Если я шутил на эти темы и выкручивался интеллектуальными беседами, репутация слабака быстро испарялась. Снежана была такой красивой, общительной, умной и сильной, что её только больше зауважали бы, если бы она действительно отпустила своего непутёвого муженька. А слово «любовь» я был не способен сопоставить в подобных случаях, любить такого человека было не только вредно, это было неким искажением, это разрушало твою личность, плодя дисгармонию в мире. Умение любить никак не связано с одержимостью обладать человеком (неважно даже ради денег и репутации или по психологическим причинам), но поскольку мне никак не удавалось донести до Снежка эти мысли, я решился на тот самый последний шаг, заразив её мужа суицидом.
Я выбрал день, когда Снежана пригласила меня на день рождения дочки. По идее не совсем по моим интересам праздник – мамаши с чадами, детские игрушки, аниматоры и невероятно дебильная музыка, чего только не готовы вытерпеть родители. Но главное было, что там будет Матвей, супруг Снежаны, а я смогу прийти с донором. Мой самоубийца в этот раз был найден в филиале секты Йошкар-Олы (я довольно активно разъезжал по «гастролям» в поисках лёгкой добычи) – семнадцатилетний Марк, который имел выразительный биполярный синдром, и во время депрессивных фаз неоднократно пытался покончить с собой. Депрессивная фаза у него по лунному циклу должна была скоро настать, я знал, что в этот раз он бы довёл дело до финиша, не решись я отобрать у него метку. Мои друзья знали о том, что я занимаюсь благотворительностью, периодически беру под своё крыло тех, кто имел схожий со мной суицидальный опыт – помогаю им с работой, убеждаю их принять терапию, иногда спонсирую или позволяю временно жить у себя. Со стороны это действительно выглядело благородно, но я старался не афишировать свои «благотворительные» деяния, так как все те, кому я помогал, по непонятным причинам умирали.
Я объяснил Снежане, что сейчас подселил к себе трудного подростка, у которого обострилась маниакальная фаза, и я бы не хотел оставлять его одного. Естественно она, подпитанная материнским инстинктом велела брать Марка с собой на праздник. Под детский смех, танцующих покемонов и женское сюсюканье, я отыскал относительно приватный момент, чтобы передать метку Матвею. Мои друзья никогда не удивлялись, если во время наших встреч у меня внезапно кружилась голова или кровоточил нос, я же двенадцать минут был мёртвым, конечно, у меня было слабое здоровье! Но мой обморок напугал одну впечатлительную девочку в голубом платье принцессы, и праздник после этого был уже не тот. Ничто не могло её успокоить (я прямо ощутил её экстрасенсорные способности, она подсознательно чувствовала мои заигрывания со смертью, я в этом ни капли не сомневался), и им пришлось свалить раньше времени. Это было сигналом и для других неудовлетворённых родителей покинуть праздник, и я почувствовал укол стыда. Ну да ладно, дело было сделано, Матвей был заражён, остальное меня не волновало.
К сожалению, мне никак не удавалось с ним встретиться после этого, а на мои вопросы Снежана всегда отвечала, что у дочки и мужа всё хорошо. Что и следовало ожидать, слишком гордая просить помощи или признать, что у неё неприятности. У меня была потребность пожрать душу Матвея, но бывают случаи, когда никак не удавалось даже пересечься! Сталкинг результатов не дал, он настолько блестяще скрывал свою дисгармонию в душе, что я даже пожалел о содеянном, он был действительно сильным человеком. Матвей умер рядом с семьёй в развлекательном центре. Утонул в бассейне, вернее утопился, так как это не был несчастный случай. Я не знал подробностей, потому что Снежана и здесь придерживалась принципа – никогда не выносить сор из избы. Это был несчастный случай, и точка. Теперь мы с ней были двое из ларца, изумительных вдовца! Но мне не казалось, что Снежана освободилась от тени любви к своему почившему супругу. Эта ситуация оставила некий осадок в моей душе, мне не понравилось вмешиваться в судьбы людей, которых я ценил. Было в этом что-то искажённое, что-то совершенно противоположное такому понятию как «дружба». И хотя в данном случае никаких подозрений в мою сторону не было, мне не хотелось, чтобы в моём близком окружении начали подыхать люди.
