подобным образом, я действительно видел свои деяния в благородном свете.
35
Я продолжал вести активную жизнь обычного человека, моя тайная сторона никак не влияла на мою нормальность, которая была необходима для того, чтобы создавать видимость простой и законной жизни и не уйти с головой в мистику. Удивительно, но у меня было гораздо больше энергии, я стал сильнее физически и психологически, последствия асфиксии больше никак не влияли, а с ночными кошмарами и бессонницей было покончено. По правде говоря, мне требовалось значительно меньше часов для сна, чтобы отдохнуть и быть бодрым, мой иммунитет пришёл в полную норму, я перестал простужаться, постоянно кашлять и хлюпать носом. Я стал выглядеть лучше, к тому же усердный труд в спортзале улучшил мою физическую форму, хотя я уже давно смирился, что качком мне не стать. Моя шевелюра уже никогда не стала прежней, и чтобы отметить слияние своих двух жизней в одно гармоничное целое, я побрился налысо, решив поддерживать новый имидж на регулярной основе. Это придавало мне суровости, и судя по восторженным отзывам особей прекрасного пола, новый прикид мне шёл куда больше, чем попытки зачесать свои три волосины. Да и это был ещё чисто символический жест – начало новой жизни, где я оставил всё своё дерьмо прошлого вместе со своими волосами. Я по-прежнему был тощ и бледен, но это был терпимый уровень, мой образ карикатурного, больного торчка наконец-то канул в лету.
Я начал внимательнее относиться к своей одежде, потому что встречают-то по одёжке, хоть ты тресни, а человека, одетого со вкусом воспринимают серьёзнее. Я не был поклонником делового стиля, но поскольку всё чаще выходил в свет, в моём гардеробе появлялось всё больше фирменных костюмов. Если ты умел носить дорогие костюмы, это тебе ошибочно создавало ауру успешного бизнесмена, многие девки были падки на этот стиль именно по этим причинам. Да и всегда приятнее подле себя иметь красивого и стильного мужчину, чем среднестатистического русского мужика с подпитой рожей и в обносках, которые были модными в девяностых. И хотя в повседневной жизни я выбирал спортивный и мешковатый стиль, моя одежда прекратила меня носить, наконец-то мы поменялись местами. Я всегда относился наплевательски к своей внешности, сейчас же я чувствовал, что мой запущенный вид будет резко дисгармонировать с моим внутренним миром. Но всё равно я не доходил до того, чтобы зависать в салонах красоты или тратить целые дни на шоппинг. Я не был метросексуалом, но я был ухоженным, знал себе цену и пользовался своей новой уверенностью, чтобы располагать к себе людей.
Получалось, что я жил социальными контрастами. В своей новой работе я был анонимом – без имени, без внешности, без биографии, без личных эмоций. В больнице я играл роль невзрачного и серого человека, на такого посмотришь, и ничего не сможешь о нём сказать, я сливался с массой среднестатистических людишек, чтобы не привлекать лишнего внимания. Поскольку я стал энергетически сильнее, и некоторые теперь улавливали мою пробудившуюся харизму, я прятал эту личность за белыми халатами, смирёнными взглядами и лаконичной речью простачка. И только моя светская жизнь позволяла блистать, покорять вершины и выплёскивать уйму разнообразных эмоций. Мне хватало в больнице качеств интроверта, но больше всего я наслаждался жизнью в обществе. И хотя в какой-то степени это тоже была одна из ролей, в ней было меньше всех ограничений и моральных истязаний.
Я был осторожен в заведении новых связей, чётко контролируя, кого впускать ближе в свою жизнь. Но я больше не заводил друзей, никто не должен был знать о моей тайной жизни, а близкие друзья рано или поздно могли докопаться до истины. Конечно, бывали случаи, когда я позволял доверительные отношения с какой-нибудь прекрасной дамой, но всегда знал, когда остановиться. Я теперь часто практиковал секс на одну ночь, чтобы не возникали привязки, стараясь выбирать дам, которые со мной на одной волне в этих вопросах. И хотя сейчас люди чувствовали себя свободнее в сексуальном выборе, к сожалению, навязанные веками догмы и ограничения ещё били по голове. И это если не учитывать вопрос инстинктов, не так много независимых женщин, которые не нуждаются в мужчине для того, чтобы иметь детей. Слово «семья» меня пугало в этот период, я не мог себе позволить роскоши даже довериться кому-то, что тут говорить о том, чтобы взять ответственность за свою вторую половинку, и тем более своих потенциальных детей. Но инстинкты во мне полностью не атрофировались, и иногда я мечтал о тихой и беззаботной семейной жизни, но мой мир был слишком грязным и искажённым, чтобы впускать в него близких людей.