Но этот случай вдохновил на кое-что интересное. Поскольку я остался голодным и неудовлетворённым, я всеми путями добивался того, чтобы вернуть метку Марку. Я уже знал, что сектанты были самым удобным материалом для игр, они знали о моей миссии и ценили свою избранность. И это давало мне уйму возможностей контролировать их метки. Философскими и услаждающими речами мне удалось убедить его в том, что все его жертвы и страдания не напрасны, и вот настаёт тот миг, когда он получит очищение и освобождение от сего бренного мира, который причинил ему лишь боль. В итоге мне удалось завершить его затянувшуюся маниакальную фазу (с безумными всплесками нездорового оптимизма), и метка начала медленно материализовываться. На самом деле, это было правильно. Этот человек был помечен и должен был стать моей жертвой по умолчанию. Лишая его метки, я также лишал его своего благословения, и проклятие сжирало его, перемалывая в пустоту. Сейчас же я понимал, что силой убеждения я могу вновь направить его на кармический путь, и это принесло мне облегчение, наконец-то эти люди будут умирать так, как им было предначертано судьбой. Странная радость, конечно, но я как тот, кто разрушает смерть, заботился о меченых людях.
Но этот метод работал не всегда и не со всеми. Да, сектанты были легко внушаемыми, так что от того я и колесил по всей стране как ненормальный, чтобы перевозить их в Москву и питаться ими (или использовать для других целей). Без метки люди начинали вести себя по-другому, они были лишены каких-то первобытных страхов и желаний, и их мировоззрение лишалось чего-то весомого. Они заражались непонятной свободой и жизнелюбием, но всё это было создано искусственным путём, от того настоящего освобождения не приносило. В таком состоянии убедить их вновь покончить с собой не всегда представлялось возможным. Да и требовало времени, которого у меня не было, так как проклятие действовало быстро. Рекорд был около трёх месяцев, дольше ни один человек с удалённой мною меткой не проживал. Чем сильнее человек, тем сложнее вновь внушить ему необходимость покинуть добровольно этот мир, так что порой меня ждали неудачи. Особенно обидно было, когда у моей жертвы уже появлялся прозрачный ореол над головой, и какой-то нелепый несчастный случай прибирал его к рукам, доставляя прямиком в пустоту. Но я также понимал, что не бывает нерешаемых проблем, любого человека можно направить на путь самоубийцы. Я учился, экспериментировал и давил, я психологически обрабатывал, вторгался в биополе человека, внушая ему мысли о смерти, я угрожал и я льстил, я врал и унижался, и в итоге неудачных случаев в моей практике становилось всё меньше. Я мастерски осваивал свою профессию чистильщика, получая всё больше и больше удовольствия от того, во что мне удалось превратить жизнь неудачника Зиновия Панова.
Ну а последний случай, который заставил меня прекратить игры с теми, с кем я был давно знаком, был омерзительным. Начиналось всё довольно-таки мирно, вспомнилось тут мне, что не любил я одну свою училку. Это воспоминание обрушилось на меня после того, как меня пригласили в мою пушкинскую школу на слёт одноклассников. Я был пару раз на таких слётах, как только окончил школу, но жизнь бывших одноклассников меня мало интересовала. А тут мне захотелось пойти, потому что пришла мне в голову идея отомстить учительнице, с которой у меня не получилось создать нормальных отношений. Я даже не могу припомнить, почему она меня невзлюбила, или почему я её невзлюбил. Если бы всё на том и закончилось, ну не нравились мы друг другу, ну и фиг с ним! Так нет же, она мне сделала подлянку, из-за которой я опозорился перед одноклассниками. Сейчас мне история кажется банальной и абсолютно глупой, но тогда я воспринимал мир глазами юного максималиста. Как-то она объявила, что Зиновий-то оказывается безответно влюблён, от того видимо такой рассеянный. И продемонстрировала всем фотографию моего тогдашнего краша, распечатанную картинку старшеклассницы Оксаны, в которую я действительно был влюблён, но красавица была не моего эшелона. Было нечестно объявлять настолько личную информацию, ещё и подкрепляя доказательствами. Я выкрутился и в тему отшутился тогда, и хотя меня какое-то время троллили, эта история быстро забылась. Но учительницу я не простил. Так что, Таисия Амировна, я иду за вами со своим смертельным вирусом!
Я лихорадочно в этот период искал суицидальную девушку, чтобы та сопроводила меня на этот слёт, но как назло все самоубийцы куда-то притаились, либо же попадались крайне неудачные варианты. И подумать только, ради этой фигни я передал метку человеку, который чисто по внешним параметрам подошёл бы в качестве моей пары! Вот это уже была глупость, никому ненужная жертва. В больнице я передал метку одного мужчины в годах знакомой медсестре, которой при переадресации ещё и передал мысленный приказ испытывать ко мне симпатию (я уже побоялся внушать любить меня, случай с Викторией меня кое-чему научил). Так что к слёту я был готов, со сногсшибательной длинноногой медсестрой под ручку я вошёл в свою обветшалую школу как настоящий мачо. Тьфу ты, ну зачем мне нужны были эти понты, если мне реально было начхать на всех своих бывших одноклассников?
Мы все дарили учительнице цветы, которая за последние годы сильно прибавила в весе, и с новой порцией морщин выглядела ещё безобразнее (она всегда была противоположностью моего идеала женщины). Я понимал, что не смогу насладиться её самоубийством, но она казалась мне такой грязной, что впервые в жизни мне даже этого не хотелось. Именно в момент передачи цветов я и внедрил в неё смертельную заразу. Метка была яркой и хаотичной, если бы я её не забрал у прикованного к инвалидному креслу пациента, он бы ещё прожил максимум дня три. От того я и не медлил. Метка могла приглушиться, пока у человека шла переработка информации, но всё равно это будут не месяцы жизни, по моим расчётам я давал ей приблизительно одну неделю.
Новости я уже узнал через интернет, а потом и через своего старшего брата. Таисия Амировна в экскурсионный день отправилась со своим классом в баню, её подопечными был второй класс (странное развлечение для восьмилеток). Я в подробности не вдавался, да и информация была противоречивой в СМИ. Но суть была в том, что она закрылась в этой бане с ребятами, и каким-то образом они все надышались угарным газом. Поскольку я знал, что это было самоубийство, это означало, что она каким-то образом создала ситуацию, что печь была закрыта раньше времени, и в маленькое помещение попало смертельно опасное количество угарного газа. Она была по образованию учительницей химии, явно разбиралась в этом, но всё равно у всех осталось много вопросов, как такое могло произойти, и почему сотрудники бани не смогли вовремя их спасти. Там долго шло расследование, комплекс бань этих в итоге закрыли, бизнес разорился. Выжило всего несколько детей, в итоге погибло 17 человек – учительница и 16 её учеников. В том числе и мой племянник Кузя, который учился как раз-таки в классе Таисии Амировной. От того я новости и узнал от своего брата. Вот тут мне стало не по себе. Из-за своих махинаций я спровоцировал смерть своего вечно улыбающегося племяшки Кузьки!
Этот случай оставил в моей душе кровоточащую рану, совесть наконец-то дала мне пощёчину и пилила, что самоубийство – не вирус, его нельзя передавать, ещё и целенаправленно. В какой-то степени это было убийство, но поскольку я отказывался себя ассоциировать с убийцей, это не стало переломным моментом. Скорбь по малолетнему родственнику вскоре угасла, но я зарёкся ставить эксперименты на людях из прошлого или тех, кто что-то для меня значил. Анонимность и нейтральность были самым лучшим методом, как трезво и без косяков заниматься коллекционированием душ. Внутри я жаждал некоего пробуждения, которое очистило бы меня и дало стимул безукоризненно двигаться к своей цели. Без привязок, без смака, без насилия, без горя, просто следовать своим кармическим путём, потому что сейчас я купался в лучах вседозволенности. И хотя случай с гибелью Кузьки меня немного присмирил и заставил задуматься о насильственном заражении, окончательно я не завершил свои опасные игры.