Поскольку мои новые знакомства, как правило, не затягивались на длительный период, я всё больше ценил дружбу со своими старыми товарищами. И несмотря на то, что времени у каждого из нас становилось всё меньше (настоящая взрослая жизнь современного человека подразумевает дефицит времени), наша компания регулярно выезжала на природу или собиралась на очередную тусовку. Снежана ждала ребёнка, так что сидела трезвая, пытаясь поймать волну беспробудного смеха, который понятен лишь пьяным. Яна готовилась к переезду в Лондон, так что после её отъезда наша компания уже будет неполноценной. У Лёши уже была семья – контролирующая жена и две маленьких дочурки, которыми он очень гордился. Дима днями напролёт продвигал свой новый бизнес – автосервис у северного МКАДа, конкуренция была высокой и приходилось ухищряться, чтобы не просто выживать, а закрепить позиции. Вася большую часть времени проводил в интернете, он был ещё и стримером по видео играм, и хотя денег он на этом не зарабатывал, это уже было чем-то вроде зависимости. Но своя аудитория у него имелась, и ему этого было достаточно. Девочки неоднократно поднимали вопрос моей холостяцкой жизни, и я отшучивался, что тут моя суицидальная карма не даёт мне шансов на серьёзные отношения. И они вспоминали мой кратковременный роман с Дайаной и её самоубийство, и тема быстро иссякала. Тут я даже не врал, близко подпускать в свою жизнь сейчас я мог только тех, кто знал о моей двойной жизни, а это были либо члены секты, либо меченые люди.
Изменения в моей жизни не прошли незамеченными – новая работа, хороший доход, жильё в престижном районе, имидж уверенного в себе человека, регулярные тусовки в элитных местах. Меня начали окружать успешные люди, я теперь привлекал внимание не только самого дна общества (всяких неудачников, которые даже убить себя не могли до конца), но и людей, способных по достоинству оценить жизнь, пользуясь предоставленными возможностями. Я получал оклад за свою работу в больнице, хотя сам я это скорее позиционировал как волонтёрскую деятельность, вернее так я говорил близким людям. Мол, после того, что я пережил, я стал сострадательнее к самоубийцам. Я всех заверял, что зарабатываю очень хорошо в качестве трейдера, и что мне нравилось, так это то, что никто не мог отслеживать твои финансы и реальный вклад в работу. Я мог говорить, что хочу, и хотя я не врал, я нормально зарабатывал, но меня ещё спонсировал фонд. Так что денег мне хватало, чтобы шиковать и не думать о завтрашнем дне. Я получал удовольствие тратить деньги, я осознал, что мне не подходит режим накопления, что в очередной раз доказывало, насколько я не готов к семейной жизни.
Если рассуждать чисто психологически, я был полностью исцелён после своей роковой ошибки, это если оценивать меня со стороны глазами окружающих. Но мой странный чёрный юмор порой выдавал тайны подсознания – тема смерти, неизлечимых болезней, увечий, психических недугов не были для меня табу. Да, немного циничен и прямолинеен в этих вопросах, но ведь лучшее решение как преодолеть психологическую травму после неудавшегося суицида, было научиться шутить на эту тему. Мне уже не было больно, мне уже не было обидно, мне уже не было стыдно, и я давно отказался оправдываться. Если кто-то не понимал меня, это были их проблемы, а я никому ничего не был должен. Моя жизнь принадлежала исключительно мне, и я не собирался делиться ею с теми, кто недостаточно меня ценил.
Единственными, кто так и не преодолел мою травму, была моя семья, как обычно самые близкие не способны отпустить ошибки и концентрироваться на твоих нынешних достижениях. Поскольку в моей семье с яйцами была именно мать, её мнение сильно влияло на психику отца и даже моих братьев. Я бы не назвал нашу семью очень дружной, но они объединились в одно целое, чтобы поддержать меня после нелёгкого периода. Я им был благодарен, что они не отвернулись от меня и выдавали порционно свою жалость и слащавую опеку, но нормального общения у нас не получалось, я никогда не буду на прежнем уровне в их глазах. Я был самоубийцей, искажением этого мира, и хотя я никогда не чувствовал от семьи такой крепкой и настойчивой любви, я перешёл грань дозволенного, чтобы они понимали меня. И сейчас, когда мне казалось, что со стороны я цвету и пахну, мама считала это каким-то подозрительным затишьем перед бурей. То есть у меня была какая-то фаза, после которой обязательно наступит кризис, поэтому они все должны пасти меня, чтобы не упустить момент невозврата. Но я был здоров, и хотя моя тайная жизнь в глазах общества показалась бы абсолютно не вписывающейся в нормы, именно она вела меня вверх по эволюционной лестнице.
В больнице я снова позволил себя анализировать, и хотя я не исключал, что мои видения начались после вмешательства этой самой клиники, мне хотелось знать о физиологических изменениях внутри себя. Если говорить сейчас о психологических тестах, то там всё было по-прежнему безукоризненно, даже лёгкой предрасположенности к депрессии не было выявлено. Никакие лекарства мне не были нужны, да и я всё равно бы их не пил, я давно уже понял, как любого вида зависимости (даже от сахара или любимого человека) рушат твою собственную личность. К тому же тесты выявили у меня высокий творческий интеллект, чему я удивлён не был, а тест на IQ я никогда так хорошо не сдавал. МРТ мозга также не дал особых изменений, повышенная мозговая деятельность в целом, но в моём мозгу не было сильно увеличенных частей (которые теоретически могли отвечать за гениальность). Чисто физически я был абсолютно здоровым и нормальным человеком, без каких-либо отклонений или сверхспособностей, и меня это устраивало. Я оставался человеком, самым что ни на есть человечным, я принадлежал этому миру, и этот факт грел мне душу. Я не был шизиком, я не был идиотом, я ничего не выдумывал, и несмотря на свою человечность, я был избран для великой цели. Эта информация помогла мне принять свою двойную жизнь как что-то нормальное.
Я приобрёл камеру Кирлиана, чтобы фотографировать свою ауру без посторонней помощи. Я уже начал улавливать слабые оттенки биополя у людей, что давало мне возможность оценить их эмоциональный фон и создать с ними правильный контакт.