40
Я до сих пор не догонял, как объяснить научным языком свои сверхспособности, но ведь должно было быть объяснение! Всеми путями я добивался того, чтобы в клинике по предотвращению самоубийств исследовали теорию, что суицид – это вирус. То есть, существует что-то материальное, что доводит человека до этого состояния. Существует множество вирусов, которые вызывают психические отклонения у человека. Так почему тогда моя теория не может быть состоятельной? Я допускал, что это мог быть не один вирус, а некая группа, просто ещё неизвестная науке, но как это доказать? Я не был медиком или вирусологом, чтобы самостоятельно изучать эту теорию, но у меня было кое-какое влияние, и через руководство секты я смог достучаться до тех, кто в клинике руководил экспериментальными проектами. И некоторые из них получали зелёный свет на дальнейшие исследования.
Дело в том, что я до сих пор не исключал возможности, что меня заразили в клинике, а все пророчества секты были простым совпадением. Но это не объясняло то, почему я видел метки именно у тех людей, которые убивали себя. Неужели я их тупо заражал, и этим всё объяснялось? Но почему я видел такие странные галлюцинации, полные символизма? Да и поглощение душ меня делало сильнее, в этом я ни капли не сомневался, мистика в любом случае переплеталась с материальной стороной. Прошло почти пять лет, как я обуздал свои таланты, но я до сих пор не понимал сути своего дара, и пока что ни один научный ответ меня не удовлетворял.
Естественно, моя помощь была неофициальной, но я подгонял для этих экспериментов живой товар – людей с метками, которые в скором времени покончат с собой – их изучали, пытаясь выявить общие отклонения и фиксируя все внутренние изменения. В этот период я возобновил заражение по полной программе, катаясь по сектантским гастролям по России, сладкими речами заманивая жертв в сети своих интриг. Моя слава в кругу нашей ячейки только росла, членов становилось всё больше, подтверждая теорию, что моё появление действительно обозначало кризис. Люди тянулись ко мне, хотели моего благословения и готовы были жертвовать собой. Меченых было много, но всё равно периодически приходилось своими льстивыми словами направлять их на путь истинный. Я до сих пор испытывал нежный трепет, когда мне удавалось заразить кого-нибудь силой убеждения, тогда я не терял энергии и не лишался жертвы, у которой отнимал метку. От того я так любил наносить визиты в областные центры нашей группы, либо же организовывал праздничные рауты в Москве.
Ирония была в том, что я развлекал их своими философско-религиозными бреднями, в которые до сих пор не верил, просто «откармливая» их для своей истинной цели. И так было приятно видеть, как после моей успешной проповеди у некоторых из сектантов в ближайшие дни появлялись метки.
Я выбрал день, когда Снежана пригласила меня на день рождения дочки. По идее не совсем по моим интересам праздник – мамаши с чадами, детские игрушки, аниматоры и невероятно дебильная музыка, чего только не готовы вытерпеть родители. Но главное было, что там будет Матвей, супруг Снежаны, а я смогу прийти с донором. Мой самоубийца в этот раз был найден в филиале секты Йошкар-Олы (я довольно активно разъезжал по «гастролям» в поисках лёгкой добычи) – семнадцатилетний Марк, который имел выразительный биполярный синдром, и во время депрессивных фаз неоднократно пытался покончить с собой. Депрессивная фаза у него по лунному циклу должна была скоро настать, я знал, что в этот раз он бы довёл дело до финиша, не решись я отобрать у него метку. Мои друзья знали о том, что я занимаюсь благотворительностью, периодически беру под своё крыло тех, кто имел схожий со мной суицидальный опыт – помогаю им с работой, убеждаю их принять терапию, иногда спонсирую или позволяю временно жить у себя. Со стороны это действительно выглядело благородно, но я старался не афишировать свои «благотворительные» деяния, так как все те, кому я помогал, по непонятным причинам умирали.
Я объяснил Снежане, что сейчас подселил к себе трудного подростка, у которого обострилась маниакальная фаза, и я бы не хотел оставлять его одного. Естественно она, подпитанная материнским инстинктом велела брать Марка с собой на праздник. Под детский смех, танцующих покемонов и женское сюсюканье, я отыскал относительно приватный момент, чтобы передать метку Матвею. Мои друзья никогда не удивлялись, если во время наших встреч у меня внезапно кружилась голова или кровоточил нос, я же двенадцать минут был мёртвым, конечно, у меня было слабое здоровье! Но мой обморок напугал одну впечатлительную девочку в голубом платье принцессы, и праздник после этого был уже не тот. Ничто не могло её успокоить (я прямо ощутил её экстрасенсорные способности, она подсознательно чувствовала мои заигрывания со смертью, я в этом ни капли не сомневался), и им пришлось свалить раньше времени. Это было сигналом и для других неудовлетворённых родителей покинуть праздник, и я почувствовал укол стыда. Ну да ладно, дело было сделано, Матвей был заражён, остальное меня не волновало.
К сожалению, мне никак не удавалось с ним встретиться после этого, а на мои вопросы Снежана всегда отвечала, что у дочки и мужа всё хорошо. Что и следовало ожидать, слишком гордая просить помощи или признать, что у неё неприятности. У меня была потребность пожрать душу Матвея, но бывают случаи, когда никак не удавалось даже пересечься! Сталкинг результатов не дал, он настолько блестяще скрывал свою дисгармонию в душе, что я даже пожалел о содеянном, он был действительно сильным человеком. Матвей умер рядом с семьёй в развлекательном центре. Утонул в бассейне, вернее утопился, так как это не был несчастный случай. Я не знал подробностей, потому что Снежана и здесь придерживалась принципа – никогда не выносить сор из избы. Это был несчастный случай, и точка. Теперь мы с ней были двое из ларца, изумительных вдовца! Но мне не казалось, что Снежана освободилась от тени любви к своему почившему супругу. Эта ситуация оставила некий осадок в моей душе, мне не понравилось вмешиваться в судьбы людей, которых я ценил. Было в этом что-то искажённое, что-то совершенно противоположное такому понятию как «дружба». И хотя в данном случае никаких подозрений в мою сторону не было, мне не хотелось, чтобы в моём близком окружении начали подыхать люди.
Но этот случай вдохновил на кое-что интересное. Поскольку я остался голодным и неудовлетворённым, я всеми путями добивался того, чтобы вернуть метку Марку. Я уже знал, что сектанты были самым удобным материалом для игр, они знали о моей миссии и ценили свою избранность. И это давало мне уйму возможностей контролировать их метки. Философскими и услаждающими речами мне удалось убедить его в том, что все его жертвы и страдания не напрасны, и вот настаёт тот миг, когда он получит очищение и освобождение от сего бренного мира, который причинил ему лишь боль. В итоге мне удалось завершить его затянувшуюся маниакальную фазу (с безумными всплесками нездорового оптимизма), и метка начала медленно материализовываться. На самом деле, это было правильно. Этот человек был помечен и должен был стать моей жертвой по умолчанию. Лишая его метки, я также лишал его своего благословения, и проклятие сжирало его, перемалывая в пустоту. Сейчас же я понимал, что силой убеждения я могу вновь направить его на кармический путь, и это принесло мне облегчение, наконец-то эти люди будут умирать так, как им было предначертано судьбой. Странная радость, конечно, но я как тот, кто разрушает смерть, заботился о меченых людях.
Но этот метод работал не всегда и не со всеми. Да, сектанты были легко внушаемыми, так что от того я и колесил по всей стране как ненормальный, чтобы перевозить их в Москву и питаться ими (или использовать для других целей). Без метки люди начинали вести себя по-другому, они были лишены каких-то первобытных страхов и желаний, и их мировоззрение лишалось чего-то весомого. Они заражались непонятной свободой и жизнелюбием, но всё это было создано искусственным путём, от того настоящего освобождения не приносило. В таком состоянии убедить их вновь покончить с собой не всегда представлялось возможным. Да и требовало времени, которого у меня не было, так как проклятие действовало быстро. Рекорд был около трёх месяцев, дольше ни один человек с удалённой мною меткой не проживал. Чем сильнее человек, тем сложнее вновь внушить ему необходимость покинуть добровольно этот мир, так что порой меня ждали неудачи. Особенно обидно было, когда у моей жертвы уже появлялся прозрачный ореол над головой, и какой-то нелепый несчастный случай прибирал его к рукам, доставляя прямиком в пустоту. Но я также понимал, что не бывает нерешаемых проблем, любого человека можно направить на путь самоубийцы. Я учился, экспериментировал и давил, я психологически обрабатывал, вторгался в биополе человека, внушая ему мысли о смерти, я угрожал и я льстил, я врал и унижался, и в итоге неудачных случаев в моей практике становилось всё меньше. Я мастерски осваивал свою профессию чистильщика, получая всё больше и больше удовольствия от того, во что мне удалось превратить жизнь неудачника Зиновия Панова.
Ну а последний случай, который заставил меня прекратить игры с теми, с кем я был давно знаком, был омерзительным. Начиналось всё довольно-таки мирно, вспомнилось тут мне, что не любил я одну свою училку. Это воспоминание обрушилось на меня после того, как меня пригласили в мою пушкинскую школу на слёт одноклассников. Я был пару раз на таких слётах, как только окончил школу, но жизнь бывших одноклассников меня мало интересовала. А тут мне захотелось пойти, потому что пришла мне в голову идея отомстить учительнице, с которой у меня не получилось создать нормальных отношений. Я даже не могу припомнить, почему она меня невзлюбила, или почему я её невзлюбил. Если бы всё на том и закончилось, ну не нравились мы друг другу, ну и фиг с ним! Так нет же, она мне сделала подлянку, из-за которой я опозорился перед одноклассниками. Сейчас мне история кажется банальной и абсолютно глупой, но тогда я воспринимал мир глазами юного максималиста. Как-то она объявила, что Зиновий-то оказывается безответно влюблён, от того видимо такой рассеянный. И продемонстрировала всем фотографию моего тогдашнего краша, распечатанную картинку старшеклассницы Оксаны, в которую я действительно был влюблён, но красавица была не моего эшелона. Было нечестно объявлять настолько личную информацию, ещё и подкрепляя доказательствами. Я выкрутился и в тему отшутился тогда, и хотя меня какое-то время троллили, эта история быстро забылась. Но учительницу я не простил. Так что, Таисия Амировна, я иду за вами со своим смертельным вирусом!
Я лихорадочно в этот период искал суицидальную девушку, чтобы та сопроводила меня на этот слёт, но как назло все самоубийцы куда-то притаились, либо же попадались крайне неудачные варианты. И подумать только, ради этой фигни я передал метку человеку, который чисто по внешним параметрам подошёл бы в качестве моей пары! Вот это уже была глупость, никому ненужная жертва. В больнице я передал метку одного мужчины в годах знакомой медсестре, которой при переадресации ещё и передал мысленный приказ испытывать ко мне симпатию (я уже побоялся внушать любить меня, случай с Викторией меня кое-чему научил). Так что к слёту я был готов, со сногсшибательной длинноногой медсестрой под ручку я вошёл в свою обветшалую школу как настоящий мачо. Тьфу ты, ну зачем мне нужны были эти понты, если мне реально было начхать на всех своих бывших одноклассников?
Мы все дарили учительнице цветы, которая за последние годы сильно прибавила в весе, и с новой порцией морщин выглядела ещё безобразнее (она всегда была противоположностью моего идеала женщины). Я понимал, что не смогу насладиться её самоубийством, но она казалась мне такой грязной, что впервые в жизни мне даже этого не хотелось. Именно в момент передачи цветов я и внедрил в неё смертельную заразу. Метка была яркой и хаотичной, если бы я её не забрал у прикованного к инвалидному креслу пациента, он бы ещё прожил максимум дня три. От того я и не медлил. Метка могла приглушиться, пока у человека шла переработка информации, но всё равно это будут не месяцы жизни, по моим расчётам я давал ей приблизительно одну неделю.
Новости я уже узнал через интернет, а потом и через своего старшего брата. Таисия Амировна в экскурсионный день отправилась со своим классом в баню, её подопечными был второй класс (странное развлечение для восьмилеток). Я в подробности не вдавался, да и информация была противоречивой в СМИ. Но суть была в том, что она закрылась в этой бане с ребятами, и каким-то образом они все надышались угарным газом. Поскольку я знал, что это было самоубийство, это означало, что она каким-то образом создала ситуацию, что печь была закрыта раньше времени, и в маленькое помещение попало смертельно опасное количество угарного газа. Она была по образованию учительницей химии, явно разбиралась в этом, но всё равно у всех осталось много вопросов, как такое могло произойти, и почему сотрудники бани не смогли вовремя их спасти. Там долго шло расследование, комплекс бань этих в итоге закрыли, бизнес разорился. Выжило всего несколько детей, в итоге погибло 17 человек – учительница и 16 её учеников. В том числе и мой племянник Кузя, который учился как раз-таки в классе Таисии Амировной. От того я новости и узнал от своего брата. Вот тут мне стало не по себе. Из-за своих махинаций я спровоцировал смерть своего вечно улыбающегося племяшки Кузьки!
Этот случай оставил в моей душе кровоточащую рану, совесть наконец-то дала мне пощёчину и пилила, что самоубийство – не вирус, его нельзя передавать, ещё и целенаправленно. В какой-то степени это было убийство, но поскольку я отказывался себя ассоциировать с убийцей, это не стало переломным моментом. Скорбь по малолетнему родственнику вскоре угасла, но я зарёкся ставить эксперименты на людях из прошлого или тех, кто что-то для меня значил. Анонимность и нейтральность были самым лучшим методом, как трезво и без косяков заниматься коллекционированием душ. Внутри я жаждал некоего пробуждения, которое очистило бы меня и дало стимул безукоризненно двигаться к своей цели. Без привязок, без смака, без насилия, без горя, просто следовать своим кармическим путём, потому что сейчас я купался в лучах вседозволенности. И хотя случай с гибелью Кузьки меня немного присмирил и заставил задуматься о насильственном заражении, окончательно я не завершил свои опасные игры.
40
Я до сих пор не догонял, как объяснить научным языком свои сверхспособности, но ведь должно было быть объяснение! Всеми путями я добивался того, чтобы в клинике по предотвращению самоубийств исследовали теорию, что суицид – это вирус. То есть, существует что-то материальное, что доводит человека до этого состояния. Существует множество вирусов, которые вызывают психические отклонения у человека. Так почему тогда моя теория не может быть состоятельной? Я допускал, что это мог быть не один вирус, а некая группа, просто ещё неизвестная науке, но как это доказать? Я не был медиком или вирусологом, чтобы самостоятельно изучать эту теорию, но у меня было кое-какое влияние, и через руководство секты я смог достучаться до тех, кто в клинике руководил экспериментальными проектами. И некоторые из них получали зелёный свет на дальнейшие исследования.
Дело в том, что я до сих пор не исключал возможности, что меня заразили в клинике, а все пророчества секты были простым совпадением. Но это не объясняло то, почему я видел метки именно у тех людей, которые убивали себя. Неужели я их тупо заражал, и этим всё объяснялось? Но почему я видел такие странные галлюцинации, полные символизма? Да и поглощение душ меня делало сильнее, в этом я ни капли не сомневался, мистика в любом случае переплеталась с материальной стороной. Прошло почти пять лет, как я обуздал свои таланты, но я до сих пор не понимал сути своего дара, и пока что ни один научный ответ меня не удовлетворял.
Естественно, моя помощь была неофициальной, но я подгонял для этих экспериментов живой товар – людей с метками, которые в скором времени покончат с собой – их изучали, пытаясь выявить общие отклонения и фиксируя все внутренние изменения. В этот период я возобновил заражение по полной программе, катаясь по сектантским гастролям по России, сладкими речами заманивая жертв в сети своих интриг. Моя слава в кругу нашей ячейки только росла, членов становилось всё больше, подтверждая теорию, что моё появление действительно обозначало кризис. Люди тянулись ко мне, хотели моего благословения и готовы были жертвовать собой. Меченых было много, но всё равно периодически приходилось своими льстивыми словами направлять их на путь истинный. Я до сих пор испытывал нежный трепет, когда мне удавалось заразить кого-нибудь силой убеждения, тогда я не терял энергии и не лишался жертвы, у которой отнимал метку. От того я так любил наносить визиты в областные центры нашей группы, либо же организовывал праздничные рауты в Москве.
Ирония была в том, что я развлекал их своими философско-религиозными бреднями, в которые до сих пор не верил, просто «откармливая» их для своей истинной цели. И так было приятно видеть, как после моей успешной проповеди у некоторых из сектантов в ближайшие дни появлялись метки.
